Скованные/Manacled

Малфой издал слабый смешок. — Нравится? — спросил он. Девушка перевела на него взгляд. Было легко смотреть на Малфоя сейчас, когда страх или ненависть не застилали ей глаза. Умом Гермиона понимала, что он был опасен, но тело ее никак на это не реагировало. Живот не сводило от страха. Сердцебиение не учащалось. Он волновал ее не больше статуи в саду. — Такое чувство, будто я умерла, — сказала она. Малфой кивнул, словно подобного ответа и ждал. — Эффект временный. Он пройдет через двенадцать часов. И через какое-то время у тебя выработается к нему иммунитет. Но зелья должно хватить, чтобы ты успела привыкнуть к поместью и его окрестностям. Гермиона продолжала сверлить его взглядом. — Ты ведешь себя по-другому со мной. Не такой сердитый, как обычно. Почему ты вообще делаешь это для меня? — девушка нахмурилась, пытаясь разобраться в причине. Очевидно, она все еще была в состоянии удивляться. Малфой поднял бровь и наклонился так близко, что Гермиона могла чувствовать его дыхание на своей щеке. — Я делаю это не для тебя, Грязнокровка, — прошептал он ей на ухо, — а для себя. Ты сейчас вообще не в состоянии ощутить разницу. Он выпрямился. — Видишь? Ничего. Ни учащенного пульса, ни повышенного сердцебиения. Я могу призвать боггарта или нагнуть тебя за столом, а ты и глазом не моргнешь. Никакого удовольствия. Гермиона задумчиво кивнула. Если бы она захотела покончить с собой, было проще сделать это под действием зелья. Возможно, Малфой не сможет ничего почувствовать, пока не будет слишком поздно. Его лицо окаменело. Он указал на дверь и произнёс: — Пойдём. Гермиона захватила свою мантию и последовала за Малфоем на улицу. Он остановился на веранде и наблюдал, как она в одиночестве спускается по ступенькам. Дорожку почистили от снега, но ноги Гермионы пронзило холодом, стоило ей ступить вниз. День выдался невероятно морозным. Она замерла на пару мгновений, пытаясь решить, куда пойти. Подумав, девушка направилась к лабиринту из живой изгороди. Малфой ни разу не водил ее туда на их совместных прогулках. Гермионе было интересно, сможет ли она найти из него выход самостоятельно. Лабиринт был огромен. Он напомнил ей о Турнире Трех Волшебников. Гермиона сомневалась, что эта живая изгородь попытается напасть на неё или же что в глубинах лабиринта она сможет встретить темных существ. Девушка прогуливалась по петляющим, извилистым дорожкам, думая о зелье, которое Малфой заставил ее принять. Ее посетила мысль, что он и сам принимал его, чтобы всегда оставаться таким же хладнокровным и злым негодяем, но она тут же отмела эту идею. Убивающее заклятье было основано на эмоциях. Его невозможно было наложить, ничего не чувствуя. Хотя Малфой казался способным на что угодно, когда дело касалось этого заклинания. Отбросив мысли о нем и его неиссякаемом источнике ненависти, Гермиона поняла, что принятое зелье могло стать для нее полезным. Благодаря его воздействию у нее появилось куда больше шансов на побег, чем за весь прошедший месяц. Настолько больше, что это казалось подозрительно неосторожным со стороны Малфоя. Она внезапно остановилась. Малфой не был беспечным. Неважно, насколько ему претила сама мысль присматривать за ней. Должно существовать какое-то безотказное средство, которое делало его таким уверенным в себе и позволяло накачивать ее мощным успокоительным. Иначе он не стал бы так рисковать, даже если находиться с ней рядом было для него равносильно пытке. Она ведь почти выбросилась с балкона, Малфой едва успел ее остановить. Словно зная, в какой точно момент ему следовало появиться рядом… Гермиона посмотрела на свои запястья. Он должен был как-то почувствовать это благодаря наручникам. Но как он смог распознать акт самоубийства, при этом отличить его от других ее экстренных состояний, к примеру, панических атак? Чары, отслеживающие ее здоровье и сознание, даже специально настроенные, вряд ли смогли бы показать настолько тонкую разницу. Только если… Малфой каким-то образом читал ее мысли через наручники… Стоило этой идее оформиться в ее голове, как девушка тут же осознала, что это возможно. Гермиона не понимала, как осуществлялся процесс, но была уверена, что это правда. Это начинало раздражать. Она должна была прийти в ярость от только что полученной информации, но не могла ничего ощутить. Она должна была утонуть в отчаянии. Но Гермиона могла лишь различать отдаленные отголоски досады в своём сознании. Будто легилименция не была уже сама по себе достаточным вмешательством. Малфой рылся в ее воспоминаниях, словно они были его собственными. Теперь она точно знала, что он каким-то образом мог проникать в ее сознание и читать мысли. Девушка заметила, что Малфой никогда не интересовался ее мыслями во время сеансов легилименции. Гермиона помнила, что Снейп делал так со студентами: проникал в сознание, глядя в глаза, и узнавал мысли, заполняющие их головы в тот момент. Когда она встречалась взглядом с Малфоем, он даже не пытался этого сделать. Гермиона развернулась обратно к поместью. Она выбралась из лабиринта и поспешила назад на веранду, где сидел Малфой, с виду казавшийся полностью погруженным в алхимическую литературу. Он захлопнул книгу и взглянул на нее, пока она стояла и сердито смотрела, уперев руки в бока. Гермиона не могла ничего сказать, но могла продолжать прожигать его взглядом. Наконец Малфой, похоже, понял, что она вынуждена хранить молчание, слабо ухмыльнулся и уставился на нее в ответ. — Да? — в конце концов сказал он спустя почти минуту. — Ты читаешь мои мысли? Он широко улыбнулся. — Не прошло и месяца, как ты догадалась, — сказал Малфой в притворном восхищении. — Хотя, надо отдать должное, ты ведь была довольно занята, пока рыдала, жалела себя и боялась коридоров. В отсутствии эмоций было свое преимущество: колкие слова Малфоя беспокоили ее не больше гальки, брошенной в пруд. Тихий всплеск обиды в глубине ее сознания быстро сменился безразличием. — Как такое возможно? — спросила она, скептически подняв бровь. Это нарушало несколько основных законов магии. — Можешь быть уверена, Грязнокровка, я не читаю все твои мысли. Если бы мне приходилось просматривать все, что происходит в твоей голове, я бы скорее наложил на себя Аваду. Я замечаю только те моменты, когда ты собираешься сделать что-то… интересное. И это избавляет меня от необходимости появляться каждый раз, когда ты пытаешься спуститься по лестнице. Не будь Гермиона под воздействием зелья, она уже раскраснелась бы от ярости в ответ на его издевку. Но сейчас девушка лишь моргнула, усваивая новую информацию. Значит, за ней следили не постоянно. Это было полезно узнать. Но когда любой опасный план формировался в ее сознании, Малфой был способен как-то проникать в ее разум. Это… уже становилось проблемой. Гермиона присмотрелась к Малфою. Ей нужно было украсть то, что помогало ему читать ее мысли. Амбридж упоминала, что магию наручников контролирует хозяин поместья. Гермиона не была уверена, каким именно образом. Такие чары обычно нуждались в металлическом проводнике, через который бы передавалась магия. И их, как правило, носили на теле. Наиболее распространенными амулетами были браслеты, ожерелья или кольца. Малфой не носил никаких драгоценностей, даже обручального кольца. Было одно-единственное чёрное кольцо на его правой руке. Может, оно и было проводником. — Можешь не стараться его украсть, — сказал он, растягивая слова. Гермиона резко вскинула глаза на него. — Это не та вещь. Точно не оно, — добавил Малфой и протянул руку, показывая кольцо поближе. Он стянул его с пальца и кинул ей. Гермиона инстинктивно поймала украшение и принялась его разглядывать. Оно было сделано из какого-то черного металла. Было не похоже, что в нем содержалась магия, необходимая для связи с наручниками. Хотя, возможно, кольцо все-таки являлось проводником. Малфой мог соврать ей. Может, он хотел запутать ее. Гермиона представила, как Малфой отреагирует, если она проглотит кольцо. Он разразился смехом. — Не нужно его глотать. Она грозно взглянула на Малфоя, а тот только приподнял бровь. Ухмыльнувшись, он протянул руку. Против воли Гермиона вернула кольцо, и он надел его обратно на палец. — Как я и сказал, это не кольцо. Ты не сможешь украсть проводник. Только не в этом конкретном случае. Они использовали магию крови, когда создавали наручники. Гермиона посмотрела на него в изумлении. — Я что, в твоей голове? — она даже приоткрыла от удивления рот, когда на нее свалилось осознание всей правды. У нее брали кровь. Когда она была в Хогвартсе, у нее взяли несколько пузырьков крови и отрезали немного волос. Гермиона предположила, что образцы нужны для генетического теста. Девушка и представить не могла, что они используют их для проведения магического обряда. Это означало, что она была связана с сознанием Малфоя с помощью своей крови. Он мог ощущать ее мысли где-то на краю разума. Это было похоже на родовую защиту, накладываемую на поместья и замки, чтобы владелец всегда был в курсе состояния своих земель и знал, если кто-то предпримет попытку вторгнуться в них. Магия, связавшая ее с Малфоем, действовала по тому же принципу. Если бы Гермиона могла чувствовать эмоции, она бы похолодела от ужаса. Малфой кивнул. — Ты Грязнокровка Поттера. Дополнительные меры предосторожности не помешали бы в твоем случае. Так что давай ещё раз уясним, как это работает. Я всегда буду знать, чем ты занимаешься, и всегда смогу тебя найти. Только если ты не придумаешь, как снять эти наручники. Он засмеялся. — Пожалуй, тебе стоит попробовать соблазнить меня, — шутливо посоветовал Малфой, откинувшись в кресле и осматривая ее с ног до головы. — Покори мое сердце своим умом и очарованием. Гермиона закатила глаза. — Верно. Возможно, завтра, — ответила она. Ее мозг кипел от количества новой информации. — Что ж, это все было очень познавательно. Но я не могу и дальше отвлекать тебя от чтения. Она развернулась и поспешила вернуться в лабиринт из живой изгороди. Пробираясь по извилистым дорожкам, Гермиона размышляла. У нее оставалось все меньше вариантов для побега. Малфой был уверен, что она не сможет вырваться. Было похоже, что он даже не тратил своё время на беспокойство по этому поводу. Гермиона понимала его. Теперь она тоже не верила в возможность сбежать. Если раньше побег казался глупой надеждой, сейчас она уже считала эту идею полным безумием. Гермиона тихонько вздохнула, наблюдая, как ее дыхание формирует облачко пара в морозном воздухе. Когда действие зелья спадет, она, скорее всего, будет чувствовать себя абсолютно разбитой. Гермиона обошла вдоль и поперек весь лабиринт. К тому моменту, как она наконец покинула его, ее ступни онемели от холода и насквозь промокли. Слегка прихрамывая, девушка вернулась на веранду. Малфой ничего не сказал, когда она прошла мимо него ко входу в поместье и в одиночку поднялась в свою комнату. Пока действовало зелье, было приятно снова почувствовать себя обычным, нормальным человеком. Никакой печали. Или страха. Чувства подавленности или безысходности. Ей не нужно было переживать, что с ней снова случится паническая атака. К такому зелью и правда возможно быстро пристраститься. Хотя Малфой, конечно, этого бы не позволил. Целительница Страуд упоминала, что снадобья против тревоги могли помешать беременности, так что ей вряд ли станут давать его в течение длительного времени. Гермиона хотела бы знать больше о магической беременности. Пока она училась на целителя, эта тема всегда как-то ускользала от ее внимания. Будь у нее сейчас перо и пергамент, девушка бы смогла написать эссе на тридцать страниц о седативных зельях и о том, как они взаимодействовали с исцеляющей магией и темными проклятиями. Но изучение предродового периода не входило в программу обучения неотложной помощи. Почти никто не заводил детей во время войны, а если это происходило, то беременные женщины прекращали участвовать в сражениях и обращались в акушерское отделение. Ей было интересно, из чего изготовлено сегодняшнее зелье. Гермиона была почти уверена, что в состав входили яд из жала муховертки, листья валерианы и дремоносные бобы. Вероятно, еще слизь мозга ленивца. Она попыталась вспомнить вкус зелья и покалывание на языке. Возможно, этот эффект возникал от сочетания яда из жала муховертки и сиропа чемерицы. Было приятно подумать о чем-то отвлеченном. Казалось, последнее время ее мозг раз за разом обрабатывал одну и ту же информацию, уже и не мечтая о новой. Ее голову заполняли лишь мысли о прошлом, которые она прокручивала снова и снова, силясь понять, что пошло не так. Прошлое тяжелым грузом продолжало тянуть ее вниз. Неумолимо возвращая к событиям войны и мыслям о том, почему они проиграли. Знала ли Гермиона раньше? Была ли в курсе, почему Орден потерпел поражение? Возможно, она знала причину и потому скрыла эту информацию? Выбрав мучиться, находясь в неведении. Но зачем? Как и сказал Малфой, их сторона проиграла войну. Что было настолько важным, что это необходимо защищать даже после окончания битвы? Зная при этом, что все ее близкие были убиты или брошены в тюрьму. Последние месяцы войны Гермиона помнила так же смутно, как и смерть Дамблдора. Она не знала, зачем Орден отправился в Хогвартс. Не могла вспомнить, как ее поймали. Она сохранила в памяти, как умер Гарри. И как видела из своей камеры пытки оставшихся в живых членов семьи Уизли. Скорее всего, она просто стерла часть воспоминаний из-за шока. Гермиона полностью исследовала одно крыло поместья, прежде чем отправиться спать. Каждый угол чердака, каждый шкаф, все коридоры и лестницы для слуг. Девушка не стала заходить в каждую комнату, надеясь, что, как только эти коридоры станут ей более знакомы, она сможет вернуться сюда уже без помощи зелий, не испытывая панического страха. Гермионе было интересно, сколько эльфов держали Малфои. Ни в одном даже самом дальнем уголке чердака не было и намека на паутину. На следующее утро она проснулась с чувством невыносимой тяжести в груди. Девушка ощущала себя раздавленной и ошеломленной приступом отчаяния, которое не была способна испытать вчера. Даже дышать удавалось с трудом. После отсрочки в двенадцать часов все накопленные эмоции терзали ее только сильнее. Гермиона не поняла бы, как сильно заполнили ее сознание одиночество и тоска, если бы не была временно от них избавлена. Теперь, когда вес всех этих чувств вернулся к ней, девушке казалось, что он раздавит ее в пыль. Она почти ощущала, как что-то в ней ломается и распадается на части. Растворяется в воздухе. Осталось лишь дикое ощущение боли. Ее спина и шея горели, в то время как остальное тело было мокрым и холодным, как лед. Кожа была липкой от пота. Гермиона буквально скатилась с кровати, прежде чем её стошнило на пол. Свернувшись калачиком, она дрожала от холода. Весь ее организм будто наполнился свинцом. Она мечтала добраться до ванной. Ее тело было слишком горячим и холодным одновременно. Гермиону мучила жажда. Она отчаянно нуждалась в воде. И отчаянно жаждала объятий. Новая волна одиночества нахлынула на нее так внезапно, что она разрыдалась. Чувствуя себя слабой и больной, девушка снова ощущала себя ребенком, безысходно нуждающимся в заботе, ждущим, когда мама прижмет ладонь к горячему лбу. Просто чтобы почувствовать облегчение. Гермиона даже не могла воскресить в памяти мамино лицо, но все равно скучала по ней. Она помнила, как лежала в кровати во время болезни, и прохладные пальцы скользили по ее лицу, смахивая непослушные локоны, и поглаживали щеку. Когда тошнота немного отступила, Гермиона с трудом дотащилась до ванной комнаты. Выпив несколько стаканов воды, она набрала теплую ванну. Казалось, что девушка переживала простуду одновременно с жутким похмельем. Возможно, так себя чувствовали люди при ломке. Насколько она помнила, у нее никогда не было наркотической зависимости. Конечно же, Малфой не предупредил ее, что после окончания действия зелья она будет ощущать себя живым мертвецом. Гермиона мысленно проклинала его, надеясь, что он сможет это почувствовать. Ей хотелось утопиться в ванной. Когда она вернулась в комнату, пол уже был чистым. Гермиона все еще неважно себя чувствовала. Она стянула с кровати одеяла и, накрывшись ими, прижалась щекой к оконному стеклу. Она еле передвигалась по комнате весь день, и, очевидно, Малфой догадывался об этом, потому что так и не появился, чтобы вывести ее на прогулку. На следующий день он пришел и, не говоря ни слова, проводил ее на веранду, игнорируя полный ненависти взгляд Гермионы. Она заметила, что зелье каким-то образом помогло ей привыкнуть к окрестностям поместья. Ей удалось спуститься по ступенькам веранды и не поддаться панике. Гермиона с трудом дышала, ее бросало в дрожь, но в этот раз страх не накрывал ее с головой. Труднее всего было пройти по гравийной дорожке к лабиринту из живой изгороди. Но, как только она оказалась среди зарослей тиса и могла касаться руками листьев, сфокусировав внимание на петляющих тропинках, ей стало намного легче дышать. Когда Гермиона вернулась на веранду, Малфоя уже не было. Очевидно, он был рад, что избавился от необходимости присматривать за ней или прогуливаться вместе. Порция зелья снова появилась на ее тумбочке на следующее утро. Гермиона провела несколько часов, решая, выпить ли его снова. Она чувствовала тошноту при одной мысли о том, что может ждать ее на следующий день после приема снадобья. В конце концов, стиснув зубы, девушка решила проглотить его. Она кралась по коридорам замка, словно призрак, исследуя главное крыло. Гермиона постоянно прислушивалась, не было ли вдалеке звука каблуков Астории. С ночи, как та проводила ее в спальню Малфоя, они больше не встречались. Но порой Гермиона видела, как кто-то смотрит на них из окна, когда они с Малфоем гуляли по окрестностям поместья. Ей не хотелось проверять, были ли правдой угрозы Астории, сказанные в самом начале ее пребывания здесь. В тот день она исследовала большую часть центрального крыла. Гермиона начала думать, что Малфой использовал магию ее крови, чтобы держать большую часть комнат в поместье закрытыми от нее: слишком много дверей оказались запертыми. Он заключил ее в клетку, возведенную из ее собственной крови. На следующий день она чувствовала себя еще хуже. Спустя три дня зелье не появилось на ее тумбочке. Гермиона догадывалась о причине и едва смогла заставить себя поесть. Какое-то время она беспокойно расхаживала по комнате, а потом зашла в комнату дальше по коридору и долго сидела под струями душа, пытаясь унять дрожь в теле. Домовой эльф появился в ее комнате после обеда, чтобы забрать посуду. — Тебе нужно подготовиться к сегодняшнему вечеру, — сказал он, прежде чем трансгрессировать. Гермиона сидела в кресле, оцепенев. Она это знала. Но подтверждение ее мыслям все равно заставило ее чувствовать себя еще хуже. Пока у нее был месяц между этими встречами, страх смог немного притупиться. Теперь же ей казалось, что все ее органы связали в настолько тугой узел, что вскоре что-то внутри нее разорвется на куски. Грудь сдавило от ужаса, и Гермиона с трудом заставляла себя делать судорожные вздохи. Она приняла ванну. Вернувшись в спальню, девушка то и дело бросала взгляд на середину комнаты. Гермиону приводила в ужас одна мысль о том, что Малфой может захотеть разнообразить их встречи. Ей не хотелось быть изнасилованной каким-то другим способом. Гермиона почти заплакала от облегчения, когда ровно в 7:30 вечера посреди комнаты появился стол. Ей захотелось ударить себя. В каком извращенном мире женщина могла мечтать быть изнасилованной в привычной для неё манере? В течение пяти дней Малфой приходил и уходил, не говоря ни слова. Точно так же, как делал это в предыдущем месяце. Каждый вечер Гермиона сжимала руками края стола и представляла, что варит успокоительное зелье. У нее было столько времени, чтобы обдумывать детали, что она даже представляла, как можно разложить его на составляющие в обратной последовательности. Гермиона старалась представить весь процесс настолько реальным, насколько было возможно. Возрождала в памяти запахи и ощущения. Была дотошной к каждой мелочи. Слишком одержимой к деталям. Она была где-то очень-очень далеко от движений и толчков. От врезавшегося ей в бедра острого края стола. От скользящих движений внутри себя. Гермиона не позволяла сознанию зациклиться на этом. Ее здесь не было. Она была занята приготовлением зелья. Встав на маленький стул-стремянку, девушка снимет с полки оловянный котел. Отточенным взмахом палочки разожжет огонь. Подождав минуту, пока котел разогреется до средней температуры, добавит в него несколько капель яда муховертки. И будет держать колбу в правой руке, слегка наклонив. Ее нос почти ощутит резкий запах ингредиентов. Часть яда начнёт испаряться уже после минуты нахождения в разогретом олове. Гермиона соберёт выделившийся пар со стенок котла в склянку, чтобы потом использовать его как местное обезболивающее. Достав из банки часть мозга ленивца, она будет резать его длинным ножом так тонко, что кусочки будут просвечивать. Мозг под ее ладонями покажется мягким и вязким на ощупь. Движения Гермионы будут плавными, а нож в ее руках очень острым. Через минуту она убавит огонь и распределит нарезанные кусочки по дну котла, позволяя смешиваться каплям яда и частичкам мозга, пока они не превратятся в вязкую субстанцию синего оттенка. Тем временем Гермиона займётся приготовлением дремоносных бобов. Она использует двадцать штук. Раздавит их кинжалом, чтобы из них выделился сок. Чувствуя, как пульсирует ее большой палец от усилий. Гермиона представила, как бобы раскалываются под острием ножа. Добавив их сок, она помешает зелье двенадцать раз по часовой стрелке с помощью специальной указки из серебра и восемь раз — против, палочкой из ясеня. Затем зелье нужно будет доварить на маленьком огне в течение семидесяти трех часов. Такой долгий процесс приготовления требуется, чтобы нейтрализовать усыпляющий эффект сока дремоносных бобов. После этого зелье станет бледно-зелёным. На семьдесят четвертом часу Гермиона добавит щупальца растопырника, экстракт морского лука, листья валерианы и измельченную скорлупу яиц огневицы. Она доведет эту смесь до кипения, а потом использует охлаждающие чары, остудив почти до замерзания. Зелье приобретёт темно-синий оттенок и водянистую консистенцию. На поверхность снадобья Гермиона капнет сироп чемерицы. Одна капля и десять медленных помешиваний по часовой стрелке, позже — против часовой. Ее рука бы немного устала к тому моменту. Всего тридцать капель сиропа, пока зелье не станет вязким и не начнёт прилипать к ясеневой палочке для помешивания. Затем указкой из серебра она размешает зелье еще три раза, оставит на пять минут на медленном огне, а позже, сняв, даст ему остыть до комнатной температуры без помощи магии. Цвет станет темно-серым, а консистенция тягучей, как сироп. Зелья хватит на двадцать пять порций. Гермиона варила его в своем воображении каждый вечер. Меняла количество составляющих и способ приготовления. Обдумывала последовательность добавления ингредиентов. Спустя пять дней она решила, что знает рецепт полностью. На шестой день Гермиона заставила себя выйти на улицу в одиночестве, опасаясь, что Малфой придет и потащит ее насильно. Девушка решила, что преодоление агорафобии было для нее сейчас на первом месте. Любые другие ее планы относительно Малфоя могли подождать, пока она не будет способна выходить на улицу без страха. Но глубоко в душе Гермиона понимала, что пытается обмануть себя и попросту избегает Малфоя. Она не могла представить, как заставить его убить ее, если у нее не получалось и слова вымолвить без его разрешения. Что касалось его идеи с соблазнением, то это даже звучало до абсурдности нелепо. На следующее утро Малфой появился на пороге ее спальни, пригвоздил ее тело к постели и вторгся в воспоминания. Он едва ли сказал ей хоть слово. Когда с легилименцией было покончено, он просто развернулся и вышел из комнаты. Спустя два дня Гермионе приснился сон, в котором Аластор Грюм стоял напротив нее в крохотной подсобке. Его глаз, как всегда, подозрительно выискивал что-то. Гермиона не могла различить ни слова из их разговора, словно они находились под толщей воды. Грюм настойчиво всматривался в ее лицо, словно ожидая реакции. Гермиона помнила, что была настроена скептически, но решительно. Аластор сказал что-то еще, а она в ответ покачала головой. Он резко кивнул и развернулся к выходу с непроницаемым лицом. Когда Грюм обернулся, в его здоровом глазу читалось сомнение. Он никогда не сомневался. После того, как Аластор ушел, Гермиона еще несколько минут простояла там в одиночестве. Она не знала, что означал этот сон, и старалась не думать о нем. Гермиона полностью обошла центральное крыло поместья. Очевидно, портретам запрещалось разговаривать с ней. Они буравили ее взглядом, но ни разу не произнесли ни слова. Девушка гуляла по лабиринту из живой изгороди, пока не почувствовала, что смогла бы пройти по нему с закрытыми глазами. Вся остальная территория снаружи поместья так и оставалась для неё недоступной. Открытые пространства все еще пугали Гермиону. Она жалась к стенам, когда проходила по слишком широким коридорам и едва могла ступить в бальный зал в центральном крыле. Целительница Страуд снова появилась в поместье спустя десять дней, чтобы проверить состояние Гермионы. Никакой беременности. Девушка регулярно занималась тренировками в своей комнате, чтобы как-то совладать с раздражением. Страуд была приятно удивлена улучшением ее физического состояния. На следующий день, когда Гермиона, все еще дрожа от холода, вернулась с прогулки, в ее комнате стоял Малфой в полном облачении Пожирателя Смерти. — Уже принарядилась для сегодняшнего свидания, Грязнокровка? Гермиона уставилась на него, анализируя его одежду. Лицо Малфоя ничего не выражало, когда он подошел ближе. — Забыла? — спросил он, взгляд его серых глаз полыхал. — Прошло два месяца. Ты не беременна. Темный Лорд жаждет снова увидеть тебя. Он схватил Гермиону за руку и, прежде чем она смогла отступить, трансгрессировал.