Шанс

***

— Прости, хён. — За что? Ушедший в свои мысли Юнги рассеянно глянул — Чон сидел такой расстроенный, что он невольно протянул руку, чтобы коснуться крепкого плеча: — Брось загоняться, тебе не идет. — Я должен был раньше спросить про эту твою работу! И не пускать тебя туда. — Хватит, — отмахнулся Мин. — Ты не в ответе за его срыв. Чимин и так не стал бы терпеть меня в своей фирме. Даже если бы не знал про… про… — он вдруг запнулся и очень заинтересовался рисунком на обоях — стареньких, еще со времен его бабули, от которой и досталась ему в наследство скромная квартирка. — Про то, что мы вместе, — твердо и ясно договорил за него младший, сползая со своего стула и перебираясь к Юнги на диван. Хён хотел подвинуться, но Чонгук поймал его и прижал — руки Юнги сразу обернулись вокруг его тела, а нос уткнулся куда-то в грудь. Стесняется, сообразил Чонгук, с трудом удерживаясь, чтобы не приподнять за подбородок и не насмотреться вдоволь на покрасневшие щеки, аккуратный носик, пушистые ресницы и серьезные глаза. Умом он понимал, что хён намного старше, но просто не мог воспринимать его так. С этим недоверчивым взглядом Юнги казался ему колючим подростком, даже младше него самого. У него и тело по-мальчишески тонкое и узкое, и лицо слишком миловидное, чтобы выглядеть взрослым. Утонченная эстетика. Чонгук просто не мог понять, как можно считать его некрасивым. Чимин не иначе как совсем помешался от злости и ревности! Юнги шевельнулся, и он еще крепче прижал, тихо усмехнувшись: времени у них достаточно, ведь оба, в довершение всего, еще и безработные теперь. — Куда ты собрался, — прошептал он, отводя от хёновой щеки мягкую прядь волос, еще пахнущую холодом улицы и немного сигаретным дымом. — Обедать будем или пропустим ради экономии? — усмехнулся Мин. — Пусти, Чонгук-и. Ты что будешь — лапшу или… — Мой заботливый хён, — Чон хихикнул, не давая ему встать — Юнги смешно побарахтался, пока не понял, что это бесполезно. — Я и правда голодный. Очень. — Есть еще рыба… — снова трепыхнулся Мин. Чонгук не смог удержаться и прыснул уже в голос, приблизив свое лицо вплотную к его и почти удивленно всматриваясь в глаза: эта гремучая смесь серьезности и неиспорченности просто непостижима. Хён совсем особенный, такой ни на кого не похожий, что недоумение берет — с какой планеты он свалился? — Я не про рыбу. Наслаждаясь тем, как слабо вспыхнули щеки Юнги, он не спеша поцеловал розовые аккуратные губы, такие податливые в своей неумелости. Мин перестал вырываться и на пару секунд прикрыл глаза, словно слушая свои ощущения. «Только не пихай мне язык в глотку», — Чон хорошо запомнил это пожелание и старался быть деликатным. Но как удержишься, когда руки хёна слегка комкают футболку на его плечах, и он, словно на пробу, приоткрывает мягкие губы?.. Кофта на Юнги вдруг показалась ему лишней, она мешала чувствовать его тепло. Чонгук даже не осознал, как его руки потянулись к молнии и расстегнули — хён первым порывом прижался к нему, но потом дрогнул, замешкался и слабо уперся в грудь, вынуждая разорвать поцелуй. Растерянный, обломанный вдруг на самом сладком, Чон не сразу вернулся в грешный мир. Хлопая глазами и тяжело дыша, он с полминуты только непонимающе хлопал глазами на хёна, который теребил замочек молнии, не поднимая на него глаз. — Что случилось? — Сейчас же день, — тихо и смущенно констатировал Юнги. Ну… да, логично. Трудно не согласиться с этим, посмотрев за окно, подумал он. А вода — мокрая, а снег — белый и холодный, а ему слишком сильно нравится один вредный человек в этой комнате, обломщик и колючка. Ну, что ему опять не так? — Мне нельзя тебя днем целовать? — округлил глаза Чонгук, туговато ища взаимосвязь. Она что-то никак не находилась. — Целуй, только не раздевай. Не при свете. Я, знаешь ли, не Аполлон… Юнги не выдержал зрительного контакта — уткнулся лицом в подушку, очевидно думая, что разговор на этом окончен. Ага, сейчас! Чон легко и играючи перевернул его на спину, нависая сверху на руках — почти романтика, если бы не символический дым из ушей и недобрый огонь в темных глазах. — Посмотри на меня, хён. Мин только зажмурился, пытаясь вывернуться из-под тяжелой мускулистой тушки — конечно, не вышло. — По-твоему, влюбиться можно только в супермодель? — Я не говорил этого, — запротестовал Юнги, вертя головой и упираясь обеими ладонями ему в грудь, словно кот лапами. — Вот вымахал, даже не сдвинуть! Чонгук, как ни старался, при виде этих усилий не смог удержать на лице суровое выражение. Глуповато улыбаясь, он залип на руки хёна, большие и по-мужски узловатые, с тонкими чуткими пальцами — свой тайный фетиш. Юнги мог ни разу не посмотреть на него, как в Чиминовом офисе, мог ругаться, как тем утром после драки с Намджуном. Но его руки сказали куда больше, чем могли бы выразить слова — в крепком поддерживающем пожатии и в почти неощутимых прикосновениях ледяной мази к синякам таилось большее, чем просто забота. Хён мазал с непроницаемым лицом, а у Чонгука последние сомнения тогда испарились. Он увидел за маской Юнги эмоции, о которых тот никогда не сказал бы вслух — просто не мог. А руки его выдали. — Я с тобой, потому что ты — это ты. Твое тело и душа, дурацкие загоны, то, как ты улыбаешься, хмуришься, грызешь пальцы, спишь с открытым ртом… Мин сверкнул глазами и надул губы, а его ладони тут же мягко вернулись младшему на плечи, поглаживая их. — Ничего не скажешь мне? — Чонгук уже дразнил. Услышать от хёна что-то о чувствах было так же вероятно, как если бы посреди зимы вдруг расцвели тюльпаны — он уже достаточно его узнал, чтобы это понимать. Но мечтать же не вредно? — Скажу. Сполна насладившись паузой и его лицом, Юнги продолжил как ни в чем не бывало: — Хочу, чтобы ты опять меня тренировал. — Ащщщ, ты об этом! Да пожалуйста. Можем начать бегать по утрам. Хоть завтра. Я могу делать с тобой упражнения, как с утяжелителем… Мин шлепнул его по лопаткам. — Хочу попробовать стать лучше. Накачать рельеф, научиться себя защищать, — он слегка запнулся, отводя взгляд, и Чонгук насторожился. — Я буду защищать тебя, хён. Ни на шаг от себя не пущу, пока Чимин не забудет обо мне совсем. И я снял квартиру, когда ушел от него… мы можем пожить там, пока все не уляжется. — Нет, я никуда из своего дома не двинусь, — отрезал Мин и поморщился. — Готовить на чужой кухне, фе… Он вдруг умолк, теребя одежду — всегда делал так, когда особенно волновался. — А ты можешь остаться. Если хочешь, конечно. В смысле, у меня… Ну, я имею в виду, жить. Сдай обратно ту квартиру, так можно? Чонгук долго смотрел на его порозовевшее лицо и опущенные ресницы. Милый, искренний, трогательный и щедрый его хён! Его чувства — не слова, как у некоторых. Приняв человека в свое сердце, он готов принять его и в свою жизнь, и сражаться рядом с ним так же просто и естественно, как древнее люблю. Он не сомневался ни секунды, что если бы Чимин не отпустил его руку тогда, Юнги заставил бы его это сделать. Тихое умиление переполнило его, и он потянулся вместо ответа за поцелуем. Но спустя минуту раскрасневшийся и смущенный (уже без кофты) хён все-таки уточнил, прижимаясь к его плечу: — Так ты хочешь? Тогда Чонгук вздохнул и поцеловал его снова. Может, хотя бы на второй раз дойдет?

***

Теплая тяжесть Намджуновых рук на плечах заставила вздрогнуть: его подбородок потянули вверх, вынуждая смотреть в лицо. Чимин не сопротивлялся. — Значит, ты не подчиняешься кому попало? А спать с кем попало можно — правило не распространяется? Он не насмехался, не грубил и не издевался. Спрашивал серьезно, словно уточнял детали контракта, а не пытался понять, что в голове у парня с медовой кожей, обнаженное тело которого могло бы быть образцом для какой-нибудь статуи. Чимина нельзя было назвать накаченным, массивность и не пошла бы ему. Но в его тонкой и гибкой фигуре с выточенными рельефными мышцами и идеально прямой «балетной» спиной ощущалась сила. Намджун чувствовал это, когда держал его. Он страстный, очень земной и совсем не такой хрупкий, как Юнги. (Память непрошенно откликнулась, подкидывая ему видение крепко сплетенных рук Мина и Чонгука — в самой глубине грудной клетки неприятно кольнуло). Но теперь к нему хотя бы вернулась способность смотреть на вещи трезво, уже без романтической пелены на глазах. Ну, что могло получиться у них с Юнги? Они действительно из разных миров, прав был и Тэхён, и сам Мин, когда говорил об этом. Да, Юнги не охотник за деньгами, он искренний и неиспорченный, словно ребенок. Это и привлекло Намджуна — его прагматичный ум мгновенно сообразил все выгоды такого союза: Мин чистый как слеза и надежный, он не отвернется в трудный час и не продаст его с потрохами конкурентам за небольшую сумму, как пытался сделать Джин. Намджун был изумлен тем, что такие люди еще остались в порочном мире, и сразу захотел завладеть им, как хотят получить что-то драгоценное. Он ни минуты не рассуждал, подходят ли они друг другу. Намджуну казалось само собой разумеющимся, что его партнер органично вольётся в жизнь, к которой он привык: блеск и лицемерие высших кругов шоубизнеса, страсть к музыке, истинное счастье творчества, странные вкусы в еде и уж совсем извращенные предпочтения в постели. Он мечтал разделять на двоих все оттенки и становиться еще более свободными, возвращаясь потом каждый к себе. Возможно ли это с кем-то подобным Мину, цельной личностью, не разрываемой на части внутренними демонами? Очевидно, что нет. Для Юнги существует лишь два состояния — любовь или равнодушие, черное и белое, всё и ничего. Он всю жизнь отвергал полутона, а Намджун при всем желании не смог бы отдать ему всего себя целиком. Ни ему, ни кому-либо другому. … — Я никому не отдаю себя полностью, — приглушенно и мягко прозвучал Чиминов голос, вырывая его из мыслей. — Даже если мне этого хочется. Это — другое. Две параллельные вселенные, которые не пересекаются никогда. Он облизнул губы медленно и тягуче-сладко, плавно приближаясь к Намджуну — темный треугольник волос внизу живота и небольшой член, окрепший от прикосновений, выглядели уязвимо и мягко. — Ну и лицемер же ты, — протянул Ким, оглядывая его с таким удивлением, что даже без неприязни. Он не понимал, что удерживает его от того, чтобы оттолкнуть от себя Пака и уйти — пусть делает, что хочет и с кем хочет! Что ему этот парень? Почему именно Намджун должен копаться в его больных мозгах набекрень, если о нем совсем некому побеспокоиться — даже друзей, и тех не нажил? Но маленькая рука вцепилась в плечо так крепко, а потемневшие глаза Чимина, не отрывающиеся от его лица, смотрели так отчаянно, что он решил остаться, чтобы досмотреть это представление до конца. Как далеко Пак способен зайти, позоря самого себя, своего отца, наплевав не только на контракт с Кимом, но и на репутацию фирмы в целом? Что вообще творится в его голове?.. И не то чтобы Намджуну было всё это слишком интересно. У него даже не стоял. И жалко ему не было: если человек не справился всего с одной неразделенной любовью (хорошо, утрата мечты — испытание потяжелее, но все равно не причина, чтобы объявить себя жертвой и скорбно сложить лапки, катясь на дно!) — то у него для такого человека плохие новости. Но почему-то когда он думал о том, как Чимин сосредоточенно вытряхнет таблетки из пузырька, неторопливо и аккуратно запьет их водичкой, а потом это лживое, скрытное, своенравное, упрямое и страстное сердце остановится навеки — Намджун ощущал, как поднимается в нем волна негодования. Если бы ад существовал, он пожелал бы Чимину попасть прямо туда, потому что это будет слишком просто — вот так взять и сбежать! Но Пак — может. Глядя в его пьяные, с теперь уже ясно проступавшим в них безумием глаза, Намджун знал, что он сделает это спокойно, наплевав на запреты и не оглянувшись ни на кого — окружающие слишком мало для него значили. Чимин в своей вызывающей наготе стоял совсем близко, так что Намджун даже ощущал его тепло, но рука на плече пронизывала холодом. Странноватая улыбка скривила его губы как будто разочарованием: — Все-таки жалеешь меня? — Вот уж нет, — холодно ответил Намджун, сбрасывая его руку. — Если и жалею, то только собственного времени. Что ты можешь предложить мне такого уникального, чтобы я согласился потратить его на тебя? Почему именно ты, а не десяток других, без всяких параллельных вселен… Намджун вдруг умолк и удивленно взмахнул руками, отлетая от толчка маленькой ладони на полшага назад. Там стоял Чиминов рабочий стол, в который он и врезался — с него дождем посыпались бумаги. Пак не обратил на это ни малейшего внимания. Подавшись вперед, он обхватил руками шею, нашел Намджуновы губы и замер. Поцелуй отчаяния. Не нежный, не страстный, долгий, безнадежный, словно шепот «Не оставляй меня одного», вырвавшийся у Чимина за секунду до того, как он змеей скользнул по Намджуновому телу на пол — на колени. Ким молчал. Он не произнес не слова, даже рук из карманов не вынул, когда коротко вжикнула молния его брюк, расстегнутая умелыми холодными пальцами. Ему даже пришлось немного сдерживаться, чтобы Чимин не счел победу слишком легкой — член ожил сразу же, едва почувствовал прикосновение его пухлых теплых губ. Намджун никогда не гонялся за случайным удовлетворением похоти и даже слегка презирал его, как художник: его чувство и увлечение могло длиться всего час, но оно всегда было необходимо. С Чимином же не было никакого чувства. И не могло быть, потому что единственная эмоция, которую он испытывал к сумасшедшим — это жалость. А к шлюхам — презрение. Но сейчас, глядя на стоящего на коленях Пака, он не думал и не чувствовал больше ничего. В такт движениям влажных губ в голове Намджуна взрывались фейерверки, и он с трудом одергивал себя от того, чтобы не схватиться за светлые Чиминовы волосы, насаживая упоительно сладкий рот еще глубже на себя. Это было бы чистым проигрышем, такого он не мог себе позволить, поэтому вцепился до побелевших пальцев в край стола, на который опирался. — Я не сегодня наемся таблеток, — сообщил Чимин, облизывая губы, словно от сладкого крема — Намджун не отрываясь следил за движениями юркого язычка. — Завтра подумаю, как устроить весёлую жизнь ему… им обоим! Как ни медленно приходил в себя Намджун, оглушенный взрывом в собственной голове, он все-таки услышал эти слова — спустя секунду Чимин уже не стоял на коленях, а болтался, беспомощный и задыхающийся, в его крепкой хватке. А спустя две — жалобно скулил, брошенный на тот самый многострадальный стол и подмятый крепким тяжелым телом. — Своего сопляка хоть в ад отправляй, но Мину ты не причинишь никакого вреда. Ни завтра, ни через неделю, ни впредь. Ты плевать хотел на чьи угодно запреты, я знаю. Но не дай бог ты ослушаешься меня, — он выразительно подчеркнул это последнее слово. — А то… что? — в Чиминовых глазах блеснуло понимание, и он даже перестал барахтаться. — А то тебе будет очень… очень больно, — выдохнул Ким ему на ухо, легко проводя по израненной спине — с удовлетворением ощущая, как холодные пальчики судорожно вцепились в его руку. — Думаешь, меня пугает боль? — Ты просто ещё очень мало о ней знаешь. Намджун потянул его на себя и легко одним движением перевернул на живот — Чимин и ахнуть не успел, как оказался перед ним в самой откровенной позе: сложенный почти пополам, с разведёнными коленями и отставленной задницей в темных синяках. — Что ты делаешь? — вскрикнул он скорее от неожиданности. — То, чего ты добивался. Я же предупреждал, что это будет совсем не романтично? Чимин ощутил, как мощная ладонь надавила ему на поясницу, вынуждая прогнуться ещё откровеннее и унизительнее — он попытался дернуться, но это ни к чему не привело. — Ты всегда готов? — палец не спеша провел по гладкой влажноватой промежности, заставляя его резко выдохнуть и заёрзать. — На всякий случай? — Я… Не… — Чимин захлебнулся слюной и сжал руки, чтобы не податься бедрами ему навстречу. Намджун касался его там уже двумя пальцами, откровенно массируя и разминая колечко мышц. Смазку он взял с сочащегося ею Чиминового члена, вовсю пачкающего какие-то бумаги с печатью. (Что ж, теперь он действительно точно мог сказать, на чем вертел эти важные документы). — Презервативы… — пошевелил губами Пак. — Там… в нижнем ящике. Пальцы скользнули внутрь него легко. Чимин прикусил губу, дожидаясь, пока пройдут первые неприятные ощущения, но Намджун не дал ему этой маленькой передышки. Обстоятельно и не торопясь он растягивал и двигал — Пак вздрагивал и тяжело дышал, все еще достаточно возбужденный, чтобы не просить быть нежнее. — Ты и на работе развлекаешься? Хлопнул ящик его стола, зашуршала разрываемая обертка презерватива. Прошла долгая, тягучая минута, во время которой Чимин грыз губы уже от нетерпения. Ну, что он там возится! Позвякивание расстегиваемого сзади ремня не насторожило его. Холодное прикосновение пряжки к запястью — почему-то тоже. Только когда добротный неширокий ремень в доли секунды затянулся и обе руки оказались в плену, Пак со злостью и удивлением задергал ими, безуспешно пытаясь освободиться. Зря. Связан он оказался на совесть. Что за хрень, зло и удивленно подумал он, поворачивая голову к стоящему как изваяние Киму. — Что ты делаешь? — диким котом зашипел Чимин. — Немедленно развяжи! Намджун лишь усмехнулся, придерживая его, чтобы не свалился со стола от резких движений. — Развяжу. Потом — обязательно. Не оставлю же я тебя так, — он даже отступил на шаг, любуясь картиной: тонкие заведенные за спину руки крепко перехвачены ремнем, сильные бедра напряжены в усилии удержать тело. Лопатки Чимина, исчерченные темными рубцами, двигались в лихорадочном напряжении — похоже, он не до конца еще осознал, что ничего не сможет этим изменить. — Я закричу сейчас! Что ты, мать твою, о себе возомнил?! — Кричи, — немедленно откликнулся Намджун. — Все сюда сбегутся. Ты в курсе, что чертовски горячо выглядишь сейчас, голый, связанный и со стоящим членом? Последние слова он выдохнул Чимину на ухо, обдавая горячим дыханием его шею. Пак попытался ударить его плечом — он увернулся без особого усилия, а Чиминова упругая ягодица дернулась от удара, и на ней загорелось красное пятно. — Не дергайся. Я не причиню тебе вреда. Ты так упорно этого добивался, что я подумал — почему нет? — Я добивался не этого, — зашипел он, извиваясь всем телом. — Сейчас же развяжи меня! — Да, верно, не этого. Ты хотел, чтобы все было по-твоему, и все твои предыдущие… ммм… партнеры тебя обслуживали и угождали тебе. Я не стану этого делать. — Ты больной извращенец! — Чимин чуть не взвыл, когда ремень больно впился ему в кожу от собственного неосторожного рывка. — А ты — невинная жертва, так? Которая дожала все-таки извращенца… на третий раз? Намджун откровенно улыбался, следя за его слабеющими попытками освободиться. А потом спокойно подошел и положил руку на разгоряченное влажное плечо Пака. Тот сразу сделал попытку вцепиться зубами, но Ким был начеку — сильная ладонь тут же прихватила его челюсть и аккуратно прижала её снизу. — Еще раз попытаешься куснуть — вставлю кляп. Уяснил? Чимин угрюмо промолчал, не желая мычать в ответ. Но Намджун легонько надавил ему на какие-то точки под челюстью, и из горла сами собой вырвались болезненные скулящие звуки. — Вот теперь я слышу, что да. Понимаю, что ты не имел в виду именно такой секс, где от тебя ничего не зависит… но мне кажется, что это именно то, что тебе сейчас нужно. От легкого надавливания на плечо Чимин стремительно полетел вперед, но Намджун успел поймать и аккуратно уложить — щекой на бумаги, животом на стол. Ноги он осторожно спустил вниз, сразу отмечая, что Чиминова эрекция никуда не делась, его маленький член по-прежнему бы напряжен. Словно бы случайно задев его ладонью, Ким услышал слабое шипение сквозь зубы и усмехнулся — так он и думал. — Тебе идет быть послушным. — А ты скотина, — с ненавистью выплюнул Пак, за что тут же поплатился слабой, но звонкой и унизительной пощечиной. — Никогда не груби. Особенно тому, перед кем стоишь в интересной позе, голый и связанный. Уяснил? Угрюмое молчание Пака ясно говорило, что нет, но второе такое нажатие на шею ему не очень хотелось испытать. — Да, — нехотя разжал он губы, помедлив около секунды. — Ты учишься на лету, — кивнул удовлетворенный Намджун. — Совсем не безнадежен. А теперь помолчи, пожалуйста. Я хочу насладиться твоим послушанием… пусть и временным. Тебе и правда оно идет. Очень. Только гордость удержала Чимина от вскрика, когда он ощутил проникновение — не грубое, но болезненное, без остановки. Это было совсем не так, как обычно, когда он все контролировал, и паника сжала его внутренности: он связан, обездвижен, Намджун гораздо сильнее и сможет сделать с ним все что угодно — порвать, покалечить! — Спокойно. Намджун плавно вошел в него до конца и остановился, гладя плечи и светлые волосы, давая привыкнуть. — Не бойся. Расслабься. Дыши, Чимин. Я не причиню вреда. Он повторил это несколько раз, прежде чем судорожно сжатые мышцы Пака немного расслабились, и чувство страха отступило. Даже интересно будет побывать в роли настоящей жертвы, уговаривал он себя. Чонгук всегда отказывался с ним в такое играть, и приходилось искать парней, которые хотели. Он перепробовал много всего, но настоящее подчинение… оказывается, это страшно до дрожи — когда контроль над твоим телом и над всем происходящим с ним переходит к другому человеку! Даже с тем, кому относительно доверял (Сэджин, например, точно не сделал бы ему ничего болезненного или неприятного) он не смог бы расслабиться. Тем более, получить удовольствие. — Расслабься, Чимин. Ты все равно не сможешь сделать сейчас ничего, понимаешь? Это правда. Он — в ловушке, куда по собственной глупости и беспечности сам себя загнал. Кто же знал, что Ким Намджун способен на такое? Знал, всегда знал, понял вдруг Чимин, плавно в такт первым пробным толчкам елозя щекой по столу. И специально дразнил. Бессознательно тянуло попробовать настоящее, неигровое подчинение, вот и вляпался в итоге… прямо в желаемое. — Не сжимай внутри так сильно, и тебе не будет больно. Ему действительно больно — каждое движение будто жжёт внутри. Он хорошо растянут, но это ничему не помогает. Толчки, пока еще редкие и плавные, будто отдаются глубоко внутри, неприятно сотрясая внутренности. Да, черт возьми, он напряжен! Кто не напрягся бы, если его без предупреждения свяжут, а потом трахнут? Чимин хорошо осознавал, что кричать он не станет — и так довольно наворотил сегодня дел. Он даже протрезвел, когда яркой вспышкой в мозгу мелькнуло все это: Чонгук, Юнги, канцелярский нож, кровь… и Намджун, которого он так отчаянно пытался соблазнить. — Расслабься! — его многострадальный зад снова крепко шлепнули, так что он едва удержался от того, чтобы не взвизгнуть. Чимин сделал усилие и подчинился, ощущая, как Намджунов член сразу перестал разрывать его изнутри. Боль ушла почти моментально, едва он сделал мягкое выталкивающее движение, позволяя ему войти глубже. И это тоже было чертовски против его желания. — Молодец… ты молодец, Чимин, — услышал он шепот и вдруг почувствовал на лопатках невесомый прохладный поцелуй. Пак дернулся, потому что это проявление нежности было слишком неожиданно. Но, странно, оно не выбило из колеи, хотя обычно розовые сопли приводили его в состояние злобного скепсиса: и так понятно, что искренних нежностей не бывает, это просто способ что-то получить! Чонгук иногда бывал с ним почти нежен… когда убеждал расстаться. Но Намджун уже активно получал от него то, что хотел, поэтому заподозрить его в чем-то таком было как-то неправдоподобно. Его пальцы на бедрах, ставшие вдруг гораздо мягче, держали бережно и уже не так крепко. И Чимин в теории мог бы начать сейчас снова вырываться, но… Что-то опять шло не так. Намджун был у него внутри, заполнял его, прижимал к столу своим большим горячим телом, заставляя чувствовать себя отвратительно беспомощным и слабым. А его руки в это время зачем-то касались Чиминовой кожи, вызывая странные ощущения — обычно он ненавидел, когда во время секса его трогают. Чонгук почти не делал этого, а другим просто не позволялось. Но Намджун не спрашивал Чимина о том, что ему нравится, а что нет. Пак даже вздохнул прерывисто, когда его пальцы снова коснулись члена — по-прежнему напряженного и сочащегося. Действительно, хорош же он: требует развязать и тут же получает от этого удовольствие… Но ему совсем не хочется сейчас об этом думать. Он ловит ощущения. Намджун непредсказуем, поэтому каждое прикосновение к члену сваливается на Чимина, как нежданный подарок. Он по-прежнему не может ничего контролировать, он вынужден вспомнить это, когда на хриплое тихое ещё Ким лишь тихо смеется и убирает руку совсем — Чимину остается только ощущение заполненности внутри и легкое трение сосков о гладкую столешницу в такт толчкам. Тогда он просто смиряется и ничего больше не ждет, закусывая губу и просто позволяя быть — его рваному ритму, его рукам на теле, его шепоту «Ты послушный, Чимин!» в ухо… и собственным мурашкам от этого. Они заставляют Чимина закусить губу и тихо вздыхать от каждого прикосновения, а от движений внутри уже сладко натерто — до той степени, когда каждый следующий толчок нужен больше предыдущего. Он закрывает глаза, когда слышит собственное имя и приказ закрыть их. И у него больше нет мысли о том, что можно не послушаться — такая мысль просто не может прорваться через туман в голове. Чимин закрывает дрожащие веки насколько может плотно, чтобы за них не проникал свет электрического камина. Он видит тьму, слегка пьяную, куда-то плывущую, говорящую что-то голосом Намджуна. Чимин уже не разбирает, что именно. Ощущения его тела вдруг обострились настолько, что слышать он почти перестал. Осталось непреодолимое желание коснуться себя, и он слегка заскулил от бессилия сделать это. Снова бессилие! Он опять ничего не контролирует. Но ведь Намджун ни за что не станет делать для него что-то. Он так и сказал, что не будет ублажать. Значит, надеяться Чимину совсем не на что, и надо терпеть… терпеть… Мягкое прикосновение чужих пальцев к члену подбросило его на столе. Чимин широко раскрыл глаза и рот, а его перехваченные ремнем руки вытянулись в напрасной попытке уцепиться хоть за что-нибудь — Намджун мягко отвел их своей теплой ладонью. Второй он продолжал касаться его там. Чимин уже давно не был школьником, чтобы кончать от пары поглаживаний по члену. И его первые опыты с мужчинами остались далеко позади. И прикосновения эти совсем не были идеальны — совсем без ритма, не с тем нажатием и скольжением, как он привык. Поэтому он даже не кончил — тихо спустил на свой чертов стол и чертовы бумажки на нем. С позорной мелкой дрожью и тихим: — Пожалуйста… Ах… Намджун!