***
— Мистер Ким. Он даже шаг не замедлил, стремительно пересекая холл гостиницы. Намджун даже не сразу сообразил, что секретарша на ресепшен обращается именно к нему. Да и что срочного может быть в такое время? Завтра он решит все вопросы, если они останутся. Сейчас же единственным его желанием было принять ванну и уснуть. Намджун ощущал себя опустошенным и очень уставшим, но завтра у него важная встреча, и нужно привести себя перед ней хотя бы в относительный порядок. — Мистер Ким! Он все-таки обернулся, смерив секретаршу холодным взглядом — заученно-вежливое выражение лица, белая блузка, красная помада… Почти близнец того, кто поднимался с диванчика для посетителей ему навстречу. Разве только пучка не хватает, подумал он, мельком оглядывая парня в белоснежном жакете, с ярким тинтом на надменно сложенных губах. Память тут же откликнулась, подбрасывая ему еще картинки этих губ — по-детски пухлых, раскрытых во сне, со слюной в уголках… — Прошу прощения за беспокойство, мистер Ким, этот господин… — начала девушка, но он взмахнул рукой, перебивая. — Этот господин пришел ко мне. Намджун молчал все время, пока они поднимались в лифте — достаточно долго, чтобы до Чимина дошло, что он не вовремя. В висках начинало ломить, и чувствовал он себя отвратно. Если бы не эта встреча завтра — с очень уважаемым человеком, к тому же единственным в Корее заинтересовавшимся его проектом — пожалуй, выпил бы как следует, прежде чем лечь. Только так можно стереть из памяти лицо Юнги и его взгляд, полный страха, неприязни и презрения. Намджун знал, что будет видеть его, пока не напьется вдрызг. Но один. В собутыльниках он не нуждается. — Я и не думал, что ты узнаешь меня. Неплохая память. Вчера он казался умнее, отстраненно подумал Намджун. Пока они поднимались, Чимин не сводил с него внимательного взгляда. Ким отдавал себе отчет, что парень не виноват в его дурном настроении, но эта перемешанная с заигрыванием насмешка глухо раздражала его, вызывая желание поставить на место. Все же он сдержался бы, если бы не закусанная подколотая губа и дерзкий (почти до отчаяния) взгляд ярко-зеленых линз. — Я запоминаю всех, с кем пил. И не напиваюсь до состояния, в котором это невозможно. Глаза Чимина удивленно расширились, а губа вырвалась из плена белых зубов, но он тут же взял себя в руки. — Какая скучная у тебя жизнь. Зачем он пришел, подумал Намджун, так же молча наблюдая, как Пак рассаживается на кожаном диване в гостиной его номера и непринужденным жестом пододвигает к себе мини-бар. Одну бесконечную ногу он закинул на другую — давая оценить игру мышц на точеном бедре, подчеркнутую не в меру обтягивающими кожаными штанами. — Ты хочешь развеселить меня? — хмуро и напрямик спросил Намджун, забивая на вежливость и правила хорошего тона. У него просто не было сейчас сил на светскую болтовню и, наверное, это было заметно по его лицу. Пожалуй, единственное, что его могло бы сейчас заинтересовать — это добротный, качественный минет! Неснятое напряжение все еще давало о себе знать, а Чимин выглядел прямо-таки специалистом в этом деле. И вырядился как шлюха, подумал Намджун, рассеянно скользя взглядом по вырезу его жакета. Неужели совсем некому приструнить? Черта с два Ким разрешил бы ему надеть на улицу такое, будь этот паренек его. Выпорол бы. Но для одноразового траха это не так важно. Что-то все-таки в нем было такое, отчего разборчивый Намджун приподнял бровь, вглядываясь в ярко подведенные, будто нарисованные глаза — сгодится. — Иди в душ, подготовься и смой с себя весь грим, — бросил он, сбрасывая с плеч пиджак и ослабляя узел галстука. — Хочу увидеть твое настоящее лицо. — А если я не хочу его показывать? — прищурился Пак. Он даже не думал подниматься с дивана, пропустив приказ мимо ушей. По-прежнему сидел в расслабленной позе, отхлебывая из бокала вино. Ким даже замер со снятым галстуком в руке, по-настоящему удивившись: он что, думает, что будет ставить ему условия? Что у Намджуна нет огромного выбора шлюх на любой вкус и цвет — и таких же, и даже получше? Множество мужчин и женщин крутилось вокруг него, иные в надежде поживиться, многие и бескорыстно. Но приблизиться к нему, даже на одну ночь, удавалось единицам. Для этого нужно было принять его заповеди. Благо, их у него всего две — не бояться и не врать. — Зачем тогда ты пришел? — прямо спросил он Чимина, надевая пиджак обратно. — Ты дал мне визитку, — пожал плечами Пак (от Намджуна не укрылось, как они напряглись). — И я решил, что ты не против… что мы могли бы… Он все-таки отвел глаза, слабо вспыхнув нарумяненными щеками под холодным взглядом Кима — чуть усмехнувшегося на последние слова. — Я предлагал тебе помощь, если она нужна. Мне не нужно растянутого сокровища, которым ты решил меня одарить, — Чимин вздрогнул, как от удара, пораженно глядя на него вдруг распахнувшимися накрашенными глазами. На один короткий миг Намджун заглянул в них, прежде чем красивые брови в ярости сошлись на переносице — у Чимина даже щека дергалась, когда он медленно и осторожно поднялся с кожаных подушек и подошел к нему вплотную. Странно: Намджун почему-то думал о нем как о стремительном и порывистом, как дикий ветер. Как о ярком и дерзком, не медлительно-приглушенном. Молниеносный удар, нацеленный в его скулу (Намджун на автомате увернулся, перехватив его руки) снова стал контрастом. Он что, весь состоит из них? Ким держал его, барахтающегося в ярости, и пытался не засмеяться на поток отборной брани, не вяжущейся с его обликом. Будто ботаник-отличник выучился ругательствам у какого-нибудь школьного хулигана. Что-то подсказывало ему, что и вульгарность эта тоже ненастоящая. Потому-то и хотелось взглянуть на чистое, умытое лицо — он знал, что увидит другого человека. Пусть лицо сейчас можно сделать себе любое, но выражение глаз по-прежнему не подделаешь. То, что он увидел в глазах Чимина в тот короткий миг искренности — не вязалось. — Мне ничего не нужно, — повторил Намджун, когда он выдохся и перестал пытаться ударить, повиснув всем весом на мощных удерживающих его руках. Тушь размазалась, красный тинт отпечатался на Намджуновой рубашке, и все это выглядело, как после драки или бурного секса. — Но если захочешь, то приходи с чистым лицом и открытым сердцем. Оставив мысли о том, кто тебя кинул и кого ты оплакивал там, в баре, — Чимин, снова вздрогнув, быстро отвел глаза. — Ты ему не нужен, — твердо закончил Намджун и отпустил маленькие ладони. Пак инстинктивно потер их друг о друга, прежде чем отступить на пару шагов, так и не подняв головы. Он не произнес больше ни единого слова, даже ругательства, подхватывая свою сумку и исчезая так стремительно и тихо, что у Намджуна остались сомнения — был он или померещился. Даже дверь не хлопнула и шагов в коридоре не слышно. Только бокал с недопитым красным и тонкий сладкий запах, оставшийся в воздухе, подтверждали: был. Ким подошел к окну и смотрел минуты три, прежде чем был вознагражден за терпение — он увидел, как охранник в черном костюме подсаживает Чимина в машину. Высокую, большую и, кажется, бронированную. Парень почти повис на его руках, безвольно опустив голову на плечо. Намджун, всегда считавший жалость унижением, поспешно отошел от окна. — Будет знать, — буркнул он, но противное ноющее чувство не проходило. — Видно, папенькой избалован! Он рухнул в постель даже не приняв ванну, только закинувшись таблеткой от головной боли и стащив перепачканную рубашку. И уже перед тем как провалиться в сон, вдруг осознал, что с самого ухода Чимина ни разу не вспомнил про Юнги.***
— Спокойной ночи, хён. Юнги погасил на кухне свет, и Чонгук сразу свернулся уютным клубком, прикрывая глаза от света фонаря за окном. Вообще-то он не должен был оставаться, да и Мину в семь утра подниматься на работу, но… Опомнились они в половине четвертого. Обсудив все, от любимых фильмов до теории большого взрыва, наевшись пиццы и курочки (готовить ее вдвоем было странно, но весело) и до слез и кашля насмеявшись над шутками друг друга. Теперь Юнги знал про него всё. Что он родился в Пусане, рос с тётей, с детства танцует, а в восемнадцать лет приехал в Сеул. Сейчас ему двадцать, и он еще учится. На этом месте Мин подавился своим чаем, но Чонгук ничуть не был смущен, легко похлопывая его по спине и словно невзначай задерживая на ней руку. А потом беседа быстро ушла от биографий к другим интересным вещам, потому что с Чонгуком оказалось как-то очень легко болтать. Может, потому, что он слишком точно заканчивал за Юнги его фразы. Они оказались вдруг слишком похожи, и это подействовало на Мина странно: обычно молчаливый со всеми, кроме Тэ, он в порыве откровенности наговорил слишком много. Про умершую собаку, после которой он уже несколько лет не может решиться завести питомца; про социофобию, портящую жизнь, и откуда-то взявшееся ощущение старости в двадцать восемь лет. Все, чего не знал даже Тэхён, вдруг само взяло и вылилось Чонгуку, внимательно слушавшему и — «Нет, хён, ты не старый!» — в порыве возмущения тискавшему за плечи. Удивительно, но Юнги без раздражения позволил ему эту выходку. А потом, чтобы сменить настроение, они смотрели смешные видео — Чонгук устроился вплотную, касаясь его теплым плечом, хотя места на диване было достаточно. Мин поймал себя на том, что улыбается не только происходящему на экране. Он так и не смог толком сосредоточиться — мешало это плечо, то и дело словно ненароком прижимавшееся к его. — Так уютно… Давай проводить вместе все вечера, хён? — мечтательно протянул Чонгук, вдруг сворачиваясь клубком и укладывая без спроса голову ему на колени. — И утра тоже… И ночи, повисло невысказанным, но они оба поняли. Юнги растерянно поджал руки, потому что каштановые с переливом волосы Чона были слишком мягкими на ощупь. — Ты собрался у меня поселиться, что ли, — буркнул он, чтобы скрыть смущение. — Я снял квартиру. — Чонгук стал серьезным. — Ты прав, там будет даже лучше. Это в центре, тебе к работе ближе… — Ну, хватит, — перебил Юнги, щеки которого начали теплеть. — Во-первых, у нас разница в возрасте. — Всего-то восемь лет… — Во-вторых, твой парень. — Бывший. Нас с Чимином больше ничего не связывает. Он, конечно, пока так не думает, но смирится в конце концов, что мы с тобой… Глаза Юнги вдруг расширились — он взглянул на часы и подорвался, втайне радуясь хорошему предлогу закончить этот разговор. — Половина четвертого! Живо спать! Начальник Пак, говорят, та еще заноза в заднице. Я его еще не видел, но слухи такие. Прицепится, оштрафует, и тогда плакали мои пять миллионов вон. А у меня на них, вообще-то, большие планы. — Пак? — нахмурился Чонгук, но Мин уже не слышал — схватив из шкафа запасное белье, пошел постелить ему на тахте. Как в тот, прошлый раз. Он расправлял хрустящую чистую простынь, ощущая, что спать вообще-то совсем не хочется. Сердце колотилось, а кровь не торопилась отливать от горящих щек: Юнги был абсолютно трезв, но чувствовал себя опьяневшим от этих разговоров, его смеха… и этого серьезного «мы с тобой». Если бы не это, он сделал бы вид, что не видит времени. Чтобы посидеть еще вот так, гладить его волосы, болтать и смеяться. Чонгук хотел смотреть видео лежа в обнимку, но Юнги предостерегающе выставил руки, и он сдался и просто уселся рядом. А сейчас Мин дошел до того, что пожалел об этом. В этот вечер он ощущал себя так, словно упали цепи его обычной застенчивости, позволив в кои-то веки вдохнуть полной грудью. Стоило ли так расслабляться, ведь они так мало еще знакомы? Возможно, нет, но Юнги ощущал, как всего за несколько часов забылось то потрясение и страх перед Намджуном. И его обычное глухое недоверие к миру как будто уснуло — ему было спокойно как никогда, как не было даже с Тэ. Может, и стоило позволить Чонгуку (и себе) немного больше. Долго это все равно не продлится, зато у него останутся воспоминания… Мин вздохнул, щелкнул выключателем и уже собрался идти, как вдруг услышал за спиной его дыхание. Вздрогнув, он замер — не от страха, а от непонимания, что дальше делать. Сердце тут же застучало быстрее, а в животе разлился холодок от волнения. Он не обернулся, почувствовав на своих плечах руки — только как-то замедленно подумал, что весь вечер этого ждал и боялся. — Хён… Мин промолчал, только наклонил голову, и Чонгук тут же зарылся теплыми губами ему в затылок, щекоча дыханием. На Юнги будто оцепенение нашло. Он замер, как под гипнозом, позволяя обнять себя уже смелее и крепче. Дрожь Чонгуковых рук совсем не напоминала тот вечер, когда у них ничего не получилось. «Стать близкими» — эту фразу превратили черт знает во что, но Юнги ощущал ее смысл буквально всем телом и не хотел чужих прикосновений. Тогда он просто не чувствовал ни ответного волнения, ни нежности. А сейчас слабый голос разума никак не мог заткнуться и перестать сверлить мозг противным комариным писком. «Что дальше?» — вопрошал он. «Что потом? Ему двадцать лет!» — Ты слишком громко думаешь, хён. У нас все будет хорошо. Он ничего не делал. Просто стоял и обнимал, дыша в шею. Его ладонь нашла прохладную от волнения руку Юнги и мягко ее сжала. — Прости, что тогда повел себя как… — Как скотина, — хмыкнул Мин немного севшим голосом. — Я об этом задумался, наверное, после твоей оплеухи, — он рассмеялся в темноте, и Юнги не мог не улыбнуться тоже, несмотря на мурашки, бегущие по шее от его прикосновений. — Такое со мной в первый раз, серьёзно. — В первый раз получил оплеуху? — Нет, мой остроумный хён. В первый раз захотел с кем-то… не просто переспать. Я так старался не быть диким мальчишкой, забившимся в уголок… ненавидел свою застенчивость, простоватость! Творил даже то, чего не хотел, чтобы избавиться… Юнги различал его шепот на грани слышимости, а отдельные слова просто угадывал обостренным чутьем. Чонгук уткнулся в изгиб его шеи, превращая речь во что-то совсем неразборчивое — возможно, он и не хотел быть понятым. — Чтобы не быть робким, я стал циничным, научился кружить головы мужчинам и женщинам. А теперь не знаю, как вести себя с тобой. Раньше, когда я еще был сам собой — знал бы, а сейчас разучился! Во мне больше нет искренности, я фальшивый, поэтому ты меня отталкиваешь, да? Тэхён, удивлявшийся «сканеру правды» своего друга, никогда не понимал, как он это делает. Не знал и сам Мин, почему у него получается распознавать ложь, а другие просто не видят ее даже в упор. Не один раз он предупреждал Тэ о неискренности его знакомых, и Ким после нескольких неприятных случаев научился относиться к этим предупреждениям серьезно. Чонгук, уместивший голову на его плечо, говорил правду. Юнги ощущал дрожь его тела, вжимавшегося ближе и ближе — до смешения их запахов и почти синхронного ритма сердец, подстроившихся друг под друга. — Помоги мне, хён, — вдруг попросил он, сжав Минову руку. — Помоги. В темноте Юнги не мог видеть его глаза. Но ему и не нужно было. Освободившись из кольца рук и приблизив лицо вплотную, он слышал только дыхание — частое, словно от бега. И даже когда его губы уже скользнули по влажным Чонгуковым, он все продолжал прислушиваться, ловя невидимые сигналы. На этот раз все было правдой. — Я не знаю, смогу ли дойти сегодня до конца, — прошептал Юнги в его губы. — Не требуй всего сразу. — И не надо, хён, — тоже шепотом откликнулся он. — Мне хочется просто быть с тобой, чувствовать тебя, делать приятно. Совсем не обязательно… сразу всё. У нас же план не горит, правда? — Уже сгорел, — фыркнул Мин, и Чонгук не удержался тоже — рассмеялся, покачивая его, прижимая к груди. Юнги слегка задевала разница в их росте, было в ней что-то бесячее: он же старше на хренову тучу лет, в конце концов, он хён… Почему он хрупкий, тонкий и слабый, а этот дылда в свои двадцать может удержать его ладонью одной руки? Это несправедливо! — Может, на кровать пойдем? — прошептал он и тут же ощутил, как поднимается в воздух. — Ащщ, аккуратнее! На секунду ему показалось, что Чонгук сейчас закружит его на руках, как гребанную невесту. Он не видел, а чувствовал, как сияют в темноте его глаза. — Я не знаю, что делать, — честно сказал Юнги в его плечо. Чонгук пах простым мылом и юностью, и он просто вдыхал этот успокаивающий запах, трогая и поглаживая мышцы на его руках. Проведя пальцами от плеча до локтя, Мин перестал бояться, что его уронят. — Ничего не надо делать, хён. Просто попробуй расслабиться и… отключить разум. Очутившись на кровати, Юнги резво и самостоятельно скинул футболку с джинсами и завернулся в одеяло в одних трусах, как в кокон. — Сможешь размотать — получишь награду. — Смогу, — улыбнулся Чонгук, притягивая и оставляя на его лице лёгкие поцелуи. — Но лучше тебе сидеть так, а то еще убежишь. Мало ли. — Почему это? Из-за размера? — округлил он глаза, слыша, как тихо посмеивается младший. — Чон Чонгук, ответь немедленно! Почему я должен убегать?! — А почему убежал в тот раз? Фырканье Мина утонуло в поцелуе, таком ласковом и невесомом, что нервный смех наконец оставил его. Он расслабился и задышал ровнее, высунув из своего кокона руки, чтобы обнять за шею. (Даже целоваться не сумел, как все нормальные люди). — Тебе не нужно ничего делать, хён. Это не работа. Юнги ощутил, что на нем уже нет белья, и зажмурился в кромешной темноте от стыда. Он знал, что его тело не идеально, и думал, что это будет не так страшно пережить, если не открывать веки. Под одеялом было еще темнее, чем в комнате — туда заглядывал с улицы фонарь, желавший подсмотреть, что произойдет между ними. А Юнги как раз этого-то и не хотел. Там было душновато и не слишком удобно, но зато Чонгук гарантированно не видел дальше собственного носа. А значит, не мог улыбаться втихомолку над тем, как неловко и неумело Юнги раздвигает ноги, напряженно прогибаясь в спине. — Я, вроде, готов. — Ты о чем, хён? — приглушенно услышал он, и его разведенные коленки мягко поцеловали — сначала правую, потом левую. Он поискал ответ (ведь помнил), но Чонгук как раз в это время двинулся со своими поцелуями ниже к голени. Это было уже слишком неловко, потому что один парень не должен целовать другому ноги! Это извращение. Это жутко, дико, смущающе, тепло, щекотно… приятно-то как, вздохнул Юнги, чувствуя теплые губы на худенькой и очень чувствительной лодыжке, хрупкости которой всегда стеснялся. — Я имею в виду, что ты уже можешь… входить. Я готов, — почти простонал он, желая отвлечь Чонгука от «стыдобищи» в виде ласк его ступней. — Смазал и растянул… ох… когда был в душе. — Ты всегда ложишься спать смазанным и растянутым? А вот это уже было обидно, и Юнги проворно перевернулся на бок, кажется, совсем неумышленно заезжая зашипевшему Чону коленкой по зубам. — Только когда у меня особые гости. Так ты трахнешь меня или мне надеть трусы обратно? Кажется, самый уместный и естественный вопрос в жаркой пододеяльной тьме, где не видно полыхающих щек. Но не в их положении. Чонгук сцепил челюсти накрепко, чтобы не сорваться и не дать ему то, чего он так упорно по неразумию своему добивается. Первый раз — он не для рекордов! И, кажется, до Юнги этот щелчок зубов дошел, потому что он вдруг умолк. — Хён, золото мое… Нет, Чонгук, конечно, не думал, что с ним будет легко. Ему двадцать восемь лет, и он ни с кем никогда не был — наверно, по многим причинам. И что бы он ни говорил вслух, это всё-таки событие, это рубеж, который он старается быстрей оставить позади. Ему «заботливо» внушили, что без этого он неполноценный. Но Чонгук не может позволить ему запомнить секс как какую-то повинность или то, что «надо сделать», а потом довести себя в ванной, потому что «не кончить — стыдно». Он не допустит этого! Сейчас старший и опытный тут он, а Юнги — ведомый. И ему придется смириться. — Как только, так ты сразу это почувствуешь. Мимо тебя не пройдет. Подминая непоседу хена снова на лопатки, он для пущей надёжности прижал его сверху всем своим весом — Юнги моментально обхватил руками и ногами и вжался алым горячим лицом в плечо. Точно, нервничает, да ещё как. — Это случится, когда ты будешь умолять, чтобы я в тебя вошёл, — выдохнул Чон ему на ухо, заставив покрыться мурашками. — Ах ты… — Мин снова забарахтался под его тихий смех, шлёпая ладонями по спине. — Серьезно, не говори такого, я чувствую себя какой-то грязной шлю… Но целоваться же он научился, думал Чонгук, заставляя его раскрыть податливый влажный рот. Значит, не все и потеряно… Наверно. — Ты не шлюха. Наоборот, любая монашка позавидует… Ащ, не дерись! Обычнно самоудовлетворение у Юнги занимало считанные минуты, и он сразу переставал себя трогать, выключая видео. Но с прикосновениями Чонгука было как-то вообще странно: ему и хотелось отведать большего, и в то же время он хотел растянуть ласки на пару ночей. Вдруг в следующий раз так не будет?