Шанс

— Хён, — с порога нетерпеливо окликнул Чонгук. Он был возбужден и немного раскраснелся, в расстегнутой куртке — в ожидании Юнги попытался её запахнуть, но мешало что-то спрятанное под полой. Что-то объемное. Сегодня он сбежал с работы пораньше, но успел зайти в парикмахерскую, подстричься и привести себя в порядок. И немного волновался, чего уж там. — Хён! — Сейчас, — немного ворчливо донеслось из ванной. — Я мою руки. Целую томительную минуту Чон нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Но когда хён, выйдя с влажными после душа волосами, потянулся за объятиями — наскоро чмокнул и немного отодвинулся, все так же прикрывая что-то курткой. — У тебя слишком загадочный вид, — заметил Юнги, проницательно сужая глаза. — Опять купил мне трусы с похабной надписью? Ну и озабоченный же ты, Чонгук-и. Весёленькая тряпка с надписью «Сними меня скорее» показательно полетела сначала в Чонгука, а потом за диван. Лишь сегодня, проводив его на работу, Мин извлек подарок оттуда, тщательно почистил и надел, с легким смущением, но и с удовольствием крутясь перед зеркалом. Лишь перед самым приходом Чона он снял их и спрятал понадежнее, но ему об этом знать было совсем не обязательно. — Не совсем, — лицо младшего смешно сморщилось. — Но ты прав, это сюрприз, хён. — Извращенский или нормальный? Игнорируя оскорбительный вопрос, Чон бережно извлек наконец из-под куртки и поставил на пол средних размеров черную сумку. Из неё донеслась какая-то возня, и Юнги удивился: — Что там? Словно отвечая ему, из сумки раздалось царапание, поскуливание, а потом кто-то тихонько, но явственно тявкнул. Чонгук просиял улыбкой — мол, что ты, еще не догадался? — и присел перед сумкой на корточки, потянув за молнию. — Твой подарок, хён. Юнги затаил дыхание, когда из-под ткани показался принюхивающийся черный нос-кнопка. Потом — такие же черные блестящие глаза, любопытно забегавшие по сторонам. Морда у щенка оказалась черная, и на ней выделялись песочными полосками брови, что придавало ему комичный и серьезный вид — Мин прыснул в кулак, а маленькое создание тут же строго зарычало в ответ, словно пытаясь внушить новому хозяину уважение. Мин сразу подавил веселье, сделав серьезное лицо и слегка приподнимая руки в знак мира: — Всё-всё, я не смеюсь. Ты суровый пес, я уже понял. Будем дружить? Рычание стихло. Голова щенка высунулась из переноски уже более заинтересованно, но выходить он по-прежнему не торопился, озираясь вокруг и никак ни на что не решаясь. — Гуки, — тихо позвал Мин, чтобы не напугать. — Вкусняшки есть? Дай сюда. Гуки? Ответ задержался, и он поднял на парня глаза. Чонгук, оказывается, снимал всю сцену на телефон — неохотно опуская его, он смотрел на Юнги такими сияющими глазами, что внутри у Мина на секунду все сжалось. А потом распустилось таким мощным, лишающим дыхания чувством, что он даже на миг забыл про свой «подарок». Легко поднявшись, подошел близко и положил мягкие ладони на плечи: — Спасибо. Хотел добавить что-то еще, но смешался и просто положил голову на плечо, прижимаясь к нему. Чонгука всегда трогали эти робкие ласки, как будто хён был не до конца уверен в том, что происходит. Как будто не ощущал своих прав на него. Он уже несколько раз порывался поговорить с Юнги об этом, но останавливало то, как глупо это прозвучит: «Хён, я чувствую, что ты не чувствуешь, что я твой» — бред какой-то! Чонгук знал за собой нетерпеливость, но хёну нужен совсем другой подход. Со временем он будет доверять больше, если Чон сможет в нем это доверие вызвать. А не принудить, пусть даже и словами. Подумав, он отказался от варианта с алкоголем, предложенного Тэ. Его передергивало от этого, и он даже мотал головой: нет, с хёном так нельзя. Он вспоминал, каким мягким Юнги становился в их сокровенные моменты, хотя колкости не переставали сыпаться из него до и после. Всегда требуя погасить свет, он забивался под одеяло уже без одежды и упорно делал вид, что спит, пока Чон осторожно разворачивал этот кокон и дыханием вызывал мурашки на теплой коже. Хён по-прежнему зажмуривал глаза, распахивая их во всю ширину только когда ему от прикосновений становилось нестерпимо хорошо. Самый первый шаг был сделан, но трудностей хватало: Мин был слишком зажат, чтобы прямо говорить о своих желаниях (и нежеланиях), а Чонгук плохо понимал его без слов. У него внутри щемило и крышу срывало, когда Юнги закрывал лицо и разводил ноги — он целовал напряженные ладони, с усилием отводя от горячих щек. Он понимал, что Юнги боится, но дошел уже до той точки, что почти злился, когда он в очередной раз отказывался это обсуждать. Разговор мог бы облегчить жизнь обоим, но вместо этого приходилось плутать словно в темном лесу, расширяя список дозволенного осторожно, чуть ли не по букве. Вчера Юнги пересилил себя и застенчиво предложил попробовать, но когда Чон ввел в него всего один палец — сжался и напрягся, не реагируя на ласки. Его член, всего минуту назад стоявший и истекавший смазкой, вдруг стал мягким. Он уверял, что все в порядке, но младший ярко чувствовал его дискомфорт и не стал продолжать. Кое-как кончив от его руки, Чонгук обнял его и притянул к себе под бок, хрупкого и теплого. «Прорвемся, хён, не все сразу», — прошептал он, делая вид, что не замечает подавленного молчания. Юнги в знак признательности уткнулся ему в плечо и вздохнул в темноте: «Ты сам виноват, что связался с таким дефектным». Только поцелуй спас от бесполезного спора — Чонгук с недавнего времени пристрастился так закрывать ему рот. Даже когда Юнги говорил разумные вещи, иногда не мог удержаться, чтобы не прижаться внезапно к розовым аккуратным губам своими — хён ворчал и называл его мелким нахалом, но никогда не уворачивался. Спустя несколько минут голова хёна лежала на его плече, но Чонгука не обманывало его размеренное дыхание — спящий Юнги дышит по-другому, это он уже знал. И его сердце успокаивается, а не бухает частыми и сильными ударами Чонгуку в грудь, мешая уснуть и ему. Он понял, что хён ждет, когда он уснет, и гадал — что у него на уме? Окей, один раз не считается, решил Чон наконец, после минутных терзаний. Один раз можно прикинуться спящим и обмануть — ведь это не против хёна, а только во благо им обоим… И он не среагировал на тихое на грани слышимости «Чонгук-и?», которым Юнги его проверял. Чонгук только крепче засопел — и через пару секунд ощутил, как мягко и осторожно Мин освобождается из-под обнимавшей его руки. Чон выждал секунд десять, пока он скроется в ванной и включит воду, а потом бесшумно встал и прокрался, готовый в любой момент отпрыгнуть от двери с полосочкой света под ней. Замка в ванную у Юнги не было — от кого запираться, если живешь один? — и Чон мог видеть во всей красе, как он ставит коленку на бортик ванной, с тихим мучительным стоном тянется за тюбиком на полке и выдавливает на ладонь прохладную смазку. Размазав ее между ягодиц и обхватив опытной правой рукой свой член, Юнги ввел в себя сразу два пальца левой — Чонгук видел румянец на его щеках и тень от ресниц, подрагивающих от ощущений. Сделал несколько движений и добавил третий, извиваясь худыми бедрами и в томлении прикусив губу. Чонгук беззвучно втянул в себя воздух и забыл дышать надолго, потому что торопливые грубоватые движения, которыми трахал себя хён, скрутили его легкие в узел. Наверно, Юнги просто нужно немного больше времени, подумал Чонгук, невольно потянувшись к отвердевшему собственному члену. Он за много лет как-то привык сам, а разговоров «об этом» стесняется и поэтому не смог сказать, что Чон делает не так. Так что это даже хорошо — увидеть, так сказать, на наглядном примере. Какой ритм ему нравится. Как глубоко, по самые костяшки входят пальцы и как содрогается тонкое тело, когда он достает внутри до той самой точки. Как подрагивает член, твердый и налитый кровью — Юнги привычно оглаживал его в такт толчкам, и его движения были ускоренно-вороватыми. Явно стремился закончить все это побыстрее, не растягивая надолго. К нему у хёна высокие чувства, а в одиночестве позволяет себе этакое грязное быстрое удовольствие, понял Чон, невольно наглаживая и себя быстрее. Хорошо, что хён был слишком увлечен своим занятием, чтобы прислушиваться. Чего он боится? Охлаждения после? Что они не подойдут друг другу в «этом» плане? Но сексом не обязательно заниматься по какому-то плану! Если он пока не может расслабиться именно от Чонгука внутри, то и не надо. Есть много других способов, в конце концов… Чон забылся и коротко простонал, глядя, как дрожат его разведенные бедра и позвонки на узкой спине выступают, точеные и хрупкие. Он укусил себя за запястье, но Юнги, к счастью, был сейчас далек от звуков из внешнего мира. Вытянувшись в струнку, он делал размашистые последние движения, сильно толкаясь бедрами вперед, в собственный кулак. Чонгук бесшумно попятился от двери, едва скулящие на грани слышимости звуки стихли. Он не стал смотреть, как Юнги, включив воду и набросив халат, торопливо смывает с бортика ванны следы «преступления». Как воровато прислушивается, ловя из спальни его размеренное якобы сонное дыхание. Чонгук крадучись вернулся в остывшую кровать и замотался в одеяло с головой, думая, что ему со всем этим теперь делать. Член все еще стоял и болезненно пульсировал при воспоминании об узкой дрожащей спине и круглой оттопыренной хёновой заднице, но о дрочке он даже думать не мог. Юнги живёт с ним, спит с ним в одной постели, но трахаться предпочитает с собственной рукой. А он уже начал думать, что с доверием у них все потихоньку налаживается! Чонгук закрыл глаза и отвернулся к стене, чувствуя, что просто не сможет сделать спящее безмятежное лицо, когда он прокрадется и тихонько ляжет рядом. Но Юнги не торопился. Он негромко звенел посудой на кухне, а потом чувствительный нос Чона уловил запах кофе и еле уловимый дымок сигареты. Значит, тоже переживает. Чонгук уже знал, что курит он не часто, только когда расстроен или волнуется. Его можно понять, твердил он сам себе, сжимая в кулаке край подушки. У них все развивалось довольно быстро для такого закрытого и недоверчивого человека, как Мин. По Тэхёновым рассказам он знал, как непросто хёну дается впустить кого-то в свою жизнь. Может, Юнги с ним некомфортно и он уже жалеет, что позвал его к себе жить? И не против «откатить» все назад, но ему просто неудобно выставить его на улицу? И еще история запросов эта! Может, он посчитал, что это Чонгуку могло не понравиться тогда делать ему минет?.. Да ну, бред какой-то. Тогда он так и не решился с ним поговорить. Сначала надо было сформулировать, поэтому почти всю пробежку он молчал, не реагируя на встревоженные хёновы «Чонгук-и». Потом решил сперва посоветоваться с Тэхёном (мимоходом выругав себя за то, что не обменялся с ним контактами), а выведывать у Юнги номер его друга для разговора за его спиной как-то не казалось Чонгуку крутой идеей. Промаявшись сутки, в конце концов он решил просто забить: ведь у них есть чувства, это главное, а проблемы… а в какой паре их нет? Разговорами этому не очень-то поможешь. Но сейчас выходило так, что ошибся и разговора все-таки не миновать. Чонгук уже прикидывал, с чего завтра его начать, но услышал тихий шелест босых ног по линолеуму и поскорее закрыл глаза, с трудом соорудив на лице спокойное выражение. Хён тихонько отодвинул одеяло и лег, сразу уютно поднырнув под его руку. Ему нравилось спать в обнимку, а Чонгук наоборот предпочитал свободу: теплое прижавшееся тело и неосторожные движения Юнги, особенно под утро, заставляли член мучительно твердеть. Он впервые задумался о том, как выглядит ад: наверняка там сервированы роскошные столы, как в раю, только несчастным голодным грешникам нельзя есть и пить. Лишь смотреть, прикасаться и истекать слюной! «Чонгук-и», — донеслось до него слабым мятным вздохом, и голова хёна теплой тяжестью легла на плечо — Чон едва подавил порыв притиснуть его к себе до боли, а потом сорвать эту дурацкую футболку, трусы и показать наконец, что его дурацкий целибат надоел не ему одному! Он сдержался диким усилием воли, ощущая дыхание хёна на своей шее — тишина между ними вдруг стала плотной, почти осязаемой. «Пожалуйста», — вдруг прошептал Юнги в ней. — «Дай мне еще немного времени. Я разберусь в себе, обещаю. Я не хочу расставаться, ладно? Ладно? Чонгук задержал дыхание, опасаясь, что сейчас его просто разорвет от чувств, закипающих внутри как чайник. Расставаться?! Кто внушил тебе такое, Мин Юнги, умный и взрослый ты хён? Так вот чего ты боишься: что тебя или бросят после секса, или за то, что этого самого секса нет, но все равно бросят. Расставание кажется хоть и плохой, но все же какой-то определенностью тебе, боящемуся жить и любить в хаотичном мире, где ни на что не может быть гарантий. Даже там, где о нем никто и не думал, ты уже все решил за двоих! Внутри у Чона все кипело, и его рука на хёновой спине стала каменной. «Я знаю, что ты не спишь», — смущенный шепот Юнги исчез где-то в ямке его плеча. Взрослый хён там просто спрятался. Чонгук медленно, долго выдохнул — волоски на его коротко постриженном затылке вздрогнули. Злясь и негодуя, он обхватил хёна уже обеими руками и быстро подмял под себя — черные в ночи глаза уставились на него. Нависнув над ним, сразу сжавшимся, Чонгук пару секунд подумал. Одни слова были бы тут слишком жесткими, другие слишком мягкими, третьи — вообще какой-то вежливой фальшивкой, а фальшивки он ненавидел. Поэтому прошипел лишь короткое, очень простое «Я люблю тебя, » едва удерживаясь, чтобы не сматериться крепко сразу вслед за этим признанием. — «И не собираюсь расставаться, даже если ты так и не дашь себя трахнуть. Будем оба дрочить, значит!» Со свистом выпустив остатки воздуха после этой тирады, он отполз от Юнги, лег и отвернулся — обиделся. На целую минуту. Ровно до хёнового тихого захлебывающегося смеха сзади. Счастливого. Назавтра Чонгук уже встал с принятым твердым решением. Он вспомнил, что рассказывал ему Юнги о своей собаке. Он потерял её по ошибке неопытного ветеринара, и с тех пор, кажется, зарекся привязываться вообще к кому бы то ни было. Ощущение покинутости, так он это назвал тогда. Что, если начать его «лечение» отсюда? Чон долго размышлял, чесал в затылке, потом сводил свой баланс, взял пару дополнительных смен в кофейне, договорился с заводчиком… Пушистый комок с дурацким именем Моти никак не мог смириться с переменами в своей жизни: всю дорогу злобно тявкал в переноске с выражением мордочки точь-в-точь как у Юнги, когда он ни на грош не доверяет собеседнику. Зато быстрее поладят, утешал он себя, стараясь не трясти сумку — щенок визгливо рычал на такое беспокойство. Чем ближе было к дому, тем больше он волновался. Обдуманный ли это поступок? Как минимум следовало обсудить с самим хёном, готов ли он сейчас заводить животное. А если нет? Но что-то подсказывало Чонгуку (голосом Тэхёна), что Юнги мало к чему сам бывает готов. Ситуация с их интимной жизнью яркое тому подтверждение, разве нет? Не желая портить настроение, он тут же постарался выкинуть эти мысли из головы — дозреет, когда-нибудь суровый Мин Юнги разрешит доставить ему удовольствие. Чонгук, наверно, поставит в тот день по свечке во всех церквях города. А пока надо довольствоваться тем, что есть — сияющими глазами и счастливой улыбкой хёна, который, усевшись на пол, манил к себе Моти. И совсем не сказать, чтобы Чонгуку было этого мало. Щенок подходил медленно и с опаской, предупреждающе блестя глазами-бусинками, но уже не рычал, вслушиваясь в успокаивающий хёнов голос. Юнги что-то втолковывал, а он только что не кивал, склонив голову к плечу. Наверно, счастливое родительство выглядит именно так, думал Чон — щенок под конец речи радостно взвизгнул, будто понял суть, и на коврике под ним расплылась большая темноватая лужа. Потом хён его купал (Чонгуку позволено было только осторожно лить на щенячью спинку теплую водичку), потом кормил, замотал в полотенце, чтобы не простудить, уложил в собачий домик и почти спел колыбельную, но осекся. Чон даже ощутил себя забытым и заброшенным. Правда, ненадолго. — Моти уложен, — сообщил Юнги, заходя в спальню, счастливо улыбаясь и немного устало стягивая через голову свитшот. Чонгук, все еще немного обиженный невниманием, не повернулся. Только щелкнул пультом, переключая канал. — Гуки, — позвал хён, и в его голосе прозвучала улыбка. — Что? — пробурчал он. — Я счастлив? — будто вопросом на вопрос ответил Юнги, растягивая это слово — видно, нечасто его произносил раньше. — Даже не знаю… — он снова запнулся и через долгую паузу договорил, не сводя глаз с его напрягшейся спины. — Наверное, я очень счастлив. Благодаря тебе. Вот. Он даже в штанинах запутался от смущения, но Чонгук, сразу все простивший за такое признание, одним прыжком соскочил с кровати и помог освободить длинные стройные ноги. Они много раз снились ему в не очень приличных снах, обвитые вокруг его талии, и он ценил возможность прикоснуться к ним. На гладкую выбритую кожу Юнги наносил какой-то крем или лосьон, отчего она становилась мягкой и нежной, как у девушки. Чонгуку не часто выпадала возможность ощутить подушечками пальцев остроту этих коленок, поэтому он решил сегодня не отказывать в этом себе — радовать, так всех, правда? Хён даже не сопротивлялся и молча позволил донести себя до кровати. Ровно два шага. И футболку снял сам — не раньше, конечно, чем привычным жестом указал ему на выключатель. Но пока Чон к нему метнулся, хён уже успел спрятаться в своем одеяльном коконе — он чуть не застонал разочарованно, но тихий голос, донесшийся оттуда, мгновенно воскресил в нем надежду. — Смазка в ящике, Чонгук-и. — Хён… — Не говори ничего, ладно? По напряжению в голосе он угадал продолжение фразы — «Просто давай сделаем это уже», — и молча торопливо закивал, в темноте путаясь в ящиках, лихорадочно обшаривая каждый. Дыхания Юнги даже не было слышно, когда Чон молча снял и сложил в сторону его одеяльную «броню». Он лишь обхватил коленки руками, сворачиваясь в один комок обнаженного стыда. Но Чонгук не дал ему даже от души постесняться. Опрокинув на спину и зацеловывая любимые острые коленки (и бедра, и живот, и грудь, и шею), он бесцеремонно развел их в стороны, давая Юнги ощутить, что он уже мало что здесь решает. — Нет, там трогать не на… — Мин резко вдохнул и захлебнулся, пытаясь выдернуть руки, чтобы защитить свои чувствительные соски. Не вышло — они надежно были прихвачены за головой. — Буду трогать и соски, и все, что тебе нравится, но ты боишься или стесняешься в этом признаться. Твое тело выдает тебя, хён. Обреченно зажмурившись, Мин обмяк. Чонгук уже давно не смотрел на его эрекцию: правда такова, что Юнги может течь под ним от желания, но все равно сбежать потом в блядский санузел додрачивать. Плавали. В смысле, проходили. Бедра у Юнги мягкие и совсем неспортивные, но Чонгук уже не был уверен, что ему нужно меняться, становясь одним из качков. Хрупкость может быть эстетичнее сильных мышц, а торчащие ребра — это даже трогательно. Когда-то он только усмехался, думая о том, как этот нескладный парень преобразится за полгода усердных тренировок, а теперь внезапно сошел с ума по его почти не изменившемуся телу. — Не рассматривай так меня, — словно эхом откликнулся на его мысли Юнги, чуть приоткрывая расслабленные веки. Руки у него давно были свободны, но за последние пару минут он ни разу не попытался даже дернуть ими — добрый знак, решил Чонгук. — Я ведь не… — Не Аполлон, это я уже слышал. Моделей и греческих богов выбирают те, у кого плохо стоит член, — жарко выдохнул он хёну на ухо, заставляя прикрыть глаза то ли от стыда, то ли от удовольствия. — У меня такой проблемы нет, Юнги-хён. Вздрогнув от этого уважительного обращения, Мин ощутил — действительно нет. Член Чонгука то и дело мазал смазкой ему по бедрам, словно невзначай задевая и проезжаясь по ним. С какого-то момента это перестало смущать его до дрожи. А разница в возрасте и собственное послушание нажиму, вдруг осознанное им, еще добавили безумия. Он лежал уже на животе, ловко перевернутый чужими руками — даже не понял, когда это произошло, — сфокусировав все ощущения на спине (и пониже), которую Чонгук ласкал осторожно и мягко. Кто-то хочет обладать и быть всегда сверху, какие-то пары меняются, но его, Юнги, слова про перемену ролей (Чонгук тогда согласился через небольшую заминку) были чистейшим блёфом. Он — ведомый, тот, о ком заботятся, и в глубине души всегда это знал. Просто раньше пытался бороться с этой правдой. — Юнги-хён, — снова шепнул Чонгук между поцелуями его шеи — мурашки бежали у Мина между лопаток, он едва разбирал слова. — Днем сверху ты, а ночью — я. По-моему, все честно. — Ммм, — вдруг вырвалось у Мина, и он удивился, что впервые в жизни не чувствует удушающего стыда. Возможно, он просто до безумия от него устал. По-настоящему постыдные вещи — это ведь совсем не про секс. Какая разница, сверху или снизу, если тебя любят и ты любишь в ответ — до дрожи от самой простенькой ласки и до темноты под веками от собственного шепотом на ухо произнесенного имени! Он доверяет. Он готов. Кажется, Юнги подумал это вслух, потому что почти сразу прикусил губу, ощутив его у своего входа. Он глубоко вздохнул, пытаясь расслабиться, но Чонгук не торопился. Он держал за плечи и шептал что-то успокаивающе-нежное, пока последние остатки тревоги не отпустили Юнги, оставив только желание. — Хочу, — негромко и хрипло выговорил он, вцепляясь пальцами в простынь. — Хочу тебя. Пожалуйста. Лёгкая мгновенная боль сразу была заглушена поцелуями. Нетерпеливо отмахнувшись от щекотного «Ты в порядке?» на ухо, спрятав пылающее лицо в подушке, Юнги ещё шире развел ноги, давая ему понять, чего хочет. Это совсем не похоже на пальцы. Чонгук больше и горячее. Сжавшись не столько от дискомфорта, сколько от понимания, что пути назад больше нет, он повернул голову, чтобы встретиться своими губами с его. — Мой хён. Только мой. Я тебя люблю. Эфемерное, дрожащее «Я тоже» растаяло в поцелуе, который вернул ему Юнги.