Скованные/Manacled

Следующие три дня прошли почти так же. Стол появлялся ровно в семь тридцать вечера. Гермиона подходила и ложилась животом на него за несколько минут до восьми. Малфой приходил, делал, что приказано, и уходил, не говоря ни слова. Гермиона читала про себя стихи и старалась отвлечься как можно дольше. Все, что угодно, лишь бы не думать о том, что происходит с ее телом. Ее там не было. Она лежала поперек стола, потому что устала. Девушка проводила пальцами по тонкой древесине. Возможно, это был дуб. Или грецкий орех. Как только ей разрешалось покинуть стол, она забиралась в постель и молилась о приближении сна. Ей не позволяли мыться до следующего утра, Гермиона не хотела думать о жидкости между ног. Она старалась вообще не думать о произошедшем. Не тогда, когда это уже случилось. И не позже. И не на следующее утро. Она просто... старалась не думать об этом. Она ничего не могла с этим поделать. Гермиона попыталась отодвинуть это в самый угол своего сознания. Увести разум как можно дальше от тела и оставить там. Когда она проснулась утром пятого дня, ей захотелось плакать, она испытала такое облегчение, что все закончилось — по крайней мере, на время. Мертвое ощущение ужаса, поселившееся в ее животе, начало ослабевать. Она встала и приняла ванну. Ритуально очищая каждый дюйм своего тела. Затем решительно встала перед дверью спальни. Она собиралась выйти. Собиралась выйти из своей комнаты и хотя бы осмотреть остальные... четыре. Четыре другие комнаты по коридору. Она была полна решимости изучить каждый дюйм и понять, сможет ли найти какое-нибудь потенциальное оружие, чтобы убить Малфоя. За последние несколько дней Гермиона представляла себе его смерть множеством различных способов. Ею завладело огромное желание увидеть, как гаснет свет в его глазах. Она отдала бы все, чтобы вонзить клинок в его холодное сердце. Она была готова согласиться на то, чтобы удушить или отравить его. Кроме Волдеморта и Антонина Долохова, не было больше ни одной смерти, которой Гермиона теперь так страстно желала. Долохов был ведущим разработчиком в отделе проклятий. Самые ужасные проклятия, которые возникали в ходе войны, были приписаны ему. Гермиона гадала, жив ли он, все еще изобретая новые способы убивать людей с мучительной медлительностью. Теперь Долохов и Малфой были для неё на одной ступеньке. Гермиона не была уверена, кого из них хотела убить больше. Наверное, все-таки Долохова, предположила она. Даже, если бы количество тел было равным, по крайней мере, Малфой не был таким садистом. Она распахнула дверь и вышла. Она не остановилась, чтобы закрыть ее за собой. Не дала себе времени замереть. Она бросилась по коридору в ближайшую комнату. Когда дверь закрылась, Гермиона прислонилась головой к косяку и заставила себя дышать. Медленные глубокие вдохи. Воздух полностью опускался в нижнюю часть ее легких, а затем постепенно выходил на счет восемь. Ее плечи дрожали, а пальцы подергивались. Она решительно повернулась, чтобы осмотреть комнату. Та была почти такой же, как у нее, но с двумя стульями и шезлонгом. Девушка обернулась, запоминая детали. Когда она это сделала, то чуть не прокляла себя, увидев картину на стене. Это был голландский натюрморт. Стол с цветами и фруктами. Рядом со столешницей стояла ведьма с портрета в комнате Гермионы. Она наблюдала за девушкой со слегка вызывающим выражением лица. Гермиона хотела бросить что-нибудь в картину, но сжала пальцы в кулаки и заставила себя не реагировать. Она медленно обошла комнату. Заглянула в шкаф. Под кровать. В ванную комнату. Она скользнула за тяжелые зимние шторы и посмотрела на другую часть лабиринта живой изгороди. Она проверила каждую половицу, но ни одна из них даже не скрипнула. Конечно, это будет нелегко. Она глубоко вздохнула и заставила себя медленно пройти в соседнюю комнату. В ней было почти то же самое. Портрет следовал за ней и наблюдал, сидя на пикнике в стиле импрессионизма, устроенном на берегу реки. Изящно покусывая сыр и изучая Гермиону. Третья комната была самой обнадеживающей. Не то чтобы в ней действительно было что-то хоть отдаленно полезное, но в ванной комнате был душ. Сердце Гермионы слегка подпрыгнуло. Ей до смерти хотелось принять душ. Мытье волос в ванне было одной из бесчисленных вещей, которые она ненавидела в своей жизни. Когда девушка очнулась в лазарете Хогвартса после обморока, ее волосы и тело сполоснули водой, чтобы удалить многомесячную грязь. Она не могла вспомнить, когда в последний раз мыла голову как следует. Гермиона прошла в соседнюю комнату. Она продолжала идти. Ее приступы паники казались слегка контролируемыми, когда девушка сосредоточилась на перемещении из комнаты в комнату. Заставляя себя медленно считать до четырех с каждым вдохом и выдохом. В первую очередь ее беспокоил коридор. Необъятный, открытый, неведомый... В комнатах она чувствовала себя лучше. В состоянии себя контролировать. Она прошла через все незапертые комнаты в коридоре. Самой полезной вещью, что она нашла, была каминная кочерга, к которой Гермиона не могла прикоснуться. Она вернулась в свою комнату и свернулась калачиком в кресле у окна. Она чувствовала себя растерянной. И что ей оставалось делать? Гермиона закрыла глаза. Ее внутренности слегка сжались. Ей нужно было подобраться поближе к Малфою. Он был ключом ко всему. До тех пор, пока он оставался тайной, она не могла предугадать, в каких направлениях он действовал неосторожно. Он оказался дотошным. Все было тщательно продумано. Портрет в каждой комнате и ванной. Но никто не был идеальным. У каждого есть какая-то слабость, и она найдет слабость Малфоя, чтобы покончить с ним. Безусловно, это будет игрой в кошки-мышки. Любые слабости, которые она обнаружит, он быстро найдет в ее сознании. Если Гермиона ничего не узнает о нем и просто попытается быть непредсказуемой, он все равно найдет это в ее голове. Весь фокус в том, чтобы понять его достаточно хорошо, чтобы она могла двигаться быстрее, чем он мог остановить ее. Но мысль о том, чтобы быть где-то рядом с ним, приводила ее в ужас. Гермиона слабо зашипела сквозь зубы и свернулась калачиком. Одна только мысль о том, что она будет смотреть на Малфоя, заставляла колющее ощущение ужаса скользить по ее позвоночнику и скручиваться в пояснице. Она уткнулась лицом в кресло. Она сделает это. Просто... пока не в состоянии. Ей нужно было еще несколько дней, чтобы сориентироваться. Отделиться от последних пяти дней, которые она только что пережила. Может быть, послезавтра. Малфой не дал ей времени сориентироваться. Он вошел в ее комнату, когда она заканчивала обедать на следующий день, и Гермиона была так напугана, что чуть не закричала. Он просто стоял, глядя на нее в течение нескольких секунд, пока она сжимала спинку стула и пытаясь не дрожать под его взглядом. Почему он здесь оказался? Что он хотел? Неужели он снова собирается ее изнасиловать? Ее пальцы продолжали дергаться, когда она пыталась успокоиться. Его холодные бледные глаза скользили по ней, как будто он замечал каждую деталь. Что-то мелькнуло в них, когда он заметил, как судорожно сжимались ее руки. Но оно быстро растворилось в непоколебимой внимательной холодности. Как гадюка за мгновение до броска. — Ты не следуешь инструкциям, — сказал он, изучая ее в течение минуты. Гермиона в недоумении уставилась на него. Разве ей было запрещено ходить в другие комнаты? Никто не говорил ей, что она не может, он сказал, что ей разрешено выходить из своей комнаты. Она поняла, когда ее желудок скрутило узлом, — это, вероятно, было уловкой. Чтобы дать ему возможность наказать ее. Гермиона почувствовала, как что-то застряло у нее в горле, когда попыталась проглотить свой ужас и перестать гадать, что он сделает. — Ты должна выходить на улицу на час каждый день, — пояснил он, слегка скривив губы. — Судя по тому, что ты едва выходишь из своей комнаты, этот набор инструкций, очевидно, был проигнорирован. Я не позволю, чтобы твоя психическая неуравновешенность мешала мне служить моему Повелителю. Он резко махнул рукой в сторону двери, потом остановился и снова оглядел ее. — У тебя есть верхняя мантия? Гермиона слабо покачала головой. Он поморщился и закатил глаза. — Я полагаю, что позволить тебе развить обморожение будет квалифицироваться как пренебрежение своими обязанностями или пытка, — сказал он со вздохом. Малфой вытащил палочку и одним движением наколдовал тёплую темно-красную мантию, которую швырнул в неё. — Пойдем! — он вышел из ее комнаты и направился по коридору. Она машинально последовала за ним, когда он повел ее вниз по главной лестнице крыла и на большую мраморную веранду. Гермиона ахнула, когда вышла на улицу и почувствовала ледяной ветер на своем лице. Она прикусила губу и попыталась успокоиться, стоя в дверях. Он резко обернулся. — Что? — спросил Малфой, его стальные глаза сузились. — Я... не выходила на улицу с того дня, как умер Гарри, — сказала она слабым треснувшим голосом. — Я забыла, что такое ветер. Он смотрел на нее несколько секунд, потом фыркнул и отвернулся. — Один час. Иди, — сказал он, наколдовывая стул и вытаскивая из воздуха газету. Глаза Гермионы тут же остановились на заголовках, которые она смогла разобрать. Девушка так изголодалась по информации, что это привлекло ее внимание острее, чем внезапное ощущение пребывания на улице. «Программа по увеличению населения продолжается!» — кричали буквы заголовка. Она почувствовала, как внутри у нее что-то сжимается, и отвернулась. Малфой заметил ее взгляд. — Хочешь посмотреть? — спросил он медленным протяжным голосом, от которого у нее по коже побежали мурашки. Она услышала щелчок разворачивающейся газеты и, оглянувшись, увидела на обложке «Ежедневного пророка» себя, лежащую без сознания на больничной койке. Гермиона в ужасе уставилась на это. «Грязнокровка Поттера стала одной из первых суррогатов, выбранных Темным Лордом для увеличения магического населения» — гласило описание, помещенное под заголовком. Малфой посмотрел на него с ухмылкой. — Взгляни, меня тоже упомянули, — его рот искривился в тонкой злобной улыбке, а глаза заблестели, когда он указал на свою фотографию дальше в колонке. — На случай, если кто-нибудь во всем мире захочет точно знать, кто тебя трахает и где ты находишься. Гермиона почувствовала, что ее сейчас вырвет в горшок с голубой елью у двери. — Я считаю, это довольно очевидная ловушка, — со вздохом добавил Малфой, отворачиваясь от нее и откидываясь на спинку стула. Он со скучающим видом развернул газету. — С другой стороны, ваше Сопротивление никогда не отличалось умом. Более тонкий намёк, вероятно, ускользнет от них. Темный Лорд очень надеется, что если кто-то и остался в живых, они будут чувствовать себя морально обязанными прийти и спасти тебя, как это всегда любил делать Поттер. Боже... Весь мир знал, что Волдеморт превратил ее в секс-рабыню Малфоя для своей мерзкой программы. Ее использовали как приманку. Гермиона отшатнулась, чувствуя слабость. Ей нужно было убраться подальше от Малфоя и его жестокости, пока ее разум не сломался. Она зажала рот рукой, спотыкаясь на гравийной дорожке. — Если ты заблудишься в лабиринте живой изгороди, я пошлю своих собак, чтобы вытащить тебя оттуда. — Жесткий голос Малфоя, казалось, преследовал ее. Она побежала. Гермиона не бегала целую вечность, но в своей камере держалась вполне прилично: все эти прыжки и отжимания. Все, что она делала, чтобы отвлечься. Ей нужно было отвлечься. Она не могла думать. Ей нужно было двигаться, пока она больше не сможет. Гермиона бросилась вниз по тропинке, пока та не перешла в переулок. Она помчалась вдаль по ней. Высокие изгороди вокруг нее казались удушающими. Все вокруг душило ее. Ее руки взметнулись вверх, и она расстегнула плащ, который дал ей Малфой. Девушка почувствовала, как ветер сорвал его. Она скорее замерзнет. Она бежала и бежала, пока живая изгородь не кончилась и дорога не пошла дальше через большие поля. Гермиона продолжала идти. Потому что если бы она остановилась, то начала бы думать. После этого она, вероятнее всего, заплакала бы. Она не могла плакать. До тех пор, пока она не придумает способ сбежать и не позволит оставшимся в живых членам Сопротивления попытаться спасти ее. Боже. Боже... Наконец она остановилась. Ее легкие были в огне. Пронзительная, жгучая потребность в кислороде ощущалась слишком остро. Все ее тело было скользким от пота, который быстро стал обжигающе холодным на ее коже. Ее бок пронзила резкая боль. Ее туфли были почти уничтожены. Юбка испорчена грязью. Она стояла, тяжело дыша, и повернулась, чтобы посмотреть, где находится. Поместье Малфоев казалось бесконечным. Серые холмы мертвой зимней травы и темные группы безлистных деревьев вдалеке — все это выделялось на фоне серого неба. Казалось, будто весь цвет был удалён из этого мира. Кроме нее. Она стояла в ало-красном. Кровь на фоне монохрома. Она прижала руки ко рту, продолжая задыхаться. Когда ее грудь наконец перестала вздыматься, Гермиона постепенно осознала, насколько замерзла. Подул резкий ветер, насквозь пронзив ее через хрупкую одежду, которую она носила. Ее руки мгновенно побелели. Она чувствовала, как ее щеки и кончик носа медленно начинают болеть. Ледяное ощущение в пальцах ног начало подниматься вверх по ногам, когда вода впиталась в туфли и чулки. Она обернулась и бросила взгляд в том направлении, откуда пришла. Вдалеке виднелись крохотные живые изгороди. Несколько минут она прижимала ледяные руки к глазам. Пытаясь сообразить. Ничего нового. Ее план остался прежним. Ничего не изменилось. Ее положение было точно таким же, как и накануне вечером. Единственное отличие заключалось в том, что она узнала о нем чуть больше информации. Варианты были по-прежнему столь же ограничены, но ставки существенно повысились. Она медленно обернулась. Гермиона сомневалась, что Малфой действительно пошлет за ней гончих. Если ее растерзает стая охотничьих собак, это может помешать ее репродуктивным способностям. Она лениво размышляла, позволят ли ей наручники дать отпор нападающему животному. Если бы она действительно отчаянно хотела умереть, возможно, Гермиона могла бы броситься на путь смертельно опасного существа. У кого-то столь мерзкого, как Малфой, могло быть что-то вроде мантикоры, припрятанной в подвале. Или, возможно, существовали ловушки для тех, кто захотел бы ее спасти, — она могла попасть в одну из них. Ее зубы начали стучать, когда девушка продолжила свой путь к изгороди. Она слишком устала, чтобы снова бежать и пытаться согреться. Она обхватила себя руками и пошла дальше. Ей и в голову не приходило, что Волдеморт предаст гласности программу по увеличению магического населения. Однако, если оглянуться назад, это становилось очевидным. Это не было секретом, который можно было легко сохранить, ведь суррогаты раздавались семидесяти двум самым выдающимся волшебным семьям в Британии. Лучшим решением было выставить программу полностью на всеобщее обозрение. Она лениво размышляла, как Малфой относится к тому, что его публично связали с ней. Грязнокровка, которую он так ненавидел в школе, теперь собиралась стать матерью его детей. Об этом узнает весь мир. Он был так по-рабски послушен плану своего хозяина, что, вероятно, как-то рационализировал это. Она насмешливо усмехнулась про себя. Количество способов, которыми Гермиона могла ненавидеть его, было почти ошеломляющим. Каждый раз, когда она видела его, девушка словно обнаруживала в нем совершенно новый аспект, который добавлялся к числу причин, по которым он заслуживал медленной жестокой смерти. Острые камни гравийной дорожки, в конце концов, полностью прорезали ее обувь. Ее ноги начали кровоточить, когда она добралась до изгороди. Гермиона сняла бесполезные туфли и бросила их в изгородь. Грязно-красный цвет медленно исчезал. Она продолжила свой путь. Дрожа. Когда она наконец добралась до поместья и завернула за угол, то обнаружила, что Малфой все еще там читал книгу. Его газета была отброшена в сторону. Она остановилась. Заколебавшись. Она не хотела общаться с ним, но ей было мучительно холодно. Гермиона не знала, как попасть внутрь. Ее движение или цвет лица привлекли внимание Малфоя. Он резко поднял голову и уставился на нее, слегка ошеломленный, когда увидел ее потрепанный вид. Затем он изогнул бровь и ухмыльнулся. — Я вижу, ты серьезно отнеслась к своему статусу. Кроваво-красная и грязная, — он слабо усмехнулся на мгновение, прежде чем выражение его лица стало жестким. — Тебе не следовало терять свою мантию. У тебя есть ещё, — Малфой взглянул на часы, — десять минут до того, как тебя пустят внутрь. Гермиона в отчаянии отшатнулась и пошла обратно в обход поместья. Она нашла место, которое было немного укрыто от ветра и свернулась у здания в тугой клубок. Пытаясь сохранить тепло своего тела. Ей было так холодно. Ее дрожь прекратилась, и ей ужасно захотелось спать. Что, как она смутно осознала, указывало на переохлаждение. Гермиона никогда не лечила настоящую гипотермию во время войны. Только ту, что была вызвана дементорами. Переохлаждение — это не то, чем обычно страдают волшебники. Согревающие чары были настолько просты, что большинство первокурсников могли их выполнять. В волшебную одежду обычно вплетались заклинания. Она должна пойти и сказать Малфою, что температура ее тела становится опасно низкой. Но если она подождет... то, возможно, умрет от этого. Это решило бы все ее проблемы. Она еще теснее прижалась к стене особняка и закрыла глаза. Дыхание замедлялось. Постепенно все стало успокаивающе расплывчатым. — Творческий подход, — резкий голос Малфоя вторгся в туман ее сознания. Что-то горячей волной пронеслось по всему ее телу. Пораженная, Гермиона вскрикнула. Через мгновение она поняла, что он наложил на нее согревающие чары. Резкий контраст температуры был физически болезненным, когда магия заклинания столкнулась с ее кожей. Малфой уже уходил, когда она подняла голову. Мерзкий ублюдок. Он согрел ее ровно настолько, чтобы нейтрализовать переохлаждение, но не настолько, чтобы избавить от жуткого холода. Она прижалась к стене и попыталась угадать, когда закончатся десять минут. Ее ноги и руки ныли до костей от холода. Гермиона очень сожалела о своём выкинутом плаще. По-видимому, у нее все еще оставалось немного гриффиндорской импульсивности. Достаточно, чтобы позволить себе иногда делать очень глупые вещи. Теперь, когда ее гнев и ужас немного улеглись, она смогла в большей степени оценить свой импульсивный идиотизм. Попытка отказаться от ухода Малфоя, который он был обязан обеспечить, не причиняла вреда никому, кроме нее самой. Это было похоже на отказ от еды. Ослабить себя, чтобы показать ему, что она все еще может быть упрямой, было полной противоположностью тому, что Гермиона должна была делать. Малфой никогда не станет беспечным, если будет знать, что она все еще борется. Она застонала и ударилась головой о стену особняка. Через минуту ее внимание привлек хруст гравия. Она подняла глаза и увидела, что Малфой снова приближается. Выражение его лица было холодным, как ветер. Он протянул руку и бросил ее мантию к ногам. — Ты нашел ее, — сказала она, глядя вниз. — Магия. Акцио очень полезно для тех из нас, кто все еще может им пользоваться, — сказал он с жестокой ухмылкой. — Ты собираешься вставать, или мне тебя тащить? У меня в жизни есть и более важные вещи, чем бесполезное наблюдение за тобой. Так много магглов все еще живы. И несколько домовых эльфов, которых я не пинал в последнее время. Он слегка ухмыльнулся ей. Гермиона прикусила язык. Взяв мантию, она встала и закуталась в неё. Он резко развернулся и зашагал обратно к веранде. Малфой остановился у двери и подождал, пока она его догонит. Когда девушка подошла к нему, то поняла, что он слегка побледнел и уставился на пол позади нее. Она обернулась и увидела, что оставила кровавые следы на белом мраморе. Он стал слегка задумчивым, изучая их. — Удивлен, что наша кровь выглядит одинаково? — спросила она мягким голосом. Он усмехнулся. — Вся кровь выглядит одинаково. Мои собаки истекают кровью того же цвета. Как и мои домашние эльфы. На вопрос о превосходстве отвечает власть. Учитывая, что я владею гончими, эльфами и тобой, полагаю, ответ на этот вопрос достаточно ясен. — И все же именно я собираюсь подарить тебе наследников, — сказала Гермиона, встретив его взгляд своим холодным выражением. — Это вина Астории, не моя, — сказал он, слегка скривив губы. Он вытащил палочку и удалил кровь с мрамора. Потом вздохнул и закатил глаза: — Полагаю, я не могу позволить тебе испортить ковры, как бы забавно это ни было — оставить тебя истекать кровью. Он щелкнул палочкой у ее ног и очистил их, прежде чем сотворить серию небрежных исцеляющих чар. Затем он прогнал грязь, запекшуюся на подоле ее одежды. — Я верю, что твой мозг все еще достаточно функционирует, чтобы самостоятельно найти дорогу в свою комнату. Если нет, ты можешь спать на полу. — Он исчез с треском. Гермиона несколько секунд стояла в одиночестве у двери. Она сильно замерзла, но... Девушка подбежала и схватила экземпляр «Ежедневного пророка», который остался лежать на земле. Проскользнув в дверь, она отошла достаточно далеко в коридор, чтобы укрыться от пронизывающего холода, прежде чем поспешно открыла газету и начала поглощать каждую крупицу информации, которая там содержалась.