Скованные/Manacled

В зале, где обитал Волдеморт, ощущалась духота и сырость, как в клетке рептилии. Это определенно было подземелье. Стены, которые Гермиона пыталась разглядеть в темноте, были каменными. Никаких окон. Глубоко под землей. Воздух был спертым. Несвежим. Полностью сгнившим от постоянного присутствия темной магии. Гермиона покрылась холодным потом. Малфой продолжал тащить ее вперед, пока она пыталась вырваться. Девушка делала это неосознанно. Каждая клеточка тела кричала ей поскорее отсюда убраться. Рука Малфоя сжимала ее мертвой хваткой. Гермиона не могла освободиться. Казалось, он почти не замечал, как она извивалась в его руках. — Повелитель, — сказал Малфой почтительным тоном, поклонившись. — Я доставил Грязнокровку. Как вы и просили. Его слова были прерваны прерывистым дыханием Гермионы, пока та пыталась подавить панику. Сокрушительная сила внезапно ударила по ней и заставила распластаться на влажном каменном полу. Девушка едва могла дышать под давлением и боролась с ним, чтобы продолжать втягивать воздух, когда ее челюсть была прижата к твердому полу. Звон гремел у нее в ушах. — О да, — ласково прошипел Волдеморт, — Страуд упоминала, что она еще не вынашивает ребенка. Гермиона в панике закатила глаза, перед тем как посмотреть вперёд. Волдеморт полулежал на большом каменном троне, лениво глядя на нее сверху вниз. Он махнул рукой, на которой тускло поблескивала чешуя. — Ближе, — приказал Волдеморт. Тяжесть, придавившая Гермиону к полу, отпустила ее, когда двое слуг подняли и потащили девушку вверх по ступеням помоста, заставив встать на колени у ног Волдеморта. Он не опустился к ней. Лишь слегка повернул голову и потер уголок рта. Гермиона зажмурилась, но он все равно проник в ее сознание. Его разум внутри ощущался как раскаленное железо. Он сжигал ее изнутри, причиняя дикую боль. Девушка кричала, пока ее легкие и горло не выдохлись. Гермиона не осознавала, насколько шок после заключения в камере притуплял агонию от его вторжения. Она не помнила, чтобы было так больно. Или, возможно, Волдеморт мстил ей из-за отсутствия беременности. С нее будто сдирали кожу. Она не знала, как долго это продолжалось. Вечно. Гермиона чувствовала, что должна была умереть несколько раз в процессе. Волдеморт попытался прорваться сквозь магию вокруг ее заблокированных воспоминаний, но когда он наконец сдался, то принялся терзать ее недавними событиями. Ее прибытие в поместье Малфоев, первый раз, когда Малфой изнасиловал ее в своей комнате. Затем ее второй раз, третий, четвертый, пятый и шестой. Он заставил ее заново пережить все десять случаев, как будто ему было любопытно наблюдать, как Малфой это делал. Ее панические атаки. Ее разговоры с Малфоем. Ее недолгое взаимодействие с Асторией. Ее вопросы, подозрения и планы. Он бесконечно изучал их с чрезмерной жестокостью и любопытством. Волдеморт уничтожал ее разум, пока девушка не обмякла. Ее мышцы были слишком изношены, не в состоянии даже дрожать. Наконец он отстранился, и руки, сжимавшие Гермиону, позволили ей упасть на землю. — Ты знал Грязнокровку еще в школе, — услышала она слова Волдеморта через минуту. — Так и есть, Повелитель, — сказал Малфой с легкой насмешкой. — Одна из любимчиков Поттера. — Она отчаянно мечтает о твоей смерти. Даже больше, чем о моей, — в голосе Волдеморта звучали нотки веселья. — Признак того, что у нее есть представление о том, что реально, — протянул Малфой. Волдеморт толкнул Гермиону носком ботинка. Девушка продолжала дрожать, зрение периодически исчезало, когда она пыталась сосредоточиться. Все происходящее было как в тумане. — Она очень умна. Я верю, что ты держишь ее под контролем, Верховный Правитель. — Конечно, Повелитель. Вы же знаете, я преуспею во всем, что вы мне поручите. — Действительно, — сказал Волдеморт. — Прошло много времени с тех пор, как ты по-настоящему меня разочаровывал. — Я дал вам клятву, Повелитель. — Ты знаешь, что она опасна, — сказал Волдеморт, и Гермиона почувствовала, как магия внезапно поднимает ее с пола. Девушка висела, пока он смотрел на нее, и его лицо искажалось от отвращения. — Она выжидает время, чтобы найти слабое место и воспользоваться этим. — Вы надежно ее заточили. И знаете, что я не подведу вас, — уважительно сказал Малфой. — Я хочу, чтобы она забеременела, — сказал Волдеморт с сильным шипением. Затем, будто это было запоздалой мыслью, он добавил: — Меня беспокоит, что у рода Малфоев нет наследника. — Конечно, Повелитель, мы с Асторией тщательно следуем всем инструкциям целительницы Страуд, — ответил Малфой. — Очень хорошо, — сказал Волдеморт, снова потирая уголок рта. — Можешь забирать ее обратно в поместье. Малфой поклонился и схватил Гермиону за руку, которая висела вдоль туловища. Магия, удерживающая ее, исчезла, и девушка упала на него. Он поморщился от явного отвращения и потащил ее прочь из зала, подальше от затхлого и гнетущего подземелья. Когда они прошли половину коридора, Малфой толкнул ее к стене, отпуская. Она наполовину сползла вниз и подняла дрожащие руки, чтобы вытереть слезы, застывшие на щеках. Гермиона все еще едва могла видеть сквозь ослепляющую боль в голове. — Выпей это, — приказал он, сунув ей в руку пузырек с болеутоляющим зельем. — Иначе ты потеряешь сознание, когда я трансгрессирую, и это значительно увеличит время твоего восстановления. Она проглотила его, совершенно уверенная, что он не собирается ее отравить. — С тобой такое когда-нибудь случалось? — Гермиона поймала себя на том, что спрашивает, когда боль в ее голове начала ослабевать. Его лицо медленно плыло у неё перед глазами. Малфой на мгновение задержал на ней взгляд. — И не раз, — ответил он. — Мое обучение было жестким. Гермиона кивнула. — Это случилось после пятого курса? — спросила она, глядя на него снизу вверх. Боль, казалось, немного утихала, когда девушка сосредоточилась на вопросе. — Да, — отрывисто произнес он. — Твоя тетя? — Хм-м, — он протянул в подтверждение, его глаза сузились. Они оба пристально смотрели друг на друга. Малфой был единственным, что она могла видеть. — Не единственное, чему ты научился тем летом, — заметила Гермиона. Его глаза постепенно расширялись. — Тебе нужно признание? Мне рассказать тебе обо всем, что я сделал? — спросил он, осторожно растягивая слова. Он придвинулся ближе, чтобы возвышаться над ней. Гермиона заставила себя не съеживаться перед его взглядом. Она посмотрела ему прямо в глаза. Вопрос сам сорвался с губ, девушка почему-то почувствовала, что ей жизненно необходимо задать его. — А ты хочешь? — сказала она. Малфой уставился на нее, словно обдумывая что-то. Затем его взгляд стал суровым, и он отступил назад. — Зачем мне говорить с тобой о чем-то, Грязнокровка? — холодно сказал он, схватив ее за руку и потащив по коридору к точке аппарации. Мозг Гермионы все еще переживал последствия легилименции. Когда Малфой аппарировал обратно в ее комнату, ощущение сдавливания на голове заставило ее вскрикнуть и упасть, как только она переместилась. Ее вырвало. Он стоял неподвижно, глядя на нее сверху вниз и прогоняя заклинанием беспорядок с пола, пока Гермиона пыталась бороться с бесконечными приступами тошноты. — Отправляйся в постель. У тебя есть два дня, чтобы прийти в себя, прежде чем я ожидаю, что ты снова будешь ходить, — сказал он, прежде чем уйти. Она бы впилась в него гневным взглядом, если бы могла прервать навязчивые спазмы своего организма. Когда ее тело окончательно убедилось, что в желудке не осталось абсолютно ничего, Гермиона забралась в постель и обхватила голову руками. Она не была уверена, когда прошло два дня. Девушка спала как убитая и не могла с точностью ответить, сколько именно часов или дней прошло, когда она наконец проснулась без мигрени. Пока Гермиона возилась с завтраком, вошел Малфой. Девушка угрюмо взглянула на него с кровати. — С наступающими праздниками, Грязнокровка, — протянул он. Она посмотрела на него с легким удивлением. — В качестве рождественского подарка самому себе я решил прекратить еженедельный ритуал замены всех твоих туфель. Их доставят завтра. Пожалуйста, не воспринимай как знак моей привязанности, — сказал Малфой и на мгновение усмехнулся. Затем его лицо похолодело, когда он подошел ближе. — Прошло уже три дня, а ты не выходила из своей комнаты. Надеюсь, ты не хочешь доставить мне неудобства. Гермиона чувствовала себя слишком плохо, чтобы бояться Малфоя. — Я не в состоянии понять, какой сегодня день, — сказала она ровным голосом. — Возможно, календарь для меня станет еще одним твоим подарком самому себе. Он пристально посмотрел на нее. — И тебе не пришло в голову просто спросить эльфов? — спросил Малфой через мгновение. Гермиона уставилась на него, почувствовав, как непрошеные слезы унижения подступают к уголкам ее глаз. Ее рот скривился, пока она боролась с собой, чтобы не зарычать или не заплакать. — Я не могу говорить, пока меня не спросят, — сухо ответила она. Малфой замер и молчал на удивление долго. На его лице промелькнуло непонятное выражение, прежде чем он моргнул и слабо рассмеялся. — А я-то думал, это была какая-то демонстрация твоей программы по защите эльфов, — сказал он с ухмылкой. Его взгляд все еще выглядел слегка замороженным. — Я пришлю эльфа позже, чтобы проверить, сможешь ли ты говорить, если он начнёт разговор. Малфой развернулся и вышел, не сказав больше ни слова. Когда Гермиона закончила ковыряться в тарелке, в ее комнате появилась домовая эльфийка, чтобы забрать посуду. — Хозяин хочет знать, не нужно ли тебе ещё чего-то, — сказала та, избегая взгляда девушки. — Календарь с указанием даты, если это возможно. И... книгу, любую. Эльфийка выглядела смущенной. — Я могу принести календарь. Но хозяйка сказала, что Грязнокровка не должна пачкать книги Малфоев и заколдовала их, чтобы они жгли твою грязную кровь. Гермиона отвела взгляд, и ее грудь сжалась. Она прикусила губу, чтобы та не дрожала. Конечно, Малфой или Астория сделают что-нибудь злобное, например, специально запретят ей читать. — Тогда больше ничего не нужно, — тихо сказала она. — Ты могла бы взять «‎Ежедневный пророк», если хочешь, — предложила эльфийка. — Это... было бы неплохо, — сказала Гермиона, не желая обнадеживать себя. — Грязнокровка желает чего-нибудь еще? Рот Гермионы дернулся. Она чуть не попросила называть ее Гермионой. Никто не называл ее Гермионой с тех пор, как... Было трудно вспомнить. Но она не была уверена, что хочет знать, были ли у слуг конкретные инструкции о том, чтобы называть ее именно так. Наверное, были. Намного проще даже не поднимать эту тему. — Больше ничего не нужно, — сказала Гермиона, глядя в окно. Эльфийка исчезла. Когда девушка, дрожа, вернулась с прогулки, на стене появился календарь, а на кровати лежал экземпляр «‎Ежедневного пророка». 25 декабря. Увидев число на стене, Гермиона застыла на несколько минут. Номер газеты подтверждал дату. Девушка боялась протянуть руку и дотронуться до неё, почти ожидая, что бумага обожжет ее. Она нерешительно коснулась газеты кончиком пальца. Ничего не случилось. Гермиона села и прочитала номер от начала до конца. Смакуя каждое предложение. Чтение. Она забыла, каково это. В последний раз, когда девушка читала «‎Ежедневный пророк», это было слишком поспешно. Гермиона медленно прочитала газету ещё один раз. А потом еще раз. И еще раз. Каждое слово. В основном там был мусор. Тонко завуалированная пропаганда. Политические новости были почти неразборчивы в интерпретации авторов «‎Пророка». Гермиона никогда не находила квиддич интересным, но жадно читала описания игр, так как они, казалось, были единственной точной информацией. Страницы светской хроники все время писали об Астории. Ее имя фигурировало в каждой светской колонке. Гермиона читала внимательно. Она все ещё искала какие-нибудь закономерности. Или скрытые пароли. На всякий случай. На следующее утро Гермиона нашла в шкафу среди своих туфель пару сапог. «Подарок» Малфоя. Каждые несколько дней она надевала новую пару хлипких туфель, при ходьбе по снегу несколько раз чуть не обморозив пальцы ног. Новые сапоги были из драконьей кожи. Когда Гермиона их надела, они идеально ей подошли. Девушка могла сказать, что в них были вплетены чары, чтобы держать ее ноги в идеальной температуре. Она могла пройти в них сотню миль и не получить ни одной мозоли. Гермиона в замешательстве уставилась на них. Это было слишком. Как и мантия, которую он ей дал. Возможно, Малфой даже не знал, где купить обычную обувь. Он просто предположил, что все ботинки должны быть из кожи дракона, с контролем температуры и чарами против изнашиваемости. Излишнее внимание Малфоя вообще приводило в замешательство. Девушка смотрела на ботинки еще несколько минут. Она быстро отбросила эту мысль. Если бы у Астории была комнатная собачка, та, несомненно, была бы снабжена драгоценными камнями на ошейнике. Гермиона была просто хорошо обутым и одетым домашним суррогатом, предназначенным для траханья за столом несколько дней в месяц. Малфой, наверное, боялся, что, если она получит обморожение, ему снова придётся возиться с ней. И учитывая, что Гермиона якобы собиралась родить троих детей до того, как покинет поместье, она предположительно должна была прожить тут не менее четырех лет. Возможно, даже около пяти или шести. Принимая во внимание, насколько спартанской казалась обстановка поместья, Малфой, по-видимому, придерживался строгой философии приобрести что-то «раз и навсегда». Тот факт, что ему пришлось купить ей двадцать пар обуви за два месяца, вероятно, был слишком оскорбительным. Если бы сапоги были даны Гермионе раньше, она могла бы надеяться использовать их для побега. Но, глядя себе под ноги, девушка не чувствовала ни малейшего проблеска оптимизма. Хотя будет неплохо, если ее ноги перестанут болеть часами каждый день. Вещи, за которые Гермиона ощущала благодарность, поистине ужасали. Эльфийка снова появилась, чтобы забрать ее посуду и спросить, не хочет ли она чего-нибудь. — Мне позволено оставлять газеты после того, как я их прочитаю? — осторожно спросила Гермиона. Вопрос был явно не из тех, на которые эльфийка была готова ответить. Она переминалась с ноги на ногу и, казалось, размышляла. — Топси надо подумать. Обычно мы выкидываем их после прочтения, — сказала эльфийка через несколько минут. — Зачем Грязнокровке они нужны? Гермиона пожала плечами. — Здесь нечем заняться. Будет неплохо иметь бумагу, которую я могла бы использовать. Я предполагаю, что мне откажут, если я попрошу клубок ниток или пряжи. Эльфийка кивнула, подтверждая ее догадку. — Топси должна содержать эту комнату в чистоте. Но Грязнокровка может использовать бумагу, пока не придет следующая газета, — сказала эльфийка. — Справедливо, — согласилась Гермиона. Как будто у неё было право выбора в этом вопросе. Девушка прочитала дневную газету двенадцать раз, прежде чем разорвать ее на аккуратные квадратики. Предыдущую ночь она провела, перебирая список вещей, которые, по ее мнению, могли ей позволить иметь. Гермиона предполагала, что у нее не может быть вязальных спиц. Запрет пряжи оставался загадкой, хотя, возможно, Малфой волновался, что она сможет удушить себя или повеситься... если сможет избавиться от пристального наблюдения портрета... Версия, конечно, была сомнительной. Возможно, ей удастся повеситься снаружи. Придётся повнимательнее присмотреться к деревьям в поместье... она отбросила подобные планы, чтобы отложить их на потом. Гермиона не думала больше о самоубийстве. Она не думала о причине, по которой ее голова все еще пульсировала, и том ущербе, который Волдеморт нанес ее разуму. Она не думала об этой боли. Или о том, что ее руки снова начали трястись. Или о том, как Волдеморт заставил ее снова пережить изнасилования. Воспоминания, казалось, травмировали ее даже больше, чем сам момент, когда это произошло. Она не думала о том, что никогда не сможет сбежать. Девушка не думала ни о чем и рвала «‎Ежедневный пророк» так настойчиво, как только позволяли ее судорожные пальцы. Вот и все. Это было единственное, что ее занимало. Сделав несколько идеальных квадратов, она принялась складывать их. Гермиона делала оригами в форме журавлей. Девушка не могла точно вспомнить, где научилась их делать. Эта способность ровно складывать бумагу в определенном порядке, который она не знала, возможно, осталась на уровне мышечной памяти. Отец? Это он ее научил? Кто-то с ловкими и точными пальцами. За кухонным столом, сидя с ней рядом. — Если сложишь тысячу журавликов за год, то твоё желание исполнится, — произнес мужской голос. — Нет, ты получишь удачу и счастье, — раздался женский голос из соседней комнаты. — Это одно и то же. — Не совсем. Желание предполагает, что человек знает, что для него лучше. Удача и счастье оставляет его на волю судьбы, чтобы привести позже в нужное место. Я бы предпочла, чтобы мне подарили удачу и счастье, а не одно желание. — Ладно, Конфуций. Буду полагаться на твоё компетентное понимание мистики. — Я знаю, ты нарочно пытаешься спровоцировать меня. Слияние конфуцианства и японской мифологии — это оскорбление перед всеми богами педагогики. Я не позволю тебе забивать голову нашей дочери подобной дезинформацией. — Может быть, я делаю это, чтобы развить ее критическое мышление... Ладно, я искренне извиняюсь за то, как ужасно она теперь будет воспитана. Я возьму на себя всю ответственность, когда она будет изгнана из гражданского общества и вынуждена будет скитаться по земле в качестве кочевника. В будущем я обязательно буду ссылаться на все проверенные первоисточники, когда что-то ей объясняю. — Да, спасибо. Было бы чудесно. — Проблема с женитьбой на ком-то, кто никогда не надоедает тебе, заключается в том, что эта женщина даже не может оставить мужчину в покое, чтобы он смог научить дочь своему любимому занятию. Сейчас я наконец покажу тебе, как сделать оригами. Твоя мать не знает ничего о том, что я тебе расскажу. А я только что прочитал статью астрофизика, который предлагает использовать эту технику оригами для хранения больших мембран на спутниках. Гермиона складывала оригами-журавлей, пока кончики пальцев не начали болеть. Затем она разложила их на полу так, чтобы они стояли, расправив крылья. Газета не была идеальным материалом для оригами, но это приятно — заниматься хоть чем-то. У Гермионы так давно не было никаких дел. Жаль, что японская мифология не была настоящей магией. Она бы сложила сто тысяч журавлей, если бы это принесло ей немного удачи. Девушка собрала фигурки и расправила их все, оставив в аккуратной кучке эльфу для уборки. Интересно, какими были ее родители? Какая у них была работа? Она надеялась, что ее неспособность вспомнить их означала, что они где-то в безопасности. Что она смогла защитить их до начала войны. Гермиона надеялась, что они никогда не узнают, что с ней стало.