Кометые косматы

- Сорок дней, - сухо констатировал Женя однажды утром. – Думаю, можно попробовать выйти на поверхность. Я возьму тебя, - он ткнул пальцем в наблюдателя, - а Глеб останется следить за Валерой. Из комнаты его лучше не выпускай, мало ли что. Они долго и методично натягивают костюмы химзащиты, проверяют работу респираторов, пакуют в рюкзаки воду, кое-какую еду, прячут в карманы оружие и фонарики. За дверью бункера царит непроглядная тьма – вибрации наверняка повредили линии электропередач в метро, и только правительственный бункер остался подключенным к аварийному генератору. - Надолго его хватит? – беспокойно интересуется наблюдатель. Женя пожимает плечами. - А люди из того бункера? Они погибли? - Поднимемся на первый уровень – узнаем, - цедит Женя, не глядя наблюдателю в глаза. Они быстро взбегают по эскалатору, поворачивают в узкий коридор, и через пару минут оказываются на первом уровне метро. Тьма здесь уже не столь кромешна, впрочем с улицы сюда не пробирается ни малейший солнечный луч. Вероятно, даже после фоллаута в мире не осталось больше солнечных лучшей. По крайней мере, на ближайшие месяцы. Эскалатор первого уровня заметно покорежен, мраморный пол платформы пошел трещинами, и Женя не позволяет наблюдателю пойти и проверить, что там с туннелем. Взбираться по развалинам эскалатора, имея в распоряжении лишь неверный свет карманных фонариков – задача для людей подготовленных. Женя справляется с ней на удивление легко, а вот наблюдателю приходится непросто. Он цепляется за обломки поручней в страхе порвать костюм, карабкается по покореженным ступеням, которые вдруг приходят в движение, как только их касаются ноги двоих отчаянных безумцев. - Инерция, - коротко бросает Женя, не оборачиваясь, не подавая руки, ничем не помогая наблюдателю. Тот понимает, что отныне каждый сам за себя. И если он здесь и сейчас погибнет, то это будет означать лишь то, что в бункере сэкономится его пайка, и трое оставшихся в живых проживут чуть дольше. Поэтому он не просит Женю подождать или двигаться чуть медленнее, а лишь, сцепив зубы, карабкается по острым выступам, в глубине души понимая, что спуск он вряд ли осилит. Когда подъем, наконец, преодолен, Женя уже стоит у стеклянных дверей и напряженно всматривается вдаль. Наблюдатель становится рядом, упирается ладонями в колени и пытается отдышаться. В воздухе плывет и колышется хмарь, и только в этот момент наблюдатель понимает, что стоит буквально по щиколотку в пепле. На улице его, вероятно, и того больше. Он висит в воздухе, уже даже не оседая, словно вся окружающая атмосфера насытилась им до такой степени, что больше не в состоянии принять, и он парит, став самой этой атмосферой – безоглядно мутировавшей, обратившейся в непроницаемую серую мглу. - Не так я себе это представлял, - пробормотал наблюдатель, подходя ближе к стеклянным дверям, покрытым слоем пепла, который за минуту до этого Женя стер рукавом. – Пепел-то здесь откуда? - Ученые поговаривали, что комета может спровоцировать извержение Йеллоустоуна, и вот тогда нам всем точно не поздоровится. Вероятно, они оказались правы. - Тут двух лет будет мало на исправление последствий… - Некому их будет исправлять, - горько шепчет Женя и толкает вперед стеклянную дверь. Пепел под каблуками ботинок мрачно хрустит. Они проваливаются в него, и он тут же рассыпается, разлетается серыми тучами, вмиг оседая на костюмах. - Респираторов хватит на пару часов. Думаю, стоит немного осмотреться и возвращаться. Следующую вылазку спланируем более тщательно. Повсюду, куда не падает взор, ни единого следа. Наблюдатель поднимает голову в попытке рассмотреть хоть намек на крошечный проблеск солнечного света, но небо и земля слились в единую сумеречную пелену. Все вокруг померкло, точно бы полиняло, все обрело один и тот же грязно-серый цвет – и дома, и деревья, да и сами Женя с наблюдателем… Они брели по пыльным сугробам словно бы без цели и смысла, завернули за угол ближайшего дома – кругом царила зловещая тишина. - А память так и не вернулась, - пробормотал вдруг наблюдатель. - Вероятно, уже и не вернется, - бросил Женя и развернулся, чтобы идти назад. – Вероятность, в принципе, и была-то пятьдесят на пятьдесят. Ну что ж, нам не повезло. В нынешних условиях это уже и не имеет никакого значения. Чем поможет тебе знание о том, кем ты был до кометы? Даже те два года, на которые у нас еще есть продукты, вряд ли нам помогут. Пепел за это время не развеется. Да и бог знает, когда он в принципе развеется. Возможно, на это уйдет не одно десятилетие. Можно пускать себе пулю в лоб хоть прямо сейчас, - и Женя достал из кармана револьвер. - Нет, - не поверил собственным ушам наблюдатель. – Ты не сделаешь этого. Ты не бросишь нас здесь с чокнутым Валерой. Ты единственный, кто может помочь нам выжить, но если ты пойдешь на это… - Прости, - не дал договорить ему Женя. – Я и вам советую последовать моему примеру. Ты знаешь, где хранится оружие. Ключи заберешь из моего рюкзака. Решите продолжать жить – сними с меня костюм, он вам еще пригодится. Все инструкции есть у меня в комнате. Прощай, - он стащил с лица маску, полной грудь вдохнул серый пепел и согнулся, закашлявшись. В этот миг рука его сильнее сжала пистолет, он поднес дуло к виску, и цепкая хмарь поглотила выстрел. Несколько минут наблюдатель стоял над телом, сжимая виски и трясясь в беззвучных рыданиях. Затем стащил с него рюкзак и костюм с ботинками, подобрал выпавший пистолет и побрел назад к метро. Надо было поторопиться, выстрел вполне мог привлечь посторонних. Выживших. Он не помнил, как скатился вниз по искореженному эскалатору, спускаться по которому так боялся еще пару часов назад. Кодовый стук в дверь, и он рухнул в объятия Че прямо так, в покрытом пеплом костюме, и разрыдался теперь уже в голос. Че молча помог ему раздеться, отнес костюм в ванную и смыл с него грязь. Не задал ни одного лишнего вопроса. Лишь отвел наблюдателя в кухню, налил ему полный стакан коньяка, и только когда тот опорожнил его, коротко бросил: - Все настолько паршиво, да? - Женя сказал, что это медленное самоубийство и за два года ничего не изменится, - выдохнул наблюдатель, едва удерживаясь, чтобы вновь не разрыдаться. И тут в стены комнаты заколотился проснувшийся Валера. - Мы все сдохнем? – орал он. – Я так и знал, что это произойдет! Какой толк от этого вашего бункера, комета чхать на него хотела, мы все сдохнем! Он орал это несколько минут подряд, пока Че, наконец, не встал, взял в руки пистолет, из которого застрелился Женя, и распахнул дверь в комнату охранника. - Чего ты добиваешься? – сухо спросил он, наводя на него дуло. – Твоя истерика ничего не изменит. - Ну давай, стреляй! – орал Валера. – Только вы тоже сдохнете, не сейчас, так через пару лет или раньше, когда вот там, - он ткнул пальцем куда-то в потолок, - выведутся мутанты и проберутся сюда. И от них вас никакой бункер не спасет. Или засорится водопровод с канализацией, а вы, жалкие музыкантишки, неспособны ни на что. Женя правильно поступил, я на его месте сделал бы то же самое! - Так сделай! – Че швырнул ему пистолет и захлопнул дверь, вновь запирая ее снаружи. – Кишка у него тонка, - процедил он, возвращаясь на кухню. – Только орать горазд, а сам надеется, что мы ему нальем, утешим и погладим по головке. На то и расчет. Как грудной младенец, ей-богу… И в эту самую секунду за стеной раздался выстрел. «Братья» вскочили, распахнули дверь в комнату Валеры и замерли на пороге: он лежал лицом вниз с простреленной головой, а по полу к порогу стекала струйка крови. - Надо скинуть его в туннель, - отчеканил Че, отправляясь в кладовку за полиэтиленом. На уборку трупа и отмывание пола от крови ушло в общей сложности около пары часов. После «Самойловы» сидели в комнате наблюдателя на кровати, глушили коньяк и молчали. - Знаешь, - произнес вдруг Че, - а я бы сходил в тот бункер на первом уровне. Рискнул бы. Наблюдатель поднял на него недоуменный взгляд пьяных глаз. - Я заметил там у одного парня гитару. Сыграть хочется страх как. - Если их завалило, гитара вряд ли выжила, - помотал головой наблюдатель. – А если они еще живы, то ты от них не отделаешься. - Возьму АКМ, но в наш бункер не прорвется ни одна живая душа. - Я пойду с тобой. - Нет. Кто-то должен оставаться в бункере, чтобы его не захватил никто посторонний. - Слушай, - пробормотал вдруг наблюдатель, падая на подушку и прикрывая веки, - зачем тебе гитара-то сдалась? - Опиумное соло хочу попробовать подобрать. Должны же мы понять, наконец, кто из нас кто, - и Че усмехнулся и поднес к губам бутылку. * * * Вадим дописывал последние бэки, когда позвонила Юля: она вновь собиралась провести неделю на Бали в особняке, арендованном ими как раз для того, чтобы периодически вырываться туда из душного мегаполиса и просто расслабляться под шум волн и пьяный аромат коктейлей. - Дорогая, - спохватился вдруг он, - поснимай там море, пляжи. У тебя всегда получаются такие красивые фотографии. И сделай еще видео, пожалуйста. Дай я хоть так окунусь в лето, раз сам вырваться не могу. Он долго и безуспешно пытался найти каких-то знакомых в Швеции, чтобы выполнить-таки обещание, данное Глебу. Дай он его как Вадим, он уже давно бы на него плюнул – обойдется мелкий интриган. Но Михаил Горин просто не имел права ронять свою репутацию. Поэтому Вадим решил воспользоваться хотя бы услугами Юли и снять хотя бы виды Бали. - Скинешь мне потом файликом на почту? – продолжал уговаривать жену он. Архив пришел на почту дня через три, когда альбом Матрицы был окончательно сведен. Он посмотрел видео, перекинул Глебу то, что ему показалось наиболее подходящим по настроению, черкнул пару строк с извинениями – дескать, не нашел в Швеции ничего подходящего, но вот тебе с Бали, и отправился передавать готовую работу Снейку. Тот молча отслушал готовый материал, ни разу не нажав на паузу и не скривив лицо, а когда отзвучал последний аккорд, принялся медленно, но оглушительно хлопать: - Поздравляю, мсье Самойлов, со второй частью Триллера. Вышла-таки спустя почти 15 лет. Ты мне одно скажи, ты специально все это провернул, чтобы меня подставить? - Ну… - смутился Вадим, - я подбираю музыкальное сопровождение в соответствии с материалом и вокалом. На Глеба лучше всего ложится все это… - Агата короче, чего уж там. - Агата. А он и есть Агата. Поэтому вполне логично, что и его творения звучат по-агатовски. Поэтому и в Матрице он чужеродным пятном торчал на фоне неподходящего ему аккомпанемента. - Но вот уж сейчас старший научит его Родину любить! – почти истерично воскликнул Снейк. - И не подумаю. Даже готов спорить, что он и не услышит в альбоме ничего агатовского. Снейк только рукой махнул. - Он-то, может, и не услышит. А вот когда все вокруг начнут его хвалить за возвращение к корням, когда песни начнут на радио брать, встанет вопрос о продюсере. Долго его имя он скрывать не сможет. Начнет болтать про Горина. Журнашлюшки мигом откопают, что такой есть только в Чехии, не преминут связаться с ним самим. И все, тайна раскрыта. - Она будет раскрыта куда раньше, если мы прямо сейчас что-то не придумаем, - помрачнел Вадим. – Глеб настаивает, чтобы я играл на гитаре на вашей презентации альбома в 16 тоннах через месяц. - О боже, - простонал Снейк и рухнул на диван. – Вы, Самойловы, меня точно до дурки доведете. Тебе-то чего! Тебе-то он максимум глаза публично выцарапает. А мне как выкручиваться! - Соври. Скажи, что это я тебя обманул. Обещал вывести на Горина, а в итоге все сделал сам. - Звони Горину, Вадим! Настоящему Горину! Только он нас сможет спасти и от Глеба, и от журналюг! В тот вечер Глеб вышел в скайп. - Почту проверь. Я тебе готовый клип скинул с твоими кадрами и с твоей же аранжировкой. Я записал ее тогда на диктофон и попытался воспроизвести. Глянь, что получилось. Может, поправишь, что, - зачастил он. Вадим, только-только собравшийся писать на с большим трудом добытый ватсап Горина, поморщился. Хотелось отбрехаться другими делами и поболтать с младшим позднее, но тот явно загорелся желанием обсудить все прямо здесь и сейчас. - А еще я послушал альбом. - Ну и? – Вадим поставил на скачку видеофайлы и замер, услышав фразу Глеба. - Как я и предполагал, это нечто! У меня такое ощущение, что я должен был создать это еще давно, но просто подходящего человека рядом не было, способного облечь мои мысли в аккорды. Вот как ты прислал мне эти кадры из Бали… я-то хотел сперва что-то суровое скандинавское, а ты выслал пустынные пляжи, серые волны, пасмурное небо. Я включил для фона свою музыку, и вдруг через минуту понял, что этот предштормовой пляж ложится на мои слова о предательстве просто как родной. - Еще лучше было бы попробовать снять Баренцево море зимой… - брякнул Вадим, открывая первый файл. С аранжировкой Вадима, которую кое-как воспроизвел у себя в айпаде Глеб, унылый Бали и вправду стал выглядеть особенно грозно, в словах об измене и предательстве уже слышался не просто беспомощный плач, но угрозы мести, а голос Глеба приобрел мрачные интонации времен Майн Кайфа. - Снимешь? – робко попросил Глеб. – У меня много еще разных наработок. - Сниму, - коротко бросил Вадим, понимая, что теперь ему лично придется ехать на это чертово Баренцево море и снимать там видеоряд для песен младшего, в которых он ему же самому – Вадиму – желает поскорее отправиться в Вальгаллу. - Знаешь, я тут вдохновился, еще несколько песен написал, - хохотнул Глеб. – Давно такого не было со мной. Я уж думал, Матрицу пора хоронить. Этот-то материал у меня давно уже валялся, я же на спор подкинул его Снейку. Дескать, сами мы все равно все это никогда не запишем, но если уж ты считаешь, что дело в грамотном продюсере, давай, организуй все. Я даже и не ожидал, что мой директор спустя почти десять лет выдаст такое. Сколько он тебе заплатил? - Пока только половину оговоренной суммы, - уклончиво ответил Вадим. – Вторая часть будет после презентации альбома. В долги влез поди твой директор… - Отобьем. Мы все теперь отобьем, - в голосе Глеба звучала какая-то совсем детская радость. – Если получится сотрудничать с тобой и дальше, я решил, что больше никогда не буду петь Агату. У меня ж тут хита три уже своих образовалось! - Да, вот кстати. Могу дать парочку бесплатных советов по аранжировке «Романтики» и «Без головы». Они со сцены зазвучат совсем по-новому и однозначно выстрелят. Вадим подкатил к ноуту синтезатор и принялся пояснять Глебу, что он имеет в виду. - Если хочешь, я тебе даже полную раскладку по партиям пришлю. Тут только одно но – гитарист у тебя паршивый, Глебсон. Я бы его сменил на кого-нибудь другого. - Хм. Вот меня куча народу так называет уже уйму лет, а я каждый раз дергаюсь, - задумчиво протянул Глеб. - Почему? - Меня так когда-то в детстве начал звать брат. По аналогии с Ватсоном. Другие переняли, и приклеилось намертво. - Скучаешь по нему? - По тому Вадиму – да. По нынешнему – нет. - Заканчивай бесконечно что-то ему доказывать. Он не конкурент тебе, слышишь? - Когда со мной ты, не конкурент, да. А когда я один, то я ему не конкурент. - А ты и сейчас один. Не я, так кто-то другой, - Вадим бормотал брату слова утешения, чувствуя, как с каждым произнесенным словом в груди давит все сильнее. Он хлестал себя словами пожестче, чтобы лишний раз убедить самого же себя в том, что когда-то сделал правильный выбор, уйдя со сцены. Что Агата отжила свое. Что его младший – самостоятельный музыкант, способный записать вторую часть Триллера без его – Вадима – участия. Он увлекся самобичеванием и продолжал лупить себя без грамма милосердия. - Что он тебе, в конце концов? Ну повтыкал проводки в Агате, ну написал пару десятков песен. И без них группа бы выстрелила. - Без него группы бы вообще не было. Без меня – была бы. - Кому она нужна бы была без тебя! - Но она была бы! А без него я бы остался стихоплетом и мыл бы пробирки. - Глеб, заканчивай с этим. Он тебя обокрал, он по тебе потоптался, а ты… - Да не крал он ничего, - махнул рукой Глеб и поморщился. – Это вообще отдельная история, я даже обсуждать ее сейчас не хочу. Я же тебе новые песни показать хотел! Он достал гитару и заиграл. В первые минуты Вадим просто не поверил собственным ушам – мизантропия Глеба куда-то улетучилась, на поверхность снова вылез трансильванский мрачный стеб. Он не дал ему доиграть, сам потянулся за гитарой, присоединился. И они вновь до ночи правили новые песни Глеба, спорили до хрипоты, и Вадим едва сдерживался, чтобы не помянуть младшему его грешки юности и не спалиться уже окончательно. - Ну вот и новый альбом готов, - рассмеялся Вадим, когда гитары были, наконец, отложены, а на часах было уже около двух ночи. - Только вряд ли снова наскребем тебе на гонорар, - помрачнел Глеб и опустил голову. - Разберемся, - усмехнулся Вадим. – Что-нибудь придумаем с моим гонораром. - На презентацию приедешь? – во взгляде Глеба полыхнула надежда, и Вадим просто не смог сказать «нет». - Приеду. А сейчас давай спать. Горину он написал только на следующий день. В двух словах описал ситуацию и попросил разрешения позвонить. Но ответ Горина был коротким и лишающим всякой надежды: - Я бы рад вам помочь, но, к сожалению, горные лыжи в Альпах на время обездвижили меня. Травма позвоночника, и пока я прикован к каталке. Надеюсь, у вас все получится. Могу лишь посоветовать пойти по пути Slipknot. Удачи. Маска! Бинго! Вадим полдня провел, ковыряясь в продукции сексшопов, и когда предстал, наконец, пред очами Снейка в черной кожаной маске с длинными металлическими шипами, тот долго не мог унять хохот. - Думаю, Глебсон будет счастлив! Вадим обрядился в черную рубашку, черные же кожаные штаны и массивные гриндера – для завершения образа. Даже гитару из своей коллекции выбрал черную и прямо в таком виде заявился в гримерку Матрицы за несколько минут до выхода на сцену. Снейк ахнул и тут же потащил его за собой в чулан: - Глебу пока не показывайся на глаза! Узнает же. Я ему скажу, что ты застрял в пробке и появишься прямо уже в разгар концерта. Дай нам хоть пару песен своим составом отыграть, а потом выходи. Сиди тут пока. Сетлист помнишь? Вадим кивнул, нечаянно царапнув одним из шипов щеку Хакимова, тот прикрыл лицо ладонью и убежал за кулисы. Вадим засек на часах пятнадцать минут, а затем осторожно вышел из чулана и осмотрелся. Где-то вдалеке уже звучали первые сбивки Снейка: концерт начался. В маске было душно, она противно сдавливала горло, а кожа под ней немилосердно потела. Он выждал две песни и начал медленно подниматься по ступеням на сцену, когда услышал радостный голос Глеба: - Сегодня с нами выступит особый гость. Человек, который помог нам сделать этот альбом, человек, которого я могу назвать своим полноценным соавтором и настоящим другом. Михаил Горин! Вадим целую неделю репетировал походку ребят из Slipknotа, чтобы его собственная суть хотя бы не сразу бросалась в глаза. Он старался держаться прямее, чем обычно, и не мучить без нужды гитару. Вышел на сцену, натужно помахал рукой публике…и тут же очутился в объятиях Глеба. - Привет! – прошептал тот прямо в ухо старшему. – Безумно рад, наконец, встретиться. Прикид улетный, ты меня уделал, чувак, - рассмеялся Глеб, потирая царапины от шипов. Сам он обрядился в широкую белую рубашку и все те же бежевые джинсы. На ногах были кеды, и Вадим вдруг осознал, как нелепо, наверное, смотрится на его фоне. Глеб был гладко выбрит, волосы – набриолинены и уложены утюжком прямо как когда-то в памятную триллеровскую эпоху. Публика завизжала, и концерт пошел своим чередом. В сетлисте не было ни одной песни Агаты, и Вадим держался в левом углу сцены, стараясь привлекать поменьше внимания, но Глеб не отходил от него ни на шаг: то вис на плече, то обнимал сзади, нимало не смущаясь странного прикида. Вадим уже искренне жалел, что в довершение образа не надел перчатки – он хоть и снял предварительно кольца, но, в конце концов, разве младший брат не узнает его пальцы, ногти, положение ладони?.. Впрочем, мозг Глеба был затуманен, он казался абсолютно счастливым, а на очередном Вадимовом соло подошел к нему вплотную и горячо прошептал: - Пойдем сегодня ко мне? Бухнем, Айрон Мейден послушаем, а? Вадим лишь кивнул и уткнулся в гриф гитары. В этот самый миг – Глеб еще не успел вернуться в центр сцены, откуда-то из первых рядов послышался громкий девчачий визг и крик: - Это ж Вадик! Посмотри! Точно он! Вадик! Вадим вздрогнул, но не подал виду, продолжая играть, а Глеб, казалось, ничего не услышал. Песни публика принимала на ура, но когда сетлист был отыгран, народ все равно потребовал Агату. - А-ГА-ТА! А-ГА-ТА! – кричала толпа, и Вадим подошел к Снейку. - Давайте сыграем Вертолет, Опиум и Как на войне. Уважим публику. Глеб, ты как? Голос его через кожаную маску звучал приглушенно, да и оба устали, кругом слышался громкий визг и вопли фанатов, требовавших Агату. Голос брата младший не узнал. Улыбнулся: - Соляк на Опиуме сыграешь? Или Валере отдадим. - Сыграю. Ковер-вертолет прошел почти как по маслу. На втором куплете Глеб повис на Вадиме, и что-то давно забытое колыхнулось в старшем. Он вдруг понял, как тяжело будет возвращаться домой и вспоминать этот концерт без возможности еще хоть раз сыграть его вместе с младшим. Поэтому в порыве попытался сбросил ладонь Глеба, но тот прижался к нему сбоку еще сильнее и свободной рукой погладил острые шипы маски. Опиум начался тоже как надо. Вадим скромно терся в стороне, но когда пришла очередь играть соло… его неожиданно прорвало. На несколько секунд он забыл, что это не его концерт, что он не Вадим Самойлов. Он вышел в центр сцены, подошел прямо к ее краю, согнул ноги в коленях и выдал свое обычное соло – с выбрасыванием гитары вверх, безумными танцами и всеми остальными уже привычными атрибутами своего шоу. - Я же говорила, что это Вадим! – снова послышался голос из первого ряда. – Ва-дим! Ва-дим! Ва-дим! На этот раз его, казалось, узнала вся толпа. Никто уже не слушал окончания песни, все в едином порыве орали: - ВА-ДИМ! ВА-ДИМ! ВА-ДИМ! Глеб мягко улыбнулся, подошел к Вадиму и положил ладонь ему на плечо: - Ну какой же это Вадим? Это Михаил Горин, продюсер нашего нового альбома. - Ва-дим! – продолжал неистовствовать зал. - Сейчас я вам докажу, что это не так. Мих, давай покажем им, кто ты, - и Вадим не успел предотвратить неизбежное. Пальцы Глеба скользнули ему на затылок, нащупали заклепки, потом потянули вверх за шипы, и публике предстал потный раскрасневшийся с примятыми волосами… Вадим Самойлов собственной персоной. Вопль восторженной публики сотрясал стены. - А-ГА-ТА! А-ГА-ТА! А-ГА-ТА! – орали они во все глотки. Снейк закрыл лицо ладонями, Валера и Стася тихо хихикали, и только Глеб остолбенел, не сводя взгляда с брата, а пальцы его до крови впились в шипы. * * * Вечером братья разошлись по своим спальням, но когда Глеб уже забрался под одеяло, включил ночник и открыл Гофмана, дверь открылась, и в проеме показалась взлохмаченная голова Вадима. Он вошел в комнату – зачем-то на цыпочках – опустился на кровать и положил ладонь на колено брата, поглаживая его через одеяло. - Ты не соврал мне по поводу выхода? - Нет, - помотал Глеб головой. – Я лично проверил. Я даже мог бы уйти один и оставить тебя. Если бы захотел. - Ну хорошо, ладно. Покажешь? - Покажу, - с готовностью кивнул Глеб. – Только после того, как ты выполнишь обещание. - Я ничего тебе не обещал. - Значит, пообещаешь еще, - хитро ухмыльнулся младший. – Тебе же надо в институт. А мне школа не нужна, мне и без нее хорошо. - Хорошо. Обещаю, - медленно, буквально по слогам произнес старший, - обещаю… сводить тебя завтра на пикник. Погода хорошая, разведем костер, запечем картошку. Глеб улыбнулся и кивнул. Пикник, значит, пикник. Мальчишки встали пораньше, и пока Вадим упаковывал в рюкзак продукты, Глеб сгребал разные хозяйственные мелочи – спальники, пледы, спички, фонарики. Палатки в закромах дома не нашлось, решили идти без нее: в этом мире на улице царила летняя жара, на небе не было ни облачка, да и в любой момент можно было добежать до дома. Когда все было готово и оба рюкзака забиты до отказа, Глеб вдруг побежал в кладовку и вернулся с бутылкой шампанского, протягивая ее брату. - Глеб, ты очумел? Тебе всего 15, какое шампанское? – взвился Вадим. - Ну ты выпьешь. Мне в чай плеснешь, я и не почувствую ничего, - настаивал младший, хитро улыбаясь. И Вадим не устоял, не почувствовал подвоха. Со сборами мальчишки вышли из дома только к полудню, когда солнце уже вовсю припекало. Вооружившись компасом, они смело побрели вглубь леса. В тени деревьев царила приятно щекочущая кожу прохлада, слух услаждал стрекот кузнечиков и заунывные стоны кукушки. Стволы покачивались и скрипели, в воздухе витал аромат черники и влажных подберезовиков. Под ногами хрустели давно опавшие темные иголки, на солнце поблескивали узоры паутины… Глеб чувствовал себя абсолютно счастливым, бредя рядом с братом в никуда. У него вдруг вырвалось: О, боже, я и ты – тени у воды – Шли дорогою мечты, и вот мы сохнем как цветы. Вадим повернул голову, улыбнулся одними губами и подмигнул младшему. Подходящую полянку они нашли часа через два, сбросили рюкзаки. Вадим послал Глеба за хворостом, а сам быстро расчистил место для костра, достал пледы, разложил картошку… Когда костер разгорелся, Вадим организовал рогатины и повесил на перекладину нашедшийся в чулане небольшой чайник, бросил в кружки по щепотке чаинок, и оба сели у костра наблюдать за тем, как закипает вода. Глеб нюхал дым, прикрывал глаза и мечтал о том, чтобы остаться здесь навсегда – в стране вечного лета и вечной любви. - Вадик, давай останемся здесь, - пробормотал он. – Ну и ничего страшного, что гитары нет, мы как-нибудь выкрутимся. - Глеб, если отсюда есть выход, я все-таки хотел бы вернуться в свой мир. Там, в конце концов, мама, наверное, все глаза уже выплакала. - Тогда возвращайся один, - насупился вдруг Глеб. – Оставь меня тут, я не хочу туда. Здесь небо всегда голубое, а там оно серое… - Глебка… - Вадим сжал младшего в своих объятиях. – Разве это жизнь? - Только это и есть жизнь! – крикнул Глеб. – Я хочу жить так, а не как у нас там в Асбесте! Там ты вернешься к Катьке и никогда больше не посмотришь на меня! Разливая кипяток по кружкам и услышав этот вопль младшего, Вадим обжегся, охнул и поставил кружки на землю, дуя на покрасневший палец. Он поднял глаза на Глеба, ожидая, что тот бросится ему на помощь, коснется ожога влажным языком, но тот лишь отвернулся, встал и побрел в лес. Вадим вздохнул, тоже поднялся и медленно пошагал вслед за братом, стараясь не упускать его из виду. Глеб шел, не оглядываясь, хотя спиной и чувствовал, что старший идет за ним буквально след в след, а потому не боялся потеряться. - Глеб, я компас не взял, - тихо позвал Вадим. – Остановись. Давай поговорим. - Ну и к черту. Лучше умереть от голода здесь, чем снова возвращаться туда. - Глеб… - Вадим догнал его, схватил за руку и в порыве притянул к себе, целуя в макушку. – Глеб… Я люблю тебя. - Не любишь, - помотал головой младший. – Иначе остался бы тут со мной. Навсегда. Только со мной. - Как мы будем музыку писать, а? Ты подумал об этом? А как жить без музыки? - Давай сбегаем домой за гитарами и снова вернемся сюда. Я знаю как! У меня получится! - Хорошо, малыш, давай, - не стал спорить Вадим, лишь гладил его по отросшим кудрям и продолжал целовать в макушку. Глеб развернулся к брату, подставляя под поцелуи заплаканное лицо, и Вадим сжал его в ладонях и впился губами во влажный приоткрытый рот. Глеб всхлипнул и тут же ответил на поцелуй, впуская язык брата, плавясь в его жарких объятиях. Ладони старшего спускались все ниже по спине – к талии, а потом легли на ягодицы Глеба и инстинктивно сжались. Глеб расставил ноги пошире, запрокинул голову и прижался пахом к брату. Солнечные лучи, проникая сквозь густую пелену ветвей и листвы, путались в волосах целующихся братьев, прыгали по их щекам. Глеб развернулся спиной к Вадиму, прижался грудью к дереву и потянул брата за пояс к себе. Вадим охнул и не сопротивлялся, вжал своим телом младшего в шершавый ствол и скользнул прохладными ладонями под футболку. Глеб поспешно расстегнул на себе джинсы и приспустил их вместе с бельем, бесстыдно отставляя ягодицы и касаясь ими паха брата. - Глеб, я не взял с собой вазелин, - прохрипел ему в ухо Вадим и все равно расстегнул штаны, тоже приспуская их, чтобы хотя бы просто прижаться затвердевшим членом к гладкой мальчишеской коже, хотя бы вообразить, как… - Я взял, - пробормотал Глеб. – У тебя в кармане брюк, проверь… Вадим застонал, нагнулся и сунул руку в карман, тут же обнаружив там заветную металлическую баночку. Дрожащими пальцами он открыл крышку, захватил сразу слишком много и поспешно нанес на себя, а Глеб еще шире расставил ноги. В ту секунду Вадиму не пришло в голову как-то подготовить брата – пустить в ход язык или пальцы – в мозг ударило вожделение, взгляд потемнел, и он видел перед собой только пошло предлагающего себя Глеба. Он сжал в ладонях его ягодицы, скользнул пальцем к инстинктивно сжавшемуся отверстию, смазал его и приставил головку. Прикусил мочку уха и прошептал: - Ты правда этого хочешь? А Глеб лишь крепче ухватился руками за ствол и еще шире раздвинул ноги. Вадим вошел медленно – сперва одной головкой – и замер, прислушиваясь к реакции брата. Тот вздрогнул, закусил губу, и ногти его, впившиеся в кору, побелели. Вадим толкнулся чуть глубже, и с губ Глеба сорвался едва слышный стон. - Больно? – беспокойно спросил старший и повернул его лицо к себе, ухватившись за подбородок. На щеке сверкала мокрая дорожка. Вадим лизнул ее и подхватил младшего на руки, поправляя на себе и на нем штаны. - Вадик, нет, давай продолжим, - вяло попытался сопротивляться Глеб. - Только не так. Только не стоя. Попробуем так, когда ты немного привыкнешь, - выдохнул Вадим ему в губы. Вернувшись к костру, он опустил младшего на плед, снял с них обоих джинсы и белье и лег между разведенных ног Глеба. Потянулся за спальником, подсунул его младшему под поясницу и вновь запустил пальцы в вазелин. Обильно смазал тугой вход и легко скользнул указательным пальцем внутрь. Быстро нащупал простату и нажал на нее – младший выгнулся и протяжно застонал. Другой рукой Вадим накрыл его возбужденный член, а сам осторожно добавил второй палец. Глеб дернулся, охнул, но ласковые движения Вадима успокоили его, он расслабился и закинул ноги на плечи старшему. Когда разрядка была уже близка, Вадим сжал пальцы у основания члена младшего и снова медленно погрузился в горячее тугое нутро – на этот раз не останавливаясь, почти не реагируя на то, как изменилось выражение лица Глеба, как его исказила мука, как его тонкие пальцы впились в спину старшего, царапая его едва отросшими ногтями… Оба понимали, что через эту боль необходимо пройти, что ее никак не избежать – и один принимал ее со смирением, а второй – отключив в себе жалость. Вадим вышел и снова погрузился во всю длину – очень медленно и осторожно, но не останавливаясь ни на миг. Глеб тихо выл, по щеками его катились слезы, ногти вонзились в кожу брата почти до крови. Вадим продолжал двигаться, стараясь не задумываться о том, что он творит, покрывая лицо младшего поцелуями, поглаживая его слегка опавший член. Пальцами нащупать простату было гораздо проще, а тут ему понадобилось некоторое время и несколько неумелых фрикций, прежде чем слезы вдруг моментально высохли в уголках глаз младшего, а член его – резко налился и окаменел. Вадим улыбнулся и продолжил двигаться, больше не меняя угол проникновения, и Глеб застонал, выгнулся и приподнял ягодицы, толкнувшись навстречу брату. Вадим едва сдерживался, чтобы тут же не ускориться и не затрахать младшего до смерти – так сильно в его мозгу пульсировало возбуждение, такие яркие ощущения подарила ему обожаемая узость Глеба… Еще несколько толчков навстречу друг другу, и в мозгу обоих взорвались галактики. Вадим повалился на землю, погребая под собой младшего и покрывая его лицо исступленными поцелуями. - Я люблю тебя, люблю, люблю, - повторял он, лихорадочно гладя тело брата. – Спасибо тебе… Боже… Да после такого я больше не смогу трахнуть ни одну девчонку… - У тебя для этого всегда есть я, - пробормотал Глеб, слегка поморщившись, и попытался выбраться из объятий старшего. – Давай откроем шампанское? Я его захватил, чтобы ты хоть по пьяни решился, наконец, а оно все-таки не потребовалось. Вадим прямо так, не одеваясь, потянулся к рюкзаку, откупорил шампанское и сделал несколько шумных глотков. - Мелкий, а ведь ты обещал мне, что покажешь выход отсюда, если я… Так вот, свою часть уговора я выполнил, - и он протянул бутылку Глебу, позволяя сделать глоток. - Покажу. Только обещай, что мы вернемся сюда, когда заберем гитары. Или тогда я пойду один. Ночью. Пока ты будешь спать. - Не многовато ли обещаний, мелкий? Но… обещаю, - продолжал целовать его уже слегка захмелевший Вадим. – Все, что хочешь, Глебка. И младший хитро усмехнулся и протянул руку к уже изрядно остывшей кружке с чаем.