Янтарь в серебре

      Дни монотонно текли один за другим. Всë, чем они были наполнены, превращалось в отлаженный механизм, который раньше казался приятной и правильной стабильностью, а сейчас навевал скуку. Слишком однообразно, слишком правильно. От этой стабильности тянуло в сон, усталость наваливалась сильнее с каждым днем. Пока не стало понятно, что так совершенно нельзя жить.              Каждое утро начиналось с того, что юноша открывал заспанные глаза под звон будильника в своей остывшей за ночь постели. Одинокой постели, где на огромном пространстве светлого белья из тонкой, невероятно мягкой ткани, не было никого, кроме него одного. Будильник надрывался звоном и замолкал, когда тонкие, сильные пальцы зажимали кнопку, успокаивающую железный молоточек, бьющий по двум чашечкам. Вставать не очень-то и хотелось. Хотелось только спать.              Оторвав тяжелое тело от простыни и подушек, тонкая фигура в измятой пижаме поднималась, опуская ноги на прикроватный коврик и шаркая подошвами домашних мягких тапочек, исчезала за дверью в ванную. Чтобы смыть с себя сон и тепло одеяла. Замерзнуть ради временного заряда бодрости.              Холодная вода била из лейки душа, скользя по светлой коже, покрывающейся мурашками. Она уносила сладкое тепло, томное и ленивое, но вместе с ним прозрачная остужающая жидкость смывала и волнительное напряжение, отгоняя утреннее, пока еще легкое возбуждение. Ради этого можно было и померзнуть немного.              Ближе к утру, сны юноши обретали четкость. Они тревожили его сознание приятными образами, фантомными прикосновениями и ощущением горячего дыхания на коже. Тела во сне касались широкие, горячие ладони, забирающиеся под атласную ткань спальной рубашки, и к ребрам прижимались прохладные губы. Эти сны мучили сильнее, чем нервозность перед предстоящими пробными экзаменами или защитой исследовательской работы. Ведь человек, касающийся во всех чувствительных местах, был неприлично близко. И даже не знал, что о нем думают в таком фривольном ключе с самого раннего утра.              После холодного душа, стуча зубами от холода, но тихо, чтобы гордость не пострадала, он запускал руку в корзинку с чистым бельем. Выбирать там было бессмысленно и нечего, все было одинаковым и не различалось даже по цвету. Юноша предпочитал носить белье исключительно однотонное и желательно телесного цвета, если подобного не было, то белое. Так было спокойнее. Ну и конечно же, только натуральные ткани.              От сухих свежих носков, корзинка с которыми прижималась к нагревателю воздуха, по ногам шло приятное тепло. А стоило сунуть ноги обратно в тапочки, как глаза блаженно закатывались. Просто божественное ощущение чистоты и тепла. Ради него и ради вкусного завтрака стоило просыпаться рано утром, а потом уже и куда-то идти.              Но до завтрака стоило одеться и проверить учебную сумку. И если сумку он собирал с вечера, как только заканчивал с чтением или письменными работами, то подбор одежды вынуждал-таки замереть в гардеробной на пару минут перед вешалками и полками. Все должно было выглядеть аккуратно. И соответствовать погоде. А она менялась ближе к концу весны за день так часто, что иногда юноша терялся, стоит ли ему надеть свитер поверх рубашки, или кофты на пуговицах будет вполне достаточно.              Несколько раз прогрузив прогноз погоды и посмотрев его на разных источниках, он выбрал обувь и выключил свет в маленькой гардеробной. В зеркале отражался молодой парень в чистых ботинках, классических брюках правильной длины, рубашке, манжеты и воротник которой, гладко отглаженные, выглядывали из-под кремовой вязки свитера с треугольным вырезом. Гладкие, слегка влажные черные волосы рассыпались по плечам, делая светлое лицо еще более юным. Кожа блестела от увлажняющего крема. Он точно не знал, зачем начал им пользоваться, но ему казалось, что цвет лица стал ровнее. Не краситься же ему как другим омегам.              К этому Лань Ванцзи был не готов. Даже несмотря на вполне адекватные примеры. Такие, как его друзья, например. Или некоторые одногруппники. Однако для него все же это казалось странным, когда имело отношение именно к нему. Другие могут делать с собственным телом все, что им заблагорассудится. Но он не считает, что омега мужского пола обязан рисовать что-то у себя на лице просто потому, что он омега.              Интересно, как к этому относится его муж?              Взяв кожаный портфель за мягкую ручку, юноша вышел из своей комнаты в узкий коридор. Поднявшись по крутым ступенькам наверх, он вышел в тихую и темную гостиную. Большую комнату освещал только свет восходящего солнца и светлеющего неба. Тяжелые плотные шторы были отодвинуты к стенам, открывая панорамное окно и дверь, ведущую на террасу.              Вокруг было тихо. Если слушать поверхностно. Стоило только сосредоточится на этой тишине, как уши будто начинали работать иначе, улавливая шорохи и скрипы из других комнат. Шум беговой дорожки, например. Или тихий голос ведущего утреннего кулинарного шоу, которое Вэй Усянь включал, когда начинал готовить завтрак на них двоих. Его шаги, когда мужчина хотел, чтобы его было слышно. Звук льющейся воды из крана, стук ножа о деревянную разделочную доску, звон посуды.              К этому тихому приятному шуму добавлялись еще и запахи. Терпкий — альфы, если парень застал его утреннюю тренировку. Горьковатый аромат свежезаваренного кофе, или мягкий цветочный жасминового чая. Раскаленного масла, когда жарятся яйца, теплого хлеба из тостера, сладкого от джема из открытой стеклянной банки. Запах молочной рисовой каши или овсянки, в которую вмешивают сыр сильные руки. Жареной ветчины или бекона.              От всего этого живот легонько сводит и тихо урчит. Рот наполняется слюной, кадык движется под тонкой кожей шеи. Ванцзи оставляет свой портфель на столике в прихожей и идет дальше к кухне, слегка толкая приоткрытую дверь кончиками пальцев. Хочется вкусно поесть. А все, что готовит его муж с утра, обязательно очень вкусно.              В прошлом, он помнится, любой еде предпочитал салат. Салат и овощной бульон с тофу, крайне редко с яйцами, и тонкую рисовую или бобовую лапшу. Все, что ошибочно считал здоровой едой, не вредящей несчастным животным. Ему и сейчас не хотелось вредить животным. Но организм нуждался в животном белке. И ему все же нравилось есть мясо и рыбу. Это было куда питательнее тофу, лапши, овощей и орехов.              Вэй Ин же без мяса не мог существовать совершенно. Для альф это был один из первых основных продуктов. И его муж любой конфете предпочитал стейк или кусок копченой курятины. С ним Ванцзи привык есть ту еду, которую здоровой считали врачи и диетологи. После голодных месяцев такая еда казалась ему высшим благом. Даже если все это так бездуховно звучит.              И еще в каждом новом дне было то, что юноша обожал. Даже если все дни в общей массе сливались в один бесконечный. Это моменты блаженного созерцания. Постыдные минуты наблюдения. За тем, как скользит коса по темной ткани рубашки или футболки, спускаясь вдоль спины до самых бедер. Как напрягаются мышцы рук, перекатываются под тонкой, натянутой тканью. Как движутся сильные пальцы. Меняется выражение лица, темнеют или светлеют глаза от невысказанных эмоций.              Он тихо заходит, пожелав доброго утра, бросает короткий скромный взгляд на мужчину, с улыбкой поворачивающегося к нему, и прикусывает кончик языка. Тот сегодня в облегающей, плотной водолазке, обрисовывающей напряженный пресс и мышцы спины. Теперь слюны становится больше не только от аппетитных ароматов еды, но еще и от этого вида. Вот что значит горячо.              Взяв из подставки чистый стакан, юноша наливает себе воды, выпивая жидкость крупными глотками. Это не только помогает немного утихомирить урчание в животе, но и повод постоять рядом с мужем, пока тонкие кисти погружают прозрачный стакан под воду, бьющую из крана. Он немного залипает на кистях и запястьях, рассматривая виденные не раз жилы и выступающие вены. Это красиво. Ему никогда не надоест.              После перед ним ставят тарелку с кашей, от которой поднимается тонкий пар. Маленький кубик масла мягко тает на овсянке, заливая ее золотистой жидкостью.              Многие думают, что каша это не самый приятный вид завтрака. Ванцзи тоже так думал, вспоминая грубую крупу на воде со странным привкусом и клейкой текстурой. Мама готовила на молоке и это было, конечно, лучше, но она делала ее сладкой. Муж же смог его удивить куда сильнее. Пряным сырным вкусом. Как будто ешь огромный горячий бутерброд. А если добавить бекон и яйца с жидким ярким желтком, что-то в чувствительном сердце екает.              Он охотно уминает свой завтрак, принимая из рук мужа хрустящие тосты, щедро намазанные ягодным джемом. Этого должно хватить до обеда, чтобы парень не проголодался сильно до того, как они доедут до нового ресторана, устраиваясь за заранее заказанным столиком.              Утро — самое приятное время каждый день. Оно теплое, томное, ароматное и часто пряное, наполненное множеством вкусов и звуков. Если бы можно было отбросить все остальное, он, Лань Чжань, был согласен жить каждое утро.              И несмотря на то, что каждый его день стал чем-то монотонным, однообразным, в них так или иначе было что-то новое. Такое же однообразное, но все равно новое для него.              Его одолевали назойливые личности, которым не терпелось вставить свое мнение туда, куда оно совершенно не должно было вставляться. И он не был бы собой, если бы позволил кому бы то ни было ездить по своим ушам, как на телеге по проселочной дороге. Ему было вполне достаточно обеспокоенного старшего брата и дяди. Которые в разной степени боролись за его благочестие. Позволять делать нечто подобное еще и посторонним людям? Нет уж, спасибо.              Обычно стоило кому-то появиться перед ним и открыть рот не для вежливого приветствия, юноша тут же принимал все меры для того, чтобы спешно капитулироваться куда подальше и утащить за собой воинственного Мо Сюаньюя и Не Хуайсана. Последний, оказалось, может использовать свой изящный веер не только по назначению, но и дерется им вполне неплохо, шлепая бамбуком по незащищённой коже лица или рук.              Ему не нужны были конфликты. Вот совсем. Он же не ради этого ходит на занятия, а его муж платит за это. Конечно нет. Все это ради абстрактного будущего, но пусть оно и абстрактно, оно только их и ничье больше. Поэтому все лишнее было категорически отрезано, нравится задирам это или нет. Омегу это совершенно не интересовало.              У него и так было множество забот. Оказалось, взрослая жизнь это не так уж и просто. И это при том, что он не возлагает на себя почти никаких обязательств и обязанностей. Даже без этого это трудно. В особенности нести ответственность за свое собственное лицо. Молчать там, где нужно молчать, да еще и делать это так, чтобы обошлось без претензий. Ванцзи всегда считал себя умным и способным, мог дискутировать с незнакомыми ему людьми о культуре, экономике, бизнесе или искусстве, но в какой-то момент он понял, что так можно было раньше. Сейчас, стоит ему где-то не так выразиться или признать, что в чем-то он осведомлен недостаточным образом, как взгляд собеседника становится буквально тошнотворным, и достаётся он не только ему, но и Вэй Ину за компанию. И несмотря на то, что его мужу безразлично на то, кто и что думает — он каждого может сунуть обратно на свое место — парень решил, что иногда лучше сразу прикинуться тупым. И безопасно, и сразу избавляет от серьезных тем в общении. О высоком он потом может и с мужем поговорить.              Дни были разбавлены попытками абстрагироваться от тупости и невоспитанности окружающих и различными мероприятиями. Минимум два раза в неделю. Из-за них, в первую очередь, парень и чувствовал себя уставшим. Практически пустая гардеробная заполнялась новой разнообразной одеждой, и с этим тоже что-то нужно было делать. И научиться заново засыпать, когда лег, а не отвлекаться на прокручивание сотни и одной мысли у себя в голове. Но черт, как же это было сложно.              — Ну, так как продвигается твое обольщение собственного мужа? — Сюаньюй громко сербнул трубочкой из своего напитка с шариками тапиоки на дне. Юноша растекся по столу, изнывая от духоты, стоящей в коридоре, от которой не спасали даже настежь распахнутые окна. Его руки были сложены под головой, и это единственное, что прикрывало его тонкую, распахнутую на груди рубашку от альф, которые ломали глаза о омегу.              — Никак. Что за глупые вопросы? — Не Хуайсан с тихим шумом отставил свой влажный от конденсата стакан на стол. Крупные кубики льда ударили о тонкие стенки, вращаясь в черном американо, который невольно напоминал Ванцзи об одном человеке.              — Так я не у тебя спрашиваю. У тебя и мужа-то нет. Вот заведешь себе мужа, тогда и поговорим, — сладким тоном, жмуря свои раскосые глаза, староста тонко улыбнулся. Если он ничего не скажет, эти двое опять начнут нести ерунду и спорить. Потом, конечно, успокоятся, но тут, как говорится, важен сам процесс.              — Я не знаю, что делать, — его тихий голос действительно отвлек двух друзей, уже примеривающихся ляпнуть следующую остроту. Они редко говорили о его отношениях, но иногда это было полезно. На примере некоторых советов, Ванцзи точно знал, чего никогда не сделает.              — То есть, вариант просто поговорить никак не рассматривается? — теперь Ванцзи стал мишенью для насмешек, сказанных мягким, игривым тоном. Слова могли звучать обидно, но поскольку говорил их именно этот человек, парень никак не мог обидиться. К тому же, Сюаньюй отчасти был прав. Поговорить самый простой вариант. И самый сложный.              — Слишком сложно, — омеги вскинули брови, глядя на него так, словно ничего глупее не слышали. Ну и пусть. Это не они живут с самым горячим мужчиной во всей столице. — Когда он рядом, мой словарный запас сужается до трех или пяти слов.              — Все настолько плохо? — помощник старосты скрыл смех и улыбку за шелковой тканью расписанного вручную веера, который крутил в руках. И не скажешь же им, что да, все плохо. Очень плохо. Иногда, глядя на Господина Вэй, Ванцзи вспоминает, что там, под тканью рубашки, накаченные плиты грудных мышц и шесть кубиков.              Если бы ему сказали раньше, что он будет сходить с ума от того, что у какого-то альфы есть пресс, юноша или бы сам утопился от неверия, или же утопил того, кто осмелился это сказать. Сейчас же это было суровой действительностью и ничего с этим не сделаешь. Увы, это явно не лечится.              — Когда мы выходили из ресторана, я поскользнулся на гранитных ступенях, — в тот день они ужинали вне дома, потому что уже было слишком поздно. Ванцзи не стал бы просить мужа приготовить еду, а готового ничего не было, и они пошли в ресторан. Прилично одетым людям, после закрытой выставки, нечего делать в простых кафе, а Вэй Ин не любит, когда на них слишком откровенно пялятся в общем зале. Так что, конечно, это было приличное место. И отделка у него была соответствующая, жаль только скользко для гладкой подошвы его обуви. Еще и дождь начался. Вода залила лестницу, и стоило ему сделать шаг в сторону с коврового покрытия, как нога соскользнула. Что именно было этому виной, юноша не знает до сих пор. Но списал все на собственную невнимательность. — Он поймал меня. И взял на руки, потому что подумал, что я подвернул лодыжку. Нес до самой машины. А у меня в голове было только «Вэй Ин». И все.              Ванцзи не только старался изобразить на своем лице яркие эмоции, но и жестикулировал. Заключив имя супруга в скобочки из ладоней, он закатил глаза и покачал головой. Не Хуайсан больше не прикрывался веером, откровенно смеясь над ним. Мо Сюаньюй тоже не сдерживался, обхватив бока руками, староста старался не задохнутся от смеха.              — Ты… ты правда подвернул ногу? — сквозь смех смог-таки спросить староста, вытирая кончиками пальцев потекшую тушь, которая пачкала его белую кожу черными разводами.              — Нет, я просто не смог сказать ни слова, когда оказался у него на руках, — юноши зашлись в новом приступе смеха. Ванцзи мог только растерянно смотреть на них, понимая, что это, наверное, действительно было бы смешно. Если бы не происходило именно с ним.              — Может быть, тогда тебе и не нужно ничего говорить. Просто поцелуй его, обними за шею своими сильными руками и впейся в губы страстным поцелуем, — Сюаньюй драматично вскинул руку, прижимая тыльную сторону ладони к своему лбу, и тряхнул вьющимися волосами. — Уверен, это покорит его в самое сердце. Он тут же все поймет, и после очередной горячей ночи вы уже точно будете самой настоящей сладкой парочкой.              От его слов Ванцзи ужасно покраснел, чувствуя, как кровь под тонкой кожей буквально кипит от смущения и волнения. Но разве он правда может? Может сделать нечто подобное? Ему казалось это еще более стыдным, чем попытаться объяснить, насколько он неравнодушен к Вэй Ину.              Глухой щелчок, и староста тонко охает, накрыв голову руками, как бы стараясь защититься после неожиданного удара со спины. Веер опустился ему прямо на макушку, небольно шлепнув, чтобы не болтал всякий вздор.              — Совсем стыд потерял. Разве можно вот так откровенно советовать что-то подобное? — Ванцзи хотел бы согласится с Не Хуайсаном, но не смог. Все же этот совет, если задуматься, был не так уж и плох, просто последовать ему он не может.        Не может парень набраться смелости и переступить ту черту недосказанности, что прочерчена между ним и Господином Вэй. Это не так-то просто между прочим. Где ему взять столько смелости, чтобы даже не глядя мужчине в глаза, вывалить на него весь ворох своих чувств. Да еще не сгореть на месте от стыда, который душит до обморока. В нем просто не хватит бесстыдства.              Все, что он может сейчас, это понемногу приближаться, протаптывая себе дорожку в дебрях чужой личности. Узнавать, слушать и мечтать. Однако чем больше парень это делает, тем тяжелее ему становится. С каждым днем, засыпая и просыпаясь, ему кажется, что его муж становится только идеальнее и идеальнее. Это уму не постижимо. И никто, никто не может дать ему объяснение этому. Дядя пытался, но потерпел сокрушительное поражение, как и сам Ванцзи. Сичэнь даже стараться не стал. Скорее это уж его нужно постараться убедить в том, что господин Вэй прекрасный человек. А не разубеждать в этом.              Другие омеги, Не Хуайсан и Мо Сюаньюй, смотрели на это проще. Особенно Мо. По его мнению, все было просто. Плевать, кто и насколько идеален, главное, чтобы были чувства, а все остальное так, пустяки. Так можно и с божеством роман крутить. Неважно же, что он божество. Чувства-то есть.              Ванцзи относился к этому с иронией. То есть не мог воспринимать серьезно. Когда ему давали почувствовать собственную неполноценность, пусть и надуманную, его это отчаянно стопорило. Никто же, обладая хорошим воспитанием, не полезет лапать грязными руками мраморную статую в музее. Или вазу далекой династии. Вот и он не мог тянуть руки к тому, что считал недоступным для себя. Это было совершенно неправильно.              А Господин Вэй, при этом, обсыпал его комплиментами, всячески хвалил, и чем чаще он это делал, тем сильнее юноша терял голову. Да, это мотивировало его и даже поднимало самооценку, помогая хоть как-то реабилитироваться. Но… при этом, собственный муж поднимался все выше и выше. То есть расстояние между ними все никак не сокращалось.              Вэй Ин вел себя с ним как с хрустальным. Так никто никогда не делал. Даже родители. Особенно родители. Потому что он, Лань Чжань, тут же начинал отчаянно бунтовать. Не счесть, сколько в прошлом, в подростковом возрасте, парень бычился, когда с ним обращались излишне трепетно. Куда все это подевалось? Почему сейчас эти границы вдруг разъехались?              С ним, конечно не, омежничали тошнотворно и слащаво, как в кино и будуарных романах. Только вот этикет, которому следовал альфа, четко подчеркивал, кто из них кто. Ванцзи, привыкший к нейтральной позиции, терялся и сопротивляться не мог. Ну и не хотел, если честно. Самому себе-то можно признаться, что уж тут.              В нейтральной позиции партнер не делает акцента на пол своего спутника. Он на то и нейтральный. Делает пару равной друг другу. Во всем. И все ты, получается, делаешь сам. Так как партнер не обязан ни руку тебе подавать, ни с одеждой помогать, ничего. Раньше это был его идеал. Если и думать об отношениях, то только в таком ключе.              Стоило же теперь представить, что Вэй Ин не подойдет, чтобы открыть для него дверь, или не придержит за руку на скользком полу, как темное и жадное начинало кипеть и булькать, вздуваясь огромными пузырями недовольства внутри него. Эта смесь чувств вопила «мое» и требовала, чтобы юноша забыть забыл о том, что хотел раньше.              И он не мог не согласится. В конце концов, чужая забота, да еще и от того, к кому ты неровно дышишь, никак не может быть в тягость. Все эти мимолетные прикосновения, жесты и взгляды, дают ту самую надежду, окрыляющую, полную жизни. Чувство собственной ценности, собственной значимости. Как от такого можно отказаться?              Вот будь на месте Вэй Ина другой человек, он бы ни за что и не подумал позволять с собой так обращаться. И что с того, что он омега? Он омега, только для… для одного альфы. И больше не для кого. Вот так.              И этот альфа неустанно осыпал его подарками и комплиментами. И дня не проходило, чтобы Ванцзи не услышал о том, что красивее его нет никого на свете. Что даже луна и звезды меркнут на его фоне. Кожа на ушах и шее грозила обуглится и слезть от жара вскипающей крови. А всякие мелочи в виде пирожных, тонких шелковых перчаток, уютного шарфа из мягкой натуральной шерсти, лент для волос и прочего очаровательного барахла и сладостей убивали наповал.              Мо Сюаньюй каждый раз громко пищал от восторга, видя на нем новую цацку. И если ему предлагали кусочек веганского морковного торта, был готов руки ему целовать, стаскивая те самые несчастные перчатки, которые ему купили, чтобы руки не пачкались о осадок пыли на всем вокруг. Впрочем, юноша отдал их ему спустя несколько дней, потому что муж спонтанно купил ему новые из белой мягкой замши. Вэй Ин никогда не следил за своими подарками. Он просто их делал. А хранить трепетно весь этот ворох вещей у него просто не было места. И к барахольству парень склонен не был. Поэтому иногда заколки, резинки с цветами и пара перчаток уходили в пользу старосты.              Это была маленькая плата за их хорошее отношение к нему. Все же дать им больше было почти нечего, кроме своего общения. А этого не всегда бывает достаточно. Они ведь защищают его. Даже если он не просит об этом. Друзей ведь и не нужно просить. Видя несправедливость, они сами принимают меры.              Жаль только те, против которого эти меры используются, никак не хотят успокаиваться. Они отчаянно цепляются за него когтями и зубами, стараясь уронить в зловонную лужу и вывалять в грязи. Или попытаться убедить в том, в чем Ванцзи убеждаться не хочет. Не хочет и не будет.              Да, он наконец позволил дать себе свободу в чем-то. Открыться. Принять толику своей сущности в угоду своим желаниям. А его желанием были отношения с конкретно взятым альфой. И если они будут тошнотно конфетно-букетные, он, черт возьми, будет на это согласен. Это будут его отношения. На которые он согласен. Но это не значит, что это повод лезть в его жизнь тех, кого она не касается, и что-то там ему диктовать и на что-то указывать. Это, как минимум, некультурно.              У всех своя драма. У кого-то муж тиран, у кого-то едва хватает денег на еду и оплату жилья. Или вовсе нет ни жилья, ни денег. Но тащить за собой других, никак с этой ситуацией не связанных людей, это… это бестактно. Он не просил помощи. Он не нуждается в ней.              Когда ему правда нужна была помощь, когда его тошнило даже от собственных таблеток, никто не интересовался его жизнью. Все смотрели свысока и смаковали лживые слухи, смеясь сквозь зубы со статей, в которых его описывали, как малолетнюю патаскуху. Чего только про его семью не писали. И никто, никто, кто знал их, не встал на защиту. Даже Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо, лучшие друзья его брата, сидели тихо.              Бессмысленно обвинять их. Они помогли им чем могли. Они помогли Сичэню. Но он до сих пор помнит жесткий тесный диван и холод, который пронзает его насквозь. И никогда не забудет, что значит быть просто куском мяса просто по факту своего существования.              Все это заставило его открыть глаза на мир, который далеко не такой, как в книжках и статьях. Там он вычищенный, с фальшивой статистикой, и логичный. Абсолютно нереальный. В реальном мире парень только учится жить. И не станет идти против того, кто помогает ему на этом пути. Все советчики со своими погаными ртами могут пойти и постоять в храме на коленях, да помолиться о своих грехах. А его грехи не трогать. Нужно будет, сам замаливать пойдет.              Вот и получалось так, что юноша игнорировал всех, кто слишком широко открывал рот перед ним. Для помпезных высказываний. Мнимой помощи. Он был не настроен для общения с этими людьми, даже если некоторые из них вызывали у него такие чувства, как сочувствие или интерес. Добром такое наверняка не кончится. Так зачем?              Однако Мэн Баожэй отступать точно не собирался. Кто угодно, но только не он. Теперь, когда Ванцзи точно знал его в лицо, стоило ему заприметить фигуру мужчины, двигающегося в его сторону, как они втроём спешно покидали помещение. Наглости у этой омеги зайти в чужую аудиторию еще пока не хватало, но Мо предрекал, что рано или поздно это случится.              Ему было непонятно, в чем же причина такой настойчивости. Ясно же дали понять, что никакого контакта не желают, так зачем за ним бегать и посылать своих прихлебателей. Чтобы унизить в очередной раз? Он не позволит себя унижать. Ни в стенах учебного заведения, ни за его пределами.              Покоя не было ни в читальных залах библиотеки, ни в бесконечных коридорах корпуса. Объединение, которое возглавлял Мэн Баожэй, было настолько многочисленным в последователях, что им просто негде было скрыться от него. Этот человек мог достать его везде. Опасался действовать он только при преподавателях, скоплении альф и Вэй Усяне. Факт присутствия последнего действовал на Баожэя как ладан на нечистую сущность. Того буквально сдувало с горизонта.              И все это так нелепо. У него ведь тоже есть муж. Даже дети есть. Если ему все это так в тягость, почему он не хочет просто решить свою проблему. Зачем лезть в чужую жизнь. Зачем лезть в его жизнь?              Ванцзи на данный момент в его отношениях не устраивало только одно. Что его чувства могут отказаться невзаимными. И маленький страх перед тем, что даже если они и взаимны, то что делать дальше. В общем будущем. В отличие от Господина Мэн, он не считал, что ему что-то нужно менять. Да и вообще, абсолютно не ясно пока, чего этот Господин хочет от других и от себя, и что именно не так в его супружеской жизни.              А поскольку конкретно его это не касалось, то все вокруг становилось еще более бессмысленным. В итоге Ванцзи уставал и еще сильнее запутывался. Рано или поздно наступит момент, когда он перестанет убегать, остановится прямо перед Мэн Баожэем и заставит его объясниться за свое странное поведение. Когда-нибудь. Но не сейчас.              Звук шагов по деревянному, чуть скрипучему полу библиотеки, был успокаивающе приятным. Как тихое постукивание деревянных крупных бусин, падающих на землю. Пахло пылью и бумагой. Книги манили своими пожелтевшими страницами вытащить их с полки за плотный корешок и раскрыть, чтобы потеряться среди отпечатаных строк. Высокие полки длинными рядами образовывали секции. Выбор литературы на разнообразные темы поражал воображение.              Когда у его занятия заканчивались, а клубная комната оказывалась закрыта, он приходил сюда, чтобы войти в проход между стеллажей, провести пальцами по чистым не запылённым полкам и вытянуть себе компанию на час или два. Потом ее можно было взять с собой домой и дочитать, или же оставить до лучших времен.              Ванцзи всегда испытывал приятную слабость к чтению. И поднимаясь по лестнице, он в этот раз рассчитывал потратить время с пользой в компании тишины и терпко пахнущих страниц. Его друзья уже уехали, оставляя юношу одного. Данный факт его не сильно печалил. Вряд ли кто-то в такое позднее время станет его искать, да еще и в глубинах отдела экономики.              Достав книгу в слегка потрепанном переплете с одной из верхних полок, он, прижимая ее к светлой ткани рубашки, направился в сторону уединенного круглого стола для чтения, обставленного удобными глубокими креслами. Это место нравилось ему особенно сильно. Ведь обычные столы были громоздкими, прямоугольными, и найти абсолютно свободный было сложно. А подсаживаться желания не было.              Но в облюбованном месте, увы, уже было занято. Ванцзи остановился в паре метров от стола, вокруг которого уже устроилась небольшая компания и о чем-то оживленно беседовала. Книг у них не было. Скорее всего они облюбовали это место для того, чтобы побеседовать в тишине без постороннего вмешательства. Но… это же библиотека. Сюда приходят и те, кому это место нужно для учебы.              В любом случае, он не нашел бы слов, чтобы прогнать этих людей. Они пришли раньше. Двое в добавок были альфами. К чему начинать разговор, который не принесет результатов?              Развернувшись, омега собирался уйти, чтобы поискать для себя другое место. В конце концов, здесь должны были быть еще столы.              — Лань Ванцзи? Ванцзи? Подожди, не уходи! — знакомый голос окликнул его. Вместо того, чтобы обернуться и вглядеться в чужое лицо, юноша только прибавил шаг, стараясь уйти как можно дальше. Он слишком поздно узнал запах. И все равно было слишком поздно, за ним уже шли, довольно громко топая тяжелыми ботинками.              — Эй! Господин Лань, постой. Я же зову тебя, почему ты не останавливаешься?! — низкий голос спешащего за ним альфы и парень передергивает напряженными плечами. Это был Ши Юйшэн. Альфа, которого он тоже старался избегать после постыдной сцены, где тот чуть не бросил черную тень на его репутацию порядочной омеги.              — Подожди! Подожди, пожалуйста, куда ты так торопишься-то?! — он почти бежал за ним. До самой лестницы, возле которой Ванцзи все же остановился и обернулся, чтобы взглянуть в лицо тому, кто настойчиво его преследовал, нарушая правило тишины. Высокий Юйшэн тут же затормозил, останавливаясь в паре шагов, и улыбнулся.              Брови омеги изогнулись вверх, выражая легкое удивление на почти безэмоциональном лице. Они стояли друг напротив друга. Альфа, которой неровно дышал и улыбался странной улыбкой, и он, все еще прижимающий к груди книжку. Глупо как-то. И чего он звал его так настойчиво. Это было разве обязательно?              Пока они стояли и молчали, к ним уже успели подойти еще двое. Те, кто были с Ши Юйшэном за тем самым круглым столом. Альфа с выбеленными волосами, прической как у принца из диснеевской спящей красавицы, и бета с непримечательным лицом, но с сильной фигурой атлета. Странная компания.              — Почему ты ушёл? Мне пришлось гнаться за тобой, хотя я хотел просто поздороваться, — глупый альфа. Ванцзи уже разомкнул тонкие губы, чтобы ответить на этот, по его мнению, глупый вопрос, как «принц Филипп» громко фыркнул и рассмеялся.              — Это все потому, что Господин Лань наверняка хотел, чтобы ты просто оставил его в покое, — громко посмеиваясь над другом, здоровяк хлопнул Юйшэна широченной ладонью по спине. И он был прав. Правда, ему это казалось смешным.              — Не правда. Я же тогда извинился, за что господин Лань мог на меня сердиться? — за длинный язык без костей, пронеслось в мыслях омеги. Хотя объективно, ему и не за что было злиться, он просто не хотел, чтобы этот альфа терся рядом с ним. Ему это было просто не нужно.              — Потому что ты заноза, — снова расхохотавшись, «Филипп» перевел взгляд своих темных глаз на юношу и улыбнулся голливудской улыбкой. Той, от белизны которой должны слезится глаза. — Так вы и есть Лань Ванцзи? Мне приятно с вами познакомится. Не каждый день моего друга так красиво ставят на место. Меня зовут Бай Йи, а это Сюэ Джи, — он протянул свою широкую ладонь для пожатия и Ванцзи показалось невежливым не протянуть руку в ответ. Бета, стоящий в стороне, только вежливо кивнул и отвел взгляд. Ему это неловкое знакомство похоже не приносило особого удовольствия.              — Рад познакомиться с вами, — на самом деле не очень. Но слова омеги звучали серьезно и искренне. Двое альф расплылись в улыбках, а «Филипп» наконец отпустил его руку.              — Может, сядете с нами? Вы ведь для этого пришли? Мы не будем мешать вам читать, — Бай Йи имел странную внешность. Яркую смесь классических азиатских черт и европейских. Это делало его невероятно привлекательным мужчиной с артистичным и чувственным лицом. Глядя на него, Ванцзи испытывал приятное чувство. Как будто смотришь на красивую картину. Но ничего глубинного в нем она при этом не трогала.              — Прошу меня извинить, но я откажусь, — склонив голову в коротком извиняющемся поклоне, омега положил руку на начало деревянных перил и сделал шаг назад.              — Это же не из-за Юйшэна? Если этот гад посмеет вас обидеть, только скажите, я тут же его проучу, — брови юноши сошлись к переносице, глаза слегка прищурились, а губы разомкнулись. Он не знал, что должен был чувствовать из-за этой нелепой фразы. Ему было одновременно и смешно и неловко. Это же такая глупость.              — Не стоит. Я не держу зла на господина Ши, — услышав это, альфа повернулся к нему снова с улыбкой и надеждой в глазах. Но Ванцзи правда не собирался садится с ними. Он и читать-то уже передумал. — Прошу извинить, но мне пора.              Еще раз склонив голову, омега отошел немного дальше от странной компании к противоположному краю лестницы, неспешно спускаясь вниз. Вся эта ситуация была странной. Нелепой. Зачем это вообще должно было случиться. Парень ведь и правда хотел просто побыть в одиночестве, полистать бумажные страницы под светом желтоватой лампы с плоским плафоном цвета зеленого нефрита.              На середине пути вниз до него донеслись голоса альф. Низкий тембр был хорошо слышен чувствительному уху. Да и мужчины всегда говорят громче, какими бы тихими они не старались быть.              — Это из-за тебя он ушел. Не надо было гнаться за ним как собака.              — Я хотел просто поздороваться. К тому же он сам сказал, что зла не держит. Я же извинился тогда за свои слова.              — Ой, да мало ли где ты там извинился. Правильно он тогда сделал, что на место тебя поставил. А то распустил язык. Тоже мне, спаситель нашелся. Тебе образ героя не жмет случайно? Трико на яйца не давят?              — Заткнись.              — Что заткнись сразу? Правда глаза колет?              — Заткнитесь вы оба. Он ушел уже, долго вы еще о нем трепаться будете?              Альфы пристыженно замолкли, больше их голосов слышно не было, ушли слишком далеко, да и Ванцзи не стоял на месте. Спустившись вниз, на первый ярус, он еще какое-то время думал о двух новых знакомых и бете, что был с ними, а потом выбросил эти мысли из головы.              Зарегистрировав книгу у библиотекаря, юноша вышел за массивные двери в коридор. Было уже темно, лампы на этом этаже горели тускло и висели так высоко, что их свет почти не разгонял темени. В этой немного мрачной, но необычной для себя обстановки он прошел по коридорам, спускаясь в рекреацию.              Остановившись на крыльце, чувствуя, как распущенные волосы трепет ветер, Ванцзи достал из сумки свой телефон. Разблокировать экран, пара касаний к чуткому сенсору и на дисплее загорается изображение идущего вызова. Он знает, что еще рано. Знает, что обычно так не делает, а просто ждет. Но сейчас он сам звонит своему мужу.              Из динамика звучит до дрожи знакомый глубокий голос и омега прикрывает глаза.              — Я скоро буду. Дай мне две минуты, — Господин Вэй улыбается, это чувствуется кожей. А пока парень не спеша идет по широкой дорожке от главного входа в сторону парковки, не чувствуя, как ему в ровную спину внимательно и тяжело смотрят двое, стоя рядом у большого стрельчатого окна.              Даже если бы он смог почувствовать их взгляды, оглянувшись, увидел бы только оконные стекла, отражающие черноту плохо освещенных коридоров и отражение темного, усыпанного мелкими точками звезд неба.       

Бонус

             Ванцзи не очень любил именно эти туфли. Они выглядели очень хорошо, но были ужасно тесными и давили, стоило ногам слегка припухнуть от долгой ходьбы. Сейчас, когда он переминался с ноги на ногу, этот дискомфорт не так ощущался, но стоило присесть в кресло гримерной, чтобы нанятый визажист припудрил его лицо, а после встать, как уголки губ едва заметно опускались.              Поскорее бы опять сесть в машину. Там он сможет их скинуть, блаженно вытягивая ноги под переднее сидение и довольно жмурить глаза. Можно будет натянуть мягкие носки, которые лежат в его сумке, взять кофе на рисовом молоке со взбитыми веганскими сливками и миндальными хлопьями, и этот день будет исправлен.              Он и сейчас не плох, если честно. Но ботинки, конечно, все немного портят. Они красивые, хорошо подходят к его костюму, но неудобные. И зачем он вообще согласился их купить?              — Ты готов? — широкая ладонь с длинными пальцами легла между лопаток и юноша с удовольствием вдохнул полной грудью, втягивая в себя запах, окруживший его, будто мягкое пуховое одеяло. Вэй Усянь улыбался в полумраке, склоняясь к его лицу, и все равно не смог бы увидеть, с каким наслаждением омега смаковал его присутствие.              — Нет. Там много людей? — они были на съемочной площадке вечернего шоу, которое показывали в прямом эфире. Такое, на которое можно купить билет и сесть в зале, чтобы смеяться с того, как приглашенная личность шутит или неловко мнется над вопросами ведущего.              Это было очередное интервью, которое еще и протранслируют на всю страну по одному из самых популярных каналов. Его друзья его сейчас смотрят. Его дядя должно быть уже включил телевизор и устроился в зале с чайным набором, ожидая, когда шоу начнется. Даже его брат, наверное, будет смотреть с экрана телефона или лэптопа прямо на работе.              — Там полный зал, — голос мужа звучал так, будто он извинялся. Лицо при этом сохраняло мягкое выражение, а серые глаза лучились теплом и заботой. — Это оттого, что все хотят посмотреть на тебя. Ты невероятно красивый.              Пальцы заправляют тонкие гладкие пряди за оттопыренное круглое ухо. Даже в полумраке закулисья наверняка видно, как сильно оно покраснело. Да, ему неловко. Но не неприятно.              — Они будут смотреть на тебя. Я уверен, когда мы будем пересматривать, камера возьмет тебя в крупный план сразу, — о боги, неужели он наконец научился отвечать на все эти комплименты, которые сыплются на него, как из рога изобилия.              Вэй Усянь низко смеется, и под кожей Лань Ванцзи бегут мурашки. Как маленькие легкие разряды током, покрывающие кожу мелкими гусиными лапками. Они смотрят друг на друга и словно пропадают ненадолго, замерев в одном положении, пока группа рабочих настраивает аппаратуру. Звучит музыка, слышатся громкие аплодисменты сидящей в зале толпы, а они все так же стоят и смотрят.              Ассистентке не удается достучаться до них с первого раза. И со второго тоже выходит не очень хорошо. Пока ведущая отвлекает внимание на себя, их наконец растаскивают. Ребята в темной неприметной одежде смущенно отводят взгляды и шепчутся. Их осматривают и поправляют косметику на лице, там, где она немного стерлась. Или это сделано для того, чтобы они чуть реже глазели друг на друга.              Он слышит, как девушки, вооруженные кисточками и щеточками, тихо повизгивают, отходя в сторону, и не может взять в толк, про какую такую химию они говорят. Вероятнее всего что-то, связанное с косметикой. Но тогда почему они смотрят на них почти не отрываясь. Это все определенно слишком странно. Слишком. Но ему некогда об этом думать, когда чужая ладонь неспешно скользит по его спине вниз, а потом исчезает.              Их наконец зовут в зал. Тяжелые шторы красиво разъезжаются, образуя арку, и Ванцзи, которого ведут, придерживая под локоть, оказывается в пространстве, полном разных звуков. Множество людей разного пола и возраста сидят на своих местах и говорят, кричат, визжат, зовут и хлопают. Неосознанно он берется за ладонь своего мужа, сжимая ее пальцами, чтобы вернуть себе спокойствие.              Ему кажется, что эта толпа может задавить его.              Это чувство исчезает, когда они выходят под свет софитов. Пространство, которое отведено под декорации на сцене, достаточно просторное, а внизу на подъеме стоит по двое плечистых охранников, но, самое главное, это его муж. Он смотрит на него и слегка прикрывает собой, отчего со стороны они, наверное, выглядят довольно комично.              Ванцзи ведь совсем не маленький, чтобы за кем-то прятаться, но, оказывается, это так просто сделать, когда что-то или кто-то тебе не нравится.              Вэй Усянь поднимает руку, приветствуя зал, и улыбается. Их гарнитура уже работает. Все, что они скажут, скорее всего будет услышано каждым из присутствующих. Омега, думая об этом, чувствует, как губы тяжелеют и склеиваются. Опять. Это каждый раз случается.              Он взглядом ловит большой экран, на котором видно их со стороны. Девушку модельной внешности, что сидит за прозрачным столом в большом кресле, закинув ногу на ногу. Высокого мужчину, выглядящего уверенно и внушительно, будто все это его обыденность. И еще одного мужчину, немного ниже и тоньше, в котором узнает себя. Он удивляется, что не выглядит жалким. Совсем нет. На самом деле, этот человек выглядит так, как будто все здесь принадлежит ему.              Какое же сложное у него лицо, боже.              Ведущая тепло приветствует их, машет руками и растягивает накрашенные красной помадой губы в яркой улыбке. Она довольно хорошо выглядит. Маленькая и хрупкая, зрители таких любят. К тому же она омега. Что вполне предсказуемо. Это ведь что-то вроде светского шоу, про юмор и сплетни. Кто еще должен вести его, как не такая как она.              — Пожалуйста, присаживайтесь так, как вам будет удобно, — девица прищуривает глаза, густые ресницы трепещут, отбрасывая тени на румяные щеки. Красуется перед камерами. –Вэй Усянь, мне кажется, или ты стал еще больше с нашей последней встречи? До скольки лет растут мужчины?              Зрителям видно, как он чуть склоняет голову и переводит взгляд своих янтарных глаз с этой дамочки на своего мужа и обратно. Туда, обратно. Скорее всего позже, на повтор выпуска наложат эффекты на эту сцену. Если такое случится, Мо Сюаньюй ему обязательно расскажет.              — Это было год назад? — ведущая кивает и вытягивается над столом, кокетливо укладывая острый подбородок на сложенные чашей ладошки. — Я набрал еще килограмм пять, так что да, вполне возможно, тебе не кажется.              Он говорит это абсолютно спокойно. Без задней мысли. И, подав руку, усаживает его, Лань Чжаня, на диван, расчистив удобное пространство от декоративных подушек, а потом садится сам, рядом, почти прижимаясь к тонкому боку и бедру.              Диван довольно маленький, но им не тесно. Вэй Ин знает, как усесться так, чтобы все его габариты мышц поместились рядом с кем-то, не стесняя соседа. И при этом служит очень удобным подлокотником для него. Самым лучшим подлокотником. Настолько, что Ванцзи, если задуматься, сложил бы всего себя на чужие колени.              — Пять килограмм? Ты серьезно? Эта цифра убила бы всю мою самооценку, — женщина заливисто смеется, пока он не совсем понимает, что здесь смешного. — Скажи, куда ушли все эти килограммы, мне просто любопытно.              — Все мои набранные килограммы уходят в мышцы, — вот так, слышала. В мышцы они уходят. И парень, между прочим, видел почти их все. И это все принадлежит ему.              — Я могу потрогать? Напряги руку, я потрогаю, — ведущая поднимается со своего кресла медленно и плавно. Брови юноши сходятся на переносице, в глазах появляется железный блеск, а нижняя челюсть напрягается. В зале люди громко верещат, улавливая его взгляд.              — Нельзя. — холодно и емко вырывается из его рта раньше, чем Ванцзи успевает осознать это горячее собственническое чувство и прикусить язык. Дамочка отгибается в сторону своего кресла, словно это слово обладало силой, равной порыву штормового ветра, и прижимает тонкую руку к груди. Зал снова заходится громкими визгами.              Вэй Ин только улыбается, в его фигуре ничего не поменялось ни до, ни после, будто он знал, что так и будет, или же сам собирался отказать, но просто не успел. Мужчина кладет ладонь на острое колено и парень расслабляется, исчезает вся сталь из голоса и взгляда. Ничего не было.              — Ох, Господин Лань, а вы собственник, — женщина плюхается обратно в свое кресло, картинно складывает ноги, чтобы они казались длиннее чем есть. Она ведь ниже него вместе со своими ходулями, которые ошибочно зовутся туфлями. — Господин Вэй, если вас тиранят, подайте знак, мы вас спасем.              Очень смешно, прямо обхохочешься. Ванцзи жалеет, что он слишком прилично воспитан. Будь у него что-либо тяжелое под рукой, он тут же кинул бы это в эту зазнавшуюся пигалицу. И пусть она здесь главная. Они гости этого шоу, можно вести себя более благовоспитанно.              — Перестаньте, мой муж прелесть, — уши начинают закипать. Он коротко бросает взгляд в экран, чтобы убедиться, что этого не видно, и прикрывает глаза. Широкая ладонь поглаживает колено. Вэй Ин придвигается еще немного ближе, а в зале у кого-то скоро случится сердечный приступ или пропадет голос.              — Ха-ха-ха, хорошо, как скажете, — натянутый смех женщины довольно сильно раздражает. Это происходит каждый раз, когда их приглашают на интервью или на передачу, которая будет идти в прямом эфире, как гостей. Чтобы посмеяться, вывести на эмоции или, по крайней мере, постараться сделать все это.              Говорит обычно из них двоих только Вэй Ин. Ванцзи молчит, ведь ему нечего сказать. К нему обычно даже не обращаются, а он и не против. Его все устраивает на самом деле. Ему не нужно это навязчивое внимание. Пусть будет так, как есть.              Они говорят о погоде, зачем-то обсуждают последние события в стране, вскользь касаются бизнеса и переходят к их отношениям. Омега слушает. Ему удобно сидится, в высокий стакан иногда рука мужа подливает свежую воду, а если прижаться чуть плотнее к широкой груди, ощущается приятный жар и вибрация.              — Лань Ванцзи, а что конкретно вы думаете о ваших отношениях? — он поднимает веки, переводя взгляд от руки, которая все еще лежит на его колене, монотонно поглаживая, на женщину. Они смотрят друг на друга целую минуту.              — Все хорошо, — он не понимает вопрос. А она, похоже, не понимает его ответ.              — Я знаю, у вас многие спрашивали, но вы нигде не отвечали на этот вопрос. Правда ли то, что писали про вашу семью. Я думаю, сейчас уже спокойно можно говорить на эту тему. Прошло столько времени, — она хотела сказать что-то еще, но осеклась под его взглядом, в котором не было и крохи тепла.              — Почти все, что писали, ложь, — ведущая только кивает. Поджимает губы и переводит взгляд в сторону. Разговор не клеится.              — Почему вас интересует это? — Вэй Ин заводит руку за спинку дивана, укладывая ее на край, заключая его в объятия. Почти бесконтактные. Процентов на пятьдесят, но и так потрясающе. Очень расслабляет.              — Ох, на самом деле это до сих пор довольно важная тема. Омеги долгие годы борются за свои права, и как бы нас не позорили, во многом мы можем найти поддержку друг в друге, — она совсем не выглядит как человек, который стал бы оказывать ему поддержку. Ванцзи ей не верит. Он почти никому теперь не верит, пока не узнает человека достаточно хорошо. — Если господин Лань правда сталкивался с насилием, то его открытый пример может помочь заговорить другим. А здесь, если верить слухам, идет речь о насилии в семье. Это даже страшнее, чем столкнуться с этим просто на улице или на работе.              — В моей семье не было насилия. Никогда, — он позволил себе нахмуриться. С одной стороны было тяжело не признать, что говорила эта женщина складно. Но ему не хотелось принимать в этом участия. Его семья любила его.              — Ваш отец был хорошим человеком?        — Он был прекрасным. Лучшим отцом, — Ванцзи давно не был таким откровенным, как в эту минуту. А еще он очень давно не говорил о своей семье с кем-то, кроме Вэй Ина. — Мои родители любили друг друга. Они стали примером для меня сейчас. Я думаю, что несмотря ни на что, мне повезло с семьей. И повезло с мужем.              — О боже, это так мило, — ведущая закрыла лицо руками и отвернулась от них, крутанувшись в кресле. С ее стороны, за массивной спинкой, послышался громкий всхлип. Через минуту она развернулась, демонстративно вытирая сухую кожу под глазами.              Очередной акт в театре лицемерия?              — Хорошо, тогда давайте поговорим про таланты и способности, — ведущая оглядела их, беззвучно причмокнула губами, блестящими от помады, и хищно прищурилась. Слишком легко она отошла от социальных тем. Это значит, что чуть позже они к ним еще вернутся, когда ей покажется, что они потеряли бдительность. — Начнем с Господина Лань. Чем вы сейчас увлекаетесь?              На долю секунды он опускает глаза и теряется, думая, что ответить ему, наверное, на это нечего. Ведь юноша в основном только учится, думает, как наладить свою жизнь, и, увы, страдает от неудобной обуви. Не самое приятное, о чем можно сказать на всю страну.              — Сейчас я учусь, — больше ничего на ум не шло. И женщину это, разумеется, не впечатлило. Она вскинула брови, будто ожидала, что он продолжит, но Ванцзи продолжал молчать, не отводя взгляд. Увы, у него правда больше ничего не было.              — Неужели это все? Чем… тебе нравится заниматься помимо учебы? — смотреть на Вэй Ина. Слушать Вэй Ина. Читать. Круг его интересов был довольно узок. И его это раньше не напрягало, а сейчас почему-то стало как-то стыдно. Словно он ленится делать что-то.              Он отвел взгляд от ведущей, переводя его на мужа. Потом на камеру. И снова на мужа. Интересно, а выражение лица у него от этого меняется или нет? Сейчас парень слишком растерян и в голову лезут глупости. Ничего такого, что можно было бы сказать перед всеми.              — Я не знаю, что ответить, — это Ванцзи говорит Вэй Усяню, перестав обращать внимание на громкий шум из зала. Ему тут вообще-то нужна срочная квалифицированная помощь. А профессиональный балабол-изобретатель среди них только один.              Альфа мягко улыбается, глядя на него, и осторожно отводит прядь волос, падающую прямо на глаза. Его касание почти неощутимое, легкое, и если бы не жар рук, юноша бы его не почувствовал. Камера улавливает каждый жест, взгляд, вдох. Все, что попадает в объектив, отражается в чужих сердцах и на экранах множества включенных телевизорах.              — Чжань-эр такой скромный, — это Вэй Ин говорит только ему, но слышат все. На них же гарнитура. Как тут не услышать. — Думаю, мне повезло, у меня очень талантливый муж. Сейчас может показаться, что я шпионю за ним, но, да, ладно, я иногда шпионю, — мужчина поднял лицо, ловя взгляд ведущей, и улыбнулся, а потом рассмеялся вместе с сидящими в зале людьми.              У него сейчас остановится сердце. Прямо вот сейчас. От этих ямочек на щеках и ярких губ, с которых, как лепестки с вишни, слетают нежные слова.              — Я думаю, что знаю не так много, — легкое движение кисти, Вэй Ин вообще обожает жестикулировать и кривляться, в этом весь он. Он везде. — Но знаю, что Чжань-эр занимается каллиграфией. А еще он очень любит читать. Я иногда нахожу маленькие закладки в конце книг, когда перебираю библиотеку или пересматриваю, что хотел бы прочесть сам. Его куратор говорит, что лист чтения у него самый длинный и наполненный. Думаю, это очень хорошо. Еще музыка. Чаще всего традиционно китайская классика. А! Еще он собирает открытки и красивые визитки, и любит фотографировать.              Все. Он закончился. Ему нужна реанимация. Принесите дефибриллятор, пожалуйста.              — Оу, а что-нибудь современное? — они оба смотрят на нее так, будто она в одну секунду превратилась в жабу. Нужно же было вот так одной фразой разрушить все. Всю атмосферу. Зато реанимация Ванцзи больше не нужна. Единственный плюс. — Вэй Ин, ты, например, чем сейчас занимаешься? Кроме работы.              — Всё, чем я занимаюсь, так или иначе монетизировано, а значит является работой. Можешь думать, что я слишком ленивый, чтобы делать что-то бесплатно, — и он смеется, абсолютно не скрывая своего удовлетворения от вытянувшегося лица женщины. Эта часть диалога парню кажется более интересной, и он притаивается в тепле под рукой у супруга. Посмотрим, что еще интересного вскроется.              — Совсем все? Ну ладно, а что тогда ты умеешь? Очень любопытно нам всем, что же входит в список умения такого мужчины. Давай, удиви нас, — она то дует губы, то вскидывает брови. Рисуется на камеру и вызывает смех пантомимами у зрителей. Шум, который исходит из зала, превратился просто в фон.              — Я умею все, — звучит слишком спокойно. Три слова, сказанные с такой уверенностью, что и у без того молчащего Ванцзи язык присыхает к небу. — Все, что мне необходимо для жизни.              — Прямо все-все? Звучит очень самоуверенно, — и правда, здесь юноша не может не согласится. Однако эта не та самоуверенность, которая вызывает раздражение. Просто… странно.              — Ну, так я и так самоуверенный. Думал, ты знаешь, — мужчина иронично вскидывает брови и улыбается в камеру. — Меня воспитывали так, что бы я с самого раннего детства знал, что нет ничего невозможного. Чтобы не приходил к матери дергать ее за юбку и жаловаться, что что-то не могу. Это, кстати, очень удобно. Хороший психологический прием, можешь взять на заметку.              — Ты не жаловался матери, что не можешь, ну, например, решить пример? Или выучить текст? — Ванцзи хочется сказать, что да, именно это Вэй Ин и имел в виду, зачем переспрашивать. Но он молчит, продолжая слушать. Потому что тоже, если быть откровенным, удивлен.              — Нет. Ни разу, — альфа продолжает улыбаться. Его пальцы снова поглаживают узкое бедро, а взгляд цепок и сосредоточен. — Моя мать всегда говорила, что нет ничего во всем мире, чего бы я не смог сделать. Что нет ничего невозможного. Только не думай про какие-нибудь паранормальные способности или супер героев. Речь всегда шла о том, что реально. Да и нас у нее было восемь, можешь себе представить.              — И ты не хотел стать Человеком Пауком или Суперменом? Серьезно? — Ванцзи чувствовал растерянность от ее вопросов, а Вэй Ин громко смеялся. Хотя это не было похоже на шутку.              — Нет, когда мы были маленькими, мы играли в Самураев, Императоров. Или что-то вроде этого. До мутировавших или инопланетных персонажей нам особо дела не было. Хотя комиксы мы читали и находили их вполне интересными, — ему тоже больше нравились исторические личности, чем выдуманные. Реальность была более вдохновляющей, чем чужой вымысел.              — И все же? Все действительно тебе по силам? Нет ничего невозможного? — ведущая не унималась.              — Я думаю, нормально цитировать людей, которыми мы восхищаемся. Я поступлю как большинство, если позволишь, и вставлю фразу человека, который повлиял на меня в молодости.  «Я прекрасный финансист и могу легко взять эту страну за яйца, но если меня попросят провести операцию по пересадке сердца, я оставлю человека умирать на столе. Ибо если я все же возьмусь за скальпель, он и так умрет». Думаю, все действительно выполнимо. Но только если оно действительно нам нужно. Я могу научиться всему, но на это нужно время. Если мне нужно, я научусь, — Вэй Ин был прост и откровенен.              — А кто сказал эту фразу? — Ванцзи прикрыл глаза, догадываясь, каким будет ответ.              — Ее сказал мне мой отец, — и он оказался прав.