Иначе

      У Сяню искренне нравилась подобравшаяся команда. Такие, где-то он слышал, называют «командой мечты». Это была, определенно, она. Совсем маленькая, но по-своему уютная и продуктивная, со своей атмосферой и своими странностями.       Ему нравилось, как Си Чэнь восхищенно смотрел на его сестру, когда она объясняла, какие лайф-хаки можно использовать на новых программах для лучшего результата. У Сянь смутно представлял, как она вела себя в условиях прежней работы, но здесь в каждом ее движении и интонациях голоса отражались удовольствие и легкость.       Ему нравилась эксцентричность Вэнь Цин, которая еще при обсуждении концепции персонажей внезапно молча встала и направилась к выходу.       – Лао* Вэнь, вы куда? – сразу всполошился Ван Цзи, переключив внимание с У Сяня, втолковывающего ему что-то про пять стихий** и синий цвет, на молодую женщину, взявшуюся уже за дверную ручку.       – Поесть, – она остановилась и указала большим пальцем на выход. – Я не завтракала.       Ван Цзи в ответ не нашел даже что сказать, вызвав смешок со стороны У Сяня своим открывшимся и без единого звука закрывшимся ртом.       – Только пожалуйста, не надо делать вид, что мое присутствие здесь принципиально важно, и вы не сможете без меня решить — да, вы двое, — какого цвета одежду Сяо Чжань будет носить. Чисто технически, мы с Хуай Саном тут в качестве «негров», которые будут рисовать то, что им скажут, и мы все это прекрасно понимаем. А генераторы идей тут — вы. Вот и генерируйте. И нет, мне ни капли не обидно из-за этого. Я ловлю кайф просто с самого процесса рисования, и Си Чэнь это знает. Честно, мне просто в кайф делать. И делать много. А главное, чтоб стиль был позамороченнее. А этому, – тем же жестом, но другой рукой она указала на подпирающего щеки кулаками Не Хуай Сана, – вообще фиолетово, что рисовать. Ему лишь бы история была необычная да команда пофриковатее. Что я, первый раз с ним работаю?       У Сянь едва сдерживал улыбку, глядя то на нее, то на растерявшегося Ван Цзи.       – И да, – заговорила она чуть тише, наклонилась к ним, будто собиралась выдать некую тайну, и прикрыла рот сбоку ладонью, – если вам очень нужно мое мнение по поводу цвета даопао***, лучше синий, а не грязно-голубой.       После этих слов она стремительно покинула офис.       У Сяню также нравилась и прическа Вэнь Цин, ассоциирующаяся с Беллатрисой Лестрейндж, и черная лаковая ветровка с белой надписью «WORK HARD» на спине.       И Не Хуай Сан ему нравился этой на удивление убедительной видимостью беспечности и особенно своей коронной фразой «не знаю, просто клево», после которой в воображении У Сяня картинка с чуть глуповато улыбающимся лицом художника застывала, а затем на ней с размаху отпечатывался штамп: «Не Хуай Сан, 28 лет». Спустя месяц, когда были готовы основные материалы к первой сцене и У Сянь увидел этого человека в работе, он был готов поклясться, что более ответственного и дотошного художника в своей жизни не встречал. Не говоря уже о таланте, но таланте своеобразном: Хуай Сан мог развлечения ради один в один копировать вангоговские подсолнухи на графическом планшете и кривиться от того, насколько тошнотный, по его мнению, оттенок желтого использовал автор оригинала. Только вот всерьез заинтересовать этого горе-гения было той еще задачей.       Когда У Сянь за совместным ужином в ресторанчике неподалеку от офиса спросил, как Си Чэню удалось переманить к себе Хуай Сана, тот промолчал, а Вэнь Цин гордо похлопала себя ладонью по груди.       – Ты? Как ты это сделала? – даже Янь Ли не смогла тогда сдержать любопытства, вторя брату. А уж она знала этих двоих куда дольше У Сяня.       – Профессионал своих секретов не выдает, – с расстановкой проговорила она, будто цитируя изречение мудрейших, и отправила в рот очередной кусочек жареного мяса. Что за отношения связывали Вэнь Цин и Не Хуай Сана, можно было только догадываться.       Лань Ван Цзи… И в работе, и в неформальном общении он раскрывался медленно, словно идущий по незнакомой болотистой местности путник, с осторожностью прощупывавший место для следующих шагов, но после делая эти шаги с уверенной основательностью. У Сянь замечал, что чем глубже Ван Цзи погружался в работу, рассказывая о нюансах революционных движений того времени или обсуждая поэзию и показывая стилизованные, сочиненные им самим отрывки стихотворений, которые планировалось использовать в качестве эпиграфов к каждому блоку внутри полнометражного дунхуа, тем больше он расцветал. В нем оставалась та же холодная строгость, смешанная с неуверенностью начинающего свой путь мастера, но его внутреннее пламя пробивалось сквозь эту оболочку, вспыхивая искрами то в интонации его речей, то в становящейся порой чуть более живой мимике. И, конечно, в его взгляде: внимательном, требовательном и ждущим равноценного отклика без согласия на меньшее. И У Сянь отвечал тем же, решив, не размениваясь по мелочам, вложить в их проект всего себя. Может быть, сестра права, и их совместная работа станет новой главой в его жизни?       – Как мы решили уже, во второй сцене речь будет идти о Сяо Чжане, а поэт Ван Ибо будет только упомянут, – разграничивает поле деятельности для коллег Ван Цзи и попутно раскладывает на офисном столе распечатки с текстом, которые разбирают коллеги. – Концовку вообще пока не трогаем. По ходу работы решим, как ее лучше развернуть, и тогда будет понятно, уложимся мы в полтора часа или нет.       Ван Цзи нервничает, и непонятно, из-за того ли, что они с У Сянем не смогли в такой, казалось бы, мелочи прийти к согласию, и ему пришлось всех собирать для обсуждения этого одного-единственного вопроса, или дело в том, что они до сих пор не имеют конечного варианта сценария и разработки всех персонажей (неужели брат ему не говорил, что они всегда работали в другом режиме и другом формате, отличном от адекватного, в котором работает любая анимационная студия?). Или он просто не выспался? Все утро ходил с большим старбаксовским стаканчиком, разнося по офисному зданию терпкий аромат хорошего американо.       – Мы, – он бегло глядит на сидящего напротив У Сяня и снова опускает глаза к листу с распечаткой, на которой нет ничего из того, что ему нужно сказать, – пока не определились с одной из сцен. Когда дело сдвинется с мертвой точки, мы это обсудим. Но сейчас проблема вот в чем: раз мы показываем зарождение их отношений, то…       – Вот чем Сяо Чжань мог заставить обратить на себя внимание? В романтическом смысле, конечно, – У Сянь перебивает замявшегося Ван Цзи и сам ставит вопрос ребром. – Ван Цзи говорит, что он будет просто присылать ему подарки, но какие именно, мы не будем показывать: только коробочки, ленты и все такое. А я говорю, что Сяо Чжань будет писать ему письма. Ван Ибо же поэт, он точно оценил бы это. Это было бы логичнее.       – В том и дело, что не логичнее, – речь Ван Цзи как по щелчку вновь обретает привычную чеканность и быстроту.       – Ван Ибо — поэт, мастер слова, – Ван Цзи опирается ладонями о край стола и слегка наклоняется вперед. – Неужели ты думаешь, что поэта можно зацепить речами монаха. Он хороший оратор, раз поднял народ на восстание, но это не значит, что он мастерски пишет любовные послания. Это из разных сфер.       – Едва ли зритель будет думать об этом. Скорее он подумает, что Сяо Чжань не хуже Ван Ибо обращается со словом, а значит… – У Сянь со вздохом прерывается и обращается к Хуай Сану, с которым, как и с Ван Цзи, почему-то с самого начала перешли на неформальный тон. – Ну вот ты что думаешь? Начну, раз так, доколебываться до всех по кругу.       На последней реплике У Сянь бегло оглядел присутствующих — кто-то хохотнул украдкой — и снова обратился к Хуай Сану.       – Ну, письма вроде бы действительно логичнее, да и, в принципе, в письме передать можно больше. Тогда было бы понятно, почему Ван Ибо заинтересовался Сяо Чжанем. Через письма он передавал бы свои чувства, мысли и все такое. Ну, есть во что влюбиться. Но подарки — это штука наглядная, вещественная, тут нам не нужны будут никакие пояснения — типа вещь говорит сама за себя. А, кстати, к коробочкам с ленточками можно было бы прилагать и письма. Не знаю, просто клево было бы совместить это. Меньше заморочек и больше логики. А?       – А может, добавить немного известной большинству символики? – заговорила Янь Ли, подпирая щеку кулаком.       – Например? – отозвались хором Си Чэнь и У Сянь.       – Цветы и письма. Наглядность и намек на знание внутреннего мира Сяо Чжаня. Цветы могут сказать то, что не могут сказать письма. Каким бы смелым не был наш монах, вряд ли он решился бы писать что-то вроде «ты прекрасен, как цветок сливы в морозное февральское утро», – с чувством продекламировала женщина и многозначительно приподняла брови.       – Ну да, вообще-то, – хмыкнула Вэнь Цин после затянувшегося общего молчания. – Вот ты, например, У Сянь, смог бы так?       Мужчина подавился смешком от прозвучавшего вопроса и поспешил отмахнуться.       – Только если в шутку.       – Вот и все, – подвела итог художница, – Если он не может, то и говорить не о чем. А вообще, – заговорила она чуть тише и почти сквозь зубы, – в каждой шутке — доля шутки.       – Но есть же романтики, которые вполне себе написали бы это всерьез, – неуверенно вклинился в диалог Хуай Сан.       – Но наш Сяо Чжань на романтика вообще ни разу не тянет. Вот относительно близкий типаж, – широким жестом Вэнь Цин указала на У Сяня.       – Тоже, со своими тут, – покрутила она ладонью у головы, беззлобно усмехаясь, – мадагаскарскими, огромными и шипящими, да, лао Вэй?       У Сянь намеренно фальшиво заулыбался и покивал головой, едва слышно бросив «чья б корова мычала, лао Вэнь».       – Думаю, идея с цветами и письмами самая лучшая, – прерывая шуточную перепалку художников, заговорил Си Чэнь, по обыкновению сначала выслушивая всех и после высказывая свое мнение.       – Мгм, ее и возьмем, – согласился Ван Цзи и вместо взгляда на брата выжидающе посмотрел на У Сяня, который уже прекрасно знал, чего он ждет, и это знание всякий раз приятно отдавалось в груди.       – Да, мне тоже нравится. Спасибо, шицзе!       Но все же если деловые отношения с Ван Цзи за некоторое время успели развиться до относительной гармонии и максимальной продуктивности, то неформальные, кажется, так никуда и не сдвинулись с начальной точки, как бы У Сянь ни старался это изменить. Быть может, первая встреча уже заложила определенный вектор в их взаимоотношениях: балансирование на грани адекватного поведения со стороны самого У Сяня и пристыжающе-уничижительные взгляды Ван Цзи вкупе с молчанием на каждый его подкол. Но что-то совершенно ребяческое и беспомощное вызывал он в молодом мужчине, заставляя вновь и вновь подшучивать над ним между работой. Может, это защитная реакция на собственное смущение или страх. Может, это любопытство. Может, это жажда его внимания, стук в закрытую дверь, в которую так хотелось войти.       Однажды во время обеда У Сянь, как делал время от времени, чтобы если уж не развеселить, то хоть немного растормошить Ван Цзи — он же молодой парень, а не столетний старик! — оставил между листов в его папке с материалами очередной пошлый рисунок с главным героем дунхуа и шутливой надписью «таких восстаний ты еще не видел», но из-за закопавшейся и просившей подождать Вэнь Цин не успел уйти раньше, чем Ван Цзи это увидит. Тот вытянул за уголок торчащий из папки листок, несколько секунд поразглядывал его и, вчетверо сложив, отодвинул на край стола.       – Да уж… Не думал, что такой крутой художник окажется таким кретином, – монотонно проговорил Ван Цзи, не меняясь в лице.       – Эй, – возмутился У Сянь, краем глаза наблюдавший за действиями младшего Ланя. – Ты вообще как со старшими разговариваешь, мелочь пузатая?!       Мужчина схватил первое попавшееся на глаза ему орудие мести — папку Ван Цзи, — сложил ее трубкой и пару раз стукнул того по плечу.       – Вообще-то… – У Сянь уже собрался продолжить высказывать свое негодование, как осекся и застыл со скрученной папкой в руке: прикрываясь ладонями от его несильных ударов, Ван Цзи нагло над ним хихикал.       – О, а он, оказывается, умеет смеяться, – пробормотала Вэнь Цин, закидывая сумку на плечо, а после еще тише добавила: – Вот ты и попался.       У Сянь прикусывает щеку изнутри от этого почти беззвучного смеха и непривычно шкодливого взгляда Ван Цзи снизу вверх.       – Давай, поднимайся тоже — законный обеденный перерыв, – У Сянь тыкает его углом папки в плечо и кладет ее обратно на стол, пряча ниоткуда нахлынувшее смущение за снисходительным тоном и улыбкой.       – Не будешь кушать, мозги работать не будут, – поддержала его Вэнь Цин, многозначительно приподняв брови, но тот, кому это назидание предназначалось, на нее не взглянул.       Ван Цзи благодарно улыбнулся, но отрицательно мотнул головой. В этой улыбке губы все еще хранили отголоски его недавнего смеха.       – Принесите мне кофе, пожалуйста, – попросил он, так и не отводя взгляд от У Сяня.       – Что с тобой поделать, трудоголик. Принесем.       – Американо.       – Знаю.       За это «знаю» и удивленный взгляд Ван Цзи захотелось укусить себя за язык.       Следующий подобный рисунок с шутливым высказыванием вернулся к У Сяню уже с ответом и был на его манер подложен с заметным торчащим уголком под его оставленный на столе планшет. Его мужчина обнаружил, вернувшись с кофе для всей команды. Раздав каждому его стаканчик с надписанным на нем именем, он уселся на свое место и достал листок, искоса глянув на совершенно спокойного Ван Цзи. Там, на обратной стороне, был нарисован человек в длинном ханьфу, врезавшийся лицом в стену. Трещины, облупившуюся краску и проступивший под ней кирпич — не поленился же нарисовать, хоть и жутко кособоко. А ниже аккуратным стройным почерком было выведено: «facewall when facepalm isn't enough».       У Сянь взял листок в руки и развернулся в кресле к Ван Цзи. Тот искоса взглянул, отпил кофе, замер со слегка раздутыми от так и не проглоченного напитка щеками, пару раз совершенно невинно похлопав ресницами, сглотнул наконец, продолжая делать вид, что он не при делах. Почти один в один, как сам У Сянь себя вел, когда первый раз подсунул парню листок с мини-комиксом про хмурого хомячка по имени Ван Цзи. И сейчас, принимая правила их игры, мужчина придает своему лицу максимально холодное выражение, демонстративно складывает листок вчетверо и отодвигает от себя. Развернувшись уже к своему компьютеру, он улавливает сбоку тихий смешок Ван Цзи.       Все внутри ликовало, и оправдать это У Сянь не мог ничем.