Скованные/Manacled

Март 2002. Гермиона проводила за новыми книгами любую свободную минуту. Она зачаровала обложки, чтобы они выглядели как учебники по нумерологии, древним рунам и целительству. Поэтому никто не удивлялся, наблюдая, как девушка читает что-то во время приготовления зелий, дежурств в палате или за обедом. Гермиона не была уверена, что написанное в книгах действительно ей пригодится, но так она хоть как-то могла подготовить себя ко встрече с Малфоем. Книги были единственным ресурсом, которым она располагала. Поэтому девушка читала, анализировала информацию и бесконечно переживала. Из-за постоянной тревоги Гермиона стала часто срываться на других. — Прости, Фред, — сказала она раскаивающимся тоном, когда тот зашёл навестить Джорджа. Он старался разрядить обстановку в палате, отпуская шуточки, что Гермионе стоит быть более похожей на озорную медсестру, согревающую своими объятиями всех пациентов мужского пола. Этот комментарий Фреда неожиданно настолько сильно ее задел, что она накричала на парня и едва сдержалась, чтобы не залепить ему пощечину. — Просто я... очень мало сплю в последние дни. Это было жалким оправданием. Все спали по несколько часов в сутки, давно забыв о нормальном режиме. В какое бы убежище она ни попадала, ночью там всегда бодрствовали несколько человек. Они курили, играли в карты и занимались чем угодно, лишь бы скоротать время до утра. Гарри почти всегда был среди тех, кто страдал от бессонницы. Он каким-то образом продолжал держаться на ногах, несмотря на невероятно малое количество сна. Гарри даже не был теперь уверен, что снившиеся ему кошмары — это влияние Волдеморта, а не его собственное чувство вины и накопившийся стресс. Когда доходило до того, что он в буквальном смысле врезался в стены от недосыпа или неожиданно замирал, уставившись в пустоту, Гермиона почти силой провожала его в больничную палату и заставляла принять зелье Сна без сновидений. Ее тоже мучила бессонница из-за кошмаров. В них почти всегда погибали Гарри и Рон, пока она безуспешно пыталась спасти их. Но иногда ей снились те, кого уже не было в живых. Все те люди, которых Гермиона не смогла спасти, потому что ей не хватило сноровки, знаний или целительских навыков. Ей часто снился Колин Криви. Колин был первым, кто умер на руках Гермионы. Это случилось сразу после того, как Волдеморт захватил Министерство, но ещё до того, как Орден покинул стены Хогвартса. Когда Колина доставили в больничное крыло, Мадам Помфри как раз отлучилась, чтобы купить зелья. Гарри тоже был там, составляя компанию Гермионе тем вечером. Колин был поражен проклятием, которое беспрерывно сдирало с него кожу. Для него не существовало контрзаклинания. Гермиона не могла ввести Колина в состояние сна, чтобы ослабить его мучения. Проклятие заставило его оставаться в сознании. Оглушение. Сон без сновидений. Даже Напиток живой смерти. Ничего из этого не помогало. Проклятие прорывалось и продолжало удерживать его в сознании. Гермиона перепробовала все, что только могла придумать, чтобы обратить этот эффект. Или замедлить его. Или приостановить. Кожа продолжала сходить кусками. Колин продолжал кричать. Стоило ей начать восстанавливать его кожу на небольшом участке тела, она снова начинала рваться. Если девушка переставала восстанавливать кожу, проклятие проникало ещё глубже. В мышцы и ткани. Проклятие не прекращалось, пока не достигло костей. Колин Криви умирал, окруженный грудой тонких кусочков его плоти и лужами крови, в то время как Гермиона рыдала и пыталась сделать все возможное, чтобы спасти его. Когда мадам Помфри вернулась, его тело было похоже на кровавый скелет. Гермиона так и не смогла оправиться после этого. Она не курила, не пила спиртное, не ввязывалась в драки и не заводила романы на одну ночь. Она просто работала. Усерднее и дольше. У неё не было времени горевать или сожалеть. Каждый день в больничное крыло доставляли новых раненых, и у Гермионы не было возможности сомневаться в собственных силах. Засыпала она только тогда, когда была уже слишком измучена, чтобы видеть сны. Девушка подняла глаза на Фреда и добавила: — Просто у меня был плохой день. — Все в порядке, Гермиона. Ты имеешь такое же право быть не в духе, как и любой из нас. Честно, я вообще не понимаю, как ты можешь продолжать заниматься всем этим. Гермиона обернулась и окинула взглядом больничную палату.  — Если я не буду заниматься этим… то кто тогда будет? Орден рассчитывал на нее. И это не было основано на эмоциональной привязанности или еще каких-то сантиментах. Это являлось неоспоримым фактом. На данный момент Гермиона была самым квалифицированным специалистом в исцелении от темных проклятий среди всех целителей в Британии.  Когда Волдеморт захватил Министерство Магии, Орден был вынужден прекратить обращаться в Больницу Святого Мунго. Любого члена Сопротивления, попадавшего в госпиталь, тотчас же задерживали как террориста и отправляли гнить в одну из тюрем Волдеморта.  Захват Министерства был тщательно спланирован по времени. «Комиссия по учету маггловских выродков» стала первой официально вступившей в силу инстанцией. Волдеморт понимал, насколько важное значение в войне играла магия целителей, так что Больница Святого Мунго стала первым местом, которого коснулся новый закон. Все магглорожденные целители и целители-полукровки были незамедлительно арестованы. Их палочки были конфискованы и сломаны пополам. Никто из них не смог сбежать. Поппи Помфри внезапно стала одной из самых квалифицированных целительниц в Сопротивлении. Гермиона была ее ученицей еще с тех времен, когда погиб Дамблдор, и усиленно обучалась лечебной магии под руководством наставницы. Когда целители из Европы, поддерживающие Сопротивление, втайне связались с ними и предложили помощь в обучении, Гермиона оказалась единственным человеком с достаточными знаниями, чтобы Орден мог отправить ее в другую страну.  Она покинула всех своих друзей. Успев лишь попрощаться с ними, прежде чем скрытно отправиться в Европу, чтобы перемещаться из страны в страну, меняя один магический госпиталь на другой и изучая столько продвинутой лечебной магии, сколько было возможно. В Англию она вернулась спустя почти два года, когда госпиталь Сопротивления был атакован Пожирателями, а все нанятые целители были убиты вместе с Горацием Слизнортом. Северус обучал Гермиону зельеварению до того момента, как она покинула страну, но девушка продолжала самостоятельно учиться зельям и разбираться в них в течение двух лет вдали от дома, так как эта дисциплина была близка к целительству. Через два года обучения Гермиона вернулась в Англию квалифицированным целителем по части экстренного лечения и мастером медицинских зелий. Она специализировалась в разборе проклятий темной магии на составляющие и переработке информации с целью изобретения контрзаклинаний.  Первым ее лично разработанным заклятием стало контрзаклинание против сдирания кожи. Подразделение по изобретению проклятий, принадлежавшее Волдеморту, продолжало непрерывно создавать экспериментальные заклинания, которые применялись Пожирателями во время битв, так что Гермиона была необходима Ордену. Она обучала целительской магии всех желающих членов Сопротивления. К сожалению, эти чары требовали точности и особой сноровки. Чтобы достичь нужного результата, нужно было колдовать с невероятной сосредоточенностью и отдачей. Орден старался включать в каждый отряд хотя бы одного человека с навыками первой помощи, чтобы сражающимся было оказано быстрое магическое лечение, достаточное, чтобы доставить их живыми в больничные покои. Но из-за высоких требований к боевым целителям, они были слишком загружены работой и не успевали защищать самих себя во время битв. Поэтому их смертность оказалась чрезвычайно высока. Большая часть членов Сопротивления предпочитала проводить свое свободное время, отрабатывая защитные боевые чары. Они считали, что базовых знаний первой помощи было более чем достаточно. Отчаянный, беспочвенный оптимизм, на котором основывалась эта вера, заставлял Гермиону дрожать от бессилия, когда она позволяла себе задумываться об этом. У Ордена попросту не хватало людей, чтобы распределять все необходимые обязанности. Даже самые маленькие ошибки в управлении, накапливаясь, приводили к ухудшению положения всего Сопротивления. Они не были готовы к войне. Смерть Дамблдора словно выбила почву у них из-под ног, и с тех пор они с большим трудом держались на плаву. Малфой начал все это. То, что он убил Дамблдора, стало для Ордена ударом под дых. Это ослабило их. Обрекло их всех на конец. И теперь он вновь появился на горизонте, словно какой-то спаситель, готовый помочь залечить рану, которую сам же и нанёс. Это походило на какую-то извращённую насмешку судьбы. Гермиона ненавидела его. Больше, чем кого бы то ни было, кроме, разве что, Волдеморта. Антонин Долохов, возглавлявший подразделение, занимавшееся изобретением проклятий, в воображаемом списке ненавистных ей людей занимал третье место. Малфой развязал войну, дал начало всем этим страданиям и несчастиям, и теперь Гермиона должна была забыть обо всем этом, обо всей своей ненависти и отправиться к нему... добровольно. Ужас сковывал девушку с того самого момента, как состоялся их с Грюмом разговор. Она не представляла, как ей перестать ненавидеть Малфоя. Гермиона не была уверена, что ее актерских способностей хватит, чтобы притворяться, что она перестала испытывать к нему отвращение. Одна мысль о том, что она будет находиться с ним в одной комнате, не пытаясь проклясть его, заставив заплатить за все, что он сделал... Гермиона не была уверена, что ей хватит выдержки не сделать что-нибудь подобное. Девушка сжала челюсти и прислонилась лбом к оконной раме, раздумывая. Она старалась дышать ровно. Не давая себе шанса сорваться, начав крушить вещи, или расплакаться. Ей нельзя было терять контроль над собой. Ей нужно было взять себя в руки. Запереть всю ненависть к Малфою в воображаемую коробку и задвинуть подальше, чтобы та не мешала Гермионе взаимодействовать с ним. Она не сможет мыслить ясно, если позволит ярости затуманить сознание. Ей нужно было посмотреть на ситуацию шире. Возможность использовать Малфоя как шпиона была гораздо важнее, чем то недолговечное удовлетворение, которое принесёт Гермионе шанс проклясть его. Они нуждались в Малфое. Но какая-то ее часть все равно мечтала о том, чтобы он страдал. Гермиона надеялась, что после того, как у Ордена пропадёт необходимость в Малфое, она сможет заставить его заплатить за все, что он совершил. Хотя... если им удастся одержать победу на данном этапе войны... Это будет его заслугой. И, если это произойдёт, Гермиона готова заплатить цену за такой исход. Как бы она ни ненавидела его, если он сможет привести их к победе, Гермиона не сможет не сдержать своё обещание принадлежать ему. Что бы он ни планировал с ней совершить. Она внезапно почувствовала тошноту. Ее тело бросало то в жар, то в холод. Она подняла голову от окна. На стекле остался след от ее дыхания. Поднеся кончик пальца к стеклу, Гермиона нарисовала руну турисаз — для защиты, самоанализа и фокусировки. Рядом с ней она нарисовала ее обратную сторону меркстав — опасность, враждебность, беззащитность, ненависть и злобу. Ее возможности. В противовес Малфою. Гермиона смотрела, как руны постепенно исчезают вместе со следом от ее дыхания. Затем она вернулась к чтению книг. Позже этим же вечером Гермиону отыскал Грюм. — Мы договорились о времени и месте встречи. — Где мы встретимся? — спросила Гермиона. — В Королевском лесу Дин. В пятницу, в восемь вечера. Я проверю это место и в первый раз трансгрессирую туда вместе с тобой. Гермиона кивнула, встретившись взглядом с Грюмом. Какая-то ее часть, отчаявшаяся и уставшая, хотела, чтобы он запомнил этот момент. Чтобы в памяти Грюма отложилось, как она выглядела... до всего этого. Казалось, он слегка засомневался, прежде чем его лицо снова приняло ожесточенное выражение. — Тебе нужно будет удержать его интерес к себе как можно дольше. Губы Гермионы слегка скривились, но она лишь кивнула в ответ. — Я понимаю это, — ответила девушка, водя пальцем по корешку книги, пока не почувствовала, как края страниц врезаются в кожу, норовя порезать ее, — но не уверена, что смогу. Но я очень постараюсь. Могу ли я переговорить с Северусом до пятницы? У меня есть несколько вопросов к нему. — Я договорюсь о встрече, — сказал Грюм. После этого он развернулся и ушёл. Пятница. Всего через два дня. Слишком мало времени, чтобы подготовиться. Но слишком много — чтобы в страхе ожидать. Гермиона ничего не ела с их первого разговора с Грюмом. Просто не могла заставить себя. Каждый раз, когда она пыталась съесть хоть что-то, ее горло словно сжимало тисками. Гермиона держалась на одном чае. Она прикрыла глаза и постаралась выровнять дыхание. Захлопнув книгу, которую держала в руках, Гермиона сосредоточилась на окклюменции. По словам Северуса, у девушки был к ней талант. Она перебирала в голове воспоминания и мысли, сортируя их. Гермиона возвела ментальные стены вокруг воспоминаний о важных собраниях Ордена. Она скрыла знания о крестражах. Потом Гермиона постаралась отодвинуть на край сознания все, о чем она пыталась никогда не думать. У неё было так много воспоминаний о том, как умирали люди. Она постаралась задвинуть их как можно дальше, чтобы не слышать мучительные крики умирающих, которыми была наполнена ее память. Гермиона заперла свою ненависть к Малфою где-то на краю сознания, чтобы это чувство не отвлекало ее и не мешало. Только используя окклюменцию, она чувствовала, что ее сознание успокаивается. Отчасти это и делало из неё хорошего целителя. Гермиона умела отбрасывать чувства симпатии и сострадания и сосредотачиваться на самом процессе лечения. Похоже, это было характерной особенностью многих магических целителей. Когда-нибудь, когда война наконец закончится, возможно, она даже проведёт исследование о том, сколько среди них существует прирожденных окклюментов. Гермиона подозревала, что у большинства целителей неотложной помощи имеется хотя бы небольшая склонность к блокированию мыслей. Окклюменцию так редко изучали, что многие люди могли даже не подозревать, что у них есть к ней талант. Гермиона как раз была одной из них. Долгое время девушка думала, что она просто бесчувственная. Чем дольше шла война, тем больше проявлялась ее склонность блокировать переживания и использовать рациональное мышление, что так сильно контрастировало с эмоциональностью Гарри и Рона. Но Гермиона не была бесчувственной, она испытывала эмоции. Она просто не позволяла им руководить ее поступками. Гермиона всегда сначала прислушивалась к голосу разума, а потом уже — к зову сердца. Это началось со смертью Колина. Она не могла быть как Гарри. Тот момент стал поворотным для них обоих. Наблюдая, как Гермиона пыталась спасти Колина, Гарри окончательно убедился, насколько отвратительным злом была темная магия. Он делал только то, что считал правильным. Следовал своим убеждениям. Для Гермионы все было наоборот. Она осознала, каким огромным преимуществом над ними обладали Пожиратели. Тогда девушка поняла цену проигрыша в войне. Она поняла, что для победы над Волдемортом подойдут почти любые средства. Война будет стоить им слишком дорого, если они будут и дальше держаться за свои моральные принципы. На самом деле это было самым логичным заключением. Чем дольше тянулась война, тем больше невинных людей умирало. Столь сильное различие во взглядах и привело к расколу в их с Гарри дружбе. Чёрная магия лишила его родителей. Сириуса. Дамблдора. Колина... В их смертях были виноваты темные проклятия. То, что Гермиона предлагала отплатить Пожирателям той же монетой, было совершенно неприемлемо для Гарри. Он твердо стоял на этой позиции. Они не будут никого убивать. Орден не станет уподобляться Пожирателям. Любовь — вот та сила, которая смогла победить смертельное проклятье. Именно она сможет повергнуть Волдеморта. Более циничным и прагматичным членам Ордена затыкали рты, стоило им заикнуться об использовании Чёрной магии. И чем хуже становилось положение Сопротивления, тем сильнее укоренялась вера в это убеждение с каждой новой жертвой войны. Те, кто верил в Свет, не могли так просто изменить своё мнение, ведь это означало бы, что все смерти были напрасной жертвой. Что они требовали от людей умирать за идеалы, которые больше ничего не значили. Вместо того, чтобы признать эту горькую правду, члены Сопротивления становились все более одержимы мыслью, что им надо стать достойными всех жертв и смертей их друзей. Что в какой-то момент Добро одержит победу над Злом... просто потому, что по-другому и быть не может. Гермиона всегда покидала собрания Ордена, готовая плакать от бессилия. Она даже решилась сделать презентацию о том, как на самом деле были велики их потери, как иррациональна была вера в силу Добра и попытка придерживаться норм морали. Но когда девушка объясняла это все, используя маггловскую психологию, ее слова попросту игнорировали. Продолжая убеждать Орден в своём мнении, она лишь все больше казалась каким-то монстром, пытающимся убедить людей в необходимости убивать. Однажды Гермиона провела тринадцать часов в попытках восстановить легкие профессора Флитвика. Когда сразу после этого ее вызвали на собрание Ордена, она, уставшая и злая, снова заговорила о применении темной магии, едва сдерживая свое раздражение. Рон, который был таким же уставшим и злым, как и она, сказал, что Гермиона вообще не понимает идей Ордена и ведёт себя как настоящая стерва. Несколько человек закивали в согласии. Гарри не поддержал их, но он даже не взглянул на Гермиону и сочувственно похлопал Рона по плечу, покидая собрание. После этого она долго плакала. У неё случился нервный срыв. Именно в таком состоянии ее нашёл Северус в одном из чуланов на втором этаже. Он отпустил несколько замечаний по поводу ее поведения и несколько минут поливал грязью остальной Орден, совершенно не стесняясь в выражениях. Это заставило Гермиону взять себя в руки. В его колких словах она услышала поддержку. На следующем собрании Ордена Северус дал ей книгу по окклюменции. У него не было времени заниматься с ней, но Гермионе и не требовался учитель. Просто читая о концепциях этого искусства, она смогла сама научиться необходимым техникам. Северус сказал, что он подозревал о ее таланте к окклюменции. Вот что помогало ей быть таким хорошим целителем и мастером зелий. Она умела отстраняться от эмоций и чувств, когда этого требовали обстоятельства. После пяти лет войны Гермиона все больше ощущала, что вся ее жизнь и воспоминания теперь были сложены по воображаемым коробкам в сознании. Ее натянутые отношения с Гарри и Роном были отодвинуты куда-то в дальний угол, и она почти перестала чувствовать что-то по этому поводу. Так было почти со всеми отношениями в ее жизни. Там, где когда-то огромное место занимала ее дружба с Гарри и Роном, теперь зияла огромная пустота, похожая на чёрную дыру, и девушка пыталась заполнить ее работой. Гермиона оторвалась от воспоминаний и посмотрела на книгу в руках. Ей нужно было продолжать читать. У неё осталось всего два дня на подготовку. На следующий день Минерва Макгонагалл неожиданно появилась на Площади Гриммо, как раз когда у Гермионы заканчивалось дежурство. Бывший директор Хогвартса теперь редко покидала Шотландию. После захвата Хогвартса Пожирателями Макгонагалл взяла на себя ответственность за всех несовершеннолетних волшебников и волшебниц, ставших сиротами. Также она опекала всех тех, чьи родители участвовали в войне. Она вернулась в дом своего отца в Кейтнессе, расширила его специальными заклинаниями и сделала приютом для более чем сотни детей. Макгонагалл чувствовала ответственность за каждого ребёнка, у которого не было родителей. И Гермиона также попадала в эту категорию, ведь ее родители находились в Австралии и даже не помнили о существовании дочери. Женщины решили выпить чаю в кафе в маггловском Лондоне. Когда они сели за один из столиков, Минерва долго молча смотрела на Гермиону. — Я надеялась, что ты откажешься, — наконец сказала она. — Вы действительно верили в это? — спокойно спросила Гермиона, закончив разливать чай. — Нет, — сухо ответила женщина. — Мои надежды и убеждения уже какое-то время противоречат друг другу. Именно поэтому я сказала, что будет бессовестно требовать от тебя согласия. — Орден нуждается в нем. Повисла тишина, во время которой обе женщины внимательно изучали друг друга. Воздух между ними вибрировал от напряжения. Натянутый, как струна скрипки, задев которую, услышишь неприятный, расстроенный звон.  Спустя минуту Минерва снова заговорила.  — Ты была одной из самых… самых выдающихся учениц, которых я имела счастье учить. Твое упорство во время учебы в Хогвартсе всегда восхищало меня… — Минерва сделала небольшую паузу. — Но? — поторопила Гермиона. Она внутренне готовилась к критике, которая должна была обязательно последовать за этими словами. — Но… — Минерва со звоном опустила чашку на блюдце. — Но эта черта характера осталась с тобой и во время войны. И это беспокоит меня. Порой я думаю: где та граница, за которой наступит твой предел. И существует ли он вообще. Когда-то… такое замечание заставило бы Гермиону засмущаться и пересмотреть свои взгляды. Сейчас она даже глазом не моргнула в ответ на эти слова. — Отчаянные времена требуют отчаянных мер, — процитировала Гермиона известное изречение. — В борьбе с тяжелыми болезнями все средства хороши. Выражение лица Минервы ожесточилось. Она поджала губы. — А как же первая заповедь врача, гласящая: «Не навреди»? Или ты считаешь, что эти слова теряют силу, когда ты наносишь вред самой себе? — Эти слова никогда не принадлежали Гиппократу, — Гермиона отпила глоток чая, создавая видимость спокойствия, которого не чувствовала. — Primum non nocere. Выражение придумано не раньше семнадцатого века, это выдаёт структура слов на латыни. Кроме того... я делаю это не в качестве целителя. — То, что Грюм осмелился предложить тебе это, делает его столь же жестоким, как и того, кто вообще придумал эту идею. — Шотландский акцент в ее голосе проявлялся сильнее, когда женщину обуревали эмоции. — Я думала, что даже для Аластора существуют какие-то границы. Разве цена победы и так уже не слишком высока? В этой войне уже участвует слишком много детей. Теперь мы ещё будем и продавать их Пожирателям? — Я больше не ребёнок, Минерва. Этот выбор я сделала самостоятельно. Никто не принуждал меня ни к чему. — Любой, кто знаком с тобой лично, понимал, что ты бы согласилась. Даже Драко Малфой знал, что ты ответишь, когда выдвинул это предложение. Ты действительно думаешь, что с твоим характером у тебя в этом вопросе был выбор? — Не больше выбора, чем в случае с моим решением стать целителем или любым решением, которое я принимала за все это время. — Гермиона вдруг почувствовала отчаяние. — Кому-то нужно делать сложный выбор. Кто-то должен. Кому-то придётся принести жертву в этой войне. И я готова сделать это. Я смогу все выдержать и хочу сделать это. Зачем тогда заставлять кого-то другого, кто не сможет справиться с таким давлением? — Ты так похожа на Аластора, — горько заметила Минерва. В уголках ее глаз появились слезы. — Когда он рассказал мне это, я ответила ему «нет». Я сразу сказала: «никогда!» Есть границы, которые нельзя пересекать, потому что, как только мы просим об этом, нам не стать лучше. А потом он ответил, что рассказывает мне не для того, чтобы посоветоваться. Решение уже было принято и согласовано с Кингсли. Он просто ставит меня перед фактом, чтобы был кто-то, кто позаботится о тебе в том случае, если Драко Малфой решит... Голос Минервы резко оборвался. Гермиона почувствовала, как ее захлестнула волна нежности к суровой женщине, сидевшей напротив. Но она заставила себя не реагировать. Не колебаться. — Он убил Альбуса, — сказала Минерва через мгновение. Ее голос дрожал от волнения, когда она произнесла это. — Я знаю. Я не забыла об этом, — тихо ответила Гермиона. — Ему тогда едва исполнилось шестнадцать. Он хладнокровно убил одного из величайших волшебников нашего времени в коридоре, полном первокурсников. Даже Тому Риддлу было почти семнадцать, когда он начал убивать, и начал он со школьницы тайком в ванной. Как ты думаешь, что за человек Драко Малфой сейчас, шесть лет спустя? — Он — наш единственный шанс выиграть войну. Нам нужна эта возможность, Минерва. Вы видите сирот, а я вижу тела. Сейчас мы не можем позволить себе упускать этот шанс. — Ты готова пойти на все, чтобы положить конец этой войне. — Поэтому я так и поступаю. — Джеймс Поттер говорил, что война — это ад. Раньше я с ним соглашалась. Но теперь я думаю, что он ошибался. Война — это гораздо хуже, чем ад. Ты не грешница, это не та судьба, которую ты заслуживаешь. И все же, кажется, ты уже решила попробовать проклясть себя ради победы. — Война и ад не одно и то же. Война — это война, а ад — это ад, и первое намного хуже. В ад попадают грешники, там нет невинных, на войне таких очень много, — процитировала Гермиона и грустно улыбнулась. — Мой отец часто так говорил. Это цитата из маггловского телешоу. Гермиона на мгновение заколебалась, прежде чем добавить: — Я готова на все, чтобы выиграть эту войну. И я не знаю, правильно ли поступаю. Я уверена, что большинство людей со мной не согласятся. Я знаю, что мое решение станет точкой невозврата в отношениях с Гарри и Роном... даже если это принесет победу в конце концов. Но... спасение их стоит того. Я всегда была готова заплатить цену за те решения, на которые согласилась. И никогда не была слепа к последствиям. Минерва не ответила. Она отхлебнула чаю и посмотрела на Гермиону так, словно видела ее в последний раз. Гермиона встретилась с ней взглядом и задумалась, насколько близко к истине это могло оказаться.