Скованные/Manacled

На следующее утро Гермиона еле заставила себя встать с кровати и отправиться в душ, расположенный в одной из комнат дальше по коридору. Горячая вода в ванной стала для нее теперь единственным источником физического комфорта. Она долго стояла под струями душа, закрыв глаза. Через какое-то время девушка опустилась на пол, обняв колени, и крепко зажмурилась. Стараясь не думать о произошедшем прошлой ночью. Она сосредоточилась на воде, стекавшей по ее коже. Одним из самых недооцененных преимуществ магии в поместье был нескончаемый доступ к горячей воде. Сколько бы ты ни использовал ее, она никогда не заканчивалась, сохраняя нужную температуру. Даже если Гермиона просидела бы под душем целый день, вода продолжила бы идти, такая же горячая, какой изначально была. Когда девушка наконец заставила себя закрутить краны и подняться с пола, она встала посреди объятой паром ванной комнаты. Никогда еще Гермиона не чувствовала себя настолько опустошенной. Само ее существование казалось слишком тяжелой ношей. Девушка что угодно отдала бы за книгу. Она так устала от газет и фальшивых новостей. Возможно, ей стоило пойти прогуляться. Гермиона не выходила на улицу со дня Весеннего Равноденствия. Она сомневалась, что когда-нибудь сможет снова приблизиться к лабиринту из живой изгороди, но чувствовала, что могла бы пройтись по одной из аллей. Рассмотреть набухшие на деревьях почки. Или посчитать количество растущих возле поместья нарциссов. Просто заняться хоть чем-нибудь. Она вышла из ванной, обернутая в полотенце, и направилась по холодному коридору обратно в свою комнату. Затем подошла к гардеробу и достала из него чистую одежду. Разложив вещи на кровати, она скинула с себя полотенце и посмотрела на свое тело. Оставшиеся после нападения Монтегю раны полностью прошли. Но внутренняя сторона ее правой груди все еще оставалась чувствительной, напоминая о нанесённых увечьях. Гермиона в задумчивости провела пальцами по следу от укуса. Царапина на груди была настолько глубокой, что, возможно, для ее лечения требовались более продвинутые целительские чары. Кожа под пальцами ощущалась излишне натянутой. Видимо, рана на груди была достаточно глубокой, чтобы задевать не только кожный покров. Обычные заживляющие заклинания были направлены на восстановление целостности эпидермиса и мышечных волокон. Возможно, существовали специальные чары, которые использовались для лечения травм молочных желез, но Гермиона не могла их вспомнить. Она закрыла глаза и сосредоточилась, стараясь воскресить в памяти момент, когда могла изучать такие заклинания. Девушка помнила толстый справочник с целительскими чарами. В течение нескольких лет Гермиона постоянно носила его с собой. Использовала на нем уменьшающее заклинание, чтобы он мог умещаться в любой карман. Страницы справочника были испачканы пятнами крови и следами от пролитых зелий, которые она не всегда успевала вовремя очистить. Гермиона загибала уголки листов с наиболее важной информацией. Оставляла заметки на полях. Этот справочник был первой вещью, которую она купила после смерти Дамблдора. Гермиона помнила, как сова доставила его прямо в Большой зал Хогвартса. Все остальные говорили о возобновлении собраний Отряда Дамблдора. Запасались книгами с описанием защитной боевой магии. Но Гермиона обратилась к целительству. С этого и начался раскол в их дружбе. С тех пор пропасть между ней и остальными участниками Сопротивления только росла. Пока ее однокурсники отрабатывали защитные и оглушающие заклинания, Гермиона обучалась лечебной магии под руководством мадам Помфри. Большую часть своих дней она проводила с целительницей, запоминая любые заклинания и диагностические чары, которым могла обучить ее наставница. Девушка училась отличать признаки и симптомы различных повреждений. Целительские чары требовали безукоризненного владения магией. Было важно уметь абстрагироваться от любых отвлекающих факторов и контролировать накладываемые заклинания с невероятной точностью. Также необходимо было определять нужное заклинание, постоянно отрабатывать произношение и движение палочкой, а затем правильно применять его. Магические целители не использовали хирургические скальпели, но аккуратность и скрупулезность, с которой они должны были накладывать чары, делала их работу похожей на практику маггловских врачей. Гермиона заучивала наизусть анатомические диаграммы. Бесконечно повторяла показатели и их значения в диагностике, из которых потом складывался диагноз пациента. По вечерам она покидала больничное крыло и отправлялась в подземелья, чтобы изучать зельеварение под руководством Снейпа. Когда Гермиона заканчивала практиковаться в изготовлении зелий, она шла в библиотеку, чтобы занять там самый уединенный уголок и приняться за поиск заклинаний, которые могли бы пригодиться Гарри. Она продолжала читать, пока ее, в конце концов, не одолевал сон. Вот так, незаметно, она продолжала отдаляться от друзей. После смерти Дамблдора они все были полны праведного гнева, но при этом не теряли оптимизма. Казалось, в них горел огонь веры в правильность выбранного пути. Но Гермиона не могла найти в себе и искорки этого пламени даже на истоках войны. Чем больше она узнавала, тем слабее становилась ее уверенность, что Сопротивление сможет победить. Но никто, кроме нее, казалось, не понимал, насколько тяжело спасать чьи-то жизни. Ее друзей задевало то, что девушка не разделяла всеобщего энтузиазма. Как подруга Гарри, разве не должна была Гермиона больше всех верить в него? Она что, считала себя умнее их всех? Через какое-то время у Гермионы перестал получаться патронус. Возможно, если бы она больше занималась отработкой защитных заклинаний, то не чувствовала бы себя так подавленно. Все остальные члены Сопротивления не относились к войне легкомысленно, но все же их точка зрения казалась Гермионе чересчур односторонней. Свет против тьмы, добро против зла. Свет всегда выигрывал. Ей постоянно напоминали, что об этом написано в книгах по истории. Да, в борьбе со злом кто-то обязательно жертвовал жизнью, но все это делалось для общего блага. Это были героические смерти. Люди не боялись умереть ради таких вещей. В какой-то момент Гермиона просто прекратила попытки обсуждать эти темы. Никого не волновал тот факт, что книги по истории всегда писались победителями. Не имело значение, что в маггловском мире люди, участвовавшие в сражениях, часто становились не более чем пушечным мясом. Что многие войны в конечном счёте ни к чему не приводили, кроме бесконечных списков погибших и огромного количества свежих могил. Возможно, им всем было необходимо сохранять оптимизм. Но Гермиона не могла разделять это мнение. Ей нужно было готовиться к войне. Поэтому она бросилась с головой в изучение целительских заклинаний, зелий и бесконечных свитков по магии. Так продолжалось до того момента, как пало Министерство и война официально началась. Гермиону в срочном порядке отправили на обучение во Францию. Потом была Албания, когда оставаться во Франции вдруг стало слишком опасно. Затем ее отправили в Данию. Потом — вроде бы в Австрию? Хотя нет. Было ли еще что-то до обучения в Австрии? Казалось, в воспоминаниях отсутствовал какой-то фрагмент. Гермиона постаралась вспомнить. Она была где-то еще, но вот где? И почему забыла об этом? Девушка сосредоточилась на расплывчатых воспоминаниях тех дней, но они не хотели проясняться. Она помнила тусклый свет настольной лампы, запах пыли и древних страниц и тонкую цепочку медальона, которую держала в руках. Это было все, что ей удалось вспомнить. Гермиона старалась сильнее сосредоточиться на фрагментах воспоминаний, но они продолжали ускользать от нее. Так же, как и ее медицинские навыки лечения травм груди. Гермиона тихо вздохнула. Девушку нервировало то, какими обрывочными оставались ее воспоминания. Порой ей казалось, что она вовсе не знала, какой была во время войны. Гермиона помнила, что была целительницей и хозяйкой зелий. Вот и все, что девушка знала о себе. Но в какой-то момент она изменилась, и Гермиона не имела понятия, как и когда это произошло. Когда она стала той, кого Волдеморт считал опасной? Волшебницей, сровнявшей с землей половину магической тюрьмы. Когда она превратилась в ту, кто могла сжечь стаю дементоров и ранить ядовитыми кинжалами Грэхема Монтегю? Гермиона не представляла, как она сумела так измениться. Девушка едва была в состоянии поверить, что действительно совершала все эти поступки. Каким-то образом эта ее неправильная «опасная» версия оказалась заточенной в подземельях Хогвартса. Если бы не обрывки фраз Малфоя, Волдеморта и Монтегю, она бы никогда не поверила, что была способна на такое. Но мелкие шрамы на теле, происхождение которых было ей неизвестно, только подтверждали их слова. Гермиона опустила взгляд на левое запястье. Потом провела кончиками пальцев по россыпи бледных шрамов, покрывавших середину ее грудной клетки и ключицы, и по длинному тонкому шраму, расчерчивавшему кожу между седьмым и восьмым ребрами. Целительница Страуд считала, что провалы в ее памяти не были результатом диссоциативной фуги или множественного расстройства личности, хотя девушке казалось, что это вполне могло стать причиной блокировки памяти. Потому что та Гермиона, которую она помнила, никогда бы собственноручно не уничтожила половину тюрьмы, убив в процессе бесчисленное количество людей, только чтобы пробраться в здание. Она не сделала бы этого даже ради Джинни. Гермиона не смогла бы отнестись так к человеческим жизням ради спасения подруги. Она не представляла, как поджечь дементоров. Никогда она не носила с собой отравленных кинжалов и тем более не имела понятия, как с ними обращаться. В том, какие воспоминания были для нее утеряны, существовала какая-то логика. Но Гермиона никак не могла понять связи между ними. Она надела мантию, спустилась на первый этаж и замерла в нерешительности у дверей веранды. В воздухе витали сладковатые запахи весны. За несколько прошедших недель клумбы с нарциссами и ирисами успели распуститься. Слышалось пение птиц. Казалось, весь окружающий мир успел преобразиться за то время, что Гермиона провела в своей темной комнате. Природа сбросила оковы зимы, перестав отражать холод и серость жизни Гермионы. Мир отвернулся от нее. Все вокруг дышало и кипело жизнью, пока она оставалась в своей одинокой клетке. Гермиона развернулась и вернулась в дом. Она не хотела видеть, как расцветает природа. Не хотела наблюдать, как зарождается жизнь. Ни вокруг нее. Ни внутри нее. Топси появилась в ее комнате перед обедом. — Ты должна подготовиться к визиту хозяина прямо сейчас, — пропищала она. Малфой обычно приходил гораздо позже. Гермиона не могла представить, что могло вызвать такие изменения в его распорядке. Сталкиваясь с чем-то, выбивавшимся из привычной рутины, она начинала чувствовать себя еще хуже. Гермиона похолодела от ужаса. Она приняла ванну. Ее руки дрожали, пока девушка вытиралась полотенцем. Она вспомнила про зелья, которые оставила для нее целительница Страуд. Прошлой ночью Гермиона так волновалась, что совсем забыла о них. Одевшись, она подошла к комоду в ванной и достала из ящика один из флаконов. Это явно было не успокаивающее зелье — запах и консистенция были незнакомы Гермионе. Она принюхалась. У зелья был резковатый запах. Гермиона учуяла перечные и цитрусовые ноты. Она капнула зелье на кончик пальца и попробовала его. Оно было теплым и сладким на вкус. Она подождала минуту. Казалось, тревога немного отступила. Гермиона выпила зелье. Оно обдало жаром ее горло и разлилось теплом по всему телу. Вдруг ее кожа покрылась мурашками, словно став более чувствительной. Замерев, Гермиона задохнулась от ужаса. Она бросилась к зеркалу и уставилась на свое отражение. Ее щеки пылали румянцем, а зрачки увеличились. Она прижала руки к губам и, спотыкаясь, отошла от зеркала. Страуд подложила ей зелье похоти. Гермионе хотелось разрыдаться, пока она пыталась взять себя в руки и избавиться от ощущений, которые вызывало в ней выпитое снадобье. Это не могло происходить с ней. Это было слишком жестоко. Руки девушки тряслись, пока она пыталась придумать какой-то выход из ситуации. Ей нужно было найти что-то, что нейтрализовало бы действие зелья. Гермиона схватила чашку, стоявшую на полке позади раковины, и принялась пить воду, чтобы вывести зелье из крови. Но это не помогло. Казалось, жар, объявший все ее тело, теперь сосредоточился внизу живота. Гермиона вернулась в свою комнату. Она не могла понять, почему Страуд так с ней поступила. Одно дело, если бы целительница пыталась как-то отомстить Малфою за то, что он препятствовал ее программе, совсем другое — обманом опоить ее зельем похоти. Это было слишком жестоко. На трясущихся ногах Гермиона подошла к кровати, забралась на нее и легла, закрыв глаза. Возможно, если она не будет двигаться и сохранит сосредоточенность, эффект зелья сойдет на нет. Щелчок дверного замка заставил ее вздрогнуть. Гермиона открыла глаза и посмотрела на Малфоя. Он расстегнул мантию и скинул ее с плеч. Сегодня он выглядел ещё более отстраненным и напряженным. Подойдя ближе, Малфой кинул мантию на край кровати и посмотрел на нее сверху вниз. — Хочешь порцию успокаивающего зелья? — спросил он. Гермиона предположила, что успокоительное действительно может помочь и справится с тем огнем, который разливался по всему ее телу и никак не хотел отступать. Она резко кивнула в ответ и села на кровати. Когда девушка протянула руку, чтобы забрать у Малфоя флакон с зельем, их пальцы соприкоснулись, и Гермиона едва удержалась от судорожного вздоха. Она откупорила колбу и выпила ее содержимое, наблюдая, как Малфой делал то же самое со своим зельем. Успокоительное сделало все только хуже. Вместо того, чтобы сгладить эффекты предыдущего зелья, оно позволило телу Гермионы расслабиться и полностью отдаться ощущениям. Она уронила пустой флакон на кровать, пока пыталась вернуть его Малфою. Гермиона прижала руки ко рту и заплакала. Малфой молча смотрел на нее несколько мгновений. — В чем дело? — потребовал он ответа. — Целительница Страуд прислала мне несколько зелий, которые, по ее словам, могли бы облегчить процесс, — ответила она, вытерев слезы и опуская глаза, уставившись на покрывавшие одеяло узоры. — Вчера я забыла о них. Но сегодня я приняла одно, как раз перед твоим приходом. Я думала, оно будет иметь успокаивающий эффект. Так мне показалось, когда я попробовала каплю. Я ведь не могу сделать подробный анализ только по одному глотку. Так что я приняла его, но оказалось, оно… — она почувствовала, что задыхается, — оказалось, что это был афродизиак. Повисла оглушительная тишина. — Ты идиотка, — наконец выплюнул Малфой. — Ты что, просто выпиваешь любое зелье, не задавая вопросов? Гермиона поморщилась. — В последний раз, когда я попросила тебя рассказать мне состав зелья, ты просто влил мне его в рот. Как я должна была догадаться, что в этот раз ты не сделаешь то же самое? Малфой ничего не ответил. Казалось, напряжение и ярость, исходившие от него, можно было потрогать руками. Даже воздух вокруг Малфоя, казалось, был пропитан его гневом, пока он стоял и свирепо рассматривал Гермиону. — Какая же ты идиотка, — в конце концов сказал он снова. Гермионе хотелось свернуться калачиком и забыть о ситуации, в которой она находилась. Жар внизу ее живота, похоже, вовсе не собирался утихать. Все тело Гермионы становилось чувствительным и было горячее, чем обычно. Она ощущала пустоту внутри себя. Ей хотелось, чтобы к ней прикоснулись. Никто не прикасался к ней безумно долго… Нет. Нет. Нет. Гермиона сделала дрожащий вдох. — Ты не можешь вернуться чуть позже? Уверена, действие зелья не продлится больше нескольких часов. — Нет. Мне срочно нужно отправляться во Францию. Поэтому я и пришел сегодня рано. Меня не будет в поместье до завтрашнего вечера, — ответил Малфой. Гермиона тихо всхлипнула. — Хорошо, — наконец сдавленно сказала она и заставила себя снова лечь. — Тогда просто… просто сделай это. Гермиона крепко зажмурилась и постаралась сосредоточиться на счете и вычитании от тысячи в обратном порядке. Она увеличивала вычитаемое число в два раза с каждой новой цифрой. Минус один. Девятьсот девяносто девять. Минус два. Девятьсот девяносто семь. Минус четыре. Девятьсот девяносто три. Минус восемь. Девятьсот восемьдесят пять. Она почувствовала, как Малфой развел края ее мантии в стороны, и задрожала. Минус шестнадцать. Девятьсот семьдесят девять. Минус тридцать два. Ощущение пальцев Малфоя на ее животе резко сбило ее со счета. Гермиона не сдержала тихого стона. Она резко открыла глаза. Малфой смотрел на нее раскрытыми от ужаса глазами. Девушка пристально посмотрела на него. Она никогда прежде не воспринимала Малфоя как сексуальный объект. Несмотря на то, что он уже пять месяцев брал ее на столе, Гермиона никогда не думала о нем с этой точки зрения. Он был холодным и опасным. Красивым, но только с эстетической точки зрения, словно статуя из мрамора. Она не размышляла о нем как о мужчине, будоражащем ее кровь. Или мужчине, с которым она хотела бы иметь хоть какой-то физический контакт. Она никогда не хотела, чтобы он прикасался к ней. Теперь ей хотелось почувствовать его губы на своих. Ощутить тепло его ладоней на коже. Почувствовать тяжесть его тела, которую Гермиона еще вчера избегала. Теперь она хотела испытать все. Ощутить, как он прижимает ее своим телом. Скользит внутри неё. Жар в животе становился нестерпимым. До этого момента она никогда не хотела ощутить что-то внутри себя, но теперь была готова кричать, если Малфой не прикоснется к ней. Гермиона не могла представить, что вторая ночь на кровати окажется хуже, чем первая. Но происходящее сейчас было в тысячи раз хуже. Она заставила себя закрыть глаза, чтобы прекратить изучать лицо Малфоя. Перестать подмечать все детали его внешности, до которых ей раньше не было дела. Его волосы и острые скулы, глубину его взгляда, тонкие губы и ровные белые зубы. Линию подбородка и бледную кожу шеи, исчезавшую за черной тканью рубашки. — Просто продолжай, — сказала Гермиона и едва не зарыдала от усилия, которое потребовалось, чтобы не начать двигаться самой. Спустя мгновение она почувствовала, как он толкнулся и скользнул в нее, и сразу же подалась бедрами навстречу, принимая его глубже. Гермиона закрыла лицо руками, стараясь абстрагироваться от происходящего и пытаясь сдерживать стоны, чувствуя, как внутри неё все рушится. Она дрожала. Гермиона могла думать лишь о том, что хочет, чтобы он не останавливался. Продолжал двигаться. Быстрее и жестче. Всхлипы продолжали формироваться в ее горле, и она не могла их подавлять. Все ее мышцы, казалось, застыли в напряжении, пока девушка продолжала пытаться сдержать свое тело. Узел внизу живота затягивался все туже и туже. Гермиона закусила губу. Она не собиралась сдаваться. Ей просто нужно было подождать. Скоро он кончит, и все завершится. А она просто даст эффекту зелья сойти на нет. Его толчки стали более резкими и жесткими, как и всегда, когда он был уже близок к завершению. Малфой немного ускорил темп, и Гермиона прикусила язык, пытаясь не двигаться в такт. И потом… Она разразилась отчаянным криком, отпуская своё напряжение. Все ее тело задрожало и сжалось вокруг него. Гермиона чувствовала, как она сжимала его, пока Малфой продолжал двигаться. Наконец его тело напряглось и из горла вырвался мучительный стон. Через мгновение он резко отстранился, и она едва успела открыть глаза, как Малфой схватил свою мантию с края кровати и трансгрессировал прямо из ее комнаты. Она успела увидеть его лицо. Оно было серым. Будто Малфой собирался упасть в обморок. Гермиона лежала на кровати и плакала, пока ее сознание немного прояснялось. Реальность наваливалась на нее, горькая, как вкус принятого зелья. Это был первый в ее жизни оргазм. По крайней мере, первый, о котором она помнила. Гермиона не знала, была ли она девственницей до того, как ее отправили к Малфою. Если и не была, то это воспоминание было утеряно для нее так же, как и многие другие. Хотя казалось слишком странным, что ее разум мог прятать такую деталь. Так что, скорее всего, у нее не было секса во время войны. Все казалось новым. Ничто не указывало на то, что подобные вещи были знакомы ее телу. Зелье похоти изменило ее восприятие. Она боялась, что навсегда. Пробудило в ней инстинкты, которые до этого оставались спящими. Гермиона пролежала на постели, не шевелясь, десять минут. Когда, наконец, нужное время истекло, девушка поднялась с кровати и прошла в ванную. Достав все лежавшие в ящике флаконы с зельями, она откупорила их и вылила в раковину. Когда Гермиона подняла взгляд, то увидела в зеркале отражение висевшего на стене портрета. За ней всегда следили. Безмолвно следовали по пятам. Гермиона горько улыбнулась изображенной на картине волшебнице и опустилась на пол. Молодая ведьма с портрета пристально смотрела на нее, не отводя взгляд. Гермиона чувствовала холод, как при наступлении приступа паники. Сжавшись, она притянула колени к груди, стараясь дышать. Она точно сойдет с ума. Потеряет рассудок. Она больше не могла так жить. Гермиона даже не понимала, ради чего продолжает держаться. Почему она просто не сошла с ума, еще когда была заперта в подземельях Хогвартса. Поместье Малфоев было намного хуже тюрьмы. Гермиона прижала ладони к лицу. Она чувствовала остатки его спермы и своей смазки на внутренней стороне бедер. Она заснула прямо на полу в ванной.