Скованные/Manacled

Гермиона в замешательстве смотрела на кусок бумаги, который держала в руках. Она нахмурилась и сложила его вдвое. Сделав это, девушка остановилась в растерянности. Она больше не помнила, как складывать бумажных журавликов. Гермиона сделала больше тысячи таких фигурок. Больших и маленьких. Она помнила, как складывала их одну за другой изо дня в день. Теперь же девушка не понимала, в какой последовательности нужно складывать бумагу. Сначала по диагонали? Может, в первую очередь пополам, а потом еще раз вдвое? Она испробовала оба варианта. Гермиона не могла вспомнить. Это знание… Оно исчезло. У нее не было на руках ни одного из уже сделанных журавликов, чтобы развернуть его и попытаться повторить процесс заново. Эльфы всегда уничтожали все фигурки к концу дня. Гермиона вздохнула и отложила бумагу в сторону. Видимо, она забыла, как складывать оригами, во время недавнего приступа. Возможно, он повредил ее мозг. Воспоминания каким-то образом испарились, не оставив и следа. Теперь она не помнила ни того, зачем делала журавликов, ни того, когда вообще этому научилась. Скорее всего, в младшей школе. Гермиона надела мантию и отправилась на улицу. Поместье выглядело мрачно и тоскливо. Зима пыталась отвоевать последние морозные дни перед приходом весны. Стекла окон по утрам были покрыты инеем. Но все же становилось теплее, и порой несколько дней подряд шел дождь. Сегодня лишь слегка моросило, так что Гермиона продолжила путь по окрестностям. Теперь она могла гулять в одиночку почти по всему поместью и прилегающей к нему территории. Но открытые пространства все еще оставались для нее проблемой. Порой, когда Гермиона пыталась покинуть пределы живой изгороди и пройти дальше, к простиравшимся вдаль лугам, она чувствовала себя так, словно ее тело вскрывают заживо. Казалось, кто-то вытягивает из нее всю жизненную энергию. В эти моменты рассудок покидал ее, оставляя один на один с ощущением абсолютного, неконтролируемого страха. Она не могла… была не в силах справиться с ним. Гермиона не знала, сможет ли когда-нибудь преодолеть этот страх. Получится ли у нее излечиться от агорафобии. Казалось, что страх пронизывал всё ее существо, жил в каждой клетке тела и сжимал ее горло и легкие в невидимых тисках, не позволяя дышать. В дни, когда не было дождя, Гермиона проводила большую часть времени на улице. В поместье она возвращалась в испачканной грязью одежде, портя начищенные до блеска полы в коридорах. В домах волшебников не было ни ковриков у двери, ни щёток для обуви, так как одним взмахом палочки можно было избавиться от любых загрязнений. Каждый день Гермиона извинялась про себя перед эльфами за оставленные следы. Так проходили дни. Один похожий день сменялся другим. Гермиона просыпалась и завтракала. Несколько раз перечитывала газету. Раньше, до того, как она разучилась делать оригами, девушка бы занимала себя фигурами из бумаги. Потом обедала. Гермиона часами гуляла по окрестностям поместья в те дни, когда позволяла погода. Если шел сильный дождь, она выходила на улицу лишь ненадолго, а потом возвращалась в свою комнату и занималась физическими упражнениями, пока не чувствовала, что едва хватает сил, чтобы встать. Принимала душ. Гуляла по комнатам поместья. Ужинала. Иногда Малфой приходил для очередного сеанса легилименции, иногда — чтобы безразлично трахать ее на столе. Потом она ложилась спать. На следующее утро все повторялось заново. И так каждый день. Ничего, кроме новостей из газет, не разбавляло эту рутину. Гермиона ни с кем не говорила, кроме Малфоя и Страуд. Понимание того, что программа увеличения магической популяции — это обман, ничего не меняло. Не имело значения и то, что Волдеморт умирает. Не для нее. Малфой все еще проводил все свое время в попытках поймать того, кто разрушил медальон. Когда он приходил в ее комнату, чтобы в очередной раз изучить воспоминания, то выглядел заметно изможденным. Он лишь ненадолго вторгался в ее сознание, словно опасаясь, что может навредить ей и вызвать еще один приступ. Гермиона начала подозревать, что Волдеморт регулярно пытал Малфоя Круциатусом. Каждый раз, когда тот докладывал, что до сих пор не поймал нападавшего. Она поняла, что он возвращался в поместье побледневшим вовсе не от ярости. Всему виной были пытки. На самом деле, он выглядел так, словно его наказывали Круциатусом ежедневно. Каждый раз, когда Гермиона видела его, симптомы последствий заклинания проявлялись все сильнее и сильнее. Влияние Круциатуса на человека всегда было несложно заметить. Волшебник, постоянно находящийся под действием этого заклинания и даже сумевший сохранить рассудок, будет вынужден иметь дело с неприятными последствиями для организма. Руки Малфоя... они дрожали так же, как до сих пор иногда дрожали руки Гермионы. Она гадала, лечил ли его кто-то. Было ли у него вообще на это время. Малфой точно проходил какую-то исцеляющую терапию восстановления, решила Гермиона. Даже она получила лечение после своего приступа. И Малфой, скорее всего, обратился к тому же целителю. Возможно, у него был личный лекарь, которого он заполучил еще во время войны. Гермиона не могла представить себе Малфоя, терпеливо ожидающего своей очереди в коридорах больницы Святого Мунго. Она старалась не замечать его симптомы. Болезненную бледность. Спазмы и дрожь в руках. Расширенные зрачки. Гермиона напоминала себе, что он охотится за последними оставшимися членами Ордена. И каждый раз, когда Малфой возвращался в поместье с явными последствиями пыток, означал, что он провалил задание, а Орден выжил. Но это все равно терзало Гермиону как целителя. Ухудшение его состояния, которое она не могла не замечать. Из-за этого ее постоянно мучила совесть. Гермиона старалась игнорировать ее. Волдеморт умирал. Дни его были сочтены, и Малфой, зная об этом, продвигался вверх по службе, пытаясь стереть остатки Ордена с лица земли. Раньше она старалась понять, почему он так покорно подчинялся любым приказам. Малфой спокойно отреагировал даже на то, что к нему прислали Грязнокровку, которая должна была стать матерью его детей. Теперь она знала почему. Он был готов сделать все, что угодно, чтобы остаться на хорошем счету у Волдеморта. Рон был прав. Малфой, по всей видимости, считал себя его преемником. Да и почему бы ему так не думать? Верховный Правитель. Правая «Рука Смерти» Темного Лорда. Когда Волдеморта не станет, кто осмелится спорить, что Малфой — самый подходящий кандидат на роль следующего Повелителя? Ни один другой Пожиратель не мог сравниться с ним по могуществу. Малфой, без сомнения, собирался стать следующим Темным Лордом. И Гермиона была уверена, что он достигнет своей цели, если только Волдеморт не убьет его раньше. Она думала о том, каким Темным Лордом мог бы стать Малфой. Для чего ему вообще это было нужно? Гермиона до сих пор не могла разобраться. Возможно, она так никогда и не узнает этого. Она всегда гадала о мотивах Малфоя, но все равно никак не могла понять его. «Он заслуживал смерти, — думала девушка про себя. — Заслуживал пыток Круциатусом. Этот мир однозначно станет лучше, если Драко Малфоя убьют или доведут до сумасшествия Круциатусом». Но Гермиона чувствовала себя странно, представляя Малфоя в одной палате с душевнобольными. Девушка ощущала, будто каким-то образом виновата в том, что бездействовала и просто наблюдала, как ежедневные пытки калечат Малфоя. Гермиона ничего не могла сделать, даже если бы захотела. Она хладнокровно повторяла себе это, бродя по дорожкам лабиринта из живой изгороди. Она и не хотела помогать ему. Малфой был Пожирателем Смерти. Никто не заставлял его вступать в ряды последователей Волдеморта или убивать Дамблдора. Его не принуждали стать тем, кто уничтожит всех членов Ордена и большую часть Сопротивления. Малфой заслуживал всю ту боль, что сопровождала его служение Темному Лорду. Он заслуживал даже большего. Если Гермиона не сможет убить его своими руками, то это вполне способен сделать Волдеморт своей бесконечной жестокостью. То, что Малфой мог умереть от рук своего хозяина, казалось удачной насмешкой судьбы. Мысли об этом радовали Гермиону. По крайней мере, должны были радовать. Она вздохнула и остановилась, прижав основания ладоней к глазам, стараясь прекратить думать обо всем этом. Видимо, Гермиона сумела сохранить крупицы сострадания даже для таких бесчеловечных монстров. Она всегда испытывала отвращение к самой идее пыток. Даже наблюдать за наказанием для Амбридж было невероятно тяжело. Очевидно, что девушка не могла не обращать внимания и на Малфоя. В следующий ее период фертильности Гермиона чувствовала себя еще хуже из-за зелья плодородия. С его приближением ее грудь увеличилась на несколько размеров. Это особенно явно ощущалось без наличия лифчика, который мог бы поддерживать грудь, ставшую болезненно чувствительной от каждого движения. Низ живота опух так, словно она уже была на ранних сроках беременности. Это было ужасно. Мысли о беременности переставали быть далекими и эфемерными, когда Гермиона видела себя в таком состоянии. Она часто плакала из-за резкой смены настроения. Одежда перестала подходить по размеру. Из-за последствий приема зелья Гермиона не могла тренироваться. Она чувствовала себя невероятно уставшей. Свернувшись калачиком в своей кровати, девушка пыталась игнорировать все изменения, происходившие в ее теле. Когда однажды посреди ее комнаты снова появился стол, оказалось, что теперь ей стало неудобно лежать на нем, потому что весь вес ее тела давил на ее чувствительную грудь. Гермиона тяжело сглотнула. Все ее тело стало слишком чувствительным, особенно в тех местах, о которых она бы с радостью не думала. Когда девушка услышала щелчок открывающейся двери, то постаралась сосредоточиться на боли, еще сильнее перенеся вес на грудь и игнорируя любые другие ощущения. «Пожалуйста, не забеременей. Пожалуйста, не забеременей», — молила она собственное тело. Спустя пять дней, когда Малфой появился в комнате Гермионы, чтобы провести сеанс легилименции, он, казалось, стал выглядеть лучше. Не таким бледным и измученным. Девушка боялась, что это означало его продвижение в расследовании. Малфой с осторожностью изучал ее воспоминания. Более досконально, чем в прошлый раз, но все еще очень аккуратно, не пытаясь проникнуть в скрытые части сознания. Он повторил разговор Гермионы с Роном несколько раз, словно пытаясь рассмотреть его детально. Добравшись до ее переживаний по поводу его пыток, Малфой покинул ее сознание. — Волнуешься за меня, Грязнокровка? — спросил он насмешливо. — Должен признать, никогда не думал, что доживу до того дня, когда ты будешь переживать за меня. — Не обольщайся, — сухо ответила Гермиона. — Даже Амбридж вызывала у меня жалость, когда ее пытали. Но я все равно с радостью станцую на ее могиле. Уголки его губ приподнялись. — К сожалению, ее тело скормили змеям. Гермиона поймала себя на том, что улыбается вместо того, чтобы сохранять нейтральное выражение лица. Увидев это, Малфой издал лающий смешок. — Всегда подозревал, что ты злобная стерва, — сказал он, покачав головой. Улыбка Гермионы померкла. — Некоторые люди заслуживают смерти, — ответила она холодно. — А те, кто ее не заслуживал, уже убиты тобой. Малфой закатил глаза, словно девушка только что раскритиковала его манеру держаться в обществе. — Я следовал приказам, — заметил он, пожав плечами. — Часто повторяешь это себе, чтобы не чувствовать угрызений совести? — Гермиона села на кровати, одаривая Малфоя презрительной усмешкой. — Подвешиваешь трупы под потолком и оставляешь их гнить там. Может, тебе кажется, что ты оказываешь им услугу, убивая их собственноручно? Он ухмыльнулся и вздернул бровь. — Участники Сопротивления не теряли надежды на победу даже после того, как у них на глазах убили Поттера. Они были не из тех, кто слепо верил слухам о количестве погибших, основанным лишь на словах Пожирателей. Как думаешь, сколько еще членов Сопротивления попыталось бы сбежать из тюрьмы Хогвартса, если бы они не увидели воочию гниющие тела своих товарищей? Ты, конечно, не из тех, кто верит, что надо поддерживать в людях бессмысленный оптимизм, который будет стоить им жизни? — Кто-то из них до сих пор жив, — ответила Гермиона. — Кто-то, кого ты так и не поймал. Он едва заметно усмехнулся. — Ненадолго. Гермиона почувствовала, как резко отхлынула от лица кровь. — Ты уже..? — Ее голос задрожал. — Еще нет. Но я могу гарантировать тебе, что последний член Ордена будет убит задолго до того, как не станет Темного Лорда. И твое драгоценное Сопротивление так никогда и не узнает, что один из них до сих пор оставался в живых, — ответил он со злой улыбкой. — Ты не можешь быть уверен в этом, — пылко возразила Гермиона. — Я точно знаю это, — отрезал Малфой. Его лицо приняло столь холодное выражение, словно оно было высечено из мрамора. — У этой истории всегда был возможен только один конец. Если Орден хотел другого исхода, то должен был принимать иные решения. Возможно, более жесткие и реалистичные. Они должны были распрощаться со своими сказочными представлениями о войне, в которой они смогли бы выиграть, не запачкав руки. Почти весь Орден состоял из наивных идиотов. — Он посмотрел на нее сверху вниз, ухмыльнувшись. — Знаешь, как легко убить кого-то, кто может лишь оглушить тебя? Слишком просто. Так просто, что, кажется, я мог бы делать это даже во сне. Гермиона смотрела на него в неверии. Она видела, как его губы искажает злая ухмылка, а в глазах горит яростный огонь. — Кого… Кого ты так сильно ненавидишь? — спросила она. Потому что даже сейчас Гермиона не могла понять, какой силы должна быть ненависть, чтобы питать темную магию Малфоя. — Многих, очень многих людей, — ответил Малфой, презрительно пожав плечами. Потом на его губах заиграла улыбка. — Почти все из них уже мертвы. Он развернулся и вышел из комнаты, прежде чем Гермиона успела сказать еще что-нибудь. Спустя примерно месяц Монтегю стал снова появляться в поместье. Гермиона больше не пыталась следить за ним. Она решила, что он вряд ли был членом Ордена или участником Сопротивления. Если бы Монтегю хоть немного подозревали в предательстве, Волдеморт давно приказал бы Малфою избавиться от него. В один из дней, когда Гермиона возвращалась с прогулки, она обнаружила целую толпу домовых эльфов на веранде возле Северного крыла поместья. Они сервировали огромные столы и расставляли повсюду бесчисленное количество ваз с цветами. Один из эльфов при виде девушки тотчас же трансгрессировал, и мгновение спустя Топси появилась рядом с Гермионой. — Хозяйка проводит празднование в честь богини Остары, — сказала эльфийка. Гермиона недоуменно моргнула и огляделась по сторонам. Больше походило на то, что на веранде собираются отмечать чью-то свадьбу, а не день весеннего Равноденствия. — Понятно, — ответила она и продолжила свой путь вдоль стен поместья к другому входу в замок. Наблюдая за приготовлениями из окон второго этажа, Гермиона сделала вывод, что праздник весеннего Равноденствия был лишь удобным предлогом для Астории, чтобы закатить вечеринку. Ничто не напоминало о древнем празднике, кроме, разве что, видневшихся повсюду цветов. С наступлением вечера веранда стала выглядеть по-настоящему сказочно, освещенная волшебными гирляндами, спрятанными в букеты из тюльпанов и нарциссов. Гермиона предполагала, что Астория заказала где-то цветы, потому что в окрестностях поместья все еще было холодно, и, казалось, весна еще не успела вступить в свои права. Девушка наблюдала, как прибывали гости. Все до единого из них были Пожирателями Смерти. Они придерживались приличий и общались достаточно формально до тех пор, пока не стали разливать напитки. Когда все гости расселись, и ужин был в самом разгаре, Гермиона отступила от окна, из которого следила за верандой, и надела мантию. Почти бесшумно она прошла по безлюдным коридорам и выскользнула в сад. Даже сквозь стены изгороди девушка слышала голоса, доносившиеся с веранды. Она подумала, что сможет подслушать гостей, если найдет подходящее для этого место. Возможно, кто-то из них поделится какой-нибудь информацией об Ордене или Сопротивлении. Или о других суррогатных матерях. Статьи в Ежедневном Пророке были полны домыслов на эту тему, но Гермиона не была уверена, стоит ли им доверять. Она продолжала неслышно ступать по петляющим дорожкам лабиринта. Ей не давали указаний оставаться сегодня в доме. Пытаясь подслушать разговоры пьяных гостей, Гермиона испытывала странное облегчение. Она чувствовала себя… живой. Не беспомощным существом, которое проводило день за днем, складывая оригами и выполняя физические упражнения. Не безвольной куклой, покорно ждущей, когда в центре ее комнаты снова появится стол, на котором ее будут насиловать. Чтобы потом оставить в покое до следующего цикла. Теперь веранда находилась совсем рядом, по другую сторону изгороди лабиринта. Гермиона могла четко расслышать все, что говорили гости. — У нее почти не осталось пальцев, — жаловался голос. — Нельзя же быть такой непослушной сукой. От этого зрелища мурашки по телу бегут. Вначале у меня даже с трудом вставал, чтобы трахнуть ее. Но теперь, когда она залетела, у нее появились невероятно огромные сиськи. Неплохая компенсация отсутствию пальцев. Гермиона замерла. Они обсуждали других девушек. Возможно, Парвати или Анджелину. Они обе потеряли почти все пальцы. Некоторые девушки были беременны. — По крайней мере, у твоей есть оба глаза, — раздался другой голос. — Моя... просто ужас во плоти. Я трахаю ее сзади или надеваю что-нибудь ей на лицо, чтобы не видеть эту чертову дыру в голове. Повязка на глаза немного спасает ситуацию, но все же... Ханна Эббот. — Они не предназначены для того, чтобы на них смотреть, — вмешался резкий голос Астории. В ответ раздался пьяный пронзительный хохот. — Вы бы видели, как я натренировал свою, — вмешался другой голос. — Все, что мне нужно сделать, это щелкнуть пальцами, и она сразу наклоняется и раздвигает ноги. Ее дырка настолько огромная, что я предпочитаю иметь ее в задницу, если это не один из обязательных дней. Должно быть, она была шлюхой еще в Хогвартсе, но она определённо знает, как сосать член. Она отсасывает у меня под столом каждое утро, пока я завтракаю. Гермиона почувствовала себя так, словно кто-то ударил ее ножом. Ужас, который она испытывала, был физически болезненным. Раздалось много возгласов восхищения. — Тебе ведь досталась Грязнокровка, Малфой? Читал ту милую статейку в Пророке. — Так и есть, — холодно ответил он. — Надзирательница ненавидела ее еще в школе. Держу пари, на ней и живого места не осталось. — Нет, — резко ответил Малфой. — Темный Лорд хотел, чтобы она оставалась в целости и сохранности. — Счастливчик, — пробормотал кто-то. — Должно быть, забавно смотреть в ее маленькое всезнающее личико, когда ты ей вставляешь. Скажи, она плачет? Я всегда представлял ее плаксой. У меня было так много фантазий в школе, в которых я прижимаю ее к парте и трахаю, пока она рыдает. По коже Гермионы побежали мурашки, и она плотнее закуталась в плащ. — Я никогда не обращал внимания, — скучающим тоном ответил Малфой. — Я выполняю то, что мне прикажет Темный Лорд, и в ней нет абсолютно ничего, что удерживало бы мой интерес. Несколько голосов проворчали что-то о Малфое, но сплетни продолжились. Гермиона прислушалась внимательнее. За столом принялись обсуждать смерть Амбридж. Потом она услышала, как мужчины стали жаловаться друг другу на необходимость патрулировать Запретный лес и на кентавров, доставляющих им кучу проблем. Казалось, что никто из них ничего не знал о крестражах. Это одновременно расстроило и удивило Гермиону. Она продолжила слушать. Малфой должен был отправиться в Румынию. Это стало для Гермионы неожиданной новостью. Была запланирована казнь нескольких человек, и Волдеморт хотел сделать эти убийства показательными. Демонстрация силы на тот случай, если другие европейские страны восприняли покушение на Пия Толстоватого проявлением слабости. Поэтому было решено поручить казнь Верховному Правителю. Гермиона гадала, не это ли было причиной, по которой Волдеморт прекратил пытать Малфоя. Он должен был оставаться в хорошей форме, чтобы показать свой талант к убийству в Румынии. Мужчины начали обсуждать задание Малфоя. В их голосах Гермиона отчетливо слышала зависть. Она скривилась. Насколько отвратительными должны быть люди, чтобы завидовать кому-то, кто собирался отправиться на убийство. — Просто используешь на них убивающее? — спросил кто-то восхищенным тоном. — Не буду изменять привычкам, — протянул Малфой. Даже не видя его, Гермиона могла представить, как он закатил глаза, произнося эту фразу. Она не могла решить, что ужасало ее больше. То, как небрежно говорил об убийстве Малфой, или энтузиазм, с которым остальные Пожиратели воспринимали эти новости. Разговоры продолжались, но в них больше не было ничего интересного. Через некоторое время девушка услышала звук отодвигаемых стульев и шаги гостей, встающих из-за стола. До нее донесся голос Астории, которая говорила какую-то ерунду, касавшуюся цветов в оранжерее поместья. Гермиона развернулась и поспешила к другому входу в замок. Она не хотела нарваться на кого-нибудь из Пожирателей, решившего прогуляться по лабиринту из живой изгороди. Она была уже у самого входа, как вдруг откуда-то прозвучало: — Иммобилюс. Заклинание ударило ее в голову. Гермиона замерла на месте, наблюдая, как Грэхем Монтегю выходит из дверей поместья. — Кто бы мог подумать, что мне улыбнется такая удача, когда я отойду отлить? Монтегю подошел ближе. Казалось, он светился от счастья. — Из-за всех этих охранных чар, которыми Малфой окружил твое крыло поместья, я уже решил, что никогда не смогу до тебя добраться. Ну что, он уже успел тебя обрюхатить? Монтегю наслал на Гермиону чары, выявляющие беременность. Когда они показали отрицательный результат, он ухмыльнулся. — Никогда бы не подумал, что предложение Астории закатить вечеринку наконец сработает, — сказал он, посмеиваясь. Мужчина рассматривал ее лицо. Он весь светился от самодовольства, точно так же, как во время празднования в новогоднюю ночь. Монтегю расстегнул мантию Гермионы и стянул с ее плеч. — Блять. А вот этого у тебя в прошлый раз точно не было. Грудь Гермионы все еще была на несколько размеров больше из-за зелья плодородия. Монтегю сжал рукой ее левую грудь и приблизился настолько, что их тела теперь соприкасались. Он зарылся лицом в волосы Гермионы. От него исходил сильный запах вина. Он явно был пьян. — Знаешь, ты ведь должна была достаться мне, — сказал он, немного отступив назад и снова окидывая девушку взглядом. — Это я был тем, кто поймал тебя тогда, в Сассексе. Когда я увидел тебя, стоящую на фоне горящих в небе дементоров… Я захотел трахнуть тебя прямо там, на этом поле. Его хватка на груди Гермионы усилилась. Пальцы болезненно впивались в кожу. Если бы она могла пошевелиться, то уже задыхалась бы от боли. — Вот так я и получил свою Метку: поймав тебя. Моя исключительная служба Темному Лорду. Когда я увидел тебя в Сассексе, то сразу узнал. Помнишь, там, в пещере, я обещал, что ты будешь принадлежать мне. Я был тем, кто напомнил о тебе Темному Лорду, когда заговорили о суррогатных матерях. Он пообещал тебя мне. Но потом передумал и отдал Малфою. Монтегю зашипел и снова сильно сжал грудь Гермионы. — Гребаный Малфой всегда получает все, что хочет. Но я задолжал тебе слишком много страданий за то, что ты проткнула меня теми отравленными ножами. Я никому не позволю забрать мое вознаграждение. Я так долго представлял себе это. Даже купил Омут Памяти, в котором мог бесконечно смотреть, как ты встаешь на колени и расстегиваешь мои брюки. Гермиона задрожала бы от ужаса, если могла бы пошевелить хоть одним мускулом. Она не понимала, о чем говорил Монтегю, но по его тону было ясно, что он одержим желанием отомстить. Он улыбнулся Гермионе и прислонил кончик палочки к ее голове. — Мы ведь не хотим, чтобы Малфой пришел и испортил все веселье, верно? Конфундус. Сквозь затуманенное сознание Гермиона почувствовала, как прекратилось действие парализующего заклинания, и она рухнула в ожидающие руки Монтегю. Иммобилюс — парализующее заклинание. Конфундус — заклятие, повергающее противника в ступор, дезориентирующее.