Шанс

«Я не хочу в тюрьму, хён». Юнги снова усмехнулся, в сотый раз перечитывая его короткое сообщение. Это было ничуть не смешно, но он упорно растягивал дрожащие губы в ухмылку, трясясь на балконе от холодного ветра. Соседка тут же выпрыгнула, как черт из табакерки и завопила, что весь дым сносит в ее окно. Мин посмотрел на нее пустым взглядом и отвернулся. — Дурак, что ли? — крикнула она. — Полчаса смотрю в окно, а он все торчит и торчит на морозе в одной футболке! Психушка по тебе плачет! Чего ты лыбишься? Он пошевелился медленно, как сонный, нехотя отрываясь от перил и нашаривая ручку двери за собой. Придется уйти, лишь бы не слышать больше мерзкий, как пожарная сирена, голос этой женщины… И почему все не могут оставить его в покое? Он помнил, как ребенком упал с качелей — свалился прямо на живот. Кто-то тряс его, окликал, пытался поднять, кто-то восхищался — надо же, даже не заплакал! Он действительно молчал и улыбался, не в силах даже попросить, чтобы помощники убрались и оставили его в покое. Ни хотя бы вдохнуть немного воздуха, чтобы рыдать и кричать во весь голос. Проклятое, то самое ощущение. Юнги мозолила глаза валяющаяся на кровати Чонгукова толстовка — черные рукава раскинуты, как руки спящего человека. Лечь бы, уткнуться, подышать его запахом, чтобы перестала раскалываться свинцовая голова! Но он только снял приставшую нитку, тупо постоял над толстовкой пару секунд и на негнущихся ногах побрел к креслу, по пути споткнувшись обо что-то. Гантели. Вчера он не убрал их, а у Юнги сейчас просто не было на это сил. «Я не приду за вещами. Можешь просто выбросить то, что тебе не нужно. Не так-то легко это будет. Тэ уже несколько раз звонил — Мин, с усилием потянувшись, выключил у телефона звук. Он пока не знает, но когда-то ведь придется ему рассказать. Не сегодня, так завтра. От этой мысли Юнги замутило, и он неловко откинулся в кресле, пристроив отяжелевшую голову на спинку. Сердце вдруг заколотилось сильно и часто, дышать стало тяжело. Перед глазами мелькали лица, а в ушах все звенел чей-то смех. — Смейся, смейся, — пробормотал Мин, с досадой замечая, как затуманивается зрение и теплая влага собирается в уголках глаз. — Все-таки спор ты выиграл. Он ярко помнил лицо Чимина, со смехом рассказывающего, как Чонгук хотел покорить «неприступную» крепость. И вот она пала перед ним, и что дальше? «Я знаю, хён, что такое не прощают. Поэтому не прошу у тебя прощения». Из-за наплывавших слез ему казалось, что рукава толстовки шевелятся и тянутся по покрывалу к нему — встрепенувшись, Юнги быстро вытер глаза. Завтра же надо собрать его вещи. Всю эту кучу одинаковых белых футболок, чтобы больше не маячили перед глазами. В них помещалось примерно два худых хёна. Они свисали с него как балахон, и ловкие руки Чона, проскальзывавшие под ткань, ощущались странно — вроде бы он еще одет, но уже нет. Он возмущался этим бесстыдством, а Чонгук смеялся и раздевал, уносил на руках и ласкал, пока ворчание хёна не сменялось приглушенными мягкими всхлипами удовольствия. Мин ощутил, как горит лицо. Никому и никогда больше он не позволит того, что позволял ему! В шкафу, в секретном ящичке у него лежала белая рубашка с прожженной в ней коричневой дырой — Чонгук слишком добросовестно утюжил к собеседованию. «Придется выкинуть, хён», — огорчённо сказал он, надев ее и разглаживая пальцами очень заметную дырку. «Давай сюда, я сам выкину». Но рубашке не суждено было окончить свой век в мусорном ведре. Она тайно перекочевала в шкаф Юнги, да там и осталась. И теперь мысль о ней мучила его. Надо бы встать, налить себе чаю (или чего-то покрепче), взять плед и щенка — Моти уже полчаса пытался привлечь внимание оцепеневшего хозяина, скуля и не оставляя попыток забраться на его колени. Надо взять себя в руки и ответить Тэхёну, ведь он волнуется. Надо согреться от мелкого колотящего озноба. Надо, надо… но у него нет сил. Вчера Чонгук пришел с работы уже какой-то не такой. Мин ярко почувствовал, каким скованным и как будто вынужденным было его объятие. Но тут же упрекнул себя — естественно, он переживает по поводу Чимина и его угроз. Юнги готовился за ужином порадовать его новостями: Тэхён дал номер хорошего адвоката, и оказалось, максимум что грозило Чонгуку по той давней аварии, был штраф. И тот при плохом исходе дела. Но Чон ужинать не стал. Едва переодевшись, он исчез так быстро, что Мин и рта раскрыть не успел. Крикнул: «Хён, я на пробежку», — и пока Мин дошел, дверь уже захлопнулась за ним. И... он пропал. Его не было больше трех часов. Обеспокоенный старший не находил себе места. Но Чонгук настолько явно хотел побыть один, что Юнги не сразу решился позвонить. Пару раз выходил на балкон с сигаретой, борясь с тревогой и упрекая себя за навязчивость, но в конце концов не выдержал и набрал его. Чон сбросил звонок, но объявился буквально через несколько минут — значит, был недалеко. От него с порога пахнуло алкоголем, и хёна он смерил каким-то странным взглядом. «Ты теперь посадишь меня на цепь и будешь контролировать?» «Что, прости? В первую секунду Мин действительно ничего не понял. А потом, когда дошло, смутился и расстроился — всё-таки, наверно, не стоило звонить. Но уйти на пробежку и пропасть на три часа… Он беспокоился, вот и все. «А так все и начинается — сначала беспокойство, потом ненавязчивый контроль, а кончается ошейником, поясом верности и съехавшей кукушкой, как у Пака! Юнги выслушал это, прикусив губу и вглядываясь в непроглядную темноту за окном. Оттуда приглушенно раздавались вопли и пьяный смех — район у них не самый благополучный. Но, вероятно, Чон прав, он еще плохо чувствует границы в отношениях. «Я заварю тебе ромашковый чай», — поспешно сказал он, чтобы утихла обида, которой отозвалась внутри Чонова внезапная грубость. Сейчас не разборки нужно устраивать, а согреть его и успокоить, чтобы перестал хохлиться. Он просто выпил, перенервничал и сорвался, так бывает. «Ну, хоть признал, что я прав», — все так же странно усмехнулся Чонгук. — «Значит, не хочешь ссориться.» Его собственный настрой поссориться так и бросался в глаза, но Мин постарался этого не замечать, ставя чайник и возясь с чашками. Младший, привалившись к двери, наблюдал за ним сощуренным взглядом — какая-то давящая тяжесть исходила от него вместе с густым запахом виски, наполняя маленькую уютную кухню. «Чимин поначалу тоже был милым», — продолжал он тем же тоном, словно не замечая ставших неловкими движений Юнги. — «Даже сдерживал свои наклонности психа… Тебе интересно, с кем я пил? Может, думаешь, что с ним? Юнги вздрогнул. Чашка вывалилась из его рук, разлетевшись на осколки — он бессознательно проводил взглядом этот полет. «Что ты несешь?» — не сдержался он. — «Когда мне что-то интересно, я спрашиваю это прямо, словами через рот! И зачем мне тебя подозревать, ты ведь сделал вчера свой выбор? Приди в себя, Чонгук-и,» — попросил он, отворачиваясь, чтобы прекратить эту бессмысленную перепалку. Чон открыл рот, словно хотел сказать еще что-то, но резко осекся. Так и не проронив больше ни слова и не взглянув на такого же молчаливого хёна, он налил себе воды и ушел в комнату мрачнее тучи. Растерянный Юнги остался наедине с закипавшим чайником, осколками чашки и с нарастающей внутри глухой тревогой. Что-то было не так.! Он буквально кожей ощущал, как заведен Чонгук — будто струна натянутая. Его движения были какими-то дерганными, взгляд он прятал, а с языка срывались ядовитые, обидные предположения. Хотел ли Мин знать, с кем он пил? Удивительно, но нет! Если не доверять друг другу, то зачем тогда вообще быть вместе? Он видел пары, отношения которых напоминают шпионское кино, и просто утопал в непонимании. Тэ, посмеиваясь, объяснял что-то про игру и подогревание страстей, но сам Мин ни за какие пироги не согласился бы на такое. Он мечтал об отношениях, полных спокойной нежности, с человеком, который не обидит его. Пусть кому-то покажется смертельно скучным, но именно это его идеал, а вихри и бури ему не нужны. И Чонгуку, казалось, тоже. Чонгук… слишком яркий и чудесный, чтобы быть реальностью. Звезда, случайно упавшая в стоячее болото Миновой жизни, где ничего не меняется. А может, Юнги ему просто уже надоел? Эта мысль, холодком прошедшая по спине, заставила его вздрогнуть. Как ни твердил он себе все эти недели, что морально готов к такому исходу, но все равно отчего-то больно кольнуло под ребрами. Хоть Чон и кажется невероятно рассудительным и осознанным, пусть он не жалует тусовки, так же как и Юнги, но двадцать лет — еще слишком рановато для серьезных решений. И серьезных последствий. Желания и цели меняются в таком возрасте быстрее, чем наступают камбэки модных айдол-групп. На пустом месте так не злятся. Что особенного сделал Мин? Позвонил не вовремя? Но раньше его радовали звонки хёна, он умилялся проявлениям заботы и приходил от них в восторг. Насытился им и заскучал. И сам еще не понял, что произошло. В спальне было темно и тихо — Чонгук уже лег, погасив весь свет и даже ночник. Не хочет показывать лицо, понял Мин, осторожно пробираясь в кромешной темноте к кровати. За эти недели он так привык к ласкам и объятиям перед сном, что с трудом подавил желание провести кончиками пальцев по его широкой теплой спине и каменным плечам. Чон явно не спал. Даже его поза выдавала напряжение, а о чем он думал, можно было лишь догадываться. И догадки Юнги совсем не радовали. Поколебавшись, он решил не снимать ни футболку, ни шорты. Тихонько лег с краю и отвернулся спиной, отогнув одеяло и очень стараясь ненароком к нему не прикоснуться. Ему почему-то было стыдно — ну, кем он себя возомнил? Вариантом мечты для такого, как Чонгук? При том, что ни внешностью блистать, ни денег заработать, да и в постели так и остался зажатым и робким — даже с таким чутким любовником, как Чонгук, который и бревно оживит! Неудивительно, что Чон быстро к нему остыл. И теперь, наверное, специально станет искать ссор, как повода расстаться. «Ты не скажешь мне ничего, хён?» — вдруг негромко раздалось за его спиной. Юнги даже вздрогнул, услышав это. И растерялся: что тут ответить? Что сказать? Ведь не он начал эту ссору. Но даже это на самом деле такая ерунда, что даже неважно, кто начал, а кто помирился. Главное хотеть этого самого примирения. Не будучи уверенным, слышал ли он такое желание в голосе Чона, Юнги промолчал. Если это просто жест вежливости? Как-то неловко все же, быть в его доме и с ним же не разговаривать. Остатки обиды спорили внутри со здравым смыслом, но в общем, стоило Чону только протянуть руку, касаясь теплого острого плеча — и Юнги просто прижался бы в ответ, сразу прекратив себя накручивать. Ведь он-то хочет помириться. И неважно, что не ссорился. Но младший не сделал этого. Помолчав и не дождавшись от переставшего дышать Мина ни звука, он фыркнул носом и уронил в темноте: «Ладно». Юнги показалось, что у него внутри свивается тугой жгут. Может, он тоже сейчас неправ, когда вот так молчит? Но ему вовсе не хотелось объятий и ласк из жалости. Его даже передернуло, когда представил себе это. А с другой стороны, разве не может быть так, что он действительно себя накрутил, и ссора (первая за все время!) случилась от обычного дурного настроения, которое бывает абсолютно у всех? Мин лежал, забывал дышать и прямо физически чувствовал, как окончательно во всем этом запутывается. И почему в отношениях нельзя говорить прямо то, что думаешь и чувствуешь?! Но Тэхён долго объяснял, что это ни к чему не приведет — люди слишком часто врут даже в ответ на прямые вопросы. Не то чтобы он считал, что Чонгук способен легко врать, но.... «Я звонил сегодня адвокату», — вырвалось у него чуть более хрипло, чем хотелось бы. — «Самое большее, что может Пак Чимин — это взыскать с тебя денежную компенсацию. Тюрьма тебе не грозит. Это было два года назад, а не вчера. И он дал ложные показания, когда брал вину на себя». На секунду в спальне повисла напряженная тишина, а потом Чонгук издал какой-то странный звук — то ли кашлянул, то ли подавился. «Хён, зачем ты встреваешь в это? С Чимином — это мои проблемы. Мне и решать их», — отрезал он. Мина обдало холодом от этого сухого, отстраненного тона. Ему казалось… Да что там казалось, у нормальных пар проблемы действительно делятся пополам. Как у Тэ и Хосока. Как у многих, кого он видел. Это нормально, и так и должно быть! «Я думал, что в отношениях не так, как в одиночку», — сказал он вдруг севшим голосом. — Если мы вместе, то и справляемся тоже вдвоем… Но у меня, конечно, нет опыта», — в его голосе все-таки проскользнула тщательно скрываемая горечь. «Не лезь в это», — неожиданно жестко и категорично отрезал Чон, окончательно уничтожая витавшую в воздухе надежду на примирение. — «Я сам разберусь со своими проблемами, хён! Ты не знаешь отца Чимина. Он найдет способы меня засадить, если захочет, и никакой судья и адвокат не помогут. Договориться с ним — мое дело, а ты занимайся своими!» Заскрипел матрас — он резко отвернулся и накрылся одеялом с головой. Юнги лежал, сжавшись, как оплеванный. Он не собирался говорить ему, что нашел подработку. Модный глянцевый журнал платил не щедро, но мелких заказов у них было всегда завались, и он согласился не раздумывая. Да, затем, чтобы помогать ему выплачивать долг. Юнги собирался просто перечислять деньги на Чиминов счет, не информируя Чона, пока вся присужденная сумма не будет выплачена. Ни к чему ему знать. Еще решит, что его таким образом пытаются привязать! Раз они вместе, значит, проблемы больше не делятся на «твои» и «мои», они должны быть всегда заодно. Ну, это он так считал. Видимо, единственный в их паре. Но теперь это всё уже неважно. С усилием выплывая из своих мыслей, Юнги рассеянно перевел взгляд — щенок горячим мокрым язычком лизал его руку. Он уже минут десять скулил, видимо проголодавшись, но ушедший в себя хозяин не замечал ничего вокруг. — Сейчас, сейчас покормлю тебя. Извини. С усилием он вынудил себя встать, насыпал корма Моти и налил себе кофе, думая о том, что хватит быть свиньей, если Тэхён позвонит опять. Он сделает над собой усилие, возьмет трубку и выложит все как на духу — что они с Чоном больше не вместе и от этого он немного (много) не в порядке. Но это пройдет и помощь ему не нужна! Не успел он додумать, как телефон в складках пледа действительно звякнул сообщением — видно, Тэ надоело названивать. Мин нашарил его, морально готовясь к разговору со своим чрезмерно эмоциональным и переживательным другом. Одно из сообщений действительно было от Тэ. Но другое… Юнги быстро опустил руку с телефоном, едва взглянув на имя отправителя. Сердце сразу болезненно зачастило, а лицо стало горячим. Чего ему нужно? Разве они не выяснили уже все, что могли? «Хён», — это обращение обожгло его, и чертовы слезы опять прилили к глазам, размывая мелкие буквы на экране. Прошла минута, не меньше, прежде чем он справился с этой слабостью, вновь обретая шаткое равновесие. И уже почти решился удалить сообщение непрочитанным, но дрожащий палец соскользнул и внезапно нажал не туда. «Хён, прошу тебя, только не мучайся из-за меня. Я не стою этого. Мин усмехнулся через силу — такой заботливый. Чужое страдание его волнует. Или это уже Чимин пишет с его телефона? От картинок, заботливо подкинутых воображением, тошнота подкатила под горло. Видение празднующего победу Чимина болезненно-реалистично встало перед глазами, и у Мина не было сил его отогнать. Как же жаль, что он не удалил сообщение непрочитанным. Пусть засунет себе поглубже в одно место свои советы! «Хён, ответь хоть что-нибудь. Я не должен тебя об этом просить, но я… Да, я беспокоюсь. Пожалуйста, напиши хоть что-то». Переживает, что Мин откинет коньки от любви к нему? Не дождется! Он крепко сжал кулаки, чувствуя, как проклятые слезы все жгут веки изнутри. Какая ирония: сегодня его очередь беспокоиться, а Минова — грубить. Но лежащий рядом телефон упорно продолжал подавать сигналы, испытывая его нервы на прочность. Конечно, он не станет отвечать, но перебирать в уме ядовитые реплики было приятно. Когда-то язык снискал Юнги нелюбовь сокурсников, но и сейчас его острота нисколько не притупилась — за несколько минут он придумал не менее двадцати вариантов того, куда следовало бы пойти Чонгуку с его беспокойством. «Хён». Самое очевидное — к Чимину. «Хён, пожалуйста». Но можно и на хутор за бабочками, к своему психотерапевту, в зоопарк (раз уж из цирка сбежал), в налоговую или в Россию. Это страна с огромной территорией, вот и пусть потеряется там! «Ты хочешь, чтобы я приехал и убедился, что ты в порядке?» Мин мгновенно встрепенулся. Только не это. Он даже вздрогнул при мысли о том, чтобы ещё хоть раз, хоть когда-нибудь посмотреть ему в глаза. Сколько бы времени ни прошло. Он разрыдается позорно или бросится бить его красивое лицо, подобно Чимину. Да, теперь Юнги мог понять, что Пак чувствовал. Трудно быть сдержанным и гордым, когда тебе подарили весь мир и почти сразу отняли. Никогда больше не сможет он испытать этих чувств — Тэ не зря все годы дружбы подшучивал над его однолюбостью. Больше он на пушечный выстрел не подпустит к себе никого. Никогда. «Я еду, хён». А я тебя ненавижу. Он схватил телефон, не попадая в клавиши, и быстро и неаккуратно набрал ответ. «Чем реже ты будешь о себе напоминать, тем быстрее я буду в порядке. Мин все-таки помедлил, прежде чем нажать на «отправить». Вроде написал так, как и надо — коротко, не сопливо и без глупых обид. Какие, в конце концов, могут быть обиды на то, что Чон не пожертвовал ему своей свободой? Он действительно не знает этого Пак Джихвана и его возможностей. Но по его сумасшедшему сынку — догадывается. Но обида все равно душила, мерзкими щупальцами сжимая грудь: его чувства оказались сильнее. Причем настолько, что он… черт возьми, да, он пошел бы ради Чонгука даже в тюрьму! Вот такой он дурак. Слава всем богам, Чон оказался умнее и сделал другой выбор — единственно верный и разумный. Это и радовало Мина, и пробивало в его груди огромную черную дыру. Чонгук не написал больше ничего. Юнги поймал себя на том, что сидит и ждет его ответа. Бессознательно пялится в экран, ожидая, что на нём вот-вот мелькнёт уведомление, и он сможет продолжить мысленный диалог, от которого уже раскалывалась голова. Поймав себя на этом, Юнги вспыхнул, дернулся к телефону… и медленно убрал от него руку. То, что он больше не напишет, стало ясно минут через десять непрерывного гипнотизирования черного экрана. Ни короткого «прости», которое Юнги обязательно срифмовал бы с чем-нибудь непристойным. Ни даже формального «мне жаль». Мину не нужно ни то, но другое, он отлично проживет без извинений и тем более без его сожалений. Просто… Просто почему-то очень захотелось еще раз получить от него сообщение. Но телефон продолжал молчать, и тогда Юнги со вздохом протянул к нему руку. Отыскав контакт Чонгука — три лаконичные буквы JJK — он быстро стёр его и заблокировал номер. — Ты все правильно сделал. И я тоже. Только дураки жертвуют собой ради любви. И любви вообще нет. Хрень это все, понятно?