Скованные/Manacled

Рождество 2002 года. Уизли отмечали Рождество в «Ракушке». Когда Падма приняла свою больничную смену, Гермиона переоделась и аппарировала, чтобы присоединиться ко всем в коттедже. Несколько минут она стояла на улице в снегу, пытаясь собраться с силами. Разговор с Анджелиной выбил ее из колеи, и девушка стремилась взять себя в руки. Гермиона смотрела на входную дверь и мысленно репетировала предстоящий вечер. Рождество пройдет тихо, совсем не так, как прошлые праздники. С каждым годом все празднования становились тише, а отмечающие — пьянее. В прошлый раз Артур был шокирован таким количеством людей, и у него случился припадок, из-за чего Молли была вынуждена уехать вместе с ним. Гермиона могла перетерпеть этот вечер. Уверенные приветствия. Дежурная улыбка. Пение рождественских песен. Позже нужно будет проверить Артура и Джорджа. Она глубоко вздохнула и открыла дверь. — Все сюда! Гермиона пришла! — завопил Фред, замечая ее. Гости повернулись и кинулись к ней. Все были в удивительно приподнятом настроении, веселые и возбужденные. Прежде чем она успела пересечь комнату, ей в руки сунули кружку с пуншем. Все были одеты в рождественские свитеры от Молли. Гермиона тайком выстроила флаконы с Антипохмельным зельем на верхней полке камина. Билл молча сидел в углу посреди всеобщей суеты. Флер устроилась на подлокотнике его кресла, запустив пальцы ему в волосы. Гарри с Джинни вжались в одно кресло и о чем-то шептались. Гарри и Рон вернулись с очередной охоты на крестражи всего несколько дней назад. — Гермиона, дорогая, я так рада, что ты пришла. Это тебе, — Молли сунула девушке в руки завернутый в папиросную бумагу подарок. Гермиона присела на пуфик и открыла его. Внутри оказался джемпер с буквой «Г» посередине. — Спасибо, Молли, — сказала она. — Он очень красивый. — Мама! Почему ты решила нарядить Гермиону в слизеринский зелёный? — спросил Рон, заглядывая девушке через плечо. Молли шлепнула его с оскорбленным выражением на лице: — Рональд! Это глубокий изумрудный оттенок, и он прекрасно подходит под ее тон кожи. Он напоминает мне глаза Гарри. — А по-моему, это зелёный цвет Слизерина, — Рон поморщился, когда Гермиона натянула его через голову: —Тьфу. Одного взгляда хватит, чтобы меня преследовали кошмары. Отношения Гермионы и Молли были несколько натянутыми. Когда Артура прокляли, оставалась большая надежда, что Гермиона и Билл сообща смогут обратить проклятие. Молли была очень благодарна Гермионе за все ее старания. Однако время шло, надежда угасала, и Молли отдалилась. В сущности, Гермиона была ни в чем не виновата, но в то же время всем было очень больно. На Гермиону возложили ожидания, которые она не смогла оправдать. Их общение все еще было теплым, но теперь всегда сдержанным. Гермиона знала с чужих слов, что Молли яростно возражает против ее позиции по темным искусствам, но они ни разу не обсуждали эту тему лично. Гермиона не была уверена, выбрала ли Молли этот цвет, исходя из тона ее кожи, или это была своеобразная форма упрека. На самом деле об этом не стоило думать. Она так устала от бессмысленных споров и намеков. Девушка оставила Рона и Молли спорить и пошла искать Артура. Мистер Уизли сидел на полу в углу и листал детскую книгу-раскладушку. Гермиона внимательно наблюдала за ним, наложив на его мозг диагностическое заклинание. Взрослая ипостась Артура Уизли все еще оставалась где-то заперта. Проклятие, которое использовал Люциус, не свело Артура с ума и не стерло его память. Магия вернула сознание Артура в определенный момент раннего детства. Однако остальная часть Артура все еще оставалась внутри, ждущая, что ее освободят от проклятия. Гермиона могла установить это по диагностике. Но девушка не знала, как прорваться к этой части, не вызвав серьезного повреждения мозга. Запертая часть сознания Артура медленно разрушалась. Его мозговая активность постепенно уменьшалась по мере того, как исчезали неиспользуемые нейронные связи. Гермиона ничего не могла с этим поделать. — Артур, — Гермиона опустилась рядом с ним на колени, — у меня есть для тебя рождественский подарок. Он выжидающе поднял глаза от книги. Каждый раз, когда их взгляды встречались, она чувствовала острую боль в груди и непреодолимое желание принести извинения, которых он не мог понять. Простите. Мне очень жаль, что я не могу вас вытащить. Мне очень жаль, что я не могу это исправить. — Я не собиралась покупать подарки в этом году, но, когда увидела это в магазине, сразу поняла, что возьму его для тебя. — Гермиона сунула руку в карман и вытащила подарок. — Это резиновый утёнок. Он умеет плавать по воде. Ты можешь запустить его в ванну или раковину. Артур выхватил подарок у нее из рук и резко встал. Гермиона сжала свою волшебную палочку. Он несколько раз сильно толкал ее раньше, когда был перевозбужден или сердит. — Билл! Билл, сделай это, — голос мужчины был взрослым, но слова и интонация оставались настойчиво детскими. Он помахал уткой над головой. — Раковина! На лице Билла застыло напускное фальшивое выражение жизнерадостности, которое неизменно появлялось у него в присутствии отца. Наклонившись вперёд, он спросил: — Что это у тебя там такое? Артур поднес игрушку к лицу Билла и ткнул ею так, что она чуть не попала Биллу в глаз. Гермиона поморщилась. — Это утёнок! Хочу в раковину! — Ладно, пойдём проверим, как он плавает? — Билл встал. Артур развернулся и побежал по коридору в сторону ванной комнаты. — Не бегай, Артур! Гермиона вышла во двор и обнаружила Фреда и Джорджа в саду. Джордж пытался сделать стойку на руках на своих костылях. Когда Гермиона открыла дверь, он потерял равновесие и упал лицом в сугроб. — Джордж! — Гермиона подбежала и помогла ему выбраться, стряхивая снег с его одежды. — Если ты собираешься вытворять подобные вещи, по крайней мере будь трезвым. — Прости, мам, — шутливо ответил он, позволяя ей поднять себя на ноги и суетиться вокруг него, пока Фред подбирал костыли. Гермиона закатила глаза, и он с силой поцеловал ее в губы. Она изумленно уставилась на него. — Счастливого Рождества, Герм. Хорошенькая девушка заслуживает рождественского поцелуя. Фред уже пообещал свой Анджелине, поэтому я выбрал короткую соломинку и поцеловал девушку, которая спасла мне жизнь. — Он приложил руку к сердцу и очаровательно улыбнулся. Гермиона отрицательно покачала головой: — Ты просто ужасен. А что, если это был бы мой первый поцелуй? Джордж изобразил на лице искусное отчаяние: — А разве это не так? До меня ты целовалась с другими своими пациентами? Гермиона почувствовала, как у нее теплеют кончики ушей, и отвернулась: — Вообще-то мой первый поцелуй был с Виктором. — Ты разбиваешь мое сердце. — Джордж чересчур драматично отшатнулся назад, опираясь на костыли. — Это потому, что я недостаточно угрюм, не так ли? А может, дело в том, что ты западаешь только на ловцов? Гермиона отрицательно покачала головой, стараясь не думать про ещё одного угрюмого ловца. — Я возвращаюсь в дом. Если тебе не терпится рисковать своей шеей после всего того, сколько сил я потратила, исцеляя тебя, по крайней мере, делай это, когда меня нет поблизости. Она вернулась в дом и уселась на диван в углу, с недоумением наблюдая за празднеством. Чарли дразнил Джинни и Гарри. Он искренне смеялся, запрокинув голову. Гермиона не могла вспомнить, когда в последний раз слышала смех Чарли. Или Рона, или Гарри. Они все были счастливы. Она уже много лет не видела их настолько счастливыми. Когда Гермиона осознала это, ее охватило ползучее чувство ужаса. Жизнерадостность, царившая в доме, переполняла его сильнее, чем когда-либо. Коттедж буквально взрывался, почти вибрируя от ощущения надежды. Гермиона ничего бы не заметила, если бы не ее разговор с Анджелиной. Фальшивая радость не ограничивалась одним Сопротивлением. Члены Ордена также искренне верили, что они находятся на пути к победе. Пока Гермиона сидела в углу, осознавая происходящее, она чувствовала себя так, словно попала под действие чар Иллюзий, в то время как мир вокруг нее сгорел дотла. Теперь Орден никогда не изменит тактику: они никогда не согласятся использовать темные искусства. Она сама поспособствовала этому. Если с Драко что-нибудь случится или он добьется своего искупления и прекратит шпионить для них — Сопротивление полетит в пропасть, и его уже ничего не спасёт. И если Орден когда-нибудь узнает об участии Драко, в любом контексте... это, скорее всего, разрушит все. Доверие к Кингсли и Грюму будет подорвано. Гермиона почувствовала подступающую тошноту. Ей захотелось уйти отсюда как можно скорее. Но она продолжала сидеть в углу, замерев, как статуя. Гарри подошел к ней и опустился рядом на диван. Они внимательно наблюдали за остальными. Джинни была с Артуром. Рон, Фред и Джордж, казалось, планировали какой-то розыгрыш. Молли суетилась, расставляя еду, а Чарли помогал ей. — Это все, о чем я когда-либо мечтал, — сказал Гарри через минуту. — Именно это чувство даёт мне силы бороться. Каждый день. Гермиона молчала. — Ты думаешь о своей семье? — Гарри внимательно посмотрел на нее. Гермиона коротко кивнула. Гарри обнял ее за плечи и притянул к себе. — Когда-нибудь твои родители тоже будут здесь, рядом с нами. Гермиона наблюдала, как Молли остановилась, чтобы поцеловать Артура в лоб и полюбоваться его уткой. — Они... они никогда не вернутся из Австралии, — тихо сказала она. Гарри растерянно посмотрел на нее. Девушка опустила взгляд. — Обширное заклинание Забвения имеет определенный период для отмены действия. В противном случае существует высокий риск тяжёлого повреждения головного мозга. Если я собиралась отменить действие заклинания, то это нужно было сделать до Рождества прошлого года. До истечения пятилетнего срока. Последовало долгое молчание. — Ты никогда этого не говорила, — его голос звучал опустошенно. Гермиона нервно теребила рукав джемпера, даже не взглянув на него: — Мне было легче сосредоточиться на работе, не думая об этом. Я знала, чем рискую, когда принимала решение их спрятать. — Мне очень жаль. — Гарри сжал ее руку. — Мне так жаль, Гермиона. — Все в порядке. Я уже смирилась с тем, что защита близких мне людей может означать их потерю. — Ну, меня ты не потеряешь. Ты всегда будешь частью моей семьи. Прежде чем Гермиона успела что-то ответить, Молли поспешила к ним, таща за собой Рона и размахивая фотоаппаратом. — Давайте я сфотографирую вас троих. Гермиона, подвинься немного, дорогая, чтобы Рон мог сесть рядом. Ну вот, отлично. Обнимите-ка друг друга. Гарри, постарайся немного пригладить свои волосы. О, ничего страшного, милый. Улыбочку... Гермиона никак не могла выдавить из себя улыбку. Уголки ее рта слегка изогнулись, когда тяжелые руки Рона и Гарри обняли ее за плечи. Затем последовала вспышка света. — Это будет чудесный снимок. Мы так долго не могли сфотографировать вас троих вместе, — Молли отошла, чтобы снять и Билла с Флер. Рон фыркнул, наблюдая, как его мать поправляет позу Флер, а затем потянул за один из локонов Гермионы, который выскользнул из ее косичек: — Волосок не на месте. Думаю, ты все-таки не из Слизерина. Гермиона слабо улыбнулась: — Наверное, поэтому распределяющая шляпа отправила меня в Гриффиндор. Гарри мог попасть туда по той же причине. Они с Роном одновременно посмотрели на спутанные волосы Гарри. Он выглядел так, словно его ударило током, и пытался скрыть это с помощью геля для волос. Половина из них, казалось, была приглажена, но остальные волосы торчали в разные стороны. — Что с твоими волосами? — сказала Гермиона, недоверчиво качая головой. Гарри покраснел: — Я причесывал их. А потом мы с Джинни... э-э... немного обнялись. Рон издал рвотный звук: — Обнялись, ну конечно, — он усмехнулся, — это же моя младшая сестрёнка. От одной мысли о вас двоих вместе мне хочется выколоть себе глаза. — Поверь мне, я понимаю тебя как никто другой, — пробормотала Гермиона. — Клянусь, ни один из них не знает элементарных запирающих чар. Гарри выглядел испуганным. — Рональд, — крикнула Молли с другого конца комнаты. — Я хочу сфотографировать вас вместе со всеми братьями и сестрой! Подойди-ка сюда и встань рядом с Джинни. Гермиона и Гарри смотрели, как Рон неторопливо идёт к остальным и позирует для семейного фото. Гермиона почувствовала себя так, словно ее режут ножом изнутри. Гарри взглянул на Гермиону, и она заметила, что выражение его лица слегка изменилось, прежде чем он заговорил. — Когда все это закончится, я надеюсь, что все вернется на круги своя. Он внимательно разглядывал ее — его глаза казались одновременно юными и старыми. Глаза, в которых навечно была запечатана война. Сердце Гермионы замерло, когда она снова посмотрела на него. Она уже открыла рот, чтобы сказать, что хотела того же. Потому что так оно и было. Она сделает все что угодно, лишь бы каким-то образом пережить войну с ними, надеясь сохранить хоть что-то живое в себе. Но прежде чем девушка успела это сказать, Гарри схватил ее за руку и крепко сжал. — Ты всегда будешь моей семьей. А я буду твоей. Я знаю, что в последнее время мы часто ссорились. Но я понимаю, что все, на что ты была готова пойти, так ужасно только потому, что ты пыталась защитить нас. Я просто не могу смириться с мыслью о том, что с тобой сотворит темная магия. Я не знаю, как бороться, чтобы выиграть эту войну без тебя, Рона и остальных Уизли. Жаль, что я не сказал тебе об этом раньше: я хочу, чтобы мы исправили все, что произошло между нами. Ты всегда заботилась обо мне больше, чем кто-либо другой. Я хочу, чтобы ты знала, что я очень ценю тебя и твою помощь. Глаза Гермионы наполнились слезами, и все ее тело затряслось. Гарри, ты даже не представляешь всего того, что я готова сделать ради тебя. Она открыла рот и тут же закрыла его, проглотив свои слова. — Мы еще не победили, Гарри, — наконец ответила Гермиона хриплым голосом. — Я понимаю. Я знаю, что нам еще предстоит пройти долгий путь, но я не хочу больше ждать, чтобы сказать тебе это. — Гарри глубоко вздохнул: — Я не заботился о тебе должным образом, и мне очень жаль. Я так беспокоился о том, чтобы как можно больше людей участвовали в сражениях, что никогда не задумывался о том, как все обстояло для тебя. Мы с Джинни разговаривали, и она упомянула, насколько ужасно находиться в твоей больничной палате. Она сказала: все, что ты видишь, — это самое худшее из всех сражений, повторяющееся изо дня в день, и я действительно сожалею, что никогда не понимал этого... когда мы с Роном сражались раньше, у него всегда была его семья, а у меня всегда была ты, но из-за споров о темных искусствах... он и я были так сосредоточены на сохранении своих принципов, что перестали думать о тебе. Мы втроем всегда были непобедимы, когда были вместе. Я хочу, чтобы мы снова стали такими. А ты? Гермиона пристально посмотрела на Гарри и заколебалась. Ее друг. Ее лучший друг. Ее самый первый друг. Она сделает для него все что угодно. Все что угодно, лишь бы защитить его. Все. Даже сможет отказаться от него. Ты уже сделала свой выбор. Если ты попытаешься согласиться, то только навредишь ему еще больше, когда он узнает о том, что ты совершила. Ты только еще больше навредишь себе, если позволишь себе поверить, что между вами не все потеряно. Она сглотнула и медленно убрала свою руку. Это было похоже на удар в замедленной съемке. Она заранее знала исход их разговора. — Мне кажется, я больше не знаю, как с тобой дружить, Гарри, — ее голос был низким и твердым. Гарри уставился на нее широко раскрытыми ошеломленными глазами: — Что ты имеешь в виду? Гермиона перевела взгляд на свои руки. Холодное чувство отчаяния наполняло ее изнутри. — Мы... мы уже много лет не являемся друзьями, Гарри, — сказала она как ни в чем не бывало. — Когда именно ты в последний раз обращался со мной как со своим другом? Когда ты заходил в больничную палату не для того, чтобы навестить кого-то другого? — Я... — Я стала целительницей, чтобы попытаться защитить тебя, а в ответ ты бросил меня. — Гермиона, я признаю, что мог бы поступить по-другому, но то, чем были заняты мы с Роном, не походило на весёлые каникулы. — Конечно, — Гермиона не могла дышать. Она продолжала говорить тем жестоким, безжалостным голосом, которому научилась у Драко. — У тебя просто не было на меня времени. Очевидно, что члены Сопротивления были в приоритете. Все ради сплочения и поднятия боевого духа. Если бы ты не был так занят, я уверена, все было бы по-другому. За все эти годы ты мог бы хоть как-то отблагодарить меня. Но так как у тебя не было времени, у тебя не оставалось другого выбора, кроме как похлопать Рона по плечу после того, как он назвал меня стервой перед всем Орденом. В конце концов, он ведь лучший друг и напарник, — ее тон был едким. — Ты настаивала, что мы должны использовать смертельные проклятия, — голос Гарри звучал горько и недоверчиво. Гермиона издала слабый смешок: — И я продолжаю на этом настаивать. Воцарилось ошеломленное молчание. Вся комната погрузилась в тишину. Гарри на целую минуту лишился дара речи. — Ты все ещё этого хочешь? Гермиона коротко кивнула. Гарри медленно покачал головой, словно не мог поверить своим ушам. — Я реалистка, Гарри. Я хочу, чтобы эта война закончилась. Я не хочу, чтобы Орден думал, что победил, а потом все началось бы снова спустя четырнадцать лет, как это было в прошлый раз, — ее голос был жестким. И безжизненным. Она точно знала, где резать. У нее болело сердце. Казалось, все сдерживаемые чувства разрывают ее изнутри. Если бы Гарри все еще держал ее за руку, он бы почувствовал, что она дрожит. — Ты хоть представляешь, что делает с человеком темная магия? — в голосе Гарри звучала ярость. Гермиона сохраняла холодное выражение лица. — Конечно, я же целительница. Это часть моей специализации. И я продолжаю утверждать, что это того стоит. Я не утверждаю, что нужно использовать темные ритуалы или пить кровь единорога, я просто говорю о том, что стоит убивать людей, которые пытаются убить тебя. Ты действительно думаешь, что сможешь просто посадить их в тюрьму? Неужели ты думаешь, что победишь их с помощью Экспеллиармуса? Ты готов поставить на это свою жизнь? Рона? Или, может быть, жизнь Джинни? Судьбы и жизни всего Сопротивления? Неужели ты все еще недостаточно ненавидишь Пожирателей, чтобы использовать смертельные проклятия? — Это никогда не будет стоить того, — отрезал Гарри. — Мы не одержим победу таким образом. Я не смогу так сражаться. Когда я сражаюсь на дуэлях, я думаю обо всех людях, которых люблю. Как я их защищаю и как хочу снова увидеть. Какой в этом смысл, если победа будет означать вашу медленную смерть из-за использования тёмной магии? Каждая битва служит для меня испытанием. Не поддаваться ненависти — вот мой ежедневный выбор. Ты не можешь выбирать между любовью и ненавистью. Я не хочу быть похожим на Тома Реддла. Урок первой войны состоит в том, что любовь побеждает все, когда люди верят в нее. Мы должны выбирать между тем, что легко, и тем, что правильно. Если мы ошибемся, то никогда не победим его. — Ты обвиняешь меня в том, что я хочу сделать легкий выбор? — Гермиона была совершенно ошеломлена. — Ты хочешь использовать темные искусства, потому что уверена, что они более «эффективны». Поэтому да, я бы сказал, что это выбор в пользу легкого, а не правильного. — Гарри был бледен, а его кулаки — сжаты так, что побелели костяшки пальцев. — Борьба между добром и злом — это испытание. И ты не просто проиграла это сражение сама, Гермиона, ты ещё пытаешься переманить на свою сторону все Сопротивление. Какое-то время я думал, что это из-за того, что ты проводишь слишком много времени со Снейпом. Но теперь я понимаю, что только ты виновата в этом. Ты действительно веришь в свою правоту. Гермионе больше не нужно было притворяться рассерженной и злой. Она усмехнулась ему прямо в лицо. — Конечно, я в это верю. Вспомни о Колине, Гарри. Вспомни, как он умирал у тебя на глазах, а затем умножь это чувство. Умножь на потери от каждого сражения и рейда за последние три года. Это... — она резко обвела рукой вокруг себя, — было всей моей жизнью с того момента, как я вернулась с обучения. Каждый день видеть, как умирают мои друзья. — Ты не рассказала мне ничего нового, Гермиона, — голос Гарри дрожал, и он наклонился к ней, сверкнув зубами. — Они были и моими друзьями. Я сам их тренировал. Я сражался вместе с ними. Я готов был умереть за них. И я сделал все необходимое, чтобы спасти их. Но когда дело доходит до выбора светлой и темной магии... ничего не будет важнее этого. Ничего не стоит того, чтобы отдаваться темным искусствам, независимо от того, какую цель ты преследуешь. Орден всегда будет символизировать свет. Что-то внутри Гермионы щелкнуло. — Ты не являешься светом, если позволяешь людям жертвовать собой, чтобы сохранить свои руки и душу чистыми, — она презрительно усмехнулась ему. Гарри побледнел. — Как ты смеешь? — наконец произнес он дрожащим от ярости голосом. — Да как ты смеешь, мать твою? Я никогда... никогда не буду просить кого-то умереть за меня. Все, чего я когда-либо хотел, это чтобы люди перестали умирать из-за меня. Я не хочу быть Избранным. Я не хочу этой гребаной войны. Все, чего я когда-либо хотел... это иметь семью. Люди в этой комнате — все, что у меня осталось. Мои родители умерли. Они пожертвовали собой, веря в любовь, а не в ненависть, и в чем теперь ты хочешь меня убедить? Что они были не правы? Что, если бы они были такими же умными, как ты, они до сих пор были бы живы? Мой крестный отец мертв. По крайней мере, твои родители сейчас где-то живые и в безопасности. У меня нет такого утешения. Я умру с улыбкой на лице, если это потребуется, чтобы выиграть эту войну. Я буду сражаться столько, сколько потребуется. Но я не позволю людям отравлять свои души. Я не потребую от них, чтобы они следовали во тьму, и не буду подавать подобный пример Сопротивлению. Он пристально посмотрел на Гермиону, и она почувствовала, как от него исходят волны ярости. Это ужасно напомнило ей о Драко. — Рон был прав, — добавил Гарри через мгновение. Ярость в его голосе внезапно исчезла, он казался почти опустошенным. — Ты чертова стерва и действительно не понимаешь целей Ордена. — Защита волшебного и маггловского мира от Тома Реддла и Пожирателей Смерти, — тихо сказала Гермиона. — Такова цель Ордена Феникса. Она встала и мгновение смотрела на Гарри сверху вниз, запоминая его взглядом, прежде чем отвернуться. — Но, наверное, ты прав, я и правда чертова стерва. Не думаю, что сейчас есть какой-то смысл отрицать это, — она сдавленно рассмеялась. — Похоже, это единственное, о чем мне постоянно твердят. Надеюсь, ты прав насчет войны, Гарри. Я очень надеюсь, что того, что ты делаешь, будет достаточно. Гермиона развернулась и вышла из коттеджа. Она прошла через сад и направилась к холмам за ним. И продолжала идти. Ее сердце билось так сильно, что это причиняло нестерпимую боль. Кровь так громко стучала у нее в ушах, что девушка едва слышала шум ветра, хотя и чувствовала, как он холодит ее щеки. Наконец она остановилась и оглядела бесконечную белизну, окружавшую ее. Это было прекрасное Рождество. Гермиона не могла вспомнить, когда в последний раз видела снег в рождественскую ночь. Ее руки и ноги онемели от холода. Она хотела остаться здесь навсегда. Остаться здесь и замерзнуть. Это не стало бы хуже того положения, в котором она уже находилась. Ей не хотелось думать о том, как ужасно она сейчас себя чувствует. Как сильно болела ее голова. И ее сердце тоже. В груди у нее словно разверзлась бездна. Она была разорвана на части, и ей было больно. Гермиона ощущала агонию, холодную, как зима вокруг, поселившуюся внутри нее самой. — Гермиона! — голос Джинни прорезался сквозь ветер. Она обернулась. — Гермиона... — Джинни пробиралась к ней по снегу. — Что случилось? Зачем ты так поступила? Гермиона тупо уставилась на Джинни: — Поступила как? — Ты сделала это нарочно... я видела... чтобы Гарри разозлился и позволил тебе уйти. Почему? Он и Рон — это все, что у тебя осталось. Они частенько забывают об этом, но я это знаю. Почему ты это сделала? Чего ты боишься? Еще до того, как Гарри подошел к тебе, ты сидела на диване и выглядела так, словно присутствуешь на наших похоронах. Что случилось? Гермиона молча смотрела на Джинни, дрожа на морозе в слизеринском зеленом. Джинни подняла руку с палочкой и наложила на нее согревающее заклинание. — Я... — начала Гермиона, но тут же замолчала на несколько секунд. — Я больше не могу этого продолжать, Джинни. Я не могу притворяться, что все будет хорошо. Даже если мы завтра победим, я не собираюсь менять свое мнение о том, что мы могли бы поступить лучше. Темные искусства могли бы сократить войну и спасти бойцов Сопротивления. Если Гарри ожидает, что я буду стоять рядом с ним и улыбаться, когда все это закончится, то он должен отказаться от своих иллюзий прямо сейчас. Джинни пристально посмотрела на Гермиону. Ее ресницы были покрыты ледяными кристаллами, сверкающими на свету. Ветер отбросил ее волосы назад, обнажив шрам, идущий вдоль лица. За несколько месяцев он немного побледнел, но от холода, казалось, еще резче выделялся на фоне бледной кожи. Это уродство только подчеркивало красоту Джинни. Контраст несовместимого делал ее поразительной. Результат трагического стечения обстоятельств. — Ты... ты не собираешься оставаться с нами, — медленно произнесла Джинни, ее глаза широко распахнулись в изумлении, — после войны. — Я полностью отдала себя этой войне, Джинни. Когда все закончится, от меня уже ничего не останется. Джинни покачала головой и потянулась к Гермионе: — Не говори так... Гермиона... — Джинни, если сейчас я снова услышу еще одно пустое ободряющее обещание, то могу сорваться, — голос Гермионы не дрожал. Она резко вдохнула, затем выдохнула и посмотрела, как холодный пар исчезает в небе. — Я больше не могу... у меня не осталось сил притворяться перед всеми вами. Я слишком устала. Джинни открыла рот, чтобы ответить, но Гермиона аппарировала прочь. Она вернулась на Площадь Гриммо и спряталась в библиотеке. На следующий день во время смены в больничном крыле Гермиона чувствовала себя холодной и опустошённой. Она не хотела ни с кем разговаривать. Она могла сдерживать свои чувства с помощью окклюменции, но даже не подозревала, что горе может причинить настолько сильную физическую боль. Грюм застал ее за работой над зельями. — Грейнджер, Северус хочет видеть тебя сегодня вечером. Гермиона повернулась и настороженно посмотрела на Грюма. — С какой целью? — Чтобы обсудить твои успехи. Глаза Гермионы сузились. — Я думала, вы держите его в курсе событий. Выражение лица Грюма не изменилось. — У него есть вопросы, на которые он хочет получить ответы. Гермиона ощутила странную тревогу в районе живота. — В котором часу? — В семь. — Хорошо, я буду вовремя, — она снова повернулась к своему котлу. Гермиона была слишком взволнована, чтобы обратить внимание на Грюма, который несколько секунд оценивающе смотрел на нее, прежде чем развернуться и уйти.