Abstrudere

Питер просыпается. Он подключил телефон к зарядке, поставил будильник за пару минут до примерного времени возвращения Роуди и прилёг на столько часов, сколько у него было. Сон важен, но у него не будет возможности поспать сегодня, а, возможно, даже дольше. Он бесится из-за того, что Квентин пытается указать на дыры в его плане, но в то же время он ему благодарен, потому что ему надо найти способ превозмочь все эти сомнения и страхи, чтобы план сработал. Пересечь страну будучи в розыске будет проблемно. Если ему придётся тайком пробираться в транспорт, то отключаться нельзя. Это не идеальный вариант, но других у него нет. Он поднимается медленно, последовательно. Отключает будильник, проверяет, чтобы заряд батареи на ста процентах, затем снова выключает телефон и вынимает кабель питания. Он достаёт зарядное устройство из розетки и кладёт на стол. Он не собирается воровать у Роуди – лишь то, что ему не будет нужно. Питер бросает взгляд на стопку вещей в углу. Они все старые. Прошло две недели, а их так и не трогали. Их можно забрать, решает он. Он подходит к висящей на крючке на двери сумке. Она всё ещё немного влажная, но через пару часов туда можно будет спокойно паковать вещи. Ему в любом случае нужно дождаться, пока Роуди уснёт, прежде чем выдвигаться, так что времени на сушку сумки у него будет даже больше, чем нужно. Он идёт на кухню, смотрит на оставленный контейнер, достаёт из холодильника всё, что ему нужно будет разогревать в микроволновке. Он наблюдает за тем, как вращается внутри платформа, и думает, Какое-то время всё будет так. Без еды до самого Малибу – пока он не найдёт мистера Бэка – и даже тогда не факт. Но Питер готов. Он может пережить день-два вот так. Куда больше его беспокоит предстоящее отсутствие сна. Его глаза распахиваются шире, когда он слышит, как открывается входная дверь. Питер опирается поясницей на барную стойку, всё ещё наблюдая за микроволновкой, но внезапно чувствуя расслабленность и трепет от того, как же легко просто соврать. Даже его язык тела помогает ему. – Пахнет вкусно, – говорит Роуди позади, и тогда Питер позволяет себе обернуться к нему с лёгкой улыбкой на лице. – Спасибо, – говорит он. Его голос не дрожит. Всё как обычно. – О, пока не забыл! Он отталкивается от столешницы, широкими шагами возвращается в комнату, забирает со стола зарядку и подходит к Роуди как раз в тот момент, когда микроволновка начинает пищать, а он снимает крышку с контейнера, чтобы взглянуть на содержимое. – Вот, – говорит Питер, одной рукой постукивая Роуди по плечу, а другой протягивая зарядное устройство со свисающим вниз кабелем. Роуди удивлённо моргает. – Тебе больше не нужно? Питер пожимает плечами. – Не. Я записал номера друзей, и это всё, что мне было нужно от телефона. Так что пока с него хватит, мне в любом случае сейчас не стоит им пользоваться. – Как скажешь, – говорит Роуди, забирая зарядное устройство, но он лишь кладёт его чуть поодаль на кухонной тумбе, рядом со стойкой с ножами и розеткой. На мгновение сердце Питера пропускает удар, навязчивая мысль, что он как-то себя выдал, и Роуди знает, заставляет его почувствовать как страх, так и азарт от одной только возможности. Но затем Роуди просто разворачивается, чтобы открыть дверь микроволновки, и Питер тянется за тарелками, и всё в порядке. – Проголодался? – дразнит Роуди, пока Питер наполняет тарелки прямо из контейнера. – Умираю с голоду, – с усмешкой отзывается Питер. Следующие пару дней у него будет хватать забот помимо голода. Питер, к своему удивлению, засыпает достаточно легко. И также легко просыпается, когда часы будят его в час ночи. Он садится, прислушиваясь, и из глубины квартиры не доносится ни звука. Затем он встаёт с кровати, стараясь издавать как можно меньше шума, подходит к телефону, включает VPN и сразу начинает просматривать возможные маршруты. Его сердце начинает колотиться сильнее, когда он вдруг осознаёт одну вещь: скорее всего на дорогу уйдёт как минимум три дня, и это если считать, что он не потеряется или не попадётся кому-нибудь. Чем больше времени, тем выше его шансы облажаться. И что, естественно, будут пересадки. – Чикаго, Атланта, Питтсбург, Даллас, – бормочет он себе под нос, напряжённо глядя в тусклый экран телефона, перечисляя крупные города, через которые ему придётся проехать и пересесть на другой автобус, в зависимости от выбранного маршрута. Он останавливается на Питтсбурге, потому что город стоит на самом прямом маршруте, осознаёт, что ничего не знает о Питтсбурге, осознаёт, что, по факту, не знает ничего и обо всех остальных городах, и чувствует, как ему становится тяжелее дышать. – Словно бы это сомнительная идея, – отзывается Квентин. Он сидит на кровати, которую только что освободил Питер, закинув руки за голову и опираясь на стену. – У меня получится, – говорит Питер. – Я бывал в и ситуациях похуже. – Это действительно так, и эти слова, произнесённые вслух, помогают ему успокоиться, вернуть себе самообладание. Он сможет найти способ незаметно сменить автобусы. Это должно быть несложно, учитывая, что он делал раньше. Квентин фыркает, когда Питер делает скрины каждого шага путешествия, который только может, затем сохраняет ещё и альтернативные маршруты. Он чувствует себя удовлетворённым проделанной работой и отказывается допускать мысли о том, что одна упущенная деталь может стать для него вопросом жизни и смерти. Яркость экрана остаётся на минимуме. Его батарея всё ещё в районе 90%. Питер снова выключает телефон и просто стоит, держа его в руке и бездумно глядя перед собой, словно забыв, что делать дальше. – Ложись спать, – говорит Квентин. Питер качает головой. – Я не устал, – отвечает он, и это правда: он дремал достаточно днём, и теперь совсем не чувствует сонливости. Ему придётся бодрствовать ещё как минимум десять-двенадцать часов, скорее всего, пока он не доберётся до Питтсбурга и не найдёт новый автобус, чтобы совершить пересадку. Первая часть пути достаточно короткая, так что ему не захочется спать – особенно когда есть шанс случайно пропустить остановку. Тогда вперёд. Питер снимает с крючка уже сухую сумку. Он возвращается к углу, в котором сложил запасную одежду. Задумчиво изучает её взглядом. Поворачивается к столу, на котором до сих пор лежит листок с номерами Неда и ЭмДжей, а также списком технологических мер безопасности от последней. Он складывает его несколько раз и кидает в сумку, затем раскладывает все вещи в его распоряжении. Воздух застревает в лёгких, когда на самом дне он снова видит свой костюм. Перед ним встаёт дилемма: он однозначно до абсурдного полезен, но сейчас он также является помехой. Конечно, все теперь знают его в лицо, но Человек-Паук безусловно более узнаваем, чем Питер Паркер. Безусловно. Так будет всегда. – Вот так тебя и поймают, – говорит Квентин. Питер снова качает головой в ответ. – Я не могу просто оставить его здесь. Он пытается представить, как будет выглядеть в автобусе – цепляться за крышу или сторону чего-то, летящего по магистрали, явно не вариант, так что ему точно придётся быть пассажиром или прятаться где-нибудь ещё, но у него нет денег да и он не может светить лицом – и хмурится. Затем раздевается и всё равно надевает костюм. У него в любом случае нет нормальной обуви. Так что придётся как минимум надеть эту часть костюма. Он не трогает перчатки и маску и начинает складывать одежду. Места не так много, как и его вещей. Сложенная бумажка остаётся лежать на дне. Питер останавливается на большой толстовке: тёмно-серая, не слишком плотная, но достаточно объёмная. Он натягивает её, смотрит, как нижний край достаёт до трети бедра, ведёт плечами, чтобы она улеглась поудобнее, и прячет руки в глубоком переднем кармане. Питер крадётся в ванную и смотрится в зеркало. Не так плохо – он может просто закатать рукава своего костюма, оставляя только бледные запястья, если ему вдруг захочется задрать ещё и рукава толстовки. Он чувствует себя глупо: костюм плотно прилегает к ногам, пока верхняя часть туловища тонет в куске ткани, который даже близко не предназначен для лета. Но. В автобусах будут кондиционеры. Так что... Он изучает свои растрёпанные волосы в отражении, после чего натягивает капюшон. Он спадает почти до глаз. Если Питер выпрямится и будет высоко держать голову, он будет сидеть почти как надо. Если он сгорбится, то будет выглядеть как какой-то случайный подросток. Идеально. Питер снова замирает, силясь услышать любые признаки того, что Роуди мог проснуться. Ничего. Он смотрит на часы. Почти два. Ему пора. Он возвращается в помещение, бывшее его комнатой, и заканчивает паковать вещи. Кладёт телефон внутрь маски и помещает её поверх остальных вещей, сверху кидает перчатки. На запястьях опять веб-шутеры, но в темноте они кажутся обычными браслетами. Между незаметностью и готовностью к бою ему приходится пойти на подобный компромисс. Питер оглядывается по сторонам, затягивает завязки на сумке и закидывает на спину. Затем бросает последний взгляд на то, что две недели было его кроватью, где сейчас сидит Квентин и внимательно наблюдает за ним. Он почти хочет съёжиться под этим взглядом, но остаётся стоять твёрдо, хотя в этом и нет никакого смысла, ведь, ну, Квентин знает и чувствует всё, что испытывает сам Питер. Теперь на нём собственная толстовка, с тем лишь отличием, что она белая и сидит на нём как раз. Питер представляет, как она испачкается. Думает о том, насколько придётся замараться ему самому. Думает, почему именно белый. – Идёшь? – зовёт Питер. – Ты же знаешь, что этот твой поход не поможет избавиться от меня, – говорит Квентин. – И ты знаешь, что избавляться от меня может быть не лучшей идеей. – Раз ты так говоришь, значит, я всё делаю правильно, – отвечает Питер, разворачиваясь на пятках. Он выходит из комнаты, с тихим щелчком закрывая за собой дверь. Когда он поворачивается, чтобы покинуть дом, квартира неожиданно кажется ему бесконечной, неизмеримой дистанцией. Питер моргает, чувствуя, как его нутро скручивается в тугой узел. Он отказывается от физической стабильности и безопасности в пользу… он может погибнуть. Но по крайней мере всё закончится. У него больше не будет власти надо мной. Питер сглатывает, выпрямляется и делает первый шаг вперёд. Гостиная не такая большая. Дверь балкона легко открыть. Закрыть за собой. Окинуть взглядом незнакомую улицу Вашингтона, тёмное ночное небо с только самыми яркими звёздами на нём, покрытые листьями ветви деревьев, машущие ему на ветру. – Верно, – говорит Квентин прямо ему на ухо, и Питер слегка отшатывается назад, – когда ты последний раз думал, что был на улице, она растянулась на бесконечность, ты наступил на разбитое стекло, повсюду был дым и туман и тела твоих мёртвых родственников... Питер чувствует глухой укол боли в ступне, фантомное напоминание о той безумной ночи, когда он думал, что действительно поранился, и не мог избавиться от этого ощущения до самого разговора с Сэмом. Но перед ним ничего нет. Самая обычная улица. Квентин здесь, так что всё реально, и он знает, что делает. Питер запрыгивает на стену, перелезает через ограждение балкона и тихо спускается вниз. Он отталкивается от стены в нескольких дюймах от земли, приземляется и впервые за долгое время чувствует под ногами природу: траву вместо ковра, тротуар вместо паркета. – Ещё не поздно вернуться, – говорит ему Квентин. Питер начинает движение прочь от здания. Вниз по улице. Навстречу фонарям, в направлении наверняка оживлённой днём улицы. – Ты даже не знаешь, куда идёшь, – настаивает Квентин, шагая рядом с ним, немного опережая, поскольку его длинные ноги покрывают больше дистанции. – Ты потеряешься, и тогда действительно будет поздно возвращаться. Питер догоняет его, ускоряясь. Он не собирается переходить на бег – не хочет издавать больше шума, чем следует, – но ему нужно двигаться быстрее. – Тебе нельзя пользоваться картами. Никакого GPS. Ты потеряешься, взойдёт солнце, и тебя найдут. Я просто случайный ребёнок, мысленно отвечает он, осознавая, что разговоры тоже создадут шум, который может привлечь ненужное внимание, и он может также беспрепятственно общаться с Квентином и этим способом. Я найду станцию метро, и тогда буду знать, куда идти. И у меня есть… он трясёт рукой, рукав толстовки съезжает, открывая часы на запястье, три часа. У меня не уйдёт так много времени. И он оказывается прав. Питер продолжает идти, и сменяющийся пейзаж даёт ему всё больше и больше уверенности. Всё совсем не похоже на его сон: это реальный мир. Он на улице, на свежем воздухе, вдыхает неродной ему город. Никакого разбитого стекла. Никакого дыма. Никакого обмана. Да, улицы пустынны, но здания не повторяются, и Квентин молчит, ни разу не упоминает дядю Бена или тётю Мэй. Он минует жилые дома, движется в сторону просторных улиц и идёт уже по ним. На одной из них он видит вход в метро и спускается вниз, раздвигает прутья решётки достаточно, чтобы протиснуться внутрь. Он поворачивается и пытается привести всё в такой вид, словно бы никакого подростка с суперспособностями тут и в помине не было. И спускается ниже, в тоннели. Никаких поездов, только карта. У него есть два возможных пути, чтобы добраться до станции Юнион. Он выбирает один, и, погружаясь в абсолютную темноту, бежит. Сперва Питер едва ли не спотыкается о собственные ноги, поражаясь чувству свободы, которое испытывает, находясь под землёй, окружённый толстыми стенами тоннеля и вдыхающий затхлый спёртый воздух, совсем не предназначенный для людей. Но вокруг никого нет, кроме путей впереди, где он может разогнаться в полную силу. Он был лишён этого две недели. Питер бы с радостью использовал паутину, но во-первых, у него её не так много, и во-вторых, он скорее всего тут же влетит носом в землю. Но всё же он движется быстро, его дыхание не сбивается – больше нет – и он позволяет сорваться с губ счастливому возгласу, ускоряясь, стуча ногами по путям в такт ударам собственного сердца, и это, конечно, не полёты между высотками Нью-Йорка, но ему этого не хватало. Питер осознаёт, что в какой-то момент оторвался от Квентина, но он видит его снова, когда добирается до Юнион. Свет горит, но все магазины закрыты, а редкие люди разбросаны по станции в ожидании автобусов. Он останавливается на входе, прячась в тени и прижимаясь к стене, и успокаивает себя глубокими размеренными вдохами. Всё под контролем. Всё под контролем на… он не знает, на какой период времени. – Ты всё ещё не представляешь, что делаешь, правда? – спрашивает его Квентин. Вот так скрестив руки на груди, он похож на упрекающего его друга. Таким взглядом на него мог мы смотреть Нед. Ну, скорее взрослый друг. Это мог бы быть… Питер ерошит руками волосы, пальцами опуская как можно больше прядей на лоб, на глаза. Он накидывает капюшон, и тот бросает тень ему на лицо. Никто меня не узнает. – А если всё-таки узнают? Тогда я сваливаю отсюда обратно к Роуди, отвечает Питер, но этого не случится. Он резко выдыхает через нос, ставя точку в своём утверждении, и затем выходит из-за угла на свет, угрюмый и сутулый подросток, буквально призрак. Никто не поднимает на него глаз, потому что все немногие находящиеся тут – уставшие и готовые к путешествию в эту безбожную рань люди. Питер внимательно изучает каждый из пунктов отправки, делая вид, словно бы бесцельно шатается по вокзалу, отыскивает автобус на Питтсбург – отправление через девяносто минут, у него получится у него получится – и проходит мимо, делая круг по станции. Рядом нет ни души. Питер на всякий случай отходит подальше, перепрыгивает через перильца, ограждающие автобусы, и сразу фактически вплотную прижимается к ближайшему из них. Краем сознания он делает отметку, что сейчас должен быть в ужасе. Что раньше он паниковал в подобных ситуациях. Да, он всё делал, как надо, но его всегда как минимум потряхивало, какая-то подавленная усилием воли паника циркулировала по венам. Сейчас… ничего. Его сердце бьётся ровно. Может потому, что сейчас в опасности только я, думает Питер. Затем, даже если я окажусь в опасности, каковы шансы, что хоть кто-то сможет мне навредить? Это новая мысль, он останавливается, чтобы посмотреть на свои руки, переворачивает их ладонями вверх. Веб-шутеры выглядывают из-под рукавов. Он мог бы пробить дыру в стене прямо сейчас, если бы захотел. Есть… есть некоторый аспект, о котором он раньше не думал. Что, может, он действительно способен позаботиться о себе. – Твоя проблема с Мистерио заключалась в том, что ты не мог его ударить, – говорит Квентин. Питер поднимает голову, встречается с ним взглядом. – Ты не нанёс ему ни одного удара. Он разыграл все так, что ты даже не рассматривал этот вариант. Не сейчас, думает Питер, начиная идти по между автобусами. Когда будем внутри. Пока он просто сидит и ждёт. Вокруг ни души, потому что сейчас едва ли четыре утра, и ещё не время. Но всё же, чем раньше они выдвинутся, тем лучше. Питер подбегает к автобусу и на пробу кладёт укрытую рукавом ладонь на переднюю дверь. Он опускает её и осторожно дёргает в попытке открыть – ничего, но это и неудивительно. Он передвигает руку к щели между дверью и остальным корпусом. Вторая рука присоединяется к ней в поисках того, за что бы ухватиться. И затем тянет. Его губы растягиваются в удовлетворённой усмешке, когда дверь поддаётся, и он проскальзывает внутрь, делая всё возможное, чтобы закрыть её снова. Он не знает, сломал ли что-нибудь серьёзное – заработает ли теперь механизм в принципе – но на вид всё выглядит целым. Он идёт в конец нижнего уровня автобуса, и плюхается на пол на предпоследних сиденьях. – Это было просто, – тихо смеётся он, позволяя себе наконец использовать голосовые связки. Он подтягивает к себе колени и выдыхает. – Слишком просто? – спрашивает его Квентин, присоединяясь к нему на полу между рядами сидений. Нет, отвечает Питер. По правде говоря, у него до сих пор перехватывает дыхание от бега и от адреналина, что он всё это выкинул. Но будет сложнее. Скоро. Это правда: ему придётся сойти с автобуса и пересесть на другой посреди дня в абсолютно новом городе. В Вашингтоне он по крайней мере смог бы найти дорогу обратно к дому Роуди – или, потеряйся он, Роуди или Сэм смогли бы найти его и прийти на подмогу. В Питтсбурге у него нет союзников, нет укрытия, и даже если всё получится, ему, как ни крути, придётся прятаться в автобусах на протяжении ещё как минимум двух дней. – Сейчас по-настоящему твой последний шанс одуматься, – говорит Квентин. Он прав: Питер смотрел в расписания транспорта, когда готовился. Скоро начнут движение поезда. Ему не удастся повторить свой подземный маршрут. Солнце встанет. А он всё ещё будет в розыске, один, у всех на виду, в городе, где располагаются военные и правительство. Питер делает глубокий вдох, но не для того, чтобы успокоиться, а чтобы просто ощутить вкус воздуха. И это самый обычный запах автобуса – не ночная свежесть и не тяжелая атмосфера подземных тоннелей. Но это иной воздух, и ему этого достаточно. Всё в порядке. Я знаю, что делаю. Как считаешь, у меня есть время вздремнуть? – Давай подумаем, – говорит Квентин, – через час начнётся посадка, и тебе надо будет избегать людей и молиться, чтобы никто не решил сесть там, где ты прячешься. Впереди шесть часов езды, и тебе надо быть в сознании, когда они закончатся, иначе ты окажешься севернее, чем планировал, без малейшей идеи, как вернуться к изначальному маршруту. Или же тебе придётся сбежать в Канаду, что будет гораздо разумнее чем вся эта поездка к западному побережью, и настолько же бесполезно. Да плевать, фыркает Питер. Намёк понят. Сейчас нельзя ошибаться. Я могу поспать на втором автобусе. Это у него получится, без проблем: второй довезёт его прямо до Лос-Анджелеса, а оттуда он уже разберётся, как добраться до Голливуда, или Малибу, или куда его душе угодно. Его инстинкты подскажут направление. – Доверие самому себе – это серьёзный шаг, – говорит Квентин, – особенно учитывая то, на что был не так давно похож твой разум. Ты не мог понять, что реально, пытался застрелить того, кто тебе помогает, использовал доверие других людей, скрывая от них информацию, и, да, точно, у тебя до сих пор галлюцинации. И ты думаешь, что сможешь невредимым перебраться через всю страну? Питер вздыхает. Он снимает сумку со спины, прижимает к груди словно спасательный трос. Возможно, единственный, который у него остался. Рано или поздно надо начать доверять самому себе. – Да, постепенно. Ситуация серьёзная, а ты просто ребёнок. Я не такой, как другие. Даже остальные Мстители признают это. – Думаешь, они больше не видят в тебе ребёнка? Ты всё ещё тот, за кем надо приглядывать. Ты доказал это, отдав очки человека, кого знал, сколько, три дня? Пошёл ты, бурчит Питер. От споров с самим собой у него начинает болеть голова. Одной рукой он трёт виски, другой всё ещё сжимая сумку, сидя на полу автобуса за высокой стеной сидений. Теперь я не буду проблемой Мстителей. Мистер Старк – единственная причина, по которой я был с ними, и его больше нет, так что… Питер отворачивается, предпочитая сверлить взглядом пустую стенку автобуса. Он натягивает на голову капюшон и скрещивает руки поверх сумки, превращаясь в мятый, забытый в углу клубок. Он смотрит в никуда до тех пор, пока не слышит, как машина оживает: гул мотора, шаги заходящих в салон людей, наполняющий автобус тихий шум чужих голосов, которые он может различить только благодаря усиленному слуху. Затем, с толчком, автобус начинает движение. Питер оглядывается по сторонам, но не видит ничего со своей выгодной позиции на полу – но это значит, что рядом с ним никто не решил устроиться. Он садится на корточки, сжимая пальцами одну из ручек сумки, и медленно приподнимается. Он выглядывает из-за спинки сидения перед ним, и да – они движутся. Небо всё ещё тёмное, и впереди есть несколько человек, но поездка началась. Тогда Питер наконец садится на автобусное кресло вместо пола. Так шесть часов пройдут куда комфортнее. Он поворачивает голову направо и видит уже удобно расположившегося рядом Квентина. Когда они выезжают на широкую дорогу – когда действительно поздно поворачивать назад – Квентин подаёт голос. – Я думал, ты завязал с отцовскими фигурами. Это так, отвечает Питер. – Твой настоящий отец мёртв. Твой дядя мёртв. Тони Старк мёртв... Мистер Бэк не мёртв. – Ты не знаешь наверняка. И даже если так: это твой выбор? Серьёзно? А что насчёт Роуди? Это несправедливо по отношению к нему, думает Питер. Он… Он не… Он работал. Мистер Старк, он делал, что захочет. Роуди… должностное лицо. У него нет свободы действий. И моё проживание с ним не должно было затянуться надолго в любом случае. – Скорее всего он уже проснулся. Или сделает это скоро, – произносит Квентин. – Как думаешь, что он подумает, когда увидит, что тебя нет? Чувство вины бьёт по нему. Питер подтягивает ноги к груди, поворачивается на бок, опираясь на стенку. Живот болит, он чувствует себя ужасно. Не хочу об этом думать. Я просто… мне пришлось. Не хочу о нём больше думать. – Он наверняка волнуется. Питер с силой зажмуривается. Как и все остальные. В конце всё получится. – Почему ты так считаешь? Питер не может придумать ответ. – Разве не об этом тебе говорил Сэм? Если ты не можешь найти объяснение, ты можешь быть на неверном пути? Может, верного пути нет, особенно если мне об этом говорит галлюцинация. Питер замирает на секунду. Он выпрямляется, задумчиво откидывает голову назад. В краткосрочной перспективе всё кажется плохим, но это должно было произойти. Сны сказали мне об этом, ты привёл меня к этому решению, Сэм подтвердил его. Мои друзья никогда не были в безопасности. Но если я доберусь до мистера Бэка… я это исправлю. Может, не для всех. Может, им всегда будет больно. Но боль пройдёт, верно? Как когда погибли мои родители и дядя Бэн. Я научился жить с этим. Может, произойдёт то же самое. И тогда я буду с… – С кем-то, кто пытался тебя убить. Да, но не сразу. И теперь у него нет причин повторить это снова. – Месть? Я смогу противостоять ему, избавиться от всего, что он вложил мне в голову, и мы сможем вернуться к тому, с чего всё начиналось. Даже если у него нет суперспособностей. Мы можем общаться как раньше. У меня почти не было этого с мистером Старком, никогда не могло быть с Роуди, но с мистером Бэком… Может сработать. Мне этого хватит. Поездка проходит в основном в тишине, в его голове нет никаких назойливых мыслей. Он чувствует себя неспокойно – нервно – но ощущение необратимости с каждой новой милей в равной степени как обнадёживает, так и вызывает тревогу. Конечно, у него должно всё внутри переворачиваться. И это так. Но он не может не думать о том, что поступает правильно, пусть и эгоистично. Я могу побыть эгоистом, верно? Ответа не следует. Когда они добираются до Питтсбурга, Питер решает, что лучше всего делать вид, что он знает, что делает. Идти с чувством уверенности, как любой человек не в бегах. Так что он встаёт с остальными пассажирами, закидывает сумку на плечо, опускает голову, натягивает капюшон, и вместе со всеми покидает автобус. Он на абсолютно незнакомом вокзале. Никто не говорит ему ни слова. Никто не одаривает его больше, чем взглядом. Он и сам никто. Он включает телефон. VPN. Открывает сохранённые снимки экрана. У него есть два часа. Питер быстро оглядывается по сторонам и находит следующую точку посадки. Утро превратится в день, и станция не будет такой же безлюдной, как в Вашингтоне, где он мог заранее пролезть внутрь. Он прикусывает губу, затем идёт в туалет, выбирает дальнюю кабинку, забирается с ногами на унитаз и запирает дверь. Это хорошее место, чтобы убить время, оставаясь при этом незамеченным. Ему всё ещё надо придумать, как пробраться на следующий автобус, но... У Питера урчит в животе, и он с недоверием смотрит на него. Затем вдруг чувствует тяжесть своих век: его тело жило в полном комфорте две недели, даже дольше, (в отличие от разума), и теперь было им явно недовольно. Нам было так хорошо, говорит оно ему, почему ты соскочил? У него нет при себе денег. Он не может привлекать чужого внимания. Ему скорее всего придётся продержаться ешё два дня без еды. Живот урчит снова, и Питер молит его замолчать. Наконец он поднимается, идёт мыть руки, покидает туалет. Он пьёт из фонтанчика, мысленно ругается на себя, запоздало осознавая, что, наверное, стоило захватить бутылку, он бы мог её наполнить в дороге… ну что же. Автобус, который должен довести его до Лос-Анджелеса, отправляется через полчаса. Всё по расписанию. Питер опирается спиной на стену около фонтанчика и откидывает назад голову. Его взгляд цепляется за вентиляционную шахту. … Чёрт, может, это оно. Он поворачивается и идёт обратно в туалет. Там всё ещё никого. Там есть вентиляция. Он достаточно ловкий. Он пролезет. У него получится… это глупо. Бросая последний взгляд по сторонам, он паутиной срывает решётку. Берёт её с собой наверх и пытается закрепить её изнутри. Ему придётся побродить тут немного – сейчас он смотрит в противоположную от нужного направления сторону – он может потеряться и пропустить автобус, и всё может быть напрасно, и ему надо спешить, это так глупо… Прекрати думать, приказывает он себе, и так и поступает. Тут тесно, двигаться быстро тяжело, и это даже близко нельзя назвать приятным времяпрепровождением. Он чувствует липнущие к нему клубы пыли, и ему не раз приходится останавливаться, чтобы подавить чих. Вся обстановка – настоящий ад для его рецепторов. Но ему надо продолжать движение, надо… Здесь. Питер смотрит сквозь решётку, пробивающиеся лучи света дают ему освещение. Кругом, конечно же, есть люди, но они далеко. Рядом с ним никого нет. Если он не наделает шума, то сможет спуститься на землю и… и что тогда? Он прикусывает губу. Смотрит на часы. Десять минут. Десять минут, чтобы что-то придумать и воплотить в жизнь. Питер осматривает вокзал, находит взглядом автобус с «Лос-Анджелес» на табло. Смотрит на этот путеводный маяк, поднимает взгляд немного выше и… Опускает глаза вновь на землю, на людей внизу. Никто не смотрит наверх на него, естественно. Потому что какой смысл? Без шума. Питер дёргает решётку, пока она не поддаётся. Он держится за неё, вылазит, прижимаясь к стене прямо под самой крышей. Пытается поместить решётку на место, паутиной закрепляя края. Вокруг всё серое. Он несказанно рад, что на нём почти вся одежда чёрного или серого цвета. Питер переползает на крышу. Никто не смотрит наверх. Он ползёт по потолку. Никто не смотрит наверх. Его сердце всё ещё бьётся ровно и спокойно. Никто не смотрит наверх, никто не смотрит наверх, никто не смотрит наверх. Он прыгает на крышу нужного автобуса, приземляясь с глухим ударом. Всем телом прижимается к металлической поверхности и ждёт с минуту. Никто не смотрит наверх. Питер пододвигается к аварийному люку на крыше. Просовывает пальцы под него и легко дёргает на себя. С тихим скрипом тот открывается – его однозначно редко, если вообще хоть раз, использовали – и Питер плавно проскальзывает внутрь. Люк встаёт на своё место за ним. Он тут же падает на пол и, не слыша никаких посторонних звуков, начинает ползти к ступенькам – чтобы снова добраться до нижнего этажа автобуса, в самый конец, где нет никаких окон и никто не захочет сидеть (судя по прошлому разу). И тогда, возможно, просто возможно, у него получится расслабиться на два дня. Когда первые пассажиры начинают посадку, он уже сидит в дальнем углу автобуса. Опустив голову, упираясь подбородком в грудь, спрятав голову под капюшоном, таким огромным, что он скрывает почти всё лицо, свернувшись в уголке, Питер засыпает. Тусклый, едва заметный свет встречает Питера, когда он открывает глаза. Он слегка поднимает голову, оглядывается по сторонам и тут же вспоминает, где находится. Ну. В некотором смысле. Потому что он в автобусе, автобус движется, сейчас ночь, и всё, что он может видеть в окне впереди – это простирающуюся сквозь пустоту дорогу. Ого, думает он, как только к нему приходит осознание ситуации. Теперь действительно нет пути назад. Он позволяет себе снова отключиться. Когда он в следующий раз просыпается, то видит встающее из-за горизонта солнце. Он смотрит на часы, затем открывает на телефоне снимки экрана. Из них он узнаёт: нельзя сказать точно, где именно он сейчас в Штатах, но к концу дня он должен прибыть в Калифорнию. Питер откидывается на сидении. В автобусе тихо; тут есть другие люди – те же это люди, что садились вместе с ним, или нет, он не может сказать наверняка – но все вокруг, в основном, либо спят, либо находятся в состоянии полудрёмы. Теперь, однако, когда достаточно адреналина начало циркулировать по венам, он не уверен, что сможет снова заснуть. Может, сон не лучшая идея, ведь ему относительно скоро надо будет выходить – он не мог добраться так далеко только ради того, чтобы его поймали. И, может, ему он не нужен, потому что он пролежал в отключке большую часть поездки. И это, наверное, лучшее, что могло с ним случиться. Его живот урчит, и он вздыхает. Руки всё ещё обнимают сумку, словно бы это может как-то успокоить голод. Он отпускает её, выпрямляется, внезапно чувствуя непреодолимую жажду. Может, так он заставит тело думать, что ему не нужно есть, решает Питер. По крайней мере, на какое-то время. Хотелось надеяться, что до конца дня. Хотелось надеяться, что ещё дольше. Питер тихо встаёт и идёт в сторону автобусного туалета прямо рядом с ним. Он складывает руки под краном и пьёт из них, проводит в кабинке бог знает сколько времени, пока не чувствует себя лучше. Когда он выходит, Квентин сидит на соседнем с ним кресле и смотрит на него. Питер кивает ему, протискиваясь мимо – его вытянутых ног на самом деле тут нет, но всё же, это было бы грубо, верно? – к своему месту в углу, поднимает сумку и наматывает одну из верёвок на руку. Почти приехали, думает он. – Ты не задумывался, что потратил всю свою удачу, чтобы сюда добраться? – спрашивает Квентин. Питер бросает на него удивлённый взгляд. Удачу? – Может, для каждого есть некоторое ограниченное количество. Может, тебе повезло так далеко зайти. Может, как только ты окажешься на месте, всё пойдёт под откос. Думаю, после всего произошедшего я заслуживаю больше удачи, чем лишь на это. Квентин откидывается на спинку сидения. – Да, может, – с долей сомнения говорит он. Питер с любопытством смотрит на него Словно бы Квентин знает что-то, чего не знает он сам, что абсолютно невозможно – он лишь часть его сознания. Что-то, что пытается помочь ему разобраться во всём, в тоже время ведя себя как образ предыдущей психологической пытки. Это… Ему нужно двигаться, в этом суть, Питеру нужно освободиться от его влияния, но сейчас, наверное, он ведёт самый естественный разговор, который у него был с момента, как всё полетело в ад. Если он… Если мистер Бэк окажется хоть немного таким, тогда Питер будет знать, что сделал верный выбор. Как думаешь, какой он? спрашивает Питер. Квентин опускает на него взгляд. Он всё ещё одет в белое. Ночью этот цвет слепил бы глаз; в рассветном свете он мягкий, успокаивающий. Питер осознаёт, что уже какое-то время не чувствовал себя ребёнком. С тех пор, как встретил мистера Бэка. Настоящего. Того, который обращался с ним, как... – Человек, который пытался тебя убить и затем раскрыл твою личность всему миру? Кто знает, – говорит Квентин. Питер закатывает глаза и несильно пихает его в плечо. Я знаю, что то, что я делаю, глупо, но я должен, думает он. И тоже одаривает Квентина улыбкой. Его настрой изменился: чем ближе они подъезжают к Калифорнии, тем меньше он корит себя – скорее видит во всей ситуации беззлобную иронию. Проще оставаться в хорошем расположении духа, если есть надежда, что на горизонте тебя что-то ждёт . Квентин улыбается ему в ответ. – Скорее всего совсем не такой, каким ты сейчас представляешь меня. Да, думает Питер, и его улыбка тускнеет. Но, может, у нас получится добиться такого общения. По крайней мере, я в это верю. Я знаю, что изначально всё, по сути, было хорошо продуманным сценарием, но… порой мне казалось, что он сожалеет. Прежде чем он узнал, что я узнал. Может, это было правдой. – Может, – соглашается Квентин. – Думаю, ты узнаешь. Солнце висит высоко над горизонтом. Питер замолкает, чувствуя умиротворение среди собственных мыслей. Он знает, что не может ни на что не опереться, но всё же склоняет тело в сторону Квентина вместо стенки автобуса. Он может просто смотреть вперёд, наблюдая за людьми из-под нависающего капюшона, и совсем скоро он будет в Лос-Анджелесе – он ни разу там не был! Это уже так волнительно – и ему придётся думать, что делать дальше. Он останавливается на этой мысли. Наверное, сперва он сделает что-то, чем занялся бы любой турист, например, найдёт буквы Голливуд, словно бы это сможет как-то указать ему путь. Или, чёрт возьми, он прогуляется до побережья. Впервые увидит Тихий Океан. Может, пойдёт оттуда в Малибу; он сохранил картинки – пусть даже среди них нет ничего конкретного – с хоть каким-то ориентирами к прошлому дому мистера Старка. Там, где, Питер помнит, он впервые создал Железного Человека. Он со всем разберётся. Питер не то чтобы отключается, но и полностью в сознании не остаётся, балансируя где-то на грани полусна. Время течёт мимо, как потоки воздуха, огибающие катящийся по трассе автобус. Солнце достигает зенита и начинает клониться к горизонту, и вот он в Калифорнии, автомобильное движение похоже на ночной кошмар, и Питер начинает по-настоящему просыпаться. Он выпрямляется, в состоянии полной готовности, и поправляет капюшон. Закидывает сумку обратно на плечи. Вокруг темно. Огни ночного города – а их очень много – освещают путь. Питер высаживается, делая шаг в абсолютно новый мир, тот, в котором он остаётся никем незамеченным. Он заходит за угол здания и останавливается, опираясь на стену, откидывая назад голову и закрывая глаза, и делает глубокий вдох. Он приоткрывает глаза прямо перед выдохом, распахивает их шире, снова опуская голову. Ладно, думает он, что-то в затылке подсказывает ему направление движения. Его телефон выключен, и он не хочет снова его включать, так что Питер решает идти туда, куда несут его ноги. Дальше он сам разберётся, что делать – времени полно, и вряд ли из-за этого его поймают с большей вероятностью, если вообще поймают. Вперёд? Питер оглядывается по сторонам и осознаёт, что он совсем один. Он ждёт с минуту и затем первый делает шаг.