Шанс

— Уходи, Чимин! Убирайся! Юнги сквозь дрему слышал звонок в дверь, приглушенные разговоры, препирательства, а потом крик Чонгука. С усилием разлепив глаза, он приподнялся и прислушался — не показалось. Высокий звонкий голосок его собеседника он прекрасно запомнил и узнал бы из многих. Пак захлебывался ненавистью, а Чонгук сначала как будто просил его о чем-то, понизив голос, а потом вскрикнул во весь голос, как от боли: — Не дождешься! Хватит и того, что ты испоганил мне жизнь! Я даже на нормальную работу сейчас не могу устроиться! Мин встал и набросил на себя халат, стараясь посильнее затянуть пояс. Испуганный криком Моти заскулил в углу — нагнувшись и машинально почесывая его за ушками, Юнги услышал какое-то исступленное шипение Чимина: — Ты ничего не путаешь? Это я тебе испоганил жизнь, а не ты мне?! Я танцевал и мечтал о сцене до той аварии! Ты лишил меня самого важного в жизни, а теперь хочешь так просто отделаться?! Не выйдет! У Мина мурашки прошли по спине и нехорошее предчувствие сжало сердце. Чувствуя, как неприятно холодеют руки, он накрыл пледом домик, чтобы щенок не боялся, плотно закрыл за собой дверь и шагнул в прихожую навстречу потерявшему голову Паку. Крики которого набирали громкость и разносились уже по всему дому. — Ты будешь платить мне много-много лет, даже когда выйдешь из тюрьмы! А я уж постараюсь, чтобы тебя туда засадили, у моего отца много связей! — Я не отказываюсь платить, Чимин. Голос Чонгука прозвучал тихо и как-то надломленно — он вздрогнул, увидев Мина, молчаливым привидением вышедшего из спальни. Увидел его и Чимин, потому что его красивое лицо вдруг искривилось уродливой гримасой пренебрежения. — Все-таки я поверить не могу, Чонгук-и. Неужели получше никого для тебя не нашлось? Щеки Юнги слабо вспыхнули, но он сдержался. Отведя взгляд от Пака, он сосредоточил его на бледном Чонгуке, который сжимал кулаки, глядя расширенными зрачками куда-то в сторону. — Расскажи мне, — тихо попросил он. — Что ему нужно? Что за долг он требует с тебя? Но Чимин, резко и неприятно рассмеявшись, вдруг сделал пьяный выпад в его сторону — Чонгук дернулся вперед, загораживая Юнги. — Это ты наставил ему эту кучу засосов? — Пак растягивал губы, как неживые, резиновые, тыча маленьким пальцем будто сквозь Чонгука, пытаясь достать Мина. Юнги подумал, что если бы палец мог убивать, то он уже лежал бы мертвый. — Ты или кто-то до тебя? Рука Мина судорожно метнулась к воротнику халата, но остановилась на полпути. Он не опустил головы, только щеки и шея стали медленно покрываться розоватыми пятнами. — Успокойся, — сдержанно попросил он Чимина. — Здесь не твой офис. Уж с лестницы-то спустить я тебя смогу, хоть я и не спортсмен! Есть что сказать — говори, а если пришел оскорблять, то… — Не оскорблять, а просветить тебя, — Пак заулыбался еще ослепительнее и ядовитее. — О деталях биографии нашего парня. С лица Чонгука пропали все краски, оно стало белым и будто плоским. Он ссутулился, словно под огромной тяжестью, но Юнги решительно шагнул к нему и встал рядом, крепко сжав его руку: — Просвещай и уходи. У меня мало времени. Перекошенное лицо Чимина медленно стало покрываться темным румянцем, а Юнги ощутил, как Чон сильно-сильно сжимает в ответ его ладонь — хрупкий хён стоял рядом как щит, и ему стало стыдно за свое малодушие. — Наш парень будет миловаться с тобой недолго. Он пойдет в тюрьму по моему обвинению, потому что был виновником одной аварии два года назад, — Пак говорил очень медленно, отчеканивая каждое слово и не спуская глаз с застывших лиц тех двоих. Это было его торжество! Темные глаза горели победным огоньком, когда он видел, как меняется выражение на лице Юнги — от раздражения до удивления, неверия, осознания… и наконец шока. — Он был за рулем, когда мы влетели под тот грузовик. Я взял вину на себя, иначе мой отец упек бы его за решетку еще тогда! Но я делал это для своего близкого человека, а зачем мне выгораживать постороннего? Чимин победно выпрямился, выпустив эту ядовитую стрелу. Мин вздрогнул и повернул голову к Чонгуку, который не смог ответить на этот взгляд — опустил голову. — Пока мой отец думает, что это по своей вине я провел год в коляске и заменил половину собственного позвоночника металлом. И до конца жизни буду ходить лишь понемногу и не быстро. Но что мешает мне рассказать ему, как было дело? Его голос снова зазвучал раздраженно — бесили их переплетенные накрепко сцепленные руки. И то, что Юнги придвинулся к Чону еще ближе, словно не собирался так просто отказываться от него. Ничего, против таких упертых у Чимина тоже найдутся приемы! — Мне… жаль, — осторожно и хрипло выговорил Мин, упираясь своим низким плечом Чонгуку в грудь — тот, явно осмелев, приобнял его, а Пака чуть не затошнило. Кажется, он понял, что это за типаж — синий чулок в розовых очках, даже несмотря на жалкие угрозы спустить с лестницы. Рыцарь, мать его, без страха и упрека! Такие имеют высокую мораль, сутулую спину и проблемы с потенцией, а думают цитатами из библии. Однако даже этому убожеству повезло больше него, Пак Чимина — при мысли об этом его гнев запылал с удвоенной силой. — Засунь себе свою жалость знаешь куда! — Это действительно ужасно, — словно не услышав грубости, продолжал Юнги, все так же аккуратно подбирая слова. — Но от ошибок не застрахован никто. — За свои ошибки нужно отвечать, — ввернул Чимин. — Но почему ты решил наказать его лишь спустя два года? — Ты и правда такой тупой? — Паку очень хотелось задушить эту божью ромашку. — Или прикидываешься? Я уберег его от тюрьмы, потому что мы были вместе! А теперь он греет постель тебе, и у меня нет мотивации спасать его, ясно? — Значит, твое чувство к нему регулируется по желанию? — уточнил Мин. — И твоя порядочность тоже? Чимин пару секунд смотрел на него, онемев от ярости. Он готов был уже разразиться целым потоком оскорблений, а потом кинуться и вцепиться ногтями в это похожее на разваренный пельмень лицо — наплевать на последствия! — как вдруг у Чонгука, все это время молчавшего, прорезался голос. — Уходи, Чимин, — попросил он, еле сдерживаясь. Пак знал это выражение в его обычно спокойных черных глазах — когда оно появлялось, все вокруг (и даже отец) умолкали и резко вспоминали о каких-то делах. Он решительно обнял худые плечи своего хёна и шагнул вместе с ним вперед, на него — Чимин невольно отступил. — Я не смогу помешать тебе и твоему отцу, если вы дадите против меня показания. Все же я виноват перед тобой и буду платить, если суд назначит. Но если речь о том, чтобы опять быть вместе… нет, Чимин. Я не продаюсь! Оставь меня в покое! Последние слова он почти крикнул ему в лицо — Пак попятился на дрожащих ногах. … — Да, Чимин. Тебе и правда пора, — прозвучал вдруг за его спиной голос, от которого он крупно вздрогнул и резко побледнел. Чонгук с Юнги изумленно смотрели, как появившийся ниоткуда Намджун навис над ним, как коршун, запуская пальцы-когти в плечи и чуть не отрывая свою «добычу» от земли. — Пойдем, потолкуем! Нам многое нужно обсудить. Думал, я не знаю, где тебя искать?

***

Он почти не отбивался, когда Намджун за шиворот втащил его в номер. Чимин успел утомиться от борьбы, пока его почти пинками волокли от самой машины и тащили через холл, перекинув через плечо, как мешок с тряпьем. На его крики и удары Ким только улыбался широко-широко одними губами, когда глазами готов был молнии метать, и редким попадающимся в коридоре постояльцам бросал беззаботное «не с той ноги встал» и «всё нормально, извините за шум». Чимин продолжал верещать, ерзать, драться, даже умудрился укусить за плечо, и боль от укуса через ткань пульсировала нещадно, распаляя внутри него огонь злости и желания выдрать этого ушлепка как сидорову козу. Намджун с трудом достал ключ-карту от номера, едва не упустив при этом извивающегося червяком Пака, и сходу сбросил его прямо на пол, заперев за собой дверь. Громкий хлопок которой заставил дикое животное в Чимине затихнуть в ту же секунду. Он больно ударился коленями о твердый пол, и в глазах, уставившихся снизу вверх на нескрытую угрозу в лице Кима, появился настоящий испуг. — Чего тебе надо? — прохрипел Пак, нервно сглатывая. — Что ты делаешь? Ворс на ковролине был слишком короткий, чтобы можно было сжать его в кулаке, но Чимин отчаянно заскрёб его, отползая по миллиметру назад — как мог. Намджун помедлил, не спуская с него презрительно сощуренных глаз и даже не находя слов от душившей его злобы. Он делает вид или действительно не понимает? Ярость смешалась вдруг с горьким разочарованием, похожим на детское, когда разворачиваешь яркую конфету и внутри обнаруживаешь подсунутый вместо сласти камешек. У Пака тоже обертка красивая, а внутри — пустышка. — Как тебе помочь сейчас? — прохрипел Намджун, надвигаясь на пятящегося задом к кровати Чимина, чьи глаза все больше расширялись, наполняясь страхом. — Выебать, чтоб полегчало? Денег в придачу дать, чтобы ты мог купить немножко ласки у сопляка, за которым бегаешь как паршивая собачонка?! Только такой безмозглый, как ты, мог до этого додуматься! Чимин вспыхнул, забывая даже о своем страхе. Ким так походя задел его больное место, его глаза блеснули таким глумливым огнем, что он рванулся вперед, забыв даже про самосохранение. Но Намджун подался назад и вытянул руку — кулак Чимина пролетел мимо его лица. — Это не твое дело! — Пак хотел крикнуть, но голос сорвался, и получилось слишком похоже на жалкий скулеж, заставивший рот Кима дернуться в кривоватой усмешке. Тлеющая в глазах ярость сменялась презрением. — Вот как, значит, не моё? — неожиданно холодно и спокойно проговорил он. На Чимина это подействовало почему-то сильнее крика — он замер и затравленно глядел в ответ. — А когда ты просил меня не разрывать контракт, чтобы не подставлять твою задницу под гнев Джихвана, тоже не моё? И кошелек, в который ты запустил свою лапку, не мой? Неудержимая ярость, рвущаяся из-под этого обманчивого спокойствия, заставляла Чимина сжиматься и пятиться назад. Он отодвигался, пока не уперся вдруг спиной в бок кровати, и тогда поднял на Кима распахнутые полные страха глаза. Это заставило бы дрогнуть более мягкое сердце, но на Намджуна никакого впечатления не произвело. Лязг пряжки ремня ударил по самым нервам, но Чимин слишком поздно спохватился, глядя в каком-то оцепенении на то, как неторопливо он вытягивается из брюк. Как туго свилась дорогая, красиво выделанная кожа, и невидимая пыль взметнулась в воздух от резкого удара по покрывалу. Он вздрогнул с отсрочкой, как в замедленной съёмке, не издав ни звука, когда длинные крепкие руки сгребли его с пола, швыряя на кровать. На живот. Когда вместе с гордостью, игнорируя крики и отчаянные попытки вырваться, с него стянули джинсы и боксеры и перекинули через колено, больно заломив руку за спиной. Чимин буквально взвыл от боли и унижения — настоящего, так не похожего на привычное, щекочущее нервы. Ведь раньше всегда только он решал, когда и чем (и кем) быть выпоротым. — Не дергайся, — прорычал Намджун, на пробу с оттяжкой стегнув по оголенной коже. — А то будет еще хуже, чем ты можешь себе вообразить! Он мог бы и не говорить этого. От яркой вспышки боли у Чимина глаза защипало, и он собрал все свои силы, чтобы не вскрикнуть, порадовав своего мучителя. Рука сильно ныла, вывернутая под неестественным углом, и при словах «будет хуже» его чуть не замутило. Но тут же, не давая ему опомниться, кожу обжег второй удар — резкий, хлесткий и жалящий. Чимин, не удержавшись, глухо взвизгнул в покрывало. — Это еще не больно! — рыкнул Намджун сверху, поигрывая пряжкой ремня — Пак слышал ее позвякивание, отчего оголенные горящие ягодицы непроизвольно поджимались. — Ты не знаешь настоящей боли, поэтому и причиняешь её другим с такой легкостью! Чимин только сжал зубы, чтобы из них не вырывались эти позорные звуки. Его пугала угроза Намджуна показать настоящую боль, но гордость была сильнее. Правда, лишь до третьего удара. Намджун явно знал в этом толк: Паку показалось, что с него рванули кожу, заставив судорожно дернуться и закричать уже в голос. Но так было даже лучше, потому что Ким распалялся в своем гневе все сильнее — непокорность с геройством могли дорого стоить. Чимин ненавидел его в эту минуту, как никого и никогда раньше. Его ледяной тон и неумолимую жестокую силу, его уверенность в своем праве мучить и наказывать. Но хуже всего было сознание, что сам Пак наделил его этим правом, открывшись ему и попросив о помощи. О, как сейчас он раскаивался в этом! — Надо быть честным с теми, с кем у тебя общие дела, ты не знал? — прорычал Намджун, встряхивая Чимина — светловолосая голова беспомощно мотнулась, и единственная слезинка скатилась из-под зажмуренных век на покрывало. — Тебя этому не научили? Значит, я научу! Чимин издал какой-то странный звук, между всхлипом и стоном. Это прозвучало так жалко и болезненно, что Намджун наклонился к его лицу и пару секунд внимательно вглядывался. Но почти сразу удовлетворенно выпрямился, и Пак захлебнулся криком от очередного удара, стискивая кулаки. Попытка смягчить Кима скулежом явно провалилась, значит, надо покориться и просто подождать. Хоть это и больно, но не больнее ротанга — Ким все-таки ошибся насчет него. К боли он привык. — Повторяй за мной, Чимин, — велел Намджун, непонятно отчего тяжело переводя дыхание. — «Я должен быть честным, если прошу помощи». Повтори! Ремень свистнул снова, тяжело обрушиваясь на многострадальные ягодицы, покрытые синяками и багровыми отметинами еще с прошлой порки — той самой, руками Ли Сэджина. У Чимина глаза наполнялись слезами, и он почти ничего перед собой не видел, кроме каких-то пятен. Он не хотел повторять эту бессмысленную фразу (как будто кого-то когда-то удержала глупая мораль, вбитая буквально в задницу!), но понимал, что будет только хуже, если не подчинится. Повернув к нему голову, он покорно пошевелил губами, и Намджун опустил занесенную в очередной раз руку с ремнем. — Я… должен… — с усилием пролепетал Пак, еле сдерживаясь, чтобы не послать его смачно и не навлечь на свою голову настоящую бурю — что-то подсказывало ему, что ремень еще не самый плохой сценарий. — Громче, — холодно бросил Ким. — Я должен быть… честным… — …если прошу о помощи. — Если… прошу… о помощи, — договорил Чимин дрожащим голосом. Он совсем не ожидал сильного и резкого удара, последовавшего сразу за этой вымученной фразой. Чимину показалось, что Ким на миг потерял самообладание — такая ярость была в его голосе, когда он с хриплым «Вот именно» вновь обрушил ремень на истерзанную кожу. Чимин снова закричал и дернулся, извиваясь в железной хватке, но силы были неравны. Он уже давно отбросил гордость вместе со стыдом и безостановочно всхлипывал от боли и страха, капая слезами на постель. Но Намджун не обращал на это никакого внимания, продолжая размеренно хлестать, будто неживую куклу, хотя кожа на вспухших горячих ягодицах была уже ярко-алого цвета. — Какой же ты лживый, Пак Чимин! Больно, больно, больно, — эхом откликнулось в голове у Пака, а горло саднило от сдерживаемых криков. Он ждал еще ударов, но Ким почему-то не торопился — наверно, видел, что он готовится и ждет, крепко сжимая кулаки. Но не одна боль заставляла Чимина мелко трястись, скрипя зубами. Гораздо хуже и унизительней был сюрприз, что подбросило ему тело, не считаясь ни с уроном для гордости, ни с острой в эту минуту ненавистью к Намджуну. Чимин тихонько застонал от стыда, судорожно пытаясь не ерзать: трение нежной кожи о грубую ткань Кимовых джинс, боль и унизительная беспомощность спровоцировали позор — он стал твердым. Порка вывернула наизнанку все чувства, а проклятое тело тут же его предало. Паника охватила Чимина: скрыть и спрятать этот стыд! Не дать ему догадаться — ударить, укусить, отвлечь!.. Но Намджун легко увернулся от удара, а потом вдруг схватил его за запястье и рывком перевернул на спину. В тишине было слышно только частое шумное дыхание Пака. Он весь трясся, сжав колени и судорожно скользя ногтями по покрывалу в напрасной попытке стянуть и прикрыться им. Ким уронил ремень на пол и скрестил руки, молча глядя на распухшие от укусов губы и красное зареванное лицо. Глаза Чимина были похожи на две узкие щелки. И он упорно отводил их от темного Намджунового взгляда. — Чимин, — позвал Ким низко и тихо. — Посмотри на меня. Его ярость медленно таяла. Дрожащие маленькие руки, как заведенные шарившие по кровати, бросились в глаза. Вычурное кольцо на пухлом мизинце зацепилось за ткань покрывала — Чимин раз за разом дергал, и его плечи крупно тряслись, как в лихорадке. Намджун не помнил, как оказался рядом с ним и отцепил, сжав ледяную руку в своей, горячей. — Все, хватит. Не реви, все позади. Ему было бы легче, если бы Пак кусался и царапался, пытался ударить, как полчаса назад. Или хотя бы шипел проклятия. Тогда он знал бы, что делать — сталь в голосе и лед в глазах действовали безотказно и не на таких дерзких. Но Чимин опять сделал не то, чего Намджун от него ждал. Вместо ударов и оскорблений он вцепился в его протянутую руку, как в спасательный круг, положил голову на плечо и разрыдался. — Прекрати! Хватит! — растерявшись, твердил Ким. Пытаясь унять свою ноющую гордость, он про себя клялся вышвырнуть Пака вон, едва закончит «воспитание». Пусть идет куда знает, хоть обратно к своему папеньке, хоть в пекло! Намджун не нанимался этому сумасшедшему в няньки. И контракт надо расторгнуть, чем скорее, тем лучше. Он обещал себе и клялся, уже зная, что никуда его не отпустит. Чимин редко всхлипывал, а из-под прижатых к лицу ладоней бежали крупные капли, срываясь на рубашку Намджуна. — Я не хочу жить, — глухим стоном вырвалось у него. — Не смей так говорить! — Ким встряхнул его. Но напрасно он пытался оторвать Чимина от себя — тот вцепился мертвой хваткой, по-прежнему пряча глаза, по которым никогда нельзя было прочесть его настоящих мыслей и чувств. Вызывающе накрашенные, в ярких линзах, иногда они напоминали ничего не выражающий взгляд его отца — тогда Намджун с неприязнью отворачивался от него. Но в те редкие моменты, когда Чимин не вызывал в нем желания придушить, они были другими. Грустными. В Паке изредка мелькало что-то настоящее, нежное, светлое, что Ким никогда не мог ухватить и удержать. Такой он, наверно, только для мальчишки, которому не нужен. Ярость снова начинала душить Намджуна, ему хотелось трясти его как тряпичную куклу, щелкать в этот низковатый глупый лоб и орать в самые уши, чтобы до него наконец дошло, до чего это тупо. Открываться нужно тому, кто смотрит на тебя, а не в сторону. Кто слушает стук твоего сердца, а не сбегает куда глаза глядят, стоит тебе отвернуться! — Не отпускай меня, — вырвалось у Чимина, и он, отстранившись, взглянул ему в глаза. Намджун так и впился, ища ложь. Но Пак смотрел прямо и отчаянно, явно делая над собой усилие, чтобы не опустить ресницы. Маска упала, разбитая вдребезги. Как и Чимин был разбит, физически и душевно — в нем просто не осталось сил на ложь. — Тебя каждый раз нужно пороть, чтобы увидеть настоящим? Кого-нибудь другого Намджун вытаскивал бы из панциря вранья на свет божий именно этим, проверенным методом. Но с Чимином он так не хочет и не будет. Даже сам не понимая, почему. — Есть и другой способ, — шепнул Пак и мягко заерзал, прижимаясь к его бедру. Он был прикрыт ниже пояса покрывалом, которое все-таки стянул с кровати, и крепко прижимался к Намджуну всем горячим телом, нервно дыша. На секунду в Киме снова поднялось недоверие, но Чимин смотрел так открыто, так непривычно смущался, что его искренность теперь не вызывала сомнений. — Я не хочу заниматься этим с фальшивкой, — тихо сказал Ким, погладив его спутанные волосы и румяные от смущения щеки. — Мне не все равно, — эти вырвавшиеся последние слова явно были лишними, и он осекся, опять пытаясь отстранить Пака. Тот замотал головой, упираясь изо всех сил. Его губы были солеными на вкус и горячими. Коротко чмокнув, Намджун провел кончиками пальцев по щеке, стирая с нее влагу и удивляясь, какой он красивый без своей проклятой маски. — Помоги мне… хён! — взмолился Чимин, вглядываясь в его глаза. — Не бросай. Я ошибся, но я не хочу больше унижаться и разрушать себя, бегая за ним! Вытащи меня из этого… — Дерьма, — жестко докончил Намджун, сжимая его холодные пальчики. Чимин молча кивнул, стушевавшись и отводя взгляд. Оказывается, он может быть нежным. Он был нежным, когда поцелуями-бабочками невесомо прошелся от щеки к чуть колючему подбородку и мощной шее, задержавшись в ямке под ней. И снова шептал что-то. Может, свои просьбы, а может, обещания исправиться и быть хорошим. Намджун еле заставил его замолчать, на полуслове заткнув мягкие послушные губы. Чимин усердно терся об него бедрами, непонятно когда успев устроиться сверху, и желание внутри раскалялось и дрожало. Намджун любил победы, особенно трудные, и сейчас ему хотелось до конца покорить себе это своеволие, выбить, вытрахать из него дурь, чтобы больше и не думалось бегать ни за кем другим! — Пожалуйста?.. — в Чиминовом шепоте слышалось столько надежды, что он больше не колебался — кивнул в ответ, стискивая тонкое сильное тело, такое идеальное в его ладонях. — Погаси свет. И иди сюда. Все будет хорошо. Верь мне. ** Когда Чимин несколькими часами позже пришел в себя на измятой кровати, в комнате царил холод, как в могиле. А может, ему просто так казалось из-за озноба. Зубы несколько раз стукнули, когда он высунул руки из-под одеяла. Истерзанные ремнем бедра горели, голова болела и кружилась, а во рту была пустыня. Чужая постель едва заметно пахла кондиционером и куда сильнее — потом и сексом. Чимин брезгливо поморщился. С усилием приподнявшись и кривясь от ощущений пониже спины, он еле попал ногами в тапочки. А включив свет, обнаружил на столе бутылку минералки, фрукты и какой-то клочок бумаги. «Скоро буду, поужинаем вместе. Ключ от номера у меня. Персонал предупрежден, чтобы тебя не беспокоили, так что окажи им такую же любезность, Чимин-а. Надеюсь на твое благоразумие. Ким Намджун». Чимин скомкал белый листок. Он смутно помнил, что так и не решился посмотреть ему в глаза после всего. Наверно, боялся увидеть презрение, поэтому засыпал, уткнувшись в мощное плечо (с отпечатком собственного укуса) и обвитый его длинными теплыми руками. И холодно ему стало, наверно, только потому, что Намджун ушел. Чимин зябко вздрогнул, обнимая себя за плечи. Ему было больно, грустно и самую малость — стыдно перед Кимом за то, что он собирался сейчас делать. Но это слабое чувство, уколовшее нечувствительную совесть, тут же стало таять, растворяясь в более сильном, могучем и безжалостном. Мучившем его уже больше двух последних лет. Страсть сильнее среднего человека, так пытался оправдать себя Пак, дрожащими руками проверив дверь — точно заперта. А он не средний, он слабый, уже сломленный тем, что пришлось вынести — холод отцовского дома, отъезд матери, роковая авария, разбитая в прах мечта о сцене, а теперь и утрата Чонгуковой любви. Плевать на эту правду: что Чон не любил его и честно и безжалостно об этом твердил! Пока он не любил и никого другого, это было не так уж важно. Только сейчас, увидев его глаза, Чимин осознал, что по-настоящему его потерял. Неидеальный Юнги тихо светился, держа его руку — не Чимину было его винить. В Чонгука ведь просто нельзя не влюбиться. Намджун хоть и запер его, но не догадался отключить телефон в номере. Пак бросился к нему, торопясь и не попадая от волнения по кнопкам, и на память набрал знакомый номер. Чувствуя, как сердце то бешено колотится, то замирает от нетерпеливого предвкушения. Его голос. Чимин иногда ловил себя на том, что бездумно слушает, как он говорит или смеётся, впитывая этот серебристый тембр. Правда, в последнее время с ним Чон смеялся все реже. Даже выражение его лица было каким-то отрешенным, лишь иногда проясняясь — всегда с другими. Но Пак настолько привык уже, что предпочитал не замечать его угрюмости. … — Слушаю, — бесцветный голос Чона был очень тихим, будто ему сил не хватало говорить громко. Чимин почувствовал, как сжимается все у него внутри от любви и жалости. Мысленно он просил прощения, но вслух проговорил торопливо и сухо, боясь растерять решимость (да и Намджун мог вернуться в любую минуту). — Ты получил сообщение? Обдумал, чем тебе грозит? — Я ненавижу тебя, Чимин, — прозвучало в ответ еще тише, одним вздохом. — А я не спрашиваю, как ты ко мне относишься. Мне интересно, что ты решил. Но ему все-таки пришлось сглотнуть, чтобы унять жгучую боль в груди после этих слов. Чонгук как будто и молча продолжал говорить что-то, его дыхание свистом рвалось из трубки, и Чимин съёживался в собственной коже, понимая, что он — проклинает. Всегда был такой, до предела жестокий в своей искренности. Правде никогда не сойтись с ложью, может, поэтому у них ничего не получалось? ... — Я согласен, — через долгую паузу с ненавистью выплюнул Чон.