***
Раскаленный диск солнца закатывался за горизонт, исчезая в багровом зареве. Высокое небо темнело. Краски сгущались, лиловое превращалось в фиолетовое, оранжевое в красное. С вышины облаков все буквально кричало о том, что грядет буря. На этом отрезке земли люди привыкли предсказывать погоду по знакам природы. Повадкам животных. Дрожанию земли. Уровню воды. И ни одно разумное существо не выходило на улицы без надобности, когда наступало время призраков. И речь не о паранормальном. В мире, где давно правит не ребенок солнца, а деньги и оружие, никто уже не верит в духов. Страх перед ними заменил страх перед холодным лезвием или пулей убийцы, которого человеческий глаз не способен увидеть в темноте среди теней. У этого мира своя кара божья. Для кого-то это обвал валюты, для кого-то потеря влияния. А для кого-то… Солнце зашло, небо потухло. В вышине, из-за смога отравленного выхлопами воздуха, было не разглядеть ни звезд, ни сигнальных огней, венчающих небоскребы. Единственное, что освещало город и сотни беспрерывно двигающихся тел в бесконечной гонке, которую они звали жизнью, это искусственный свет яркой подсветки. Неон и лампы. Заставляли улицы сиять призрачным светом, оставаясь при этом невидимыми. Глаза видят, мозг не осознает. Поток людей похож на волну, которая накатывает на берег беспрерывно. Вода не в состоянии остановиться. Как и человек, вошедший в колею. Большинство, кого не схвати за руку, действует на автомате. Это не то поколение, которое чувствует. Это то, которое запрограммировано потреблять. Они живут как гайки, вкрученные в систему, как только стирается резьба, место занимает новая. Случись пришествие, эта толпа и не заметит, продолжая движение. Маршрут построен. Низкие басы заставляют вибрировать пол и стены. Это отвлекает тех, чьи инстинкты не обострены, сбивает и влияет на разум. Музыка глушит. Все органы чувств бьются в агонии, тела заливают в себя алкоголь и хаотично движутся, имитируя танец и бурное веселье. Все они часть системы. Взгляд серых глаз скользит по залу, заполненному людьми. Неон, темнота и вспышки яркого света оставляют его равнодушным. Тяжелый воздух, полный дыма, алкогольных паров и смеси запахов разных людей как тренировка повышенной сложности, чтобы не сбиться, не потерять тех, кто нужен в этой мешанине. Они его не видят. Его запах скрыт, смешан благодаря толпе и отдушкам. Он и сам бы не узнал себя, если бы не знал, куда и как нужно смотреть. Тяжелая крупная монета сохраняет тепло тела, согревает кожу на груди. Служит напоминанием. Напоминанием о том, что они не люди. Это проводит четкую грань между ним и теми, кто вокруг. Зал, заполненный безликими фигурами. Однако здесь не так, как в шахматах. На этой доске важна каждая фигура, и жертвовать ей беспричинно, против кодекса. А его нельзя нарушать. Свет продолжает агрессивно мигать. Охрана в гуще толпы не может уследить за тем, как среди океана из тел мелькает черная, покрытая лаком маска демона с острыми рогами. Этот демон движется среди дыма, растворяясь в окружающем пороке и темноте. Следом за ним выныривает из гущи тигр, голодно и зло скаля крепкие зубы. Две крепкие фигуры исчезают там, где и появились. Во тьме. Коридор поглощает их как воронка, проход в бездну. Прямоугольный провал с матовыми, темными стенами в свете неоновой лампы, отливающий фиолетовым. Интересно, на этих стенах очень заметны брызги крови? Чем дальше они заходили, тем тише становилось. Звукоизоляция глушила всё, кроме вибрации. Но недостаточно тихо, чтобы предсказать, нет ли там, дальше угрозы. Не ждет ли их впереди автоматная очередь. Поэтому, последней из хаотичного потока человеческих тел вышла еще одна фигура. Даже в свете голубоватой лампы маска, скрывающая лицо, казалась алого, кровавого цвета. Два ряда рогов, тяжелая лепнина носа, дуг бровей и острые оскаленные клыки выделялись на подобии морды. Его не обманывала вибрация, не сбивал звук и запах пота, табака, наркотиков и алкоголя. Все это расслаивалось, образуя плотную визуальную модель. Как множество хрустальных ворот, которые отодвигаются в сторону легким движением руки. А за этими воротами цель. Три фигуры скользили в темноте, почти беззвучно ступая по коридорам, минуя лестницы и шатающихся без дела охранников. Два поворота влево, один вправо и вверх по лестнице. Дальше узкая кабина лифта, в котором установлена камера, но иного пути наверх нет. Кроме как через шахту. За шахтами почему-то до сих пор никто не научился следить. Какая жалась. Призраки входят без стука. Но сегодня он не призрак. Сегодня у цели есть шанс уйти живой. Демон останавливается у двери, за которой скрывается их конечная цель. Дробный стук, и пальцы сжимают деревянные раковины позолоченных дверных ручек. Этот человек любит золото. Любит солнце и роскошь. И он не один в огромной комнате. В панорамные окна с черными, ячеистыми рамами, бьёт свет ночных огней. Он оставляет яркие полосы на шелковых обоях, расписанных в ручную. На мебели из красного дерева, обитую кожей и зеленым бархатом. На лицах и масках присутствующих. Кто-то, стоило им войти, тут же потянулся к оружию, цепляясь пальцами за пистолеты и рукояти ножей. Это не демонстрация силы или угрозы. Это демонстрация страха. Теперь они видят, кто здесь пешки и где они держат ближнее оружие. Мужчина же, сидящий за столом в окружении людей в форме личной охраны, примирительно поднимает руки. Никто на это не поведется. Они будут готовы к выстрелу или броску. Их всего трое против почти дюжины человек, и это не самый худший расклад, как может показаться. Подумаешь. — Сегодня вы пришли в мой дом с оружием. Разве это не нарушение правил? — было бы, если бы не одно маленькое «но». Это не дом. Это лишь очередная точка сбыта товара, в который входит оружие, наркотики, порнография и эмигрантки. Называть это домом то же самое, что говорить посреди площади, что жрешь из одного корыта со свиньями. — Многоуважаемый господин Кисë Сэнго… Вы ошиблись, — и, тем не менее, это действительно так. При них нет оружия. Тихий голос, похожий на спокойные воды пруда, тек в тишине комнаты, действуя на толпу альф, как горячее молоко. Взмах руки сальноволосого старика, и двое из его окружения выступают вперёд, чтобы обойти каждого в маске, проверяя, говорят они правду или же лгут. В объёмных карманах пусто. Лезвие, складной нож или пистолет легко прощупать. Их хозяин, видя результат, расплывается в желтозубой улыбке и кивает демону на стул, стоящий напротив стола, тем самым предлагая сесть. — Зачем тогда вас прислали? — он чувствует движение вокруг них. Под слоем дерева и глины не видно, как напрягается челюсть и движутся глаза. Их берут в кольцо. Как бы сейчас им не заговаривали зубы, если взять на прицел затылок, любой окажется в итоге трупом. — Господин Вада приказал передать вам послание, — демон продолжает говорить не снимая маски со своего лица, и человеку перед ним тяжело даётся принять происходящее, как свою беспроигрышную победу. Тот, кого он слушает, не имеет лица. Только облик, влияющий на нечто первобытное, находящееся глубоко внутри под ребрами. — Хочет, чтобы я вернул ему деньги? — Кисë Сэнго смеётся и резко бьёт по столу раскрытой ладонью, рассчитывая на реакцию, но незваные гости на его вечеринке не двигаются, будто неживые манекены, одетые в черную, опоясанную ремнями одежду. — У меня нет ничего для него. Неприятное лицо, обрамленное черными, влажно блестящими волосами, искривляется в оскале мерзкой улыбки. Его сущность расползается грязным дегтярным пятном на всю комнату, и альфы вокруг готовы, поджав хвост, служить ему. У них нет ни чести, ни совести. Только страх и жажда наживы. — Кроме ваших голов, — с этими словами мужчина поднимает руку с зажатым в ней пистолетом, целясь в лоб маски демона, лишь смутно догадываясь, лоб под слоем дерева или переносица. Он не может видеть четко, его глаза ослеплены угаром и адреналином, толкающим на странные, нелепые поступки. — Я бы не советовал вам этого делать, — несмотря на дуло, метящее в голову, тот, чье лицо скрыто, остаётся равнодушен к ситуации. Сколько бы не было вокруг них людей, ему самому достаточно только двух, что стоят за спиной, чтобы знать — они выйдут отсюда живыми. Господин Кисë снова смеётся. Громко, нервно. От него тянет гнилью, и из-за света, бьющего в окна, вид мужчина имеет почти инфернальный. Никто не решается сделать и шагу. Даже та тупая толпа, что еще минуту назад сжимала вокруг них живое кольцо, скалящееся оружием. Только он один возводит курок, наклоняясь над столом еще ниже, и медленно, мучительно медленно давит на крючок, будто издевается. — Я вас предупреждал, — молоко сносит плотину. Демон поднимает лицо чуть выше, не отстраняясь от дула, а скорее подставляясь. Точно зная, что пуля именно в этой точке пробьет маску и череп, размозжив половину лица. Гарантированная смерть. — Усаги. Одно слово. Одно имя. Человека с пистолетом в руке сносит назад силой прицельного удара в лицо черным, бешено вращающимся предметом. Их скорость совершенно разная. Пока этот альфа давил на всех вокруг своей аурой, едва уловимые глазу простого обывателя движения рук в черных плотных перчатках легко и бесшумно подхватили первое, что можно было использовать как оружие. В этом ошибка таких отбросов. Они думают, что знают правила, но на самом деле они как дети, которые прочитали взрослую книжку и ничего не поняли. — Господин Вада приказал передать вам, что договор расторгнут, — если с тобой говорит демон, ни в коем случае не стоит угрожать ему. Ведь демон никогда не приходит один и не приходит просто так. С сущностью лица, которой ты не видишь и едва ли можешь почувствовать, следует вести себя особо уважительно. Едва ли слабые, падкие на деньги и грязную власть отбросы будут следовать кодексу. Они годны лишь на то, чтобы удабривать ими землю. Граненая пепельница из дымчатого, черного стекла врезалась Господину Кисë между верхней и нижней челюстью, отбросив альфу на пол силой удара, снеся того с мягкого сидения. Пистолет выпал из ослабевшей враз руки, кровь и выбитые зубы посыпались на пол с влажным и чуть постукивающим звуком. Кость с щелчком вышла, раздался протяжный вой, полный мучительной боли. Стены и пол продолжали дрожать, когда дюжина людей кинулась к тем, кто скрывал свои лица под масками, стараясь вцепиться и разорвать, заколоть, уничтожить. У них в руках было оружие, но в одну секунду целая толпа превратилась в неорганизованный сброд не знающий за что хвататься. Альфы разрывались, не зная, что им делать — хватать или убивать, пока их главарь завывал на полу, истекая кровью, и пытался нашарить пистолет, который запнули далеко под стол его же телохранители. Им не нужно даже смотреть друг на друга, чтобы угадать следующее движение. У каждого своя роль. Тигр плавно, но быстро опускается, перекатываясь в бок, в ту часть комнаты, где меньше всего людей. Он уходит с линии удара, открывая больше пространства для маневров тем, кто с ним. И, главное, оказывается там, где его не запачкает брызнувшей кровью, ведь дракон не выбирает, что следующим в его руках станет оружием. Это правда, кодекс запрещает приходить в чужой дом с оружием. Это проявление высшей степени неуважения. Буквально плевок в лицо. И даже несмотря на то, что они пришли не в дом, честь стоит куда дороже, чем мизерное преимущество в виде лезвия или ствола. Для таких, как они, самое надежное оружие — это собственное тело и натренированные годами навыки. И дракон и демон двигаются настолько быстро, что сильные и тяжелые от ярости кулаки альф не успевают задеть плоть. Две массивные фигуры, зыбкие, как песок, и почти прозрачные, будто дым. На десяток ударов они отвечают одним, но бьющим в цель. Перьевая ручка, схваченная гибкими длинными пальцами с гладкой поверхности стола, вонзается в глаз следующего несчастного, неся моментальную смерть. Пол постепенно усеивается трупами. И если демон скорее обороняется, то только один из трех убивает без жалости, повинуясь приказу. Перехватывая руку с зажатым в окаменелых пальцах ножом, тот, кто скрывает лицо под кровавой маской дракона, давит на нервные окончания, перехватывая рукоять, чтобы вонзить лезвие в плоть захлёбывающегося собственной кровью наемника. А их Господин все так же воет, прячась под столом, пока сильные руки Тигра не тянут его прочь из укрытия. Им не нужны заложники. Им вообще никто не нужен, и без жертв можно было обойтись с самого начала. Но Господин Кисë этого не захотел. Какая жалость. Последний из его приспешников заканчивает свою жизнь, падая на роскошный ковер с густым плотным ворсом, пропитанным кровью. В его лбу зияет дыра, затылок разбит прошедшей на вылет пулей. Договор расторгнут. Это значит, что некому больше защищать этот притон. Господин Вада не прощает обман и предательство. Гнилая дрянь смывает свое предательство кровью. Таковы правила. Жаль те, кто желают власти, постоянно забывают об этом. Стены все еще продолжают вибрировать. Внизу продолжается веселье. Люди, простые люди не подозревают о том, что произошло минутой назад несколькими этажами выше. Они не видят, как легкими волнами искажаются очертания объектов, если попытаться увидеть их, не используя зрение. Абстрактное видение на грани ощущений. Серые глаза снова распахиваются, в нос бьет густой, влажный запах крови. Они уходят так же тихо и почти незаметно, как и пришли. Минуя коридоры словно тени, три фигуры в черном поднимаются на крышу, двигаясь с животной грацией. Музыка глохнет, ее сменяет звон надрывающейся пожарной сирены. Перестают мигать огни, люди выбираются прочь из здания, недовольно ругаясь, что их хрустальное веселье разбили. Они будут недовольны недолго. Обернувшись назад, маска дракона окидывает взглядом влажно сверкающих серых глаз панорамные окна и нажимает кнопку детонатора. Помещение за стеклом в черных ячеистых рамах охватывает огонь, запекающий кровь. Мощный взрыв выбивает каждое стеклышко, разбивая их на сотни крохотных кристаллов. Мгновение, и от улик не остаётся и следа. — Это было обязательно? — тигр смотрит туда же, куда и двое остальных, слушая вой полицейских и пожарных сирен. Его голос спокоен, даже равнодушен. Нижние этажи не должны были пострадать. Только задымиться, если пожарные успеют потушить все вовремя. — Когда? — демон поворачивает голову, переводя взгляд на спину стоящего впереди дракона, забравшегося на выступ крыши одного из зданий по соседству от их цели. — Поставил пару дней назад. Не можешь похоронить, так предай огню. Хоронить их все равно некому, — пепел разносил ветер. В небо стреляли искры, пахло жженым пластиком. Огонь сам по себе завораживающее явление природы. Поразительно, насколько он один может все отчистить. Так убирают мусор. Находят его и утилизируют, развязывая руки полиции, которая далеко не всесильна. Закон слишком слаб. Он не может защитить всех. Но и они не могут. Все, что в их силах, это прибирать по приказу. Давать наводки на притоны и контейнеры в доках. Чтобы горы плотных пакетов ангельской пыли, гранул, таблеток, пачек травы отправили в утиль. Чтобы омег и бет отправили обратно в их семьи и похоронили тех, кто не успел дождаться помощи. Запустив руку под маску, стоящий на выступе поднимает ее, ослабляя крепление, и снимает, крепко сжимая пальцами. Его лицо с белой фарфоровой кожей овевает прохладный воздух, серые глаза сверкают во тьме как две звезды, а пряди густой челки вьются в разные стороны. Без этого куска дерева и глины он человек из плоти и крови. Если глубоко не заглядывать. — Идем домой, Усаги. Идем, — крепкая рука опускается на широкое плечо. Демон тоже отстегивает маску. Его черные глаза на вид равнодушные, но он видит в них тепло горячих источников. — Дело сделано, — тигр тянется, как огромный кот, разминая напряженные мышцы. Они больше не смотрят на здание клуба, которое из толстых шлангов заливают водой. Люди быстро разбредаются прочь из этого места. И трое тоже уходят. — Может, пойдем поедим? Хочу острой лапши с говядиной. И Пибимпап. Их улыбки скрывает ночная тьма. Винтики продолжают вращаться в общем механизме, планета дышит и движется. Стрелки на часах бегут. Силуэты растворяются, стоит тени немного сгуститься и поглотить их.***
В кабинете быстро темнеет. Они так высоко, что в окно не попадает свет из соседних зданий. Только луна, мерцающая все ярче и ярче с тем, как чернеет небо, освещает огромный стол и два человеческих силуэта, застывших друг напротив друга. Юноша с янтарными глазами заглядывает так глубоко, насколько может, внутри обмирая от ожидания. Его сердце бьётся очень сильно и быстро, по коже бегут мурашки, а ладони потеют. Волнение становится все сильнее и сильнее. Пока не разбивается одним единственным прикосновением горячих пальцев к острому подбородку. Мужчина поднимает худое лицо чуть выше и склоняется, щекоча чувствительную кожу горячим дыханием. Ресницы трепетно дрожат, отбрасывая острые тени на бархатистые щеки. Такой очаровательный, проносится мысль в голове у альфы. Его муж и правда очаровательный. И ужасно наивный. — Что именно ты хотел бы узнать? — низкий бархатный голос обволакивает сознание омеги, успокаивая. Обстановка между ними и так полна дурмана. Она слишком интимная для тех, кого якобы ничего, кроме договора, не связывает. Ванцзи хочется верить в то, что если он спросит, то ему правда ответят на любой вопрос, и ответят правду. Вэй Усянь, стоящий напротив него, выглядит надежным и честным. Смотрит открыто и не отводит взгляд своих ярких глаз. А юноше, напротив, хочется спрятаться, отвернуться, чтобы скрыть свою слабость перед этим человеком, который проникает так глубоко в его мысли, захватывает чувства, что скоро отказаться будет равносильно самоубийству. — Я… — тонкие бледные губы дрогнули и замерли после нервной заминки. — Я знаю о тебе очень мало. Разве это не странно? Я имею в виду, разве мы не должны знать друг о друге больше? — Ванцзи неловко. Это его перманентное состояние рядом с этим господином, но оно волнительное, а не болезненное. Потому что он не опасен. — Это не обязательно, — Господин Вэй, его муж, улыбается, и неловкость превращается в душный стыд. Пока мужчина не проводит пальцами по горячей гладкой щеке, спускаясь ласковым поглаживанием вниз по шее, останавливаясь у расправленного воротника рубашки. — Но я хочу знать больше об А-Чжане. И если А-Чжань хочет знать больше обо мне, я отвечу на любой вопрос. Он только что сломал этого очаровательного ребенка, погружая в вязкое состояние влюбленного дурмана. Лань Чжань и правда влюбился. В него. И Вэй Усянь чувствует себя виноватым, что дразнит его, вместо того чтобы дать все, что тот только захочет, но омега такой милый, когда не может снова забраться в свою скорлупу, такой чувствительный. Слишком сложно отказаться от этого удовольствия. Это как наркотик, выше его сил отпустить мальчишку сейчас. — Тогда… расскажешь мне о себе? — диди переводит взгляд своих помутневших глаз с его губ выше и обратно, боясь задерживаться надолго в одной точке, чтобы не потерять связь с реальностью. Альфа отводит шелковистые пряди в сторону, открывая круглое, торчащее в сторону ухо, и умиляется его румяно-красному цвету. — Расскажу. Если Чжань-эр согласится поужинать со мной, — дыхание юноши прерывается на секунду от удивления, зрачок вздрагивает, пульсируя, и он коротко кивает, соглашаясь. Этот молчаливый ответ то, чего он и ожидал, ведь ему нужно увести этого безобразника отсюда. Желательно туда, где есть люди. Потому что он безумно соблазнительный. Альфа боится не удержаться и воспользоваться ситуацией, пока его муж так доверчиво раскрыт. Уболтать его сейчас на любое безрассудство будет так просто. А соблазнить и подавно. Даже если он начнет сопротивляться, это продлится недолго. Они уже оба поняли, что в этой невинности черти пляшут и кипит лава. Пара глубоких поцелуев, прикусить нижнюю губу, чуть оттянуть и с нажимом провести языком — Ванцзи это нравится. У него чувствительная кожа, любящая ласку и горячие касания, заставляющие губы распахиваться от рвущихся наружу громких стонов. А здесь, черт возьми, еще и звукоизоляция. Развернуть его спиной к себе, снести все со стола и прижать грудью к лакированной столешнице, приподнимая узкие бедра, вжимаясь в ложбинку между ягодиц. Они такие упругие, приятные на ощупь, и забавно поджимаются, стоит несильно шлепнуть, оставляя розоватый след на теплой коже. Он бы трахнул эту очаровательную бестолочь, а потом бы долго, очень долго целовал распухшие губы, зарываясь пальцами в шелковые волосы, оголяя худые плечи и шею. Каким бы испорченным не ощущал себя Вэй Усянь, глядя на своего мужа, Ванцзи и сам думал о том, что было бы, если бы альфа вдруг повалил его на кожаный диван, срывая своими сильными руками с него одежду. Напряжение между ними росло с каждой секундой, пока оба не нашли в себе силы устыдится этого, вспоминая, что они еще не готовы бросаться так просто в омут. Даже если ужасно хотелось. — Хорошо, — тихий голос омеги звучит хрипло. Немного надрывисто. Он опускает взгляд вниз, неловко прикусывает губу и боится поднять лицо, потому что знает, что опять утонет в чужих глазах, разыскивая ответы на все вопросы, что крутятся в голове. Господин Вэй протягивает ему ладонь, которой нерешительно касаются тонкие холодные пальцы. От одного этого прикосновения тело обдает странным, глубоким теплом. Чувство безопасности раскрывается как мягкий плед, обволакивая все существо. Рядом с этим мужчиной так спокойно. Он в очередной раз ловит себя на этой мысли. Ему хорошо с ним. Прямо сейчас. Они вместе выходят в приемную. Двери снова запираются и отпираются нажатием кнопок на разных пультах. Сейчас юноша не вдается в подробности, ничего больше напряженно не рассматривает. Слишком много впечатлений за день. А ведь еще нужно оставить место для рассказа его мужа о себе. Он ведь хотел узнать. И до сих пор хочет. За большими дверями их ждут двое. Госпожа Вэнь и ее брат, который скромно опускает свои яркие глаза в пол, замечая их сцепленные руки. Этот мужчина не выглядит опасным. Ванцзи понимает это, ощущая его робость. Но не может подавить желание покрепче вцепиться в горячую ладонь, а еще лучше в того, кто осторожно держит его. Только чудом демонстративного собственничества удается избежать. — Вэнь Цин, мы уйдем сейчас. Можете не задерживаться, на сегодня хватит работы, — Вэй Ин вызывает лифт, глядя на своих сотрудников. — Благодарим, Господин Вэй, — брат и сестра почти синхронно отвечают, склоняя головы. Они провожают их взглядом, пока их не разделяют хромированные двери лифта. Теперь они снова один на один, в замкнутом пространстве. Минуя множество этажей в стальной коробке, движущейся беззвучно на большой скорости между этажами, двое оказываются на парковке. Двери раздвигаются, и пряный аромат перестает казаться таким вездесущим, позволяя сознанию омеги немного проясниться. Тот делает шаг, переступая порог с коврового покрытия на бетон, потом еще один, и прохлада подземки обсыпает кожу гусиными лапками. Без слов муж снимает с себя пиджак, опуская его на широкие покатые плечи. Жар опаляет от низа живота до корней волос. А ведь сделано всего ничего. Такой, казалось бы, почти незначительный жест, а он не может перестать реагировать, удерживая внутри себя весь бушующий океан чувств, никак не желающий утихнуть. Большая черная машина останавливается на свободном парковочном месте перед уютным на вид зданием, отделанным покрытой красной краской древесиной. Алые шелковые фонари качаются на ветру, медные монетки звенят в бахроме вместе с ветряными колокольчиками. Это заведение могло бы показаться дешёвым и Ванцзи бы удивился, что его привезли именно сюда, ведь Вэй Ин избирательный в плане еды. Если бы не чистота вокруг. Ресторан, убранный в азиатском стиле, манил ароматом пряностей и тихим перезвоном. Они устроились в небольшой приватной кабинке на втором этаже. Небольшой она казалась по сравнению с залом. На самом же деле это была маленькая квадратная комната со стенами из рисовой бумаги, расписанными тушью, низким столом, окном, выходящим на улицу, украшенную яркими огоньками, и множество плоских подушек для сидения. Это было место, которое явно нравилось Вэй Ину. Сложно было не заметить, что персонал хорошо его знает и старается во всем угодить. Им улыбались, убавили громкость музыки в зале, открыли окна и поставили курильницу с тонкой палочкой благовония. — Есть что-то, что ты бы хотел узнать в первую очередь? — альфа заговорил первым, раньше, чем юноша заволновался, что придется напоминать. Ванцзи очень захотелось сказать, что он был бы не против, расскажи ему мужчина о том, какие ему нравятся. И нравится ли ему он. Но язык вовремя оказался прикушен. Задавая подобные вопросы, тема сразу же зайдет не туда. — Откуда ты? — почему ты вернулся в Китай? Где твоя семья? Кто эти люди? И еще множество вопросов, которые пока остались незаданными. Нужно было начинать с малого, осторожно, чтобы не увлечься. Не запутаться в своих чувствах и ощущениях. Мужчина улыбнулся, мешая палочками соевый соус с перцовой пастой, в который опускал кусочки мяса, обжаренного в кисло-сладком соусе. Это выглядело вкусно. Ванцзи не отказывался попробовать, дожидаясь ответа. Они неспешно ели, разбавляя это тихим разговором. — Я родился в Китае. Мои родители погибли, когда мне было около пяти лет во время теракта. Восьмидесятые были непростыми для всех. Тогда меня отправили в приют, других родственников не было, а если бы и были, их было бы затруднительно найти в большой стране. За мной никто не пришёл. Когда так случается, органы опеки отдают детей, если их хотят забрать. Меня усыновила женщина, иностранка, — юноша крепко стискивал пальцами жесткую ткань своих брюк, вслушиваясь в тихий голос своего мужа, не зная как реагировать на слова, что тот произносил. Мужчина тихо рассмеялся, он сейчас был одновременно и здесь, с ним, и далеко в прошлом. — Это немного смешно, она не понимала ничего из того, что я мог ей сказать, а я не понимал ее. И при этом она не хотела меня никуда от себя отпускать. У нее были очень маленькие тонкие руки. Как две мои ладошки. И при этом она многим казалась пугающей. Это была странная женщина. Ее лицо казалось белоснежным, как лист бумаги, и кожа выглядела такой гладкой, словно из фарфора, покрытого тоненьким слоем матовой глазури. Невысокая даже рядом с шестилетним мальчиком, ее можно было принять за старшую сестру, но никак не за мать. И при всем при этом одно ее слово заставляло мужчин расступаться перед ней в стороны. Они не понимали речь друг друга. Но им это было и не нужно. Вэй Усянь честно мог сказать, что у него не было детства как такого. На его долю простые детские радости если и выпали, то он был слишком мал, чтобы помнить об этом. Когда его родители не вернулись домой, ему неожиданно резко пришлось начать взрослеть, потому что мир не мог предложить ему простого и легкого пути. Но он не жалеет об этом. И никогда не жалел. Ванцзи не знал, стоит ли ему задавать еще какие-либо вопросы. Было откровенно неловко и мысли в голове перемешивались, не давая за себя ухватиться. У него были предположения, но они и рядом не стояли с реальностью. С самого начала. Он оказался не прав. И не знал, куда это может завести его сейчас. Однако останавливаться было уже поздно. Бессмысленно. Его чувства опаляли все тело изнутри, заставляя кончики пальцев мелко подрагивать. Между ними будто натянули крепкую толстую металлическую струну, вибрирующую от каждого удара сердца. — Как ты вернулся? — он боялся спрашивать «почему». Не зная, стоит ли. Вопросы про семью, казались неловкими. Ванцзи сам себе, весь целиком, казался неловким в этот момент, но не отводил глаз. — Решил, что так будет лучше. Я всегда знал, что там мне нет места, — мужчина мягко улыбнулся. Для него это были счастливые воспоминания, глаза излучали светлое сияние. — Есть такое выражение — «путь — чище крови не делает». Оно очень хорошо подходит в моем случае. Несмотря на то, что мы семья, есть предел, который невозможно переступить. — Почему? — глядя на альфу, Лань Чжаню казалось нечестным то, что он говорил. Кровь — это всего лишь кровь. Разве не важнее сама суть? Душа? Разве людей не должны судить по их поступкам, по тому, что они делают для других? Разве он не заслуживает этого? Тихий смех гасит весь воинственный настрой, как мягкая пена огонь. Вэй Усянь тепло смотрит на юношу перед собой, без снисходительности во взгляде, без излишнего умиления. Он не смотрит на него как на ребенка. Но Ванцзи понимает — что бы он не сказал, спорить нет смысла. — Есть правила. Правила, которые просто нет смысла нарушать. Потому что это не принесет никому счастья, только боль и разрушения — многие поступки стоит оценивать в долгосрочной перспективе. Заранее предсказывать последствия. А последствия будут всегда, все имеет свою отдачу. Так стоит ли прихоть того, чтобы жертвовать стабильностью и счастьем других? Но если правила нельзя нарушать, никто не говорит о том, что им обязательно следовать. Омега чувствовал, что что-то упустил. Ровные брови сошлись на переносице. В этой фразе было что-то скрыто, и ему хотелось понять что именно. Дело было не в буквальном значении, иначе это глупость какая-то. — Нельзя нарушать, но не обязательно следовать… — прикусив нижнюю губу, Ванцзи перевел взгляд светлых глаз на улицу за окном, наблюдая за тем, как мигают яркие огоньки гирлянд. — Как закон энергии? — Очень похоже. Только, если энергию достаточно просто не принимать, абстрагируясь, то здесь немного сложнее. Правила не могут быть нарушены там, где они не действуют, — и не поспоришь. Если есть конкретные рамки, достаточно просто выйти из них, не разрушая и не перечёркивая. — А твоя семья? — как они к этому отнеслись? Было ли это сложно? Ванцзи жил большую часть жизни так же, как и другие, по правилам, которые устанавливали его родители, и знал, что никто не любит неподчинения. А подчиняться старшим в их культуре считалось обязательным. — Мы семья, не имеет значения, на каком расстоянии друг от друга мы находимся, — от этих слов юношу обдало приятным теплом. Он чувствовал кожей, что муж с ним предельно откровенен. И всегда был. Какие бы темы между ними не поднимались. — Для меня семейные узы самое крепкое, что есть в этом мире. И самое нерушимое. А теперь ты также часть этой семьи. Горячая ладонь мужчины накрыла пальцы юноши, под кожей закоротило от странного чувства, отдающего дрожью во всем теле. Настолько это было откровенно. Не пошло, ни в коем случае, а именно откровенно. Будто Вэй Усянь показал, что у него, Лань Ванцзи, теперь тоже есть место. И это не просто временное благо, а неоспоримый факт. Его муж прилетел в страну, семь лет назад оставив дом, в котором его вырастили, и людей, которые любили его, из-за того, что это все, что они могли ему дать. Это не много и не мало. Но каждый так или иначе должен искать свое место в жизни. Пробовать новое, учиться чувствовать, познавать этот мир методом проб и ошибок. И здесь, в Китае, Вэй Усяню, похоже, было самое место. У него уже было прекрасное образование и перспективы, поддержка, за которую многие продали бы душу. Однако он был независимым человеком. Он был альфой. Не признающим полумер, не признающим чужой нежеланной власти над ним. Знающий об этой жизни нечто такое, завораживающее. И по праву рождения мужчина имел полное право вернуть себе Китайское гражданство. А так же должен был вступить в наследство, оставленное ему его кровными родственниками. Что и сделал. Приняв приглашение одного из крупнейших университетов, Господин Вэй получил паспорт и спустя два года диплом бакалавра. Следом, в том же университете, одновременно получая производственный опыт на первой работе, он поступил на магистратуру. Амбиции питали его энергию, как сухая древесина пламя. Пылкий нрав и неукротимость характера позволяли подниматься все выше и выше по карьерной лестнице в его возрасте, который многие еще не воспринимали всерьез. Мужчина перед Лань Ванцзи положил свою жизнь, чтобы от и до пройти огромный путь. От рядового приглашенного сотрудника государственной компании, занимающейся правительственными заказами и поставками, до директора собственной компании. Путь длиной в пять лет. Его отец гордился бы, зная, за кого отдал своего младшего сына, и от этой немного глупой мысли омеге хотелось фыркнуть. Может быть, дело было еще в том, что его собственное уважение перед этим господином возросло еще больше. Вэй Ин, имея так много, остался простым. Он не превратился в сложного, ожесточённого властью и влиянием человеком, глядящего на других свысока. Ванцзи, не узнай бы, наверное не смог сразу бы поверить и все это осознать. А теперь у него есть возможность увидеть. Увидеть всю правду своими глазами, шагая рядом. Руку, раскрытую ладонью вверх, ему уже протянули. Для начала этого пути.