Скованные/Manacled

Гермиона безразлично взглянула на Малфоя. Даже без воздействия зелья, ее едва ли встревожило бы его появление. Девушка не отводила глаз, наблюдая, как он приближается. Она знала, что Малфою было запрещено вредить ей, да и он сам не испытывал особого желания причинять ей боль. Даже в те моменты, когда бесцеремонно вторгался в сознание Гермионы. Страуд, скорее всего, объяснила Малфою, что ее стабильное психическое состояние имело большое значение. — И многих вы держите в клетках? — спросила Гермиона. Малфой прожигал ее взглядом. Его лицо было слегка бледным, а глаза потемнели от едва контролируемой злости. Девушка чувствовала, как эта ярость сгущается вокруг него. Гермионе пришло в голову, что если она хочет, чтобы он убил ее, то сейчас настал идеальный момент. Малфой был окружен разрушающей темной магией. Девушка чувствовала, как эта ядовитая сила проникает сквозь ее поры. Любой волшебник может впасть в экстаз, колдуя здесь. Губы Малфоя сложились в жесткую линию, а челюсти напряглись. Так много эмоций скрывалось за его притворной холодностью. Ярость пряталась под напускным спокойствием. Эта комната явно сильно влияла на него. Гермиона чувствовала, что ей стоит лишь немного разозлить его, и он взорвется. Она раздумывала, как именно его подтолкнуть. Вдруг Малфой усмехнулся. — Пленница здесь только ты, Грязнокровка, — сказал он. Его лицо вновь стало непроницаемым, словно ему удалось справиться с гневом, — разве ты не заметила? Гермиона в раздражении поджала губы. Малфой осмотрел комнату напряженным взглядом, но, повернувшись к ней, снова ухмыльнулся. — Эта часть замка принадлежит моему отцу, — добавил он. Гермиона стала судорожно оглядываться по сторонам, словно Люциус Малфой мог появиться здесь в любую секунду, взирая на нее своим безумным взглядом. Со временем он стал таким же сумасшедшим, как и покойная Беллатриса. — Но, к твоему счастью, — продолжил Малфой, — он за границей с тех пор, как закончилась война. Я, конечно, надеюсь, что отец не станет мучить и пытать тебя проклятиями, если вдруг ваши пути пересекутся. Но если бы я делал ставки, то не уверен, что поставил бы на его примерное поведение. Так что советую больше не соваться сюда. Или хочешь еще раз оглядеться тут? Чтобы быть точно уверенной, что не упустила ничего, идеально подошедшего бы для моего убийства? Сказав это, он жестом указал на дверь комнаты, и Гермиона вышла. Она чувствовала его шаги позади себя и слышала, как Малфой плотно закрыл дверь. Стоило только раздаться щелчку замка, как девушка ощутила пульсацию магии, и что-то темное и тяжелое испарилось из окружавшего их воздуха. Дверь была запечатана Охранными чарами. Гермиона осознала, что это была одна из бесчисленных комнат, вход в которые был ей запрещен. Она задумалась, были ли остальные покои в поместье такими же насквозь пропитанными темной, неправильной магией. — Астория не говорила, что есть места, куда мне нельзя ходить. Я подумала, что могу гулять по всему поместью, — сказала Гермиона. — Уверен, она будет в восторге, если для тебя все закончится плохо. Даже не учитывая того, что одно твое существование здесь для нее оскорбительно, твоя кончина может подписать смертный приговор и мне. Тогда Астория станет состоятельной вдовой и сможет продолжать крутить свои интрижки на стороне еще более беззастенчиво, чем сейчас, — ответил Малфой безразличным тоном. Гермиона подняла на него взгляд. — И тебе все равно? Он холодно посмотрел на Гермиону. — Мне было велено жениться на Астории, поэтому я женился. Но никто не приказывал мне интересоваться ею. — Похоже, твои оковы не легче моих, — колко подметила девушка. Малфой резко остановился посреди коридора и медленно повернулся к ней, вскидывая бровь. Он всматривался в ее лицо несколько секунд, и Гермионе ничего не оставалось, как сверлить его взглядом в ответ. — Пытаешься спровоцировать меня или же переметнуть на свою сторону, Грязнокровка? Слишком смело с твоей стороны. Гермиона изучала его лицо пару мгновений, прежде чем приподнять бровь в ответ. — Ты и сам считаешь так же. Иначе сейчас чувствовал бы себя оскорбленным моими словами. Малфой продолжал всматриваться в ее лицо, пока через несколько секунд на его губах не заиграла слабая улыбка. — Знаешь, ты почти напомнила мне сейчас прежнюю гриффиндорку. — Я никогда не прекращала быть гриффиндоркой, — ответила она. Его глаза засветились непонятной эмоцией. — Это правда. Полагаю, ты всегда была ею. Этот момент тянулся бесконечно. Они продолжали смотреть друг на друга. Гермиона сузила глаза, оценивающе глядя на Малфоя. Казалось невозможным, что ему было всего двадцать четыре года. Никто в таком юном возрасте не должен смотреть на мир глазами, в глубине которых пряталась подобная ледяная ярость. Гермиона видела много лиц, на которые война наложила свой отпечаток, но Малфой был особенным случаем. Он всегда безупречно держал себя в руках, и только в его глазах бушевал шторм, словно в них таилась глубина и мощь океана. Скольких людей он убил? Тех, кого знал, и тех, кто был ему незнаком. И это, казалось, вовсе его не беспокоило. Его лицо словно обошли стороной все печали и заботы. Оно было юным и безразличным. Но Гермиона смогла различить отголоски войны в его взгляде. Все смерти, случившиеся от его рук, и те, что он наблюдал со стороны, словно призраки, отражались в серой радужке. Джинни. Он убил Джинни. Подвесил ее тело под потолком и оставил гнить на виду у всех ее друзей. И Минерву. Поппи Помфри, женщину, которая стала первым учителем Гермионы по целительству. Невилла — первого друга, который появился у нее в волшебном мире. Грюма. Малфой убил всех, кто выжил после войны. Стер с лица земли остатки Ордена Феникса. Даже под действием зелья Гермиона не могла сбежать от ненависти и злости, которые испытывала к нему. Ярость овладела ей не только на уровне чувств, она была словно частью самой девушки. Малфой должен был заплатить за то, что сделал. Даже лишенная эмоций, она знала это. Гермиона не могла понять, в чем заключалась его выгода от всех этих смертей. Малфой был богат, но было не похоже, что он собирался что-то делать со всеми этими деньгами. Он обладал властью, но был вынужден держать свою личность в тайне. У него не было каких-то очевидных увлечений, кроме чтения и оттачивания мастерства убийства людей. Не похоже, что последнее приносило ему удовольствие. Его жизнь казалась невероятно сухой и аскетичной. Что же двигало им? Гермиона собиралась спросить Малфоя напрямую, но, поймав себя на этой мысли, передумала. Ей нужно будет потихоньку выяснить это. Сначала стоило поподробнее разобраться в его мотивах. Малфой ухмыльнулся, увидев, как она сдерживается от расспросов. — Составляешь мой психологический портрет? — спросил он. Девушка изогнула губы в легкой усмешке. — Да. — Жду не дождусь, когда смогу его увидеть, — ответил он и повернулся, чтобы продолжить путь. Гермиона хмыкнула и вперилась взглядом в его спину. Послышался отрывистый стук каблуков, затем из-за поворота внезапно появилась Астория. Увидев Гермиону и Малфоя вместе, она прищурилась и поджала губы. — Может, теперь пообщаемся все вместе? — спросила Астория елейным тоном. — Можешь присоединиться к совместной прогулке по поместью, — протянул Малфой, и Астория слегка побледнела. — Дверь одной из комнат в Южном крыле оказалась открытой. — Скорее всего, домовые эльфы забыли закрыть ее, — ответила девушка натянутым голосом. — Конечно, — сказал Малфой, усмехаясь, — без сомнения, это дело рук эльфов. — Я думала, ты занят сегодня, — подметила Астория, резко меняя тему разговора. — Когда я предложила тебе заглянуть позже на благотворительный вечер, ты сказал, что будешь занят весь день. Однако сейчас ты здесь и «прогуливаешься по поместью». Гермиона слегка отступила назад, все еще оставаясь между Малфоем и его женой. Астория казалась психически нестабильной, и Гермиона не хотела привлекать ее внимание или, еще хуже, навлечь на себя ее гнев. К сожалению, у девушки не было возможности незаметно исчезнуть в разгар их напряженного разговора. Поэтому она замерла на месте, внимательно наблюдая за разворачивающейся сценой, стараясь оставаться незаметной. Во взаимных намеках Малфоя и его жены сквозила обоюдная неприязнь. Астория источала едва прикрытую злость и почти скалилась, гневно смотря на мужа. — Темный Лорд довольно отчетливо дал понять, что дела Грязнокровки стоят на первом месте, в сравнении со всем остальным, — сказал Малфой холодно. Астория ответила ему резким истеричным смешком. — Не знала, что наследники так важны, — сказала она, бросив взгляд на живот Гермионы. — Важно то, что имеет значение для Темного Лорда, — ответил Малфой со скучающим лицом. Он даже не смотрел на свою жену. С запозданием девушка заметила, что его взгляд был направлен поверх головы Астории в зеркало на стене, в котором отражались он сам и Гермиона. — Если бы мне приказали разводить флоббер-червей, я бы занимался этим с такой же отдачей. Гермиона едва удержалась, чтобы не фыркнуть. — Не заметила, чтобы кто-то из суррогатных матерей нуждался бы в подобной опеке. Ты даже не подпускаешь к ней никого. Словно прячешь, — резко возразила Астория. Малфой засмеялся. Когда он перевел взгляд на свою жену, в его глазах мелькнуло злое веселье. Во взгляде Астории скользнула нерешительность, словно она растерялась, когда Малфой наконец обратил на нее свое внимание. — Я сделал вывод, что ты не хочешь видеть ее рядом с собой, Астория. Я оказался не прав? — тон его голоса был мягким, почти обольстительным, но в нем чувствовался скрытый холод. — Быть может, мне следует выходить в свет с ней? Брать с собой в оперу? Возможно, нам стоит сделать совместное фото втроём на обложку рождественского выпуска «Ежедневного Пророка» в следующем году? Весь мир уже и так в курсе, что она моя. Хочешь, чтобы я демонстрировал это всем снова и снова? Краска сошла с лица Астории, и она взглянула на Гермиону с неприкрытой ненавистью. — Мне без разницы, что ты будешь с ней делать, — почти прорычала Астория. Резко развернувшись, ведьма унеслась прочь. Вместе со стуком каблуков из воздуха словно испарилась ее неуравновешенность. Малфой смотрел вслед удалившейся жене с выражением раздражения на лице. Он перевел хмурый взгляд на Гермиону. — Ты взбесила мою жену, Грязнокровка, — сказал он. Гермиона посмотрела на него. Малфой, казалось, ждал ее извинений. — Ее бесит сам факт моего существования, — ответила девушка равнодушно. Глядя ему в глаза, она добавила: — Если тебя так это волнует, ты знаешь, как можешь избавиться от этой проблемы. Он фыркнул и оглядел ее. — Это зелье точно что-то творит с тобой, — сказал он. Малфой смотрел на нее так пристально, словно пытался сохранить в памяти. Гермиона спокойно встретилась с ним взглядом. Ей бы хотелось быть такой же невозмутимой, не чувствуя себя мертвой изнутри. Так много вещей ей хотелось разузнать о Малфое и попробовать использовать. Если бы только она могла обуздать свои эмоции и справиться со страхом. Слишком многое в характере Малфоя никак не хотело складываться в целостную картинку. Если бы у нее только получилось подобраться к нему ближе. — Я чувствую, словно снова могу дышать, — сказала Гермиона. — Как будто я была под водой так долго, что забыла, что такое кислород. Потом она скривилась. — Но следующий день после приема зелья... не самое приятное ощущение, — добавила она. Малфой засмеялся и наконец отвел взгляд от ее лица. — Если бы я не оставлял тебя одну справляться с тошнотой и ознобом, ты могла ошибочно решить, что меня волнует твое состояние, — сказал он пренебрежительно. Гермиона взглянула на него. — Ты, кажется, сильно переживаешь, что я могу подумать именно так, — ответила она прохладным тоном. Малфой остановился и вгляделся в ее лицо. Через несколько секунд на его губах расцвела довольная ухмылка. — Значит, мы переходим к главной теме на повестке дня? — протянул он. Гермиона сощурила глаза. — Напомни мне, что там было? Изучить Южное крыло, попробовать пробраться на кухню, отыскать ангар или конюшню в саду, найти Малфоя и попытаться узнать его главную слабость, чтобы воспользоваться ею? Уже дошла до конца списка? Как умело. Гермиона уставилась на него. Ей хотелось почувствовать злость, но зелье хорошо контролировало вспышки гнева. — Ты был в моей голове прошлой ночью, — ответила она наконец. — Я пытался уснуть, но ты думаешь слишком громко, — сказал Малфой вкрадчивым тоном, смахивая несуществующие пылинки с поверхности своей мантии и оглядывая коридор так, словно он был декоратором интерьеров. — Ну что ж, развлекайся, — добавил он спустя несколько секунд. — Конюшни находятся позади розария с южной стороны поместья. Сарай расположен за дальним концом лабиринта из живой изгороди. Из надежного источника мне известно, что ты не можешь прикасаться ни к садовым ножницам, ни к вилам. Можешь попробовать задушить меня лошадиной уздечкой, но я сомневаюсь, что ты действительно способна на это. Малфой ухмыльнулся, посмотрев на оковы на ее руках, и, развернувшись, стал спускаться по лестнице, не сказав больше ни слова. Гермиона смотрела ему вслед, пока его фигура не исчезла за поворотом. Она огляделась, продолжая думать о Малфое и пытаясь решить, что делать дальше. Он влез в ее мысли прошлой ночью. Гермиона не была удивлена, но чувствовала, что теперь все ее планы стали абсолютно бесполезными. Ему даже не нужно было дожидаться сеансов легилименции. Малфой мог запросто узнать самые важные мысли в ее голове. Гермиона вернулась в свою комнату, чтобы надеть мантию и переобуться в новые ботинки. Покинув поместье и выйдя на веранду, она начала считать в уме, каждый раз прибавляя два. Два, четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать… Считая, она позволяла своим мыслям течь неторопливо. Драко Малфой был загадкой. Под его внешней холодностью пряталось столько противоречий. Какие же он преследовал цели? Двадцать два, двадцать четыре, двадцать шесть, двадцать восемь… Казалось, он старался получить больше власти, не имея точных планов, как ее использовать. Малфой знал, что был связан приказами, которых не мог ослушаться. Женитьба на Астории, осквернение чести семьи связью с грязнокровкой, постоянный контроль и наблюдение за Гермионой… Он преданно следовал приказам Волдеморта, хотя не находил в них ничего приятного. Что он получал со всего этого? Что его мотивировало? Власть и статус Малфоя, казалось, не имели большого значения. У него не было ничего из того, что не мог бы себе позволить любой Пожиратель рангом ниже. Шестьдесят шесть, шестьдесят восемь, семьдесят, семьдесят два… Конечно, была вероятность, что Гермиона чего-то не знала. Малфой проводил по несколько дней вне дома, в течение которых мог заниматься чем угодно. Она могла не догадываться и о десятой части его поступков. Гермиона точно что-то упускала из вида. Какой-то нюанс, не дававший ей покоя, который она не могла разглядеть. Что-то не сходилось. Словно отсутствовала важная часть головоломки, которую девушка никак не могла решить. Сто тридцать два. Сто тридцать четыре. Сто тридцать шесть. Гермиона ощутила, как у нее в голове словно что-то щелкнуло, и в ее сознании всплыли строки, написанные на странице какой-то потрепанной книги. Менять приемы, дабы отвлечь внимание, тем паче враждебное. Не держаться начального способа действия — однообразие позволит разгадать, предупредить и даже расстроить замысел. Легко подстрелить птицу, летящую по прямой; труднее — ту, что кружит. Не держаться до конца и второго способа, ибо по двум ходам разгадают всю игру. Коварство начеку. Чтобы его провести, немалая требуется изощренность. Опытный игрок не сделает того хода, которого ждет, а тем более жаждет, противник. Явит один умысел, дабы проверить соперника помысел, а затем, круто повернув, нападает врасплох и побеждает. Хитрость сражается, применяя стратагемы умысла: никогда не совершает то, о чем возвещает; целится так, чтобы сбить с толку; для отвода глаз искусно грозит и внезапно, где не ждут, разит, непрестанно стараясь обморочить. Иная игра, иные приемы — теперь хитрость рядится в одежды бесхитростности, коварство надевает маску чистосердечия. На помощь тогда приходит наблюдательность; разгадав дальновидную цель, она под личиной света обнаруживает мрак, изобличает умысел, который, чем проще кажется, тем пуще таится. Так, коварные тучи Пифона борются со светозарными лучами Аполлона. Гермиона остановилась, пытаясь вспомнить, откуда знала эти слова. Их не было ни в одной из книг, которые приходили ей в голову. Казалось, она просто выучила какой-то отрывок текста. Пытаясь повторить цитату, Гермиона вспомнила, как когда-то заучивала ее. Хитрость рядится в одежды бесхитростности, коварство надевает маску чистосердечия. Она повторила фразу несколько раз. Продолжив путь по дорожкам лабиринта, девушка стала считать, прибавляя три к каждому следующему числу. Она собиралась добраться до сарая в саду. День продолжился без каких-либо значительных событий, заполненный только ее бессмысленными подсчетами. Во время очередной прогулки по территории, прилегавшей к поместью, Гермиона так и не нашла ничего, что бы могло ей как-то пригодиться. Сарай, к которому ее направил Малфой, оказался закрыт. Она узнала, что Малфой держит целую конюшню крылатых коней: абраксанской, гранианской и эфонской пород. Лошади следили за каждым шагом девушки возле ограды и громко били копытами, стоило ей приблизиться. Изящный гранианец был единственным, кто не отшатнулся от Гермионы. Он взмахнул своими дымчатыми крыльями и просунул нос сквозь решетчатый забор конюшни, издавая громкое ржание. Гермиона мягко погладила морду животного и почувствовала тепло его дыхания на внутренней стороне ладони. Если бы она не была под воздействием зелья, то точно расплакалась бы от осознания, что этот конь — единственное не желавшее ей зла живое существо, которого она коснулась за долгое время. Девушка простояла рядом со скакуном несколько минут, продолжая почесывать его лоб и нос, пока тот обнюхивал ее мантию в надежде отыскать спрятанное яблоко или морковь. Когда конь ничего не нашел, то просунул морду обратно сквозь прутья конюшни и перестал обращать на Гермиону внимание. Она ещё долгое время стояла возле конюшни. Гораздо дольше, чем следовало. Гермиона пошла дальше по одной из многочисленных дорожек, и та вывела ее к главному входу во владения Малфоев. Огромные ворота из кованого железа были заперты. Конечно же, они не открылись для нее. Гермиона даже не была уверена, как бы она поступила в противном случае. Она гуляла по окрестностям поместья, пока не заметила, что устала. Девушка отыскала семейное кладбище. Бесчисленные надгробия и склепы были погребены под толщей снега. Род Малфоев был по-настоящему древним. Только один склеп оказался расчищенным от снега. Возле входа с каждой стороны двери цвели зачарованные нарциссы. Гермиона прочитала слова, выгравированные на мраморе: «Нарцисса Блэк Малфой. Любимая жена и мать. Astra inclinant, sed non obligant»*. Огромный надгробный камень с надписью: «Беллатриса Лестрейндж» возвышался рядом. На нем был изображен фамильный герб Блэков. Внизу чернела надпись: «Toujours Pur»**. Гермиона покинула кладбище и продолжила гулять по окрестностям. Казалось, они были бесконечными. И абсолютно изолированными. Заснеженные холмы, на которые, по всей видимости, не ступало ни одно живое существо, ослепляли своей нетронутой белизной под ясно-голубым небом. Гермиона бродила снаружи, даже когда стемнело. Она рассматривала светящиеся в небе созвездия, пока не почувствовала, как спадает эффект зелья. На следующее утро девушка чувствовала себя так, словно умирает. Стоило проснуться, как ее сразу вырвало на пол рядом с кроватью. Только несколько часов спустя она смогла встать и доковылять до ванной. Гермиона не знала, будет ли она когда-нибудь в силах выработать иммунитет к действию зелья, но чувствовала, что может умереть, если станет и дальше принимать его. Даже, если Малфой пришлёт очередную склянку, она сомневалась, что решится выпить его ещё хоть раз. Два дня девушка справлялась с последствиями приема зелья. Гермиона сидела на подоконнике, прислонившись к окну, дрожа и покрываясь испариной, пока снадобье полностью не вышло из ее организма. Когда лихорадка немного отступала, она снова и снова думала о Малфое и комнате в Южном крыле. На вторую ночь ей приснилась Джинни. Она сидела, сгорбившись на полу возле кровати, и тихо всхлипывала. Девушка резко повернулась, когда Гермиона вошла в комнату. При виде подруги лицо Джинни исказила гримаса страдания. Грудь девушки сотрясалась от рыданий, из приоткрытого рта вырывалось рваное дыхание. Даже ее рыжие волосы были мокрыми от слез. Гермиона подошла ближе. Волосы Джинни рассыпались по плечам, открывая взору шрам, рассекавший одну сторону лица девушки от лба до подбородка. — Джинни, — позвала Гермиона, — Джинни, в чем дело? Что случилось? — Я... я не знаю... — Джинни заплакала еще сильнее. Гермиона опустилась на колени рядом с подругой и обняла ее. — Боже, Гермиона, — плакала Джинни. — Я не знаю, как... Джинни замолчала, пытаясь отдышаться. Сдавленные прерывистые звуки вырывались из ее горла, пока она боролась со спазмами в легких. — Успокойся. Дыши. Тебе нужно дышать. Скажи мне, что случилось, и я помогу тебе, — пообещала Гермиона, успокаивающе поглаживая плечи подруги. — Просто дыши. Я буду считать. Вдохни на счёт «четыре». Задержи дыхание. Выдыхай через нос на счет «шесть». Попробуем вместе. Я буду дышать одновременно с тобой, хорошо? Ну же, дыши вместе со мной. Я рядом. Джинни только сильнее заплакала. — Все в порядке, — продолжала твердить Гермиона, делая глубокие демонстративные вдохи, чтобы Джинни пробовала повторять за ней. Она крепко обняла Джинни, чтобы та почувствовала, как размеренно расширяется и сужается ее грудная клетка. Она надеялась, что Джинни начнет неосознанно подстраивать свое дыхание под этот ритм. Девушка продолжала плакать еще несколько минут, прежде чем ее дыхание наконец начало восстанавливаться. — Ты расскажешь мне, что случилось, или мне лучше сходить за кем-нибудь другим? — спросила Гермиона, когда убедилась, что Джинни перестала задыхаться от слез. — Нет! — резко ответила девушка. — О Боже! Я не... Джинни снова зарыдала, уткнувшись в плечо Гермионы. Она продолжала плакать, пока Гермиона, наконец, не проснулась. Девушка прокрутила сон в голове. Джинни редко плакала. Когда умер Перси, она провела в слезах несколько недель. Но чем дольше шла война, тем реже девушка плакала. Как и все остальные. Джинни едва ли пролила слезинку, когда прокляли ее отца и когда не стало Джорджа. Гермиона не помнила, чтобы подруга когда-нибудь впадала в подобную истерику. Девушка прокручивала воспоминание снова и снова, пытаясь в нем разобраться. Она забыла, что у Джинни был шрам на лице. Судя по виду, казалось, что ему было уже несколько месяцев, но Гермиона не могла толком вспомнить, что произошло. Шрам выглядел так, словно кто-то содрал кусок кожи с лица Джинни. Гермиона не могла вспомнить, была ли она той, кто залечил ее рану. * «Astra inclinant, sed non obligant» — «Звезды направляют, но не обязывают нас». ** «Toujours Pur" — «Чистота навеки». Отрывок и фраза, которые вспомнила Гермиона, взяты из трактата «Наука Благоразумия» испанского писателя Бальтасара Грасиана.