Скованные/Manacled

Когда Гермиона открыла глаза, был уже поздний вечер. Повернув голову, она увидела Малфоя, стоящего возле портрета на стене и тихо разговаривающего с ним. Ведьма на картине сразу же заметила движение и кивнула ему, указав на Гермиону. Он замолчал и, медленно развернувшись, уставился на нее. Он выглядел уставшим и совершенно не обеспокоенным предстоящим отцовством. Гермиона чувствовала, что ее сейчас стошнит. Она зажмурилась, обхватив себя руками, и попыталась не расплакаться снова. Девушка слышала стук ботинок Малфоя, когда он пересек комнату и подошел к ее кровати. Наступило долгое молчание, и она почувствовала на себе его пристальный взгляд. Опустив подбородок на плечо, она мысленно желала ему поскорее убраться отсюда. — Тебе не разрешается причинять себе вред или делать что угодно, что может привести к аборту или выкидышу. Это было не утверждение, а приказ. Гермиона почувствовала, как жар окутал ее запястья. — Я уверен, ты попытаешься обойти этот приказ, объясняя своё поведение в голове как защиту, но это не так. Тебе не разрешается делать ничего, что помешает твоей беременности. Она почувствовала, как в уголках ее глаз появились слезы, и тихо всхлипнула. — Топси теперь будет постоянно следить за тобой, чтобы ты не споткнулась на лестнице или не рискнула попробовать тисовых ягод. Она и раньше ухаживала за беременными ведьмами, поэтому прекрасно знает, что можно, а что нельзя употреблять в пищу. И у нее есть мое разрешение немедленно остановить тебя, если ты попытаешься что-нибудь предпринять. Гермиона ничего не ответила. Малфой продолжал стоять у ее кровати несколько минут, а потом тихо вздохнул. Она услышала его удаляющиеся шаги и щелчок двери. Девушка оставалась в постели, свернувшись калачиком и обхватив руками живот. — Мне очень жаль. Прости меня. Я очень сожалею, — шептала она снова и снова. — Я сделаю все, чтобы избавить тебя от этого мира. Малфой появился через четыре дня. — Ты не можешь лежать неподвижно все девять месяцев, — сказал он. — Тебе нужно поесть. И ты должна выходить на улицу. Гермиона проигнорировала его и понадеялась, что он уйдет. Если только Малфой не планировал силой поднять ее с кровати. Она не собиралась двигаться. Наступило долгое молчание. Девушка чувствовала на себе его пронзительный взгляд. — У меня есть кое-что для тебя, — наконец сказал он. Она почувствовала, как что-то тяжелое упало на покрывало, и приоткрыла один глаз. Рядом с ней лежала увесистая книга. «Руководство по эффективному ведению магической беременности и родам». Гермиона снова закрыла глаза. — Я не могу прикасаться к вашим книгам, — сказала она, ее губы скривились, а голос слегка дрожал. — Астория наложила на все книги защиту от грязнокровок. — Она не из библиотеки поместья, — тон Малфоя был слегка удивленным. — Книга не обожжет тебя. Последовала пауза. — Я ожидаю, что завтра ты встанешь с постели. Когда он ушел, Гермиона снова открыла глаза и неуверенно потянулась к книге, слегка коснувшись пальцем обложки. Когда она дотронулась до нее и положила сверху руку, жжения не было. Девушка взяла ее и притянула ближе, прижала к груди и крепко обняла. На следующий день Гермиона заставила себя встать с кровати и подойти к окну. Книга была совершенно новой. Кожаный переплёт слегка скрипел, когда она раскрыла обложку, ее страницы слабо пахли машинным маслом и чернилами. Книга была толщиной в три дюйма и напечатана на писчей бумаге. Гермиона начала с оглавления и продолжала читать несколько часов подряд. Это был медицинский учебник, не обычное руководство по беременности для ведьмы. Со стороны Малфоя было очень милым понять, что она предпочла бы именно такую книгу. Девушка углубилась в главу об эндокринной регуляции, влияющей на инвазию трофобласта, когда Малфой снова вошел в ее комнату. Она схватилась за края книги, а он смотрел на нее с задумчивым выражением лица. — Когда ты в последний раз выходила на улицу? — наконец спросил Малфой. Гермиона заколебалась и сглотнула. — В тот день, когда ты уехал во Францию. Я выходила на веранду. Его глаза сузились. — И как долго это длилось? Гермиона слегка выпятила челюсть и покраснела. — Меньше минуты. На его лице промелькнуло раздражение. — А до этого? Гермиона замолчала и опустила глаза. — Ты ведь не выходила на улицу с самого Равноденствия? Девушка, не мигая, смотрела на страницу перед собой, пока слова не стали расплываться. Малфой вздохнул. — Поднимайся, — приказал он. Она встала, крепко прижимая книгу к груди. Он снова вздохнул. — Ты не можешь взять книгу с собой, она весит почти пять фунтов. Я не позволю тебе таскать ее по поместью. Оставь учебник здесь. Гермиона только крепче сжала книгу. Он поднял правую руку и схватился за виски, как будто у него болела голова. — Никто не украдет и не заберет книгу, если ты оставишь ее здесь. Если все же что-то произойдёт, я куплю тебе еще одну. Оставь ее. — Последние слова были приказом. Гермиона неохотно положила книгу на кровать и пошла за своими ботинками. Пока она собиралась, Малфой смотрел в окно, изучая горизонт. Затем он резко повернулся и бросил на нее быстрый взгляд, прежде чем направиться к двери. Гермиона медленно последовала за ним. Он остановился в дверях веранды и посмотрел на нее. — Мы не будем подходить близко к лабиринту из живой изгороди. Он повел ее через розарий, а затем по одной из аллей, на которой зацветали фруктовые деревья. Весной в поместье было прекрасно. Гермиона не могла отрицать этого, но красота казалась ей горькой и ядовитой, когда она начинала думать об этом. Ни она, ни Малфой не проронили ни слова, пока он не проводил ее обратно в комнату. Когда он уходил, ей удалось заговорить. — Малфой, — ее голос дрогнул, когда она произнесла его имя. Он остановился и повернулся к ней. Выражение его лица было скрыто, а взгляд настороженным. — Малфой, — повторила она. Ее подбородок задрожал, и Гермиона вцепилась в одеяло на кровати. — Я никогда ничего у тебя не попрошу... Его рот дернулся, а взгляд стал жестким. Она почувствовала, как что-то внутри нее ломается от отчаяния, но заставила себя продолжать: — Ты можешь делать со мной все что захочешь. Я никогда не буду просить у тебя пощады. Но... пожалуйста, пожалуйста, не трогай ребенка. Даже если у тебя уже есть другой наследник, он все равно наполовину твой. Не надо... не... не причиняй... Она начала заикаться, изо всех сил пытаясь дышать и не заплакать. Ее затрясло. — Не позволяй Астории причинить ему боль... — сказала Гермиона прерывающимся голосом. — Пожалуйста... пожалуйста... Ее голос оборвался, когда она начала задыхаться. Девушка вцепилась в кровать, пытаясь отдышаться. Малфой пересек комнату и взял ее за плечи. — Никто не причинит вреда твоему ребенку, — сказал он, глядя ей в глаза. Она отстранилась от него, освободив одно плечо. — Не... не давай мне обещаний, которых ты не имеешь в виду и не можешь выполнить. Выражение его лица дрогнуло, и он снова дотронулся до ее плеча, проведя ладонями по ее рукам. — Даю тебе слово. Никто не причинит вреда твоему ребенку. Астория никогда не прикоснется к нему. Гермиона прикусила губу, глядя на него снизу вверх, и изо всех сил старалась выровнять дыхание. Ее легкие продолжали неконтролируемо сжиматься. Все ее тело сотрясалось, когда она делала резкие, прерывистые вдохи. — Никто не причинит ему вреда. А теперь успокойся, — твердо сказал он. — Тебе нужно дышать медленно. Гермиона на мгновение прильнула к его рукам, положила голову ему на грудь и попыталась сделать медленный вдох, но тут же замерла и оторвалась от него, пятясь к стене. — Хватит... развлекаться со мной, — сказала она дрожащим голосом. — Мне не нужны твои обещания или внимание, чтобы «поддерживать» мое окружение, — девушка тихо всхлипнула себе под нос. — В конце концов, ты ясно дал мне понять, какой жалкой я бываю, когда принимаю твою обязательную заботу за что-то другое... Она обхватила себя руками и сползла на пол, дрожа и закрывая рот, пока все ее тело сотрясалось. — Ты... тебе не нужно больше беспокоиться... я сама о себе позабочусь. Тебе не нужно сопровождать меня повсюду и приходить. Малфой неподвижно смотрел на нее несколько минут, пока она прижимала руки ко рту и пыталась успокоить дыхание. Его рука слегка дернулась вперед, прежде чем он сжал ее в кулак, резко кивнул и ушел. Она не видела его больше трёх недель. Присутствие Топси теперь стало постоянным. Когда Гермиона садилась в постели, та немедленно материализовывалась и спрашивала, не нужно ли ей чего-нибудь. За прошедшие три недели у девушки обострилась утренняя тошнота. Она начиналась рано утром, с каждым днём становясь все сильнее. Гермиона с трудом переносила запах многих продуктов, не говоря уже о том, чтобы попробовать их на вкус или съесть. К счастью, запахи на улице ее не беспокоили. Когда она не перечитывала своё руководство по беременности, то совершала долгие прогулки по поместью. Она заставляла себя проходить вдоль изгороди, снова и снова напоминая себе, что Монтегю мертв. У нее появились головные боли. Это была скрежещущая боль, которая начиналась с давления в задней части черепа, но, казалось, распространялась все дальше с каждым днем. Когда она не гуляла и не читала, то сворачивалась калачиком в своей постели и спала. По мере того, как ее беременность продолжалась, голова уже стала болеть так сильно, что девушка начала неосознанно сжимать челюсти, пытаясь справиться с постоянной болью. Дневной свет усиливал ее мигрень. Яркие солнечные дни не давали ей спать, теперь она старалась сдерживать рвоту от сочетания утренней тошноты и боли. Через несколько дней боль стала такой сильной, что Гермиона не смогла читать. Топси повесила темные тяжелые шторы, которые не пропускали почти никакого света в комнату. Гермиона ела все меньше. Когда она перестала есть и вставать с постели в течение двух дней, Малфой наконец появился. Она услышала, как он вошел, но не убрала руку от глаз, чтобы посмотреть на него. — Тебе нужно питаться, — сказал он. — Неужели? — сказала девушка слабым, но саркастическим тоном. — Я и понятия не имела. В медицинском учебнике никогда не упоминалось, что питание необходимо во время беременности. Она услышала, как он вздохнул. — Это волшебная беременность, — с горечью сказала Гермиона. — Даже маггловские женщины страдают от утренней тошноты, это просто немного тяжелее проходит у волшебниц, особенно грязнокровок. Последовала пауза, и она услышала, как он пошевелился. — Есть что-нибудь, что ты хочешь съесть? Что ты, думаешь, смогла бы поесть? — Хот-дог из дешёвой забегаловки, — сказала она шутливо, — или, возможно, пачку чипсов. Наступило долгое молчание. — Ты серьезно? — сказал он с сомнением в голосе. Она слабо усмехнулась, и от этого голова ее забилась так болезненно, как будто кто-то вогнал металлический стержень в основание ее черепа. Гермиона тихо всхлипнула. Бесконечная растущая боль была похожа на то, как будто ее мозг медленно давили и превращали в пыль. — Даже если бы я могла придумать что-нибудь съедобное, сомневаюсь, что смогла бы надолго задержать еду в своём организме, — ответила она напряженным голосом. Девушка почти слышала, как он пытается придумать, что еще сказать. Она перевернулась на другой бок и обхватила голову руками. — Ведьмы рожают детей уже тысячи лет. Статистическая вероятность показывает, что я вряд ли умру от этого, — сказала она ему. Последовала пауза. — Моя мать чуть не умерла в процессе, — сказал он. Его голос звучал глухо. Гермиона больше ничего не сказала. Малфой не ушел. Он все еще стоял у ее кровати, когда она в конце концов заснула от мучительной усталости. Через несколько дней прибыла целительница Страуд. Малфой маячил позади нее зловещей тенью. Когда Страуд наколдовала смотровой стол в центре комнаты, он усмехнулся ей. — Пройди еще пару метров до ее кровати и наложи на нее свои диагностические чары, — сказал он холодным голосом. Страуд слегка фыркнула себе под нос и подошла к Гермионе, свернувшейся калачиком. Целительница едва смотрела на девушку, пока проводила сложную диагностику ее живота. Появился крошечный шар бледного, почти ослепительно яркого желтого света, пульсирующего так быстро, что это было похоже на трепетание. Он выглядел почти как золотой снитч, но был миниатюрным, чуть больше горошины. Гермиона замерла и уставилась на него. Ее затошнило от количества света и резкой боли в голове, но она не могла оторвать глаз. Он освещал почти всю комнату. — Это магическая голограмма вашего наследника, — сообщила Страуд Малфою. Глаза Гермионы метнулись к Малфою. Он выглядел так, словно кто-то ударил его бладжером по голове. Его лицо было пепельно-серым, и он выглядел почти ошеломленным. — Трепетание — это биение сердца. Размер соответствует росту плода. И яркость указывает на магические способности, которые являются исключительными, как я и предсказывала. — Последние слова целительницы сочились самодовольством. — Хотя это может сделать беременность ещё более травмирующей для нее. Сильные дети всегда так делают со своими матерями. Страуд взглянула на Гермиону и неискренне улыбнулась. Целительница потратила несколько минут, накладывая различные заклинания на шар света и на девушку. Наконец она наложила одно на ее голову. Гермиона подняла глаза. Светящиеся огоньки, разбросанные по голограмме ее мозга, казались одинаковыми, за исключением того, что слабо отливали золотым цветом. Страуд повернулась к Малфою. — Вы проверяли ее воспоминания в последнее время? — Нет, — ответил он. — Она уже перенесла один приступ из-за того, что на нее воздействовали легилименцией, когда у нее был повышен уровень гормонов. Я подожду, пока ее мигрень и утренняя тошнота пройдут. Легилименция, скорее всего, будет являться инвазивной и травматичной для плода в данный момент. Целительница кивнула: — Скорее всего, мигрени вызваны в первую очередь фугами. Головные боли во время беременности не редкость, но уровни боли, на которые указывает диагностика, превышают норму. Лицо Малфоя напряглось. — Можно ли что-нибудь сделать? — спросил он. — Назначать обезболивающие зелья во время беременности не рекомендуется. Это может привести к аномалиям развития плода или выкидышу на ранних стадиях беременности, — ответила Страуд. — Вы можете попробовать маггловское обезболивание, если вас это так волнует, но обычно вызванные магией болезни требуют магического лечения. Малфой скептически посмотрел на целительницу. Она в ответ вздернула подбородок. — Если вы мне не верите, то можете получить стороннее мнение или вызвать акушерку, чтобы подтвердить это. Целитель разума сообщит вам, что процесс коррозии, вероятно, будет мучительным. Разрушение блокировки воспоминаний в значительной степени более болезненно, чем ее создание. Магический уровень вашего наследника, вероятно, ускорит процесс, но мы не имеем ни малейшего представления о том, сколько времени это может занять. Вполне возможно, как только ее гормональный уровень восстановится, боль несколько ослабнет. Но не менее вероятно, что процесс коррозии останется таким же на протяжении всей беременности. Это невозможно предсказать. С этим действительно ничего нельзя поделать. Есть безопасные зелья, чтобы уберечь ее организм от обезвоживания, которые можно принимать, если она будет в состоянии контролировать свою тошноту. Однако пока она не потеряет критическое количество веса или не начнет кричать от боли, мы не начнём это лечение, так как длительное вмешательство может подвергнуть риску ее жизнь или беременность и сделать только хуже. Малфой стиснул зубы: — Ладно. Вскоре после этого Страуд ушла, но он остался, глядя на Гермиону сверху вниз. Она закрыла глаза и постаралась не думать о том, какой несчастной чувствует себя и что, возможно, останется такой еще тридцать четыре недели. Ее голова болела слишком сильно, чтобы даже думать. Девушка попыталась заставить себя уснуть, представляя крошечный светящийся шар, трепещущий в ее сознании. Гермиона почувствовала, как кровать прогнулась под весом Малфоя, и прохладные пальцы коснулись ее щеки, откинув назад волосы, а затем коснулись лба. Она прикусила губу и попыталась сдержать слезы. Гермиона так устала плакать. Она попыталась притвориться, что это кто-то другой. Это Гарри. Или Рон. «Это мама», — сказала она себе. Девушка не стала заставлять себя отстраняться от прикосновения. Еще через неделю она начала задаваться вопросом, не умрет ли от беременности. Несмотря на передовую науку акушерского врачевания, магическое вмешательство в беременность было крайне ограничено. Магические беременности, как правило, либо нейтрализуют магию, либо крайне плохо реагируют на внешние магические воздействия. Гермиона пыталась сохранить уровень гидратации своего организма. Топси по нескольку раз в день давала ей питательные микстуры и зелья против обезвоживания, но девушка редко могла удержать их в течение нескольких секунд, необходимых для того, чтобы ее организм их впитал. Она не была уверена, было ли это связано с гиперемезисом у беременных или же тошнота и рвота возникали из-за непрекращающихся мигреней. Если Гермиона что-нибудь съедала, ее тут же рвало, и это продолжалось до тех пор, пока она не начинала всхлипывать от дополнительной боли в голове. Девушка потеряла почти весь свой мышечный тонус. Она безвольно лежала в постели в своей темной комнате, мечтая умереть. Малфой приходил к ней. Слишком часто, как она считала. Он приводил с собой нескольких целителей разума, которые просто нервно заикались возле него и не давали никаких полезных советов. Он приводил акушерок и целителей, специализирующихся на волшебных беременностях, которые ворковали над уровнем магии его наследника и прописывали еще более противные на вкус зелья, от которых Гермиону сразу рвало. Она подозревала, что Малфой иногда приходил, когда она спала, потому что ее сверхчувствительный нос часто улавливал его запах в комнате. Он садился на край ее кровати и гладил ее волосы, а иногда брал ее за запястье и притягивал к себе. Когда он сделал это в первый раз, Гермиона подумала, что он просто перебирает ее пальцы, но постепенно поняла, что он массирует ее руку, постукивая кончиком палочки по ней в различных точках давления, посылая слабые вибрации в мышцы. Затем он наклонялся и слегка касался ее пальцев и ладони. Она поняла, что Малфой массирует руку так, как целители, когда хотят вылечить дрожь от Круциатуса. Он, должно быть, запомнил технику из-за того, как часто сам нуждался в лечении. Она не отдергивала руку. Гермиона сказала себе, что это только потому, что если она пошевелится, у нее еще больше заболит голова. По мере приближения конца мая ее голова болела все сильнее и сильнее. Девушка становилась все тоньше, пока наручники не начали болтаться на ее руках и с лёгкостью доходили до середины предплечий. Топси забеспокоилась и стала встречаться глазами с Гермионой, мягко умоляя ее попробовать проглотить еще зелья или выпить немного мятного или имбирного чая. Малфой начал терять связь с внешним миром. Он должен был уходить на «охоту» и выполнять другие обязанности, о которых Гермиона старалась не думать, но он часто бывал в ее комнате. Он не разговаривал с ней. Малфой редко встречался с ней взглядом, но гладил ее волосы, держал за руки и теребил наручники на запястьях. Иногда, открыв глаза, она обнаруживала, что он смотрит на ее живот, но никогда не пытается прикоснуться к нему. Гермиона была почти на девятой неделе беременности, когда внезапно проснулась в панике. Было что-то... что-то, к чему она должна быть готова. Она не могла вспомнить... Это было важно. Самое главное. То, что она не могла забыть. Ей нужно было быть готовой. Несмотря ни на что. Она должна была держаться. Гермиона заставила себя подняться с кровати. Боль от того, что она оказалась в вертикальном положении, заставила ее задохнуться. Девушка схватилась за голову. Она заставила себя продолжать стоять. Она должна была это сделать... Она не могла вспомнить. Это лежало прямо на поверхности. Ее ноги дрожали от атрофии мышц. Она заставила себя идти и постаралась не паниковать. Она должна была что-то делать. Что это могло быть? Появилась Топси. — Тебе что-нибудь нужно? — Нет, — дрожащим голосом ответила Гермиона, пытаясь собраться с мыслями. «О боже, что это было?» — Ее сердце бешено забилось, когда она попыталась вспомнить. Пыталась думать сквозь ослепляющую боль. В ее глазах заплясали черные пятна, становясь все больше и больше. Давление в голове продолжало нарастать. Малфой внезапно оказался перед ней. Он аппарировал? Она не слышала щелчка перемещения. — Что?.. — он вздрогнул и осекся, увидев, что она стоит перед ним. — Я... не могу... вспомнить... — выдавила Гермиона. — Я... должна... продержаться... Ее голос прервался низким криком, когда давление в голове стало настолько сильным, что она подумала, будто упадет в обморок. Ее зрение затуманилось. Девушка моргнула, пытаясь что-то разглядеть, а когда зрение прояснилось, обнаружила в руке Малфоя нож. Она удивленно посмотрела на него. Выражение его лица было холодным и напряженным, когда он бросился на нее. Она отступила назад, инстинктивно пытаясь оттолкнуть его. За мгновение до того, как ударить ее ножом, Малфой внезапно исчез. Перед ней стоял Аластор Грюм. С мрачным и усталым выражением лица. — «Появилась возможность. Та, которая могла бы переломить ход войны в нашу пользу». Прежде чем Гермиона успела что-то ответить, Грюм исчез, и она начала падать. Нет, она не падала. Малфой схватил ее за горло и повалил на землю. Между ее ребрами скользнуло лезвие ножа. Она была в центре сражения. Все падали на землю, задыхаясь от боли. Гарри. Рон. Пожиратели Смерти. Все вокруг нее умирали, а она кричала. «Как ты думаешь, сколько раз я смогу ударить тебя ножом, прежде чем свет в твоих глазах погаснет?» Джинни рыдала: — «Я не хотела этого!» «Что-то, что сможет согреть мое холодное сердце». Она была прижата к стене жёстким поцелуем. «Я не хочу тебя». Ощущение ее запястья, ломающегося под железной хваткой. «Похоже, тебя радует, что твоё распутное поведение в конечном счете возымело успех. Счастлива узнать, что твоя шахматная фигура снова в игре?» Гарри стоял перед ней, бледный и разъяренный, его лицо было покрыто коркой засохшей крови. — «Если ты так мало веришь в нас, значит, ты не та, в чьей помощи я нуждаюсь». Она сидела рядом с Тонкс, которая настороженно смотрела на Гермиону подозрительным взглядом. — «Сколько человек ты сегодня убила, Гермиона? Десять? Пятнадцать? Ты вообще считала?» Минерва Макгонагалл, сжимая чашку с чаем, дрожащим голосом сказала: — «Ты не грешница, это не та судьба, которую ты заслуживаешь. И все же, кажется, ты уже решила попробовать проклясть себя ради победы». Ее собственный голос: — «Если моя душа – это цена за то, чтобы защитить их... за то, чтобы защитить вас. Это не цена. Это выгодная сделка». «Ты моя. Ты поклялась мне», — прорычал он ей на ухо. Северус холодно произнес, глядя на нее: — «Если вам удастся добиться успеха, вы с такой же вероятностью сможете уничтожить Орден, как и спасти его». Гермиона плакала: — «Прости меня. Прости за то, что так с тобой поступила». Наконец Малфой возвышался над ней, его лицо было белым, а глаза сверкали от ярости. — «Если с тобой что-то случится, я лично уничтожу весь Орден. Это не угроза. Это обещание. Считай, что твоё выживание так же необходимо для выживания Сопротивления, как и жизнь Поттера. Если ты погибнешь, я убью каждого из них». Это было похоже на падение, когда прошлое вырвалось на свободу и пронеслось сквозь ее разум, поглощая его.