Скованные/Manacled

Апрель 2003 года. Драко звал ее. Часто. Иногда его обязанности в армии Волдеморта заканчивались поздно вечером, но чаще всего он вызывал ее рано утром. Гермиона работала в лазарете или занималась исследованиями, пока ее кольцо не начинало пульсировать. Затем она ускользала с Площади Гриммо и аппарировала в Уайткрофт. Она едва успевала переступить порог, как появлялся Драко, хватал ее за руку и аппарировал в другое место. Всегда в гостиницу. Редко в одну и ту же. Он целовал ее, лаская ее лицо в своих ладонях и вдыхая аромат ее кожи. Потом отступал на шаг, чтобы посмотреть на нее. — Ты в порядке? Все хорошо? С тобой ничего не случилось? — Он водил руками вдоль ее тела, чтобы убедиться. Каждый раз Драко задавал один и тот же вопрос, как будто не мог поверить в это, пока не убедится лично. Гермиона не ожидала, что он будет так сильно волноваться. Конечно, она подмечала, что в последние месяцы он стал появляться в Уайткрофте сразу после ее прихода и что он внимательно изучал ее после того, как на нее напали в Хэмпшире. Но она не учла, как глубоко страх укоренился в нем. Девушка чувствовала, как расслабляется под его прикосновениями, когда его пальцы пробегали вниз по ее рукам, по ладоням и вверх по позвоночнику. — Я в порядке, Драко. Тебе не о чем беспокоиться. Эти слова, казалось, не имели никакого эффекта. Он поворачивал ее лицо к себе и смотрел ей в глаза, как будто ожидал что-то в них найти. Гермиона отвечала ему взглядом снизу вверх и позволяла ему успокоиться. Что бы ни происходило с его матерью, та никогда не рассказывала ему об этом полностью. Либо потому, что не могла, либо в попытке пощадить его. Утаивание правды, вероятно, было наихудшим выбором Нарциссы. Драко был похож на Гермиону. Он становился одержим тем, чего не знал, больше всего на свете. Она встречалась с ним взглядом и снова произносила: — Драко, я в порядке. Со мной ничего не случилось. Когда он был уверен, что Гермиона действительно не пострадала, казалось, напряжение внутри него наконец-то немного спадало. Он обнимал ее, вздыхая с облегчением, и клал свою голову на ее. «Ты сделала это с ним, — напоминала она себе и крепко обнимала его в ответ. — Ты нашла его уязвимое место и воспользовалась этим». Гермиона проводила по нему пальцами, пытаясь обнаружить какие-нибудь повреждения, прежде чем он снова поцелует ее. — Драко, позволь мне исцелить тебя. Она никогда никого не лечила так, как Драко: в его объятиях, прижатая к его телу. Девушка скользила руками по нему и целовала его плечи, руки и лицо, приоткрыв рот, бормоча заклинания. Она тщательно осматривала его до тех пор, пока он не выхватывал палочку из ее пальцев, бросая через всю комнату. Потом Драко толкал ее на кровать и медленно занимался с ней любовью. Это почти всегда было безумно медленно. Он смотрел ей в глаза, пока она не ощущала, как их души соприкоснулись. В другие дни Драко приходил, пропитанный темной магией. Та прилипала к его одежде, к коже. Когда он был таким, то всегда действовал более отчаянно. Резко. Быстро. Пытаясь затеряться в чем-то, что он мог чувствовать. У стены. Или сразу на полу гостиничного номера, где они приземлились. Его поцелуи были на вкус как лед и грех, и Гермиона впитывала их, пока не начинала задыхаться. — Ты моя. Моя, — он повторял эти слова снова и снова, как мантру. — Скажи это. Скажи, что ты моя. — Я твоя, Драко, — шептала она ему в губы или смотрела в глаза. Он вплетал свои пальцы в ее и прижимал их лбами друг к другу, и иногда все его тело тряслось. Она аккуратно оборачивала руки вокруг него и целовала в ответ. — Обещаю, Драко. Я всегда буду твоей. В его глазах был собственнический ужас, когда он смотрел на нее... в том, как он прикасался к ней... словно ожидая, что это будет последний раз, когда он ее видит. В те дни, когда Драко не вызывал ее, она находилась на Площади Гриммо, ощущая, что не может дышать, пока не почувствует, как загорается ее кольцо. Тогда Гермиона была единственной, кто отчаянно жаждал знать, все ли с ним в порядке. — Не умирай, Драко. Это всегда было последнее, что она говорила ему. Девушка всегда произносила эту фразу вместо прощания за мгновение до того, как он аппарировал, стоя в своем одеянии Пожирателя Смерти. Она брала его за подбородок и смотрела ему прямо в глаза. — Будь осторожен. Не умирай. Он наклонял голову вперед и целовал ее ладонь, его холодные серые глаза встречались с ее глазами. — Ты моя. Я всегда буду приходить за тобой. И Драко всегда возвращался. Каждый день казалось, что обстановка накаляется все сильнее. Цена победы продолжала расти. Гермиона не была уверена, как далеко руны и его собственная решимость могут завести его, прежде чем все достигнет точки абсолютной невозможности и рухнет. Она чувствовала это. Драко шел по лезвию бритвы. Когда он спал, Гермиона смотрела на его лицо и молилась, чтобы он пережил войну. Они просто сбегут, когда все закончится. Далеко. Никто никогда не найдёт их. Она решила, что найдет способ, и тихо обещала ему, что для них наступит «после». Были моменты, когда они почти забывали о том, что находились на войне. Завтракая в номерах. Споря, являются ли хот-доги из местной забегаловки настоящей пищей. Пользуясь неоправданно большими ваннами, которые всегда были в его гостиничных номерах. Целуя друг друга. Она могла бы провести с десяток лет, просто целуя его и чувствуя жгучее благоговение в том, как он прикасался к ней. В тот момент, когда их губы соприкасались, Драко прижимал ее тело к своему. Его руки скользили по ее шее, запутываясь пальцами в волосах, пока он углублял поцелуй. Он прижимал ее щеку к своей ладони, а затем скользил вниз по ее телу. Затем, когда Гермиона начинала задыхаться, он отрывался от ее губ и начинал целовать шею. Посасывая ее пульсирующую точку, пока стягивал с нее одежду. Девушка едва замечала, как одежда скользит и падает на пол, пока он раздевал и исследовал ее обнаженную кожу. Она расстегивала его рубашку и скользила руками по его телу. Драко крутил застежку ее лифчика, а затем дергал его, прежде чем его руки поднимались к ее груди и дразнили ее, пока Гермиона не начинала хныкать. Его губы скользили по ее шее и плечу, пока он целовал и покусывал ее кожу. — Идеальная. Прекрасная. Моя. Ты моя, — он выдыхал эти слова, прижимаясь к ее телу, когда обнажал ее для себя. Когда входил в нее. Когда прижимал ее к себе. Когда она распадалась на части в его объятиях или под его губами. Когда он переплетал их пальцы, и она чувствовала, как его хватка усиливается, когда он кончал. — Я буду заботиться о тебе. Клянусь, Гермиона, я всегда буду заботиться о тебе, — он бормотал эти слова ей в лицо или в волосы настолько тихо, что она едва могла их расслышать. Однажды ночью в начале мая, полусонная в его объятиях, она услышала, как Драко повторяет эти слова, словно обещание, которое даёт себе снова и снова. Словно он не мог заставить себя прекратить говорить это. Она подняла голову и взяла его лицо в ладони, чтобы заглянуть ему в глаза. — Драко, я в порядке. Со мной ничего не случится. Он просто смотрел на нее с тем же самым горьким и смиренным выражением, которое было у него во время тренировок. Драко находился в постоянном напряжении, ожидая того, что считал неизбежным. Война обвилась вокруг них, как терновое гнездо, из которого они не могли выбраться. Драко успокоился и положил голову ей на грудь, обнимая ее, пока она перебирала пальцами его волосы. Девушка все еще чувствовала, как он повторяет эти слова. Она колебалась несколько минут, прежде чем заговорить: — Расскажи мне о своей матери, Драко. Расскажи мне то, что никогда никому не рассказывал. Он напрягся и замолчал. Она скользнула пальцами по его плечам и провела по шрамам от рун. — Использование окклюменции только помогает держать все это в себе. Ты можешь рассказать мне, и я помогу нести твой груз. Расскажи мне о своей матери. Он не говорил и не двигался так долго, что она засомневалась, не заснул ли он. Затем Драко повернул голову ровно настолько, чтобы она могла видеть его профиль. Выражение его лица было тщательно скрыто, но Гермиона видела, как он сомневался. — Я никогда раньше не видел, как кого-то пытают, — сказал Драко наконец. — Она была... первым человеком, которого я видел замученным. Он... — Гермиона почувствовала, как у него сжалась челюсть, когда он заколебался, — он экспериментировал на ней, позволяя нескольким Пожирателям Смерти вносить свои идеи о том, что с ней делать. Чтобы наказать Малфоев. По мере того, как он говорил, его глаза постепенно расширялись, а с лица спадала сдержанная маска. Драко смотрел куда-то вдаль через комнату. Гермиона наблюдала за ним и представляла его шестнадцатилетнего, приехавшего домой на каникулы. Домой. Неосознанно шагая в кошмар, из которого ему никогда не выбраться. — Я думал... — его голос внезапно помолодел, — какое-то время я думал, что если убью Дамблдора достаточно скоро, то она оправится. Что я смогу все исправить... если мне это удастся. Но... когда я вернулся из школы, она была лишь тенью самой себя. Я думаю... она пыталась держаться все лето, пока я тренировался. Но когда я ушел, она сломалась... На мгновение он замолчал. Драко снова начал говорить, но тут же закрыл рот. Его губы дернулись, как будто он продолжал выбирать, а затем отбрасывать то, что собирался сказать дальше. — Не прошло и месяца. Меня не было месяц, — наконец сказал он. Гермиона запустила пальцы в его волосы. Он закрыл глаза и опустил подбородок. — Все это должно было быть обратимым, чтобы служить моей мотивацией... они не собирались непоправимо калечить ее. Но он разрушил ее разум. Использование легилименции для пыток — его любимый метод. У нее были приступы, в основном непродолжительные, но иногда очень серьёзные. Особенно потом. Она просто... угасала на глазах. Она часто вздрагивала и, закрывая глаза, начинала раскачиваться, издавая хныкающие звуки. Она не останавливалась часами, и я не мог... не мог всегда оставаться рядом с ней... потому что мне нужно было тренироваться. Говоря это, он не смотрел на Гермиону. Драко продолжал смотреть в другой конец комнаты. Его голос был низким и дрожащим. — В тот день, когда я убил Дамблдора, Темный Лорд потребовал, чтобы мы поужинали с ним. Чтобы отпраздновать... он сказал, что мы празднуем мой успех. Ее отпустили всего на несколько часов, и он хотел, чтобы она играла роль хозяйки поместья. Ее трясло настолько сильно, что она едва могла держать столовое серебро. Ее руки тряслись за столом... она несколько раз роняла вилку и паниковала, когда пыталась ее поднять. Очевидно, шум отвлекал его. Поэтому Темный Лорд взял нож для стейка и вонзил его прямо ей в руку. Потом он оставил ее истекать кровью, пока не закончился ужин. Я сидел напротив нее, а она просто смотрела на меня все время, качая головой, предостерегая меня ничего не делать. Он сжал руку Гермионы. — Я не мог... ничего сделать. Я пытался защитить ее. Я старался держать ее в своей комнате как можно дольше. Я приводил целителей, чтобы помочь ей выздороветь. Целители разума ни черта не могли сделать. Я должен был начать лечение раньше. Так мне все говорили. Что я должен был вылечить ее раньше. Гермиона сжала его руку и провела пальцами по рунам. Решительный, хитрый, непоколебимый, безжалостный и непреклонный; стремящийся к успеху. Чтобы отомстить за свою мать. В наказание за то, что он, как ему казалось, подвел ее. — Мне очень жаль, Драко. Он промолчал. Затем закрыл глаза и резко вздохнул. — Потом... — его голос прервался. Он попробовал еще раз. — Потом... — губы Драко скривились, и он замолчал на несколько секунд. — Потом... она стала понемногу приходить в себя. Однажды я замешкался во время рейда у Финч-Флетчли. Там была маленькая девочка, она, наверно, еще даже не ходила в начальную школу. Непростительные... с ними невозможно притворяться. Ты должен прочувствовать их. Должен действительно иметь в виду то, что собираешься сделать с их помощью. Мне было приказано использовать Круциатус, и я не смог... не смог применить его по-настоящему. Она была... такой маленькой. Он судорожно сглотнул. — Беллатриса прокляла меня и девочку, прежде чем позволить Фенриру Грейбеку забрать ее. Он... любил детей. Когда о моей неудаче доложили, Темный Лорд воспринял это как признак того, что я недостаточно предан или мотивирован. Он привел мою мать, чтобы показать, как правильно накладывать Круциатус. Последовало долгое молчание. — Она только начала поправляться, когда это случилось. Гермиона подозревала, что на пальцах ее руки останутся синяки. — Беллатриса действительно заботилась о своей сестре, в каком-то смысле. Она никогда не возражала Темному Лорду, но всегда пыталась удержать меня от неудачи. Летом, перед тем, как мне предстояло вернуться в школу, она приложила все усилия, чтобы тренировать меня. Я попросил ее научить меня всему, чему она научилась у Темного Лорда, и она это сделала. Его голос изменился. Он становился все более знакомым по мере того, как его история подходила к концу. Следы его жесткого и резкого тона начали проявляться. — Я перепробовал все, чтобы увезти маму. Чтобы вытащить ее оттуда. Но я не мог бежать вместе с ней. Я все приготовил, но не смог убедить ее уехать без меня. Я даже подумывал о том, чтобы применить Империо и заставить ее уйти. Но я слишком хорошо ее знал. Если бы я потерял сознание или умер, в ту же секунду, как спало заклинание, она бы сразу же вернулась, чтобы отыскать меня. И я не мог запереть ее... чтобы она не могла... я не... я не хотел быть тем, кто держит ее в клетке. Я не хотел, чтобы она снова почувствовала себя в ловушке. Его голос стал глухим. — Когда она умерла... когда я приехал, поместье Лестрейндж уже лежало в руинах. Я не знал, что произошло, пока меня не вызвали. О том, что она находилась там, почти не упоминалось, и то, что она умерла, ни для кого не имело значения. Палочка Дамблдора раскололась пополам. Это было как-то связано с Беллатрисой. Палочка была единственной вещью, которая имела значение для Темного Лорда. Он убил каждого Пожирателя Смерти, который выжил. Я стоял там, окружённый телами, стараясь не закричать. Он замолчал и долго ничего не говорил. Гермиона высвободилась из-под него и села. Она смотрела на него сверху вниз, и в ее груди разрасталось ощущение тупой, разрывающей боли. Его глаза были настороженными, когда он оглянулся на нее. Она легонько коснулась его щеки. — Драко... я — не твоя мать. Он вздрогнул и открыл было рот, но она продолжала, не давая ему перебить себя: — Грюм и Кингсли не причинят мне вреда, если ты провалишь задание. Они не собираются пытать или подвергать меня опасности, чтобы наказать тебя. Я не заложница. Я участвую в этой войне, потому что хочу этого. И я вовсе не хрупкая. Я не собираюсь ломаться. Пожалуйста, — она провела большим пальцем по его скуле, — поверь мне. — Позволь мне вытащить тебя отсюда. Пожалуйста, Гермиона. Клянусь Богом, это никак не повлияет на мою помощь Ордену. Позволь мне вытащить тебя отсюда. Она покачала головой: — Я не могу уйти. Я верна Ордену. Я не собираюсь убегать, пока все остальные сражаются. Мы вместе сражаемся на этой войне. Позволь мне помочь тебе. Ты не должен делать все в одиночку. Его глаза сверкнули, и она увидела в них отчаяние и покорность судьбе. Понимание этого разрывало её изнутри. — Драко, ты не можешь просить меня бежать от войны. Его губы скривились, и он усмехнулся: — Почему бы и нет? Или что, ты еще недостаточно сделала ради них? Они продали тебя. Что, если бы я оказался... — его голос оборвался. Он отвернулся от нее. — Что, если бы это предложение поступило от кого-то другого? Или я не тренировал бы тебя, а Поттер все равно бросил бы тебя сражаться в одиночку? Она провела большим пальцем по его коже. Там была едва заметная линия шрама в том месте, где она исцелила его. — Я сама согласилась на это, Драко. На все это. Никто меня не заставлял. Мы не можем просто решить в какой-то момент, что уже сделали достаточно, и оставить других разбираться с остальным. Война устроена не так. Он стиснул зубы и с горечью посмотрел на нее. Но ему было все равно. Ему не было дела до того, выживет ли на войне еще кто-нибудь, кроме нее. Они все могут умереть, и ему будет все равно. Он дал нерушимую клятву. Даже если бы Драко был в силах избавиться от своей Темной метки, то не смог бы сбежать, пока продолжается война. Он загнал себя в ловушку без шанса на спасение. Гермиона печально вздохнула и опустила голову, уткнувшись лицом в его плечо. Он обернул руки плотно вокруг нее. Она уже почти заснула, когда снова услышала слабый шепот его голоса: — Я буду заботиться о тебе. Клянусь, я всегда буду заботиться о тебе. Спасательные операции прекратились. Кингсли отложил их до тех пор, пока не станет известно больше о наручниках из Сассекса. Первые образцы кандалов были использованы на заложниках во всех тюрьмах. Сопротивление было почти полностью загнано в подполье и в маггловский мир. Повсюду было так много темных существ и егерей, что им стало трудно перемещаться. Кингсли начал еще сильнее полагаться на разведывательную команду и больше использовать Драко в армии Волдеморта. Дезинформация. Саботаж. Как будто армия Пожирателей смерти была машиной, которую нужно было разобрать. Конверты с указаниями становились все толще с каждым разом, когда Гермиона их передавала. Драко редко упоминал о том, что делал, но она могла сказать, что тот находился на грани срыва. С каждой их встречей он выглядел все более отчаянным. Это разъедало ее изнутри. Смотреть, как он разрывается между тем, что должен делать для обеих сторон. Почти вся нагрузка на Гермиону со стороны Ордена исчезла. Она являлась ошейником Драко. У Кингсли и Грюма не было для неё более важных заданий, чем поддерживать непрерывную подачу информации от противника. Ей просто оставалось жить с этим. Гермиона чувствовала себя загнанным в клетку зверем на Площади Гриммо. Она перемещалась от одного убежища до другого только для того, чтобы сменить обстановку. Когда девушка не исцеляла раненых и не заботилась о Джинни, то вкладывала всю свою энергию в исследования и экспериментальные заклинания. Она пошла дальше в изучении темной магии, чем когда-либо в прошлом. Возможно, Орден и не воспользуется этой информацией, но Драко она может помочь. Гермиона пыталась найти способ обойти оковы. Драко регулярно приносил ей обновленные свитки с разработками, и она внимательно изучала их, надеясь найти изъян или что-то, что можно было бы использовать. Наручники были безупречной работой. Они являлись произведением искусства. Они приводили Гермиону в ужас тем, как быстро усложнялись. В дополнение к неустранимому эффекту следящего заклинания, Сассекс начал экспериментировать с кандалами, предназначенными для подавления магии. Вольфрам, инкрустированный железом. Вольфрам, покрытый медью или алюминием. Элементы с сердцевинами от волшебных палочек. Она почти не спала, если не была с Драко. Все остальное время Гермиона просто лежала в холодном ужасе при мысли о том, что может случиться с любым, кто попадёт в плен. Орден, возможно, никогда не сможет спасти ни одного из них. Пожирателям Смерти уже выдавали кандалы, чтобы легче задерживать членов Сопротивления. После того, как кандалы были надеты, двое Пожирателей запечатывали их магией, и тогда наручники невозможно было снять. Дин Томас появился на Площади Гриммо через день после того, как сбежал из плена. Его рука с наручником была отрезана. Он украл нож и отпилил себе кисть, чтобы сбежать. Неделю спустя Северус принес известие, что кандалы вывозят из Сассекса, чтобы расширить производство. Теперь они будут выпускаться по двое. Однажды вечером Драко принес Гермионе набор прототипов и наблюдал, как она их изучает. Они выглядели почти как браслеты. Гермиона выстроила вокруг них сложную паутину аналитической магии, рассекая все составляющие: алхимию, чары, нумерологию и руны. Она потратила несколько часов, пытаясь найти хоть какой-нибудь изъян, пока не заснула прямо посреди исследования, а проснувшись, обнаружила, что Драко несет ее в постель. — Я не могу... нет никакого способа обойти их. — Ее мозг был затуманен усталостью. Она почти дрожала от разочарования. — Должно же быть что-то. Использование Империо блокирует часть заклинания, но сразу же отменяет свое действие. Я думала, что, если попытаюсь вскрыть их таким образом, зачарованная сердцевина сможет взорваться изнутри. Я просто не... возможно, мне стоит подойти к этому с другой стороны. Я училась алхимии самостоятельно. Быть может, я недостаточно ее изучила... Она начала отстраняться от него и попыталась вернуться к стопкам книг, которые принесла с собой. Драко остановил ее. Он обнял ее одной рукой за талию, а другой — за плечи. — Ты не сможешь спасти всех, Грейнджер. Она замерла и в отчаянии оглядела комнату. — Я не знаю, как мы выиграем эту войну, — наконец сказала Гермиона. Драко молчал. Он не мог поспорить с ее утверждением, не солгав ей при этом. Она подняла руку и обняла его за плечи. — Я не знаю, как вообще спасти кого-то. Все, что я делаю, это просто откладываю на потом тот момент, когда все умрут еще более страшной смертью. Я не хотела... я никогда не хотела становиться целительницей. Гермиона никому раньше в этом не признавалась. Что она ненавидит то, чем занимается. Гермиона рассказала ему о крестражах. Она не должна была этого делать. У нее не было на это разрешения. Но она все равно рассказала ему. Все, что знала об их создании и уничтожении, и все представления Ордена о том, какими они могут быть. О потерянных реликвиях Основателей. — Мы думаем, что они могут быть в Хогвартсе, — сказала она, показывая ему все свои исследования. — Но я не знаю, сколько их всего. Их ведь не может быть больше пяти, верно? Раскол души подобным образом... ведет к обширному отравлению в теле. Яд разъедает его изнутри. Его нынешний внешний вид — лучшее, чего он смог добиться для своего тела с помощью зелья регенерации. Это зелье должно было вернуть ему его прежний облик, но душа Волдеморта уже слишком сильно повреждена, поэтому его тело — это все, чего он смог добиться с помощью магии. У крестражей должен быть предел. Я не думаю, что он может продолжать их делать. Если мы сумеем уничтожить все крестражи, он станет настолько уязвимым, что, даже если его никто не убьет, в конце концов он просто перестанет существовать. Но мы не знаем, где они могут быть. У нас слишком мало информации о его прошлом. — Он подарил крестраж моему отцу во время Первой войны? — Открытие Тайной комнаты во время нашего второго курса было вызвано фрагментом души, воздействующим на Джинни Уизли. Твой отец положил крестраж вместе с ее книгами в попытке дискредитировать Артура Уизли. — Если они были сделаны во время Первой войны, и он доверил один из них своим последователям, я займусь этим. Ты должна была сказать мне об этом раньше. — Мне не следовало говорить тебе об этом даже сейчас. — Она положила руку ему на сердце. — Я не пытаюсь загрузить тебя ещё больше. Я просто... мне не с кем поговорить. Мне проще размышлять, если я могу говорить вслух. Драко фыркнул. — Если это закончится, то оно того стоит. Чем занят Орден? Все, что мне поручают Грюм и Бруствер, — это задачи, чтобы просто выиграть время, — его голос дрожал от ярости. — Драко… Он больше ничего не сказал, но его гнев был очевиден. Он не доверял ни Кингсли, ни Грюму, ни Ордену. Он боялся, что, если погибнет, они снова продадут ее, чтобы попытаться выжить. И Гермиона не могла обещать ему, что не согласится на это. Она сделает все, чтобы выиграть войну. И он это знал. Она подозревала, что страх движет им больше, чем что-либо другое. Драко обнял ее, и она почувствовала этот страх в его руках, в том, как он прикасался к ней. Она положила голову ему на грудь и прислушалась к его сердцу. — Тебе нужна защита, — сказала девушка. — Я изучила этот вопрос. Броня из шкуры Украинского Железнобрюхого дракона. Она будет легкой, устойчивой к магии и почти непроницаемой для физических атак. Если ты будешь носить ее под одеждой, никто даже не узнает, что она на тебе. Когда-нибудь это может спасти тебе жизнь. Он ничего не сказал. Он все еще смотрел на ее исследование крестражей. Иногда они не сразу покидали хижину в Уайткрофте. Порой Драко приходил с таким количеством ран, что впадал в шок. В других случаях она чувствовала дрожь в его руках от использования Круциатуса. Гермиона лечила его, а затем сидела, положив его голову себе на колени, пока он не придет в себя. Она исцеляла дрожь в его руках, пока Драко плавал на грани сознания. Она шепотом просила у него прощения, постукивая кончиком палочки по его рукам, сгибая, растирая и массируя его пальцы, пока они не переставали дергаться. Ты убиваешь его. Ты убиваешь его. Это все из-за тебя. Она позволяла себе плакать, когда он не был в сознании, чтобы видеть это. Она сжимала его руку в своей и повторяла одни и те же слова. — Мне очень жаль. Прости меня. Мне очень, очень жаль. Затем вытирала глаза и убирала все слезы заклинанием, прежде чем вернуть Драко к жизни. Она чувствовала, как напряжение пронзало его тело, когда он приходил в себя, затем наблюдала, как он дышит, как поднимает глаза и видит ее. Он аппарировал их в отель и засыпал, собственнически обняв ее. Когда даже присутствия Драко было недостаточно, чтобы успокоить ее демонов, она изучала его лицо и слушала биение его сердца, тихо обещая ему: «Я позабочусь о тебе. Клянусь, я всегда буду заботиться о тебе».