Шанс

— Постой, хён. Еще раз, на удачу, — Чон, уже одетый, притянул его к себе, когда их сжатые кулаки соприкоснулись. — Файтин! — Все будет хорошо. Ты им подходишь. И живешь недалеко, — Юнги ободряюще улыбался, стискивая его руки. Но Чонгук все равно выглядел немного нервным и встрепанным, собираясь на очередное собеседование — уже пятое за эти несколько дней. В двух фитнес-центрах ему обещали перезвонить, а в третьем, детском клубе, уже согласились взять на работу. Он радовался, но недолго. Спустя всего час позвонил мужчина, представившийся директором этого учреждения, и долго многословно извинялся за ошибку своих сотрудников — оказалось, вчера они уже приняли тренера. Четвертое же заведение слишком напоминало подпольный стриптиз-бар, искавший не преподавателя, а танцоров — Чонгук вылетел оттуда весь красный и злой. Но Юнги так смеялся, а его зажмуренные глаза окружили такие милые морщинки, что он не мог не улыбнуться тоже, досказывая ему эту возмутительную историю. А ночью хён шептал ему разные смешные и утешающие глупости, и Чонгук думал о том, что ради таких утешений готов переносить обломы хоть каждый день и даже не ныть. Но почему-то все равно долго не мог уснуть, размышляя, как все-таки это странно — ведь раньше он никогда не сидел без работы дольше пары дней. — Ты выигрывал конкурсы, у тебя куча кубков и медалей. Заставь их увидеть твои преимущества, а не недостатки, — Юнги пригладил выбившуюся прядь в его челке. — А я сделаю на ужин ребрышки. Будешь? Хён радовался вчера, потому что смог найти заказ по своей профессии, вспомнил Чон со смущением. Он купил мяса, креветок и приготовил почти праздничный ужин, который Чонгук уминал за обе щеки: у Юнги к еде был прирожденный талант. Да, вот чем все в итоге обернулось — он живет у хёна, пусть и всего несколько дней, ест его продукты, а работа всё никак не находится и не находится… Чонгук поспешно отвернулся, ощутив, как стыд начинает медленно, но верно затапливать щеки горячей кровью. — Потом решим, хён, ладно? — пробормотал он. — Когда это — потом? Скажи сейчас, что мне приготовить к вечеру… Гук-и? Но он, схватив теплый шарф и порывисто чмокнув приоткрытые в растерянности губы Юнги, только замотал головой и выскочил за дверь. Огромный фитнес-центр, сияющий синим стеклом всего в двух станциях метро отсюда, казался маяком надежды — туда обязательно кто-нибудь требуется, а значит, Чонгук перестанет быть невольным приживальщиком на хёновой шее и сможет подарить ему… если не весь мир, то хотя бы кольцо, на которое он загляделся в торговом центре — вчера, когда они гуляли. Или романтичную поездку куда-нибудь вдвоем. Или… Хватит мечтать, одернул он сам себя. Для начала нужно еще убедить взять на работу именно его, а не какого-нибудь индюка, который смыслит в тренировках, как свинья в апельсинах. Подходя к зданию и пытаясь унять зачастивший пульс, он старался настроить себя на нужный лад: это всего лишь собеседование, а не допрос, а он профессионал в своем деле и ему нечего бояться. Чонгук практиковался с детства, танцы были его первой любовью, и сейчас настало время вновь связать с ними жизнь, чтобы счастье стало полным. Хён и любимое дело, вот его мечта и смысл! Вдали от Чимина, под укоряющим взглядом которого он все еще не мог побороть своей вины. Дружеского тепла и готовности быть рядом было ему мало, а большего Чонгук не мог дать, как ни принуждал себя. Чимин бесился, напоказ изменял, мучил себя, изводил его, запретил Чону даже приближаться к танцклассу — быть несчастными, так вместе. Кто знает, сколько бы он еще протерпел, если бы Паку не втемяшилось посмеяться тогда над угловатым, неловким Юнги. Сейчас Чон готов был его за это даже поблагодарить. Отвечая на вопросы девушки — управляющей спортивным комплексом, он не переставал думать о хёне и его словах. «Заставь их разглядеть твои преимущества!» — и он старался. Сперва немного отрывисто рассказал ей о том, как прошел с одним из клиентов путь от инвалидной коляски до полного восстановления после перелома позвоночника. Управляющая слушала, задавала вопросы, и он понемногу оживился, видя ее искренний интерес. У него даже голос зазвучал иначе и скованность пропала, когда он попросил карандаш, чтобы объяснить ей про виды травм и особенности работы с ними. Он многое про это знает, потому что полгода выхаживал парня с тяжёлой травмой спины. Готов ли он все это реализовать в их центре? Разумеется. Чтобы вести восстановительную группу, не так уж много и нужно. Многие тренеры опасаются и избегают этого, но у него есть опыт, и он готов продолжать работать с такими сложными случаями. Он может вести сразу две группы — оздоровительную и современного танца. Юнги в его воображении показал большой палец, а управляющая одобрительно закивала. Чон улыбнулся и вдруг почему-то вспомнил, что ему нравится музыка. Как будто озарило: в самом деле, он почти не снимает свои старенькие наушники, и дома и на пробежке. А в душе любит напевать, когда полагает, что Чонгуку его не слышно. Значит, решено. С первой зарплаты он купит хёну новые, дорогие. Чон даже заулыбался девушке, которая ответила такой же приветливой улыбкой. «Думаю, вы нам подходите», — сказала она, и он ни на минуту не засомневался в искренности этих слов. Она внимательно слушала и казалась такой заинтересованной, что он не удержался — уточнил, когда можно будет приступать к работе. «Хоть завтра», — был ответ, окрыливший его еще больше. — «Я только позвоню владельцу спорткомплекса, чтобы он все подтвердил». Прощаясь с ней, Чон впервые за последние дни ощутил легкость. Выйдя из центра, первым же делом заскочил в магазин электроники и там придирчиво перебрал наушники всех цветов, представляя, как они будут гармонировать с молочно-белой кожей и темными волосами Юнги. Он специально тянул время — ведь вот-вот должна была перезвонить управляющая. А хён вдруг прислал селфи в его футболке — хрупкие ключицы в свободно свисающем вороте и наполовину оголенное плечо. «Свое постирал», — кратко написал он, словно в оправдание. Вглядываясь в смущенную улыбку, Чонгук решал задачу — стоит или нет сказать ему, чтобы не искал никаких предлогов, а просто носил его майки? Но спустя полминуты передумал. Юнги, наверное, долго решался на эту крошечную хитрость. Он все еще очень робкий в проявлении чувств, его хён. Но тут поверх фотографии вдруг всплыл номер, прервав мысль, и раздался такой долгожданный звонок. «Чон Чонгук, это Ким Джинхо, управляющая фитнес-центра…» — «Да, я понял», — у него просто не хватило терпения дослушать до конца. Потому что тон выдал её сразу — приглушенно-виноватый, вежливо сожалеющий. У Чонгука упало сердце, и дыхание перехватило от обиды: снова проездил зря! Что он скажет хёну? Юнги опять станет утешать его — сейчас он думал об этом с горечью, а не с удовольствием. Черт бы всё побрал, ну что им не так, этим работодателям?! Чонгук уже хотел нажать отбой, но девушка вдруг решилась и затараторила быстро и взволнованно: «Не кладите трубку, мистер Чон! Наш хозяин почему-то сразу сказал, что вы не подходите. Но я точно знаю, что в клубе на соседней улице недавно уволился инструктор… и могу дать номер». «Диктуйте, пожалуйста», — он снова прервал её, встрепенувшись: может, еще успеет сегодня на соседнюю улицу. Ему очень-очень нужна работа! И чем скорее, тем лучше. Поблагодарив неравнодушную Джинхо, Чон тут же позвонил в тот клуб. Но его снова ждало разочарование: собеседование назначили лишь на завтра. Что ж, хотя бы не отказали сразу, хотя голос в трубке звучал как-то настороженно, и у него несколько раз переспросили имя. Дав отбой, Чонгук сунул руки в карманы, чуть сгорбившись, и медленно двинулся к метро, размышляя над этой странной чередой неудач. Сожаление в голосе Джинхо было искренним, но когда же владельцы спорткомплексов стали требовать согласования кандидатов с ними лично? Всегда было достаточно только управляющего! Юнги все-таки пожарил ребрышки: нежнейшие, тающие во рту, но у него не было аппетита. Чонгук ненавидел себя за то, что прячет от него глаза и фальшиво отнекивается на его искреннее беспокойство. Но и честно рассказать, в чём дело, тоже не мог себя заставить. Он сидел усталый, расстроенный, отвечал односложно и даже жевал через силу, то и дело косясь на лежащий рядом свой телефон. С той самой коротенькой издевательской эсэмэской с незнакомого номера, которую он так и не решился показать хёну, чтобы не расстроить ещё и его. Что бы это изменило?

«Удачи в поиске работы, любовь моя».

***

— Чимин-щи, отец тебя вызывает. — Спасибо, Сонхи. Завари мне чай с мятой. Я приду скоро. Предчувствие мелкими неприятными иголочками прошлось по телу. Со вчерашнего дня он этого ждал, и возмездие недолго задержалось. Едва его отец приземлился в аэропорту Инчхон, он стал считать минуты: двадцать — на то, чтобы добраться до города, еще столько же — до офиса. Десять минут он потратил на то, чтобы выпить чай, привести себя в порядок и выслушать отчет о том, что случилось в его отсутствие в фирме: улетел по делам в Японию сразу после вчерашних переговоров с Ким Намджуном, предоставив Чимину довести все до конца и согласовать детали контракта. А он вместо этого… Пак еле слышно застонал сквозь зубы, обхватывая себя за плечи: мантра «не думать о вчерашнем» вдруг перестала действовать, и перед глазами замелькали картинки, от которых хотелось рассыпаться от стыда в мелкую пыль и исчезнуть насовсем, как уснуть — без памяти и боли. Он был как безумный вчера. Совсем перестал соображать, увидев Чонгука не одного, а с тем ублюдком, держащим его за руку так уверенно, будто не понимал, на чью собственность покусился! И Чимин хотел напомнить ему его жалкое место, стереть в порошок, но лишь опозорился. Он зажмурился и снова тихонько простонал, вспомнив, как Намджун скрутил его, брыкающегося и выкрикивающего угрозы. Какой стыд! Кажется, он даже плакал. Но это еще цветочки по сравнению с тем, что произошло потом, когда они с Кимом остались наедине в его кабинете. Чимин бессознательно вцепился зубами в запястье, раздирая тонкий уже начавший подживать рубец — на языке выступил противный привкус крови. Он показал себя полным неадекватом, напился в хлам, потерял перспективный и выгодный контракт (секс со связыванием на этом фоне выглядел мелочью, даже внимания не стоящей). Ким Намджун не говорил о том, что расторгает его, но это было очевидно. Так же, как и то, что ждет сейчас Чимина в кабинете босса. Сухо поблагодарив секретаршу, он едва дождался, пока она выйдет, чтобы хоть немного сосредоточиться. Кончики пальцев неприятно холодели, а в висках ломило — несколько таблеток обезболивающего с утра прошли как будто мимо него. Сердце колотилось до тошноты, и он даже вдохнул пару раз поглубже, чтобы приглушить слабые рвотные позывы. Трус. И тряпка. Чимин сжал кулаки, отчего ногти впились ему в ладони. Ничего теперь не поделаешь! Придется пройти еще и через это. Заслужил. … — Как ты объяснишь мне это всё? Господин Пак даже не взглянул на него — отвернулся к монитору, жестом приглашая полюбоваться вместе: знакомое помещение, мельтешащие крошечные с потолочной камеры фигурки — его самого, Чонгука, Юнги… Он отвел глаза. Все равно ничего нового не увидит. Отец же продолжал смотреть на экран в неприязненной тишине. Слабый утренний шум пробуждающегося офиса ее не нарушал: шаги, смех, телефонные звонки снаружи как будто разбивались о стены дорогого кабинета, растворялись в отчужденности и холоде. Как и дыхание Чимина, опершегося о косяк двери устало и небрежно. Серое лицо и провалы под глазами делали его старше лет на десять, но сегодня ему было действительно на это плевать. — Что это такое было? Я все еще жду ответа. — Только не говори, что я снова тебя разочаровал, — младший Пак усмехнулся уголком рта, но глаза не выразили ничего. Он чувствовал себя сейчас слишком усталым для любых эмоций. Ему хотелось одного — спать. И еще снять эту противную навязнувшую в мозгу боль, на которую не действовали таблетки, прежде чем влиться в привычный ритм нового рабочего дня — к распоряжениям, документам, официальным улыбкам и шуму голосов, доносившемуся до него будто сквозь плотную вату. Для этого нужны силы, и он берег их, собирая по крупицам и не собираясь растрачивать на бесполезные сейчас выяснения. Чему это поможет? — Я до конца сомневался, стоило ли отдавать этот проект тебе. Но потом рассудил, что… — …Что я уже большой и могу оставаться дома за старшего. Мне была оказана высокая честь, но я её не оправдал. Сожалею. — Не паясничай, — неприязненно сощурился отец. — Мне действительно жаль, что я потерял этот контракт. Ты это хотел услышать? — Что твое сожаление даст компании? Это удар по репутации! Его возмущение прорвалось наконец наружу, сверкнув бликами на очках, дрогнув в ледяной полоске губ. И Чимин бы даже пожалел, если бы все эти переживания и волнения не касались одного — её величества Репутации. В детстве он думал, что это такая игра: все настоящие чувства у его папы были «понарошку», а таким неважным мелочам, как что о них подумают, он уделял огромное, действительно пристальное внимание. Плохая отметка маленького Чимина, какое-то неосторожное интервью его матери для гламурного журнала (он развелся с ней спустя всего неделю после этого), слишком дешевое платье мачехи — всё это вызывало у него бурную реакцию, суть которой сводилась к тому, «как посмотрят на это люди». Вдруг они подумают, что сын крупнейшего предпринимателя страны глуп как пробка, а своей жене он не дает достаточно денег на наряды? Порой Чимину казалось, что для него ни одно событие не считалось случившимся по-настоящему, если об этом никто не узнал. — Ты вел себя, как настоящий буйный сумасшедший. — Я думаю, что скоро об этом все забудут. Не будут же сплетники мыть мне кости вечно? Да, и еще я сам выплачу всю неустойку Ким Намджуну. Ты не потеряешь ни воны. Извини, папа. Мне и правда жаль. И еще у меня очень болит голова, — он невольно поморщился, произнеся это вслух. — Я могу идти? Он уже повернулся, берясь за ручку двери. Но голос Пака-старшего, по-прежнему негромкий и лишенный эмоций, властно пригвоздил его к месту, буквально заставив замереть. — Постой, Чимин. Я принял решение. Как он ненавидел этот тон — сухой, скрипучий и безжалостный, как затягивающиеся винты на какой-нибудь пыточной машине! И эти слова, с детства отрезающие всякую надежду. Он сказал их и матери Чимина в тот вечер после интервью, накануне её отъезда. Ему было пять, и с тех пор он ни разу её не видел. Только звонил по видеосвязи — в первые годы с тоской и слезами, а потом все реже и холоднее, пока боль не превратилась просто в факт: её нет. Отец тоже грустил, рассказывая журналистам, как его супруга вынуждена была покинуть Корею ради лечения за границей. Со временем он, кажется, искренне начал верить в это и сам. — Ты действительно устал, тебе необходим отдых. И обследование. Ты пройдешь его в одной чудесной клинике, которую порекомендовал доктор Чхве. Её специализация как раз неврозы и всякие… расстройства, — господин Пак неопределенно повел рукой возле своего лба. Чимин широко раскрыл глаза, уставившись на него. В первую секунду он решил, что ослышался. Он был готов почти к любым санкциям: работать в два раз больше, чем сейчас, возместить неустойку по сорванному контракту, быть сосланным в отдаленный филиал (если честно, такая перспектива его даже обрадовала бы). Но это? Его хотят поместить в психлечебницу? — Ты считаешь, что я псих, да? — с тихой яростью спросил он, сжимая кулаки — отец вздрогнул и подался назад, мгновенно находя ладонью кнопку экстренного вызова охраны. — А ты считаешь, что всё это нормально? — широким взмахом указал он на монитор с застывшим видео. — Не спорь, Чимин! Это для твоего же блага. Минджи отвезет тебя… — Что же скажут журналисты, если узнают, что сын самого Пак Джихвана лечится в психушке? — прищурился он, безошибочно нажимая на самую чувствительную струну — отец даже дернулся, и его лицо исказилось, но он тут же взял себя в руки. — Они не узнают. Я сделаю для прессы заявление, что тебе пришлось… — …покинуть Корею по состоянию здоровья! — подхватил он с резким смехом, нисколько не заботясь о том, что звучит сейчас действительно на грани безумия. — Так случилось и с ней, верно? — Я не собираюсь с тобой это обсуждать, — отец был бледнее обычного и тяжело дышал, не спуская с него глаз. — Не глупи, Чимин. Минджи уже поднимается сюда, так что не делай глупостей, понял? Он проводит тебя в клинику, ты подлечишься и вернешься спустя пару недель отдохнувший, так что… Услышав это «поднимается», Пак вздрогнул всем телом. Постояв пару секунд в каком-то ступоре, он вдруг встрепенулся и сделал всего один шаг. К широкому, заваленному бумагами столу и окаменевшему возле него человеку, который поднял руку, словно пытаясь его остановить. — Я не вернусь. Захватив со стола полные горсти бумаг — документов, отчетов — он с тем же безумным смехом швырнул их отцу в лицо, а потом повернулся и бросился за дверь, почти сразу же врезавшись в высокую широкоплечую фигуру охранника. — Держи его!