***
Запах сырости раздражал нервы. Этот серый, мокрый, неприятный запах оседал на коже сизой пленкой. Будто тело обмазывали бетонной крошкой, разведенной с жесткой проточной водой. Еще и вода по углам капала из тонких трещин перекрытий. К мерзкому запашку добавлялся такой же мерзкий монотонно звонкий стук капель о пол. Из-за влажности стены цвели налетом плесени, склизкой, как детские сопли, и такой же тошнотворно зеленой. Лучше бы его мозги вышибли прямо на этот испещрённый трещинами и щербинами пол. А не заставляли сидеть в одном положении под мигающей лампочкой, торчащей из дыры в потолке на куске проводов. Мертвому ему было бы насрать на то, что он облажался. Не в первый раз, все-таки. Жаль только, что конкретно в данном случае это все же имело значение. Но кто он один, против них? Байкеры, якудзы, эмигранты, заграничные бандиты, которых пустили в страну, превратили красное солнце в красную землю. Ничего родного не осталось. И он слишком стар, чтобы что-то сделать. Кажется, еще неделю назад, мужчина не чувствовал себя таким размазней. Да, неудачником, но этому был предел. Сейчас же… наконец начало доходить, что ничего в одиночку он сделать не сможет, а помогать ему некому. Бледный высокий лоб покрывала сетка глубоких морщин, в которые забивался пот, стекая ручейками по изможденному лицу. Тёмно-каштановые волосы разбились на грязные, блестящие от жира прядки и вились. Поблескивала седина. Он сидел и думал о том, что за всю жизнь так и не смог решить, кто же в этой стране та самая раковая опухоль. Якудзы? Этих тварей было, конечно, за что ненавидеть, вот только вреда от этих сволочей было равно столько же, сколько и пользы. У них хоть кодекс был. Да и разные кланы по-разному работали, с некоторыми можно было вполне договориться, ведь это они в первую очередь помогали полиции держать районы города в узде. Что же делать, народ людей в форме слушать не хочет. Эмигранты? С губ сорвался усталый вздох. Пока они тащат свои деньги в страну, заполняют гетто и улицы центра, страна будет их принимать. Они разные, за всеми не усмотришь. Не ясно, кто турист, а кто надеется остаться. Да, от них много шуму. Но что им сделаешь. Только депортация, но проблем с проституцией, насилием и наркотой это не решит. Они верткие, как ужи. И любят судиться. Мафия любит местную водку и вбухивает зелёные долларовые купюры в компании. Финансистам и брокерам, рабочим без разницы, откуда эти деньги. Все идет гладко, пока янки и итальяшки не конфликтуют с местными. Тут одной лошадиной головой не отделаешься. Байкеры… отбросы, к которым никто не знает, как относиться. Эти демоны рушат всё, к чему прикасаются. Сколачивают синдикаты, уходят в порты, протаскивая из нового света всякое дерьмо. Они молоды, у них тоже есть кодекс, но между ними и другими есть разница. У этих нет совести. Они ценят лишь бабло, дурь и свободу, заражая этим неокрепших детей, заставляя тех убегать из дома в поисках простой жизни. Но жизнь не бывает простой. Она, блядь, не про это вообще. Но дети, разве они это понимают? Он хотел остановить это. Хотел посадить чертовых упырей, разрывающих город ревом моторов. С каждым месяцем их все больше. Они сбиваются в кучу, скалят зубы и рвутся к шее, чтобы разорвать противнику глотку. Никто не думал, что байкеры будут способны теснить якудз. Многие кланы сдавали позиции. И это было ужасно. Спиленные и сорванные таблички с изображением журавлей, других птиц и цветов покрывали улицы. Столбы и дома расписывались крестами, нанесенными баллончиком краски и агрессивными граффити. Этот мир катится в бездну. Город утопал в неоне. Утопал в наркотиках, которые хлынули потоком через границу. Но мало этого, теперь в их же стране их же и производят. Он рад, что у него нет детей. Нет страха, что его ребенок будет нюхать или колоть себе эту дурь. Не будет плакать, когда ему вышибут мозги. Старый альфа был привязан к железному стулу, спаянному из кусков битой стали. Его рабочая рубашка промокла от пота, сырости и крови, цветущей бурыми пятнами на кремовом льне. Полы плаща были изодраны и измочалены, ботинки смердели на ногах, но двигаться и надеяться было не на что. Он уже давно здесь. Давно, и что-то никто не рвется спасать его. Мужчина возомнил о себе слишком много. Думал, сунется к этим гадам в их гаражные гетто и сможет выбраться целым. Найдет доказательства для начальства, сможет раскрыть те дела, которые отправили в архив. Но нет. Железная дверь с холодным, пробирающим до костей лязганьем, открылась. Из ярко освещенного коридора в полутемную бетонную коробку ступил мужчина. Тоже альфа, и куда как сильнее его истощённой старой и потрепанной тушки. Куда ему с ним тягаться. Подумал бы кто-то другой, но не он. Да, он стар, голоден, грязен и изможден, но у него есть сила, есть гордость. Он не трусливая шавка, и не опустит голову. Глядя в глаза тому, кого называли белым черепом, мужчина держался от того, чтобы не плюнуть этой скотине под ноги. Хотел бы, да слюна дорога. Перед ним был байкер. Типичный, как все они, в коже, высокий и плечистый, молодой, мечтающий об утопии. Утопии, которой нет места в этой стране. Такие, как он, должны валить к янки в их пустыни. Пусть там рассекают, забыв о том, что такое здоровый социум и жизнь, а не выживание. Белый череп был бледноликим, с черными глазами, густыми бровями и волосами. Девушки теряли голову от этой черноты на белом фоне. И гибли то от скорости, то от наркотиков, то разорванные в кюветах им и его дружками. Будь руки развязаны, он бы все силы бросил, чтобы свернуть его шею. Вот только, они закованы, а в его лоб, покрытый потом, уже метит дуло пистолета. Выстрел оглушил. В ушах зазвенело от отражающихся от стен звуков. Боли не чувствовалось. Будто ничего и не изменилось. Посидев с пару секунд, на прощание он захотел еще раз взглянуть на этого сукиного сына, передавая ему всю свое ненависть и отвращение. Но встретился с выпученными глазами с жавшейся в точку радужкой и зрачком. Изо рта хлынул поток крови, стекая по подбородку молодого мужчины, пачкая его шею и черную полинявшую футболку. Он сам же до сих пор не чувствовал ничего, кроме пульсации в голове от громкого выстрела. Что-то мелькнуло перед широко распахнутыми в удивлении глазами. На короткий миг пронеслось перед ним и исчезло. Его залило брызнувшим потоком крови. Человек перед ним превратился в гребаный фонтан, забрызгивая его тонким потоком пахнущей ржавым железом жидкостью. Какого, мать вашу, хрена? Ответ на этот вопрос пришел, когда тело начало оседать на бетонный пол. Из рассечённой шеи мощным потоком хлестала кровь. Внутренности свело. Желудок стремился исторгнуть из себя то последнее, что в нем оставалось, вместе с желчью. Рухнув на бетон, тело главаря местной банды больше не двигалось, только кровь выходила толчками. А его голова ловким жестом исчезла в черном мешке. По обе стороны от трупа были люди. Он и некто. Его невозможно было описать, кроме как «черное ничто». Высокая фигура, нейтральный запах и плотный костюм, опоясанный тугими ремнями. Лицо скрыто глухим шлемом, за которым не видно даже очертаний лица. Этот призрак или демон появился не из воздуха. Прямиком из коридора, дверь к которому бывший белый череп не удосужился закрыть. В одной руке черный человек сжимал удивительную вещь. Оружие, которое долгие годы использовали якудзы, перенявшие это от самураев и воинов империи. Катану. Длинное белое лезвие пестрело каплями крови. Их стряхнули одним легким взмахом кисти, и меч был убран в ножны за спиной неизвестного. Черная ручка с рисунком из серебра была отделана кожей ската. Будто языки пламени дракона. В другой руке был мешок. Черный мешок с головой жертвы, труп которой все ещё разделял их. Глядя в спину белого черепа, он видел пулевое отверстие и пятно крови между лопатками. Значит, тот выстрел, тот звук был не ради него. Попытавшись вглядеться в черноту маски, мужчина хрипло заговорил, видя, что черный человек не спешит снова заливать пол и стены кровью. Его кровью. Значит, может удастся если не сторговаться, получить шанс выбраться отсюда. А как только выберется, он обязательно узнает, кому этим обязан. — Кто ты?! — в ответ на грубый вопрос, заданный каркающим хриплым голосом, прозвучала лишь тишина. Секунды бежали стремительно, перетекая в минуты. — Если не собираешься кончать со мной, то помоги мне, — и снова тишина. Склонив голову к правому плечу быстрым смазывающимся движением, чёрный человек шагнул к нему, не выпуская мешка из рук. И… пнул стул, на котором сидел альфа, опрокидывая его в лужу крови к трупу, безвольно валяющемуся рядом. Вот же сукин сын. Барахтаясь, как полудохлая рыбина, мужчина, лязгая спинкой, смог сдвинутся на бок. И увидеть, что никого в бетонной коробке больше нет. И, несмотря на грохот, сюда, похоже, никто не торопится. Матеря на чем свет стоит этого сукиного сына, который бросил его на пол, он отчаянно извивался. Пока не почувствовал, что путы поддаются, и если сидя извернуться ему бы точно не удалось, то лежа… вскоре мужчина смог растянуть узлы достаточно, чтобы ослабить грубые веревки и встать, наконец, на свои дрожащие от долгого сидения ноги. Опираясь о стену, он выглянул в коридор. Пусто. Бросив взгляд на труп, мужчина попросил духов простить его и вернулся, чтобы вытащить из мертвых рук пистолет. Все оружие, что было при байкере, ушло в его карманы. Но оно ему не понадобилось. Ведь живых, кроме него, просто не было. Бредя из комнаты бетонного человейника в комнату, альфа видел лишь трупы. Беты и альфы валялись как тряпичные куклы, которых раскидал заскучавший ребенок. На улице же открытые контейнеры и то, чего глаза никогда не забудут. Согнанные в груду байки, объятые пламенем. Как объявление войны?***
Они сидят под столом, прижавшись друг к другу плечами и коленями. И оба дрожат от напряжения, прислушиваясь к каждому шороху снаружи. Ничего серьезного. Ни тяжелых шагов, ни незнакомой речи. В этой части здания почти ничего не слышно, только очень далекие звуки хаоса, от которых у Ванцзи на затылке волосы шевелятся. Ему страшно так, что горят глаза. Не за себя страшно. Сначала он разозлился, куда без этого, ведь Вэй Ин толкнул его в чужие руки, и только сейчас юноша начал понимать. Понимать, что несмотря на то, что ему Вэни были чужие, его правда пытаются спасти. Наравне не с кем-нибудь, а со вторым молодым господином. От этого слезы застывают крупными каплями у кромки ресниц, и ему приходится задрать голову, упираясь затылком и лбом в дерево. Что ему делать, если все закончится плохо? Он совсем этого не хочет. Совсем не хочет. Тогда почему это, черт возьми, происходит? — Ты только не реви. А то и я зареву. Я уже почти реву, так что ты не реви, — Вэнь Чао придушенно хрипит, от этого его голос совсем-совсем не визгливый. Ванцзи скашивает на него глаза, но в темноте почти ничего не разобрать, кроме очертания тонких черт лица. — Хорошо, — он шепчет это просто для того, чтобы хоть что-то сказать. Их тут двое, и им одинаково страшно. Вдалеке слышны грохот и крики, как тут не боятся. Что если здание взорвется, что если там никто не выживет? — С ними все будет хорошо. Все будет хорошо, ты меня слышишь, да? Все будет… — омега всхлипывает, шмыгает носом и замолкает. Там его старший брат и отец. Если бы у Ванцзи там еще были бы близкие люди, он, наверное, с ума бы сошел от волнения. Не смог бы уйти. — Хорошо… Он не знает, сколько они так сидят. Может пять минут, а может час. Время не ощутимо. Ощутима только вибрация и ужас, заставляющий сердце замирать или биться как бешеное. Парень кусает губы до крови и старается не думать. Лучше не думать, потому что его сознание не верит в хорошие концы. Не было у него такого. Все всегда заканчивалось плохо. Но сейчас, сейчас хотелось хорошо. Так сильно, что немели пальцы на руках и ногах. Минуты тянулись. Чао говорил еще что-то, шутил, кажется, его нервный смех больше напоминал хрипы человека, которого душат, и Ванцзи не вслушивался. Просто не вслушивался. А потом повеяло прохладой, и за створкой открытого окна мелькнул силуэт Вэнь Чжулю. Сразу стало как-то тише, а он и не заметил. Были еще какие-то громкие звуки, но вроде больше не грохотало. — Ты вернулся? Ты видел кого-нибудь? — Чжао тут же завозился неуклюже. Ударил Ванцзи рукой в бок, пихнул плечом и, на коленках елозя по пыльному полу, вылез из-под стола к ногам своего охранника, который, уцепившись за пояс омеги, поднял того на ноги. — Отца? Брата? Ты видел их? Альфа холодно покачал головой, и молодой господин перед ним шумно всхлипнул. Да уж, отличный вечер, ничего не скажешь. Он вылез следом, даже не подумав отряхнуть свою одежду. Руки дрожали, пальцы не желали гнуться. Его била дрожь от макушки до самых пяток, но что с ней делать было не ясно. Вот Чао мог без зазрения совести повиснуть на своем телохранителе. А он мог сейчас только опереться о стол и, собираясь в кучу, учиться дышать ровно. Все будет хорошо. Правда. Все будет… Ванцзи не мог повторять себе это вечно. Правда, просто не мог. Чем больше проходило времени, тем сильнее его ломало. Ему нужно было выйти отсюда. Нужно было найти Вэй Ина и убедиться, что с ним все в порядке. Что с ними все в порядке, что они все еще есть. Правда ведь, его хорошая жизнь не могла длиться так мало. Он не мог… влюбиться и потерять еще и возлюбленного. Правда, с него хватит, у него уже и так забрали достаточно. Юноша сам сдвинул шкаф. Сам. Пока Вэни глазели друг на друга, омега неслышно подошел к двери и неизвестно откуда взявшимися силами начал толкать громадину в сторону. Да, у него не получилось так круто, как у Вэнь Чжулю, и тот уже дернулся, чтобы поймать его, но Ванцзи хватило узкой щели, чтобы нырнуть в темноту. Может, он и дурак, Вэй Ин же хотел защитить его, но что ему делать, если никто не защитит самого Вэй Ина? Юноша бежал по коридорам, слыша, как за ним несется альфа, и от этого его длинные ноги только набирали скорость. Если честно, он сам не знает, как нашел дорогу. Просто чудом, наверное, петляя как кролик в темноте, выскочил в холл к главной лестнице и что есть духу помчался вниз. Можно отдать Вэнь Чжулю должное, тот почти поймал его на одном из поворотов, но сам остановился, видя, что опасности нет. Рекреация была разбита под лазарет. Натянутые ширмы, люди в белых костюмах, полицейские и множество носилок с лежащими на них людьми, которых выносили на улицу. Этот мигающий свет от карет скорой помощи и патрульных авто освещал пространство синим холодным и ярко-красным. В этом свете он увидел своего мужа. Думать как-то не получалось. Это было сильнее его, правда. В тот момент важным было только то, что Вэй Ин жив. Стоит на своих двоих и, увидев его — будто почувствовал на расстоянии — ловит за руки, стоит приблизиться. Юноша проскальзывает руками под пиджак, обхватывая в крепком объятии горячий торс. Его лоб утыкается в чужую шею. Мужчина не отталкивает, обнимает в ответ, оглаживая напряженную спину. Он правда живой. Правда живой, с ним все в порядке. Слезы собираются в уголках глаз, обжигая покрасневшие от лопнувших капилляров белки. От страха в груди снова вспыхивает злость и, подняв лицо, омега хочет что-то сказать, но язык вдруг отнимается. Вэй Ин смотрит на него. Смотрит и продолжает обнимать, прижимая к своей груди, которая почему-то голая. Его ладони ощущают горячую мягкую кожу вместо рубашки. — Ты в порядке? Сильно испугался? — Ванцзи пытается отстраниться, но его прижимают обратно. Пальцы скользят по пояснице и, наконец, чувствуют ткань. Бинты. На его муже бинты. Теперь уже не получается его удержать. Парень выпутывается из объятый и смотрит на чужую грудь, различая белое на золотистой коже, и, о боги, расплывающееся небольшое, но пятно с правой стороны. Слезы скатываются по щекам сами, им просто уже не за что держаться, их слишком много. — Ш-ш-ш, все хорошо, — Вэй Ин подтаскивает его к себе, позволяя уткнуться лицом в твердое плечо. Нет, он не плачет, просто, просто… тяжело. Это ужасно, видеть кровь сквозь повязку на человеке, который… который мог вообще умереть сегодня. На человеке, который решил его спасти, а не спасаться самому в обход других. — Это царапина, все хорошо. Я здесь, я с тобой, все в порядке. Муж успокаивает его, чувствуя, как дрожат плечи омеги, эту дрожь сейчас остановить невозможно, но пусть уж успокаивает, чем отталкивает. Это же что-то да значит, так. Значит, что ему правда не все равно. — Правда? Ты правда в порядке? — ему важно. Очень-очень важно, ведь на одном только этом альфе держится его маленький хрупкий мирок, который, выстраданный, только выстроился из пепла прошлой жизни. — Правда, — рука мужчины стирает слезы с его щек, другая зарывается в волосы, гладя и лаская кожу. — Самое главное, что диди цел. Я бы не смог жить, если бы с тобой что-то случилось. Вот и как ему быть после этих слов? Что ему теперь думать? От этого его бедное сердце разбивается на сотни крохотных осколков и, раня кожу и ребра, сладкой болью собираются в одно целое. Он смутно помнит, что было дальше. Стресс идет с откатом, и сил становится всё меньше. Муж рядом, это, пожалуй, всё, что омега осознает. Держа чужую широкую ладонь, Ванцзи ощущает спокойствие, и так, пока глаза не закрываются. Кажется, они еще разговаривали с кем-то. Кажется, он говорил спасибо Вэнь Чао и Вэнь Чжулю, которые спасли его, и еще, вроде бы, видел знакомые лица в бледной и посеревшей толпе. Кажется, Вэй Ин вел машину, касаясь одной руки его ладони. Кажется, он сам был против, чтобы муж садился за руль, но его пристегнули к переднему сидению и, да, держали за руку. А сам альфа твердил что-то про царапину, и что может ехать куда угодно, и если он захочет, то они поедут к морю. Кажется, Ванцзи уснул в салоне, а проснулся уже в спальне, глядя на то, как за панорамным окном разгорается персиковый рассвет. А потом шторы кто-то задвинул и снова стало темно. Кажется, это было лучшим, что случилось перед тем, как он окончательно вырубился. Сон был таким сладостным. Нежная ткань холодила кожу, пахло цветами и свежестью, легкий ветерок обдувал кожу. Блаженство. Тело, пережившее стресс, не желало реагировать ни на какой раздражитель. Оно забыло обо всем, обо всех привычных ритуалах, позволяя сбросить напряжение. Юноша проснулся сам. Просто открыл глаза, лежа посреди огромной постели, где был только он один. В комнате царил приятный полумрак, приглушенно слышался шум оживленного города, значит, окна открыты. Повозившись, омега перекатился на другой бок, на ту сторону, которую считал своей. Шторы, спадающие на пол, и правда легко шевелились. Спустив босые ноги на пол, Ванцзи встал медленно, осторожно, опасаясь, что закружится голова. В глазах и правда потемнело. Но это не помешало ему неспешно подойти к окну, запуская пальцы в складки тяжелых штор, отодвигая их в сторону. Небо было багряным. Солнце зашло за черные силуэты зданий, воздух еще дрожал, а небо в вышине пронзительно синело. Этот вид как дань тому, что случилось ночью. Сколько было пролито крови? Это все вообще было на самом деле? Не могло же ему такое приснится. Он смотрел, как на синем бархате ярче разгораются звезды. Алый темнеет до коричневого и сливается с темнотой. На часах было начало восьмого. И правда, поздно. Похоже, юноша проспал весь день. Вэй Ин не стал будить его? Как мило с его стороны. На прикроватном столике стоял привычный кувшин с водой. Это была как маленькая традиция что-ли. Каждый раз, когда Ванцзи предстояло очнуться в этой спальне, муж ставил для него воду. За стеклом в прозрачной холодной жидкости плавали толченные листья мяты и кусочки яркого апельсина. Было вкусно и сочно. Его онемевший язык от молчания и долгого сна, почувствовав прохладу и кисловатый вкус, ободрился. Желудок издал звук умирающего кита, а от двери послышалось едва слышное фырканье. — Как ты? — матрас рядом прогнулся, альфа опустился сбоку от него, забираясь с ногами на кровать, но не нарушая его личное пространство. Был рядом, но не переступал границу. Благородно. — А ты? — он не знает, что ответить. Он просто не знает. — Немного болит, но я в норме, — взгляд Ванцзи находит примерно то место, где на бинтах расползалось кровавое пятно. Сейчас торс мужа обтягивала футболка, и под ней ничего не было видно. Но если приложить руку, чуткие подушечки пальцев ощущали повязку. Значит, точно все это было реально. — Ты голодный. Пойдем на кухню, тебе нужно поесть. — Что это было? — парень не знает, зачем спрашивает. Может, оттого, что он в ужасе, а может, оттого, что ему это важно. Непонятно. Это было в их жизни, и с этим, наверное, стоило разобраться. — Теракт. Они не собирались взрывать здание, но хотели устроить самосуд над влиятельными людьми, которые, по их мнению, приводят страну к порогу бедности. Это фанатики и их уже нет здесь, — Вэй Ин взял его за руку и осторожно сжал ладонь своими горячими пальцами. — Ты дрожишь. — Не могу это контролировать, — он даже не чувствует, что с его телом что-то не так. О чем речь? — Тебе не нужно ничего контролировать, хорошо? — хорошо, думает Ванцзи. Конечно хорошо. Парень позволяет притянуть себя ближе прямо в чужие горячие руки и обнять, укладывая свою голову на широкое плечо. Хорошо. От мужа пахнет этим его мускусным запахом и свежестью. Так гораздо лучше. — Спасибо, — спасибо, что поставил мою жизнь так высоко. — Прости, что пришлось оставить тебя. Если бы я мог защитить тебя тогда сам, я ни за что не доверил бы это другим, — твердые пальцы оглаживают скулу, отводят волосы, и их взгляды встречаются. Так близко. Они так близко, на коже ощущается горячее дыхание. — Ты не оставил, — он в это верит. Там было слишком много людей, Вэй Ин не смог бы уйти так просто. Это было невозможно, но мужчина нашел выход, и вот они, живые, сидят, прижавшись друг к другу у себя дома, в своей постели. Все было хорошо. Несмотря на ужас и панику вокруг, громкие заголовки и новости по телевизору, все было хорошо. Юноша хотел так думать, хотел в это верить, на другое просто не было ресурсов. Его состояние было нестабильным. Вэй Ин так решил. И даже предлагал сеанс у психолога, но вместо этого они поехали к Лань Цижэню. У Ванцзи были свои мысли на этот счет. Ему казалось, что лучше большой коробки пирожных с кремом и компании старшего родственника им ничего не поможет. Они просто провели день втроем. Сичэнь не приехал. Он, возможно, пытался, но… не хочется думать об этом. Брат успел увидеться с ним, до этого. Приехал прямо к их дому, и Вэй Ин тенью ходил за ним по небольшому скверу недалеко от дома. На этом вроде всё. Как же круто все изменилось. Отношения в семье, его собственные приоритеты и желания. Всё. Он позволял Вэй Ину решать, как будет лучше. Позволил выключить его будильник утром понедельника и оставить себя в постели. Сам мужчина тоже остался. Впервые Ванцзи подумал, что ради него жертвуют делами. В их семье так было не принято. Не так откровенно, по крайней мере. А Вэй Ин вот, перенёс всё на дом. Даже рабочие звонки совершал, лежа рядом с ним в постели. И почему он не может спросить у него, что между ними. Ведь что-то же есть. Стал бы муж просто так оставаться. Хотя, он ведь такой… заботливый. Ответственный и добрый. Он, Лань Чжань, ищет оправдания тому, что у них все серьезно. Потому что боится. Хочет этого, но страшно, что он просто ошибается. Пока муж наблюдает за ним, ждет, когда нервы успокоятся, громкие звуки не перестанут вызывать противный тремор и холодный пот. Очередная передышка. Два дня всего лишь, но зато какие. Тишина ставшей родной квартиры, туманные рассветы и яркие закаты за панорамными окнами и с обдуваемой ветрами террасы. Они почти не разговаривали, как, впрочем, и обычно, он ведь не знает, что можно сказать. Все вопросы сводятся к болит-не болит. И несмотря на это, было очень хорошо. Тихо, спокойно, уютно. В какой-то момент ему даже показалось, что брат и дядя воспринимают ситуацию более драматичной, чем она есть. Пока Ванцзи не вспомнил к вечеру второго дня, что мог просто потерять мужа навсегда. Навсегда. Вот так просто. Это осознание изменило всё. Он не мог больше бояться. Смотрел на Вэй Ина и думал о том, что даже если вдруг тот не чувствует к нему того же… то это не страшно. Они ведь уже вместе. Смогут как-нибудь договориться. А альфа… он тоже решил внести поправки в их жизнь. Такие волнующие, что из-за них связь с миром была потеряна на какое-то время, и едва ли его можно судить за рассеянность. Когда их передышка подошла к концу, наступило время вернуться к обычному темпу жизни. Ему к учебе, мужу к работе. И оба этого, в принципе, хотели. Рутина помогала отвлечься и подумать, больше чем комфорт. Будем честны, ему вообще думать лежа на диване давалось с трудом. Мысли не туда шли. И вот, наступает тот момент, когда его будильник не выключают за него. Вэй Ин бережно будит омегу, и тот нехотя поднимается, глядя светлыми глазами на мужчину. Есть в этом что-то интимное, думает он, сидеть вот так в постели в измятой со сна пижаме со встрепанными волосами и ловить взгляд своего мужа, который мягко улыбается и тянет руку, чтобы пригладить пряди. Он и за пояс его ловит, когда юноша, по своему обыкновению, собирается усесться на заднее сидение. От этих коротких объятий в голове взрывается фейерверк. И да, Ванцзи рад. Теперь ему достаточно просто повернуть голову, чтобы увидеть строгий профиль альфы. И тот откровенно говорит ему, что хочет видеть его ближе. Все это буквально вынуждает его начать строить план, как же донести до Вэй Ина, что он хотел бы пойти до самого конца. Что он готов пойти до конца. Что бы это не значило. Можно, конечно, и прямо сказать, но это как-то… грубо и неуклюже. Какие слова тогда лучше использовать? Сказать о своих чувствах или спросить о его? Ох, это так сложно. А если и издалека, то тоже не легче. Вдруг муж не поймет? — Просто спроси, нравишься ли ты ему. Или если не хочешь получить сразу прямой ответ, спроси о том, какие вообще ему нравятся, — Не Хуайсан сложил веер и посмотрел прямо Ванцзи в глаза с такой уверенностью в своих словах, что парень даже не стал слушать другие предложения. Обычно много идей было у Мо, но… Не Хуайсан был там. Был там и видел этот ужас, видел даже больше, чем Ванцзи. И после этого, не объясняя причин, стал только откровеннее поддерживать старосту в намеках на то, что ему давно пора брать мужа если не за рога, то за хозяйство, и не отпускать. Возможно, его друг что-то видел. А может просто убедился в том, что раз Ванцзи спасся одним из первых, то Вэй Ину можно верить и положиться на него. Конечно же, ему можно было верить. Он чувствовал это всем своим существом. Каждой клеточкой тела. И если поначалу это можно было списать на окрыляющую влюбленность, то сейчас парень понимал, что его муж такой человек, которому просто незачем лгать. Особенно ему. И еще, даже если вдруг чувства юноши окажутся безответными, альфа не позволит себе оскорбить эти чувства. О нем никто больше так не станет заботиться. Потому что, возможно, это даже не правильно — отдавать так много, ставить желания другого человека выше своих. Мужчина думал сначала о нём, потом уже о себе. Так это выглядело со стороны. И он считал себя слишком внимательным, чтобы не заметить разницу. Всё же в нём была легкая себялюбивость. Каким бы аскетичным, сдержанным и строгим к самому себе он не хотел бы выглядеть, для него всегда побеждал тот, кто думает о нём, слушает его и заботиться именно о нём. Этот человек сразу становился для Ванцзи особенным, и юноша не мог этого не выделять. Были же и те, кто якобы думает о нём, и якобы заботится. Таких становилось все больше, и выходили эти люди из той массы, которая скалила зубы за его спиной или порицала его за то, что даже не являлось правдой. Какая нелепость. Сейчас они старались завести беседу, часто бессмысленную, спрашивали его, не дожидаясь ответа о самочувствии и делах, и говорили очень много в пустоту. Это утомляло. Ему хватало старосты и его заместителя. Они были милыми и искренними. И, конечно же, Вэй Ина. Была еще Вэнь Цин, которая поддерживала с ним связь, как личный помощник его мужа, и брат с дядей. В общей сумме число близких людей получалось довольно внушительным. И расширять этот круг он не планировал. Но кто же его спрашивает. — О, Лань Ванцзи! — этот голос юноша узнает и среди толпы. Он похож на лепет счастливого ребенка, который невесть чему радуется. Ши Юйшен выцеплял его из толпы, стоило только мелькнуть силуэту омеги в коридоре. Мо Сюаньюй с этого очень веселился. — Господин Лань, подожди, пожалуйста. — Скоро занятие, — он все же остановился, слегка поворачивая голову в сторону спешащего альфы. — Да, до него еще минут десять. А, это, я вообще рад, что увидел тебя, хотел спросить, как ты. Ну, после… После теракта, — Ванцзи теперь развернулся полностью, глядя в очень эмоциональное лицо Юйшена, хмурящего толстые брови. — Нормально, — вот же он, стоит перед ним, целый и невредимый, чего бы этому господину за него волноваться. — Э, хорошо. Просто… тебя пару дней не было видно, а я видел тебя в зале. Пока никто ничего не разглашает о случившемся. Может, дашь мне свой номер, я так меньше волноваться буду, — мало того, что этот господин то «э-кает», то «а-кает», он еще и предложения бесстыжие делает. Вот с какой такой радости ему давать свой личный номер? Они не друзья, а просто едва знакомые люди. — Не стоит волноваться, — обо мне есть кому беспокоится, имел в виду Ванцзи, говоря это. — Вэй Ин дал мне отдохнуть после случившегося, — мало ли, вдруг до этого ребенка дойдет, если юноша скажет вот так. — Вэй Ин?.. Вэй Усянь? — лицо альфы напряглось и вытянулось. Может, он и хотел бы скрыть удивление, но ничего у него не вышло. — У вас близкие отношения? Э, ты… ты веришь ему? И как на это реагировать? Конечно, он верит ему. Этот человек его муж, кому как не ему парень должен верить? Что за вопросы вообще такие? — Он мой муж, — мало ли, вдруг этот человек упустил данный факт. Ну, может же быть такое? Тогда понятны будут его некоторые странные, довольно нелепые поступки. — Конечно верю. Ши Юйшен смотрел на него странно и долго, больше ничего не говоря. Ванцзи решил, что у него больше нет времени просто стоять вот так на одном месте. И он решил уйти, о занятии омега не соврал, ему и правда следовало поторопиться. Потому что шло оно в соседнем корпусе, а драгоценные минуты уже были потрачены впустую. Все же понять некоторых людей для него, увы, не представляется возможным. Хотя, не сказать, что юноша как-то тревожится по этой причине. Все это проходящее. То, что действительно важно и ценно, это друзья, поддерживающие его, и господин с невероятно глубоким взглядом серых глаз, в которых он тонет, стоит посмотреть чуть дольше приличного. Мысли сразу расползаются. В голове становится блаженно пусто, и он просто смотрит, смотрит и смотрит, пока Вэй Усянь что-то говорит или просто ест. Они обедают вместе, каждый будний день. В каких заведениях юноша уже только не был. От французской до малазийской кухни. Во многих он бывал и раньше, и многое с тех пор изменилось. Меню, работники, интерьер. Всё меняется. Кроме его навязчивых желаний. Ванцзи иногда хочется отмотать время назад. В то мгновение, когда они поздним вечером сидели на одном из пляжей Майами, и он был будто на пару лет младше, наивно поднимая глаза на мужчину, чувствуя себя при этом ужасно потерянным. Этот новый он хотел бы тогда спросить, будет ли их брак серьезным. Будут ли они вместе как супруги. А не переживать о том, кто же будет о нем заботиться. — Есть планы на вечер? — глубокий низкий голос вывел господина Лань из приятных фантазий. Вот оно, его шанс, которым глупо будет не воспользоваться. — Нет. У тебя предложение? — иногда они заезжали к дядюшке на чай. Вэй Ин был очень ответственным содержателем, и строго следил, чтобы его старший родственник не испытывал нужды. Ну и следил, чтобы они виделись чаще, чем раз в месяц или полгода. А иногда они просто гуляли или ужинали вне дома. Выбор был огромен. — Ты выглядишь особенно задумчивым последние дни. Я подумал, почему бы не попробовать развеселить тебя, — сердце в который раз сбилось с ритма и застучало сильнее. Ох эти надежды, они сводят с ума, заставляют желать так много. — Хочу показать тебе одно место. И весь остаток дня он не мог прекратить думать о том, что же это за место такое. От других не укрылось, что Ванцзи едет теперь не на заднем, а на переднем сидении, как и не укрылось и то, что его глаза блестят странным светом. Особенно яро высказывался Мо Сюаньюй. На грани слышимости староста пищал, визжал и издавал только боги знают какие еще звуки. Другие следили именно за ним, чтобы быть в курсе. Иначе же, даже блеск глаз различить на его лице не представлялось возможным. На все вопросы юноша отвечал уклончиво. Всё же лелея надежду набраться смелости и переломить наконец ситуацию. Получить если не всё, то хоть то, что могут дать не жалея. Этого ему вполне будет достаточно. Хотя кого он обманывает. Ему никогда не будет достаточно. Всё, что касалось Вэй Ина, было настолько желанным, сладким, как дорогой шоколад в витрине бельгийского магазинчика сладостей. Сердце грозило осыпаться пеплом от переизбытка чувств, но все еще исправно билось, качая закипающую кровь. Соблазнять Ванцзи не умеет. С его неловкостью, соблазнение будет последним, что омега рискнет попробовать. Пока его надежный друг — откровенность и честность. И вопрос, написанный на обрывке тетрадного листа, чтобы точно произнести ту самую, нужную фразу. Из здания он выходит на почти не гнущихся ногах, переставляя их на чистом упрямстве. Ничего страшного не произойдет, убеждает себя юноша. Все будет хорошо. В крайнем же случае, никто же не вынуждает его-таки признаваться. Но глядя на альфу, парень понимает, что признаться нужно. Ведь он лучшее, что могло ему достаться в этом мире. Лучше точно нет. С такой улыбкой, сильными руками, мягким тоном, этой заботой в каждом жесте. Заметно, с какой завистью смотрят на него омеги в зале ресторана, в который они заезжают поужинать. Особенно те, кто коротает вечер в одиночестве. Вэй Ин притягивает взгляды. Если бы не он, альфа точно бы не остался одинок ни в этот вечер, ни вообще. И это вынуждает его ревниво поднять глаза, оглядывая зал. — Что за место, о котором ты говорил? — он нарушает тишину, первым откладывая приборы в сторону. Еда, конечно, потрясающая, но сейчас это не так важно, да и омега не особо голоден. От напряжения сводит живот. — Тебе нравится Шанхай? — в ответ Ванцзи, подумав, кивает. Этот город особенный. Он живой и большой, шумный, а местами, наоборот, тихий, они похожи, бьются из крайности в крайность. — Я знаю, что тебе нравятся панорамные окна и вид, особенно вечером. Это и правда было так. У Ванцзи была слабость к тому, чтобы любоваться многообразием мира перед ним. Созерцать его жизнь и движение, чувствовать пульс. Но кто же знал, что из всех возможных мест, известных туристам и жителям, его привезут туда, куда не пускали еще ни одного постороннего. В башню Шанхая. Или Шанхайскую башню. Здание высотой более шести сот метров с самой грандиозной площадкой, которую обещают этому дикому городу. Невероятным образом Вэй Ин провел его внутрь. Им даже не пришлось идти пешком, в здании уже функционировал пассажирский лифт, на котором передвигались бригады рабочих. Но сейчас, сейчас никого не было видно, и вокруг них царил густой полумрак. С каждой новой цифрой этажа сердце Ванцзи сходило с ума в груди. А когда они наконец остановились и муж попросил его закрыть глаза, казалось, он разобьется на мелкие осколки. Потому что это было слишком для него. Чувствовать ласковое прикосновение свежего ветра, развивающего распущенные волосы. Услышать гулкий шум после тишины темного холла. В уголках глаз собрались едва заметные капли слез от великолепия перед ним. Целым миром перед ним. На опущенные плечи опустился чужой пиджак. Горячие ладони огладили спину и тепло переместилось к правому боку. Вэй Ин встал рядом у края смотровой площадки, глядя на город, раскинувшийся перед ними. Восхитительный, искрящийся, невероятный. — Спасибо, — это первое, на что он нашел силы. — Тебе нравится? — яркие огни вокруг бросали отсветы на кожу и волосы его мужа. Играли яркими пятнами. Соблазняли. — Да… — он едва слышно вдохнул полной грудью, медленно выдыхая. Закрыл глаза, чувствуя, как все расплывается перед ним и… — А тебе? Какие тебе нравятся. Ванцзи не любил резких движений, но сейчас просто не мог сам двигаться иначе. Собрав свое мужество, юноша развернулся к мужчине, поднимая голову и заглядывая ему в глаза. — Какие… мне нравятся? — они смотрели друг на друга. Между их лицами только ветер, пахнущий машинными выхлопами и пылью. — Мне нравишься ты. И всё. Всё, он закончился. Мир будто выключили или поставили на паузу. Утопая в глубокой серой радужке, омега сделал шаг навстречу, поднимая лицо чуть выше. Их дыхание смешалось, пощекотало чувствительную кожу лица. Широкие ладони мужчины легли на его пояс, а кто из них подался вперед первым… без понятия. Горячие губы нежно и бережно прижались к холодным и тонким, давая возможность подумать. Одуматься. Но он разве этого хотел? Совсем нет. Поэтому Ванцзи, скользнув пальцами выше по груди мужа, запустил руки дальше, обхватывая его шею, притягивая к себе вплотную. Они целовались, как будто с ума сошли, и стыда не было. Был бешеный стук в груди, жар на губах и один общий вкус на двоих. Нечто жаркое, пряное, с легкой сладостью. Свет вернулся не сразу, понадобилось время, а сколько… Уже не важно. Он получил то, что хотел, и рассчитывал получить теперь еще больше. Сердце билось так сильно, что болели ребра. Этот мощный стук отдавался в горле, от него жар расползался по всему телу. Было невероятно жарко. Сбитое дыхание сушило опухшие губы. На них все ещё ощущался чужой сладковатый вкус. И он соврет, если скажет, что не хочет еще. Нет, очень хочет. Поэтому и стоит сейчас посреди просторной ванной, чувствуя влажной после душа кожей жесткую ткань тяжелого халата альфы. Длинные полы касались пяток, щекоча. Это была явная провокация, которая точно должна сработать, если юноша не справится со своим языком. А он не справится, к чему обманываться. Ванцзи не может просто так подойти и сказать что-то вроде «возьми меня». Это до безобразия пошло и отвратно. Ну или не до безобразия, а просто… но все равно. Из его уст это будет звучать слишком по-идиотски. Стыдно-то как. Вот сказать или, о боги, попросить он не может, а выйти почти голым к мужу, чтобы явно того спровоцировать, это конечно да. Идеальный план, с сарказмом думал парень, глядя в запотевшее зеркало на свои покрасневшие уши. Ему определенно нужно меньше думать и больше делать. От этого будет куда больше пользы. В конце концов, они же вроде разобрались, так? Вэй Ин сказал, что он ему нравится. Он сказал, что ему нравится именно Ванцзи. Не такие, как Ванцзи, нет. Там все конкретно было, омега четко это слышал и запомнил до последнего низкого звука чужого голоса. И муж его поцеловал. Сам поцеловал. Они же могут зайти немного дальше, в этом же не будет нечего… аморального? Ох, да к черту! Шумно вздохнув и тряхнув головой, отчего сухие распущенные волосы рассыпались по широким плечам, облаченным в темную ткань халата, омега вышел из ванной, втягивая чутким носом прохладный воздух в спальне. Все было слишком прекрасно. Не зашторенное окно с видом на ночной город, темнота с множеством цветных огней и приглушенным шумом, похожим на пульс. Спальня утопала в этом мраке. Только прикроватные изящные лампы разгоняли темноту. Складки постельного белья образовывали причудливые тени, от зажженных палочек благовоний расползался пряный дымок. Очень тонкий и легкий. Все это создавало чарующую интимную атмосферу. Похоже, муж думал о том же, что и он. Отступать было глупо. Если он сбежит сейчас, будет жалеть об упущенной возможности, а потом сгорать от стыда, ведь это все равно случится, не сейчас, когда омега и сам хочет, так тогда, когда природа возьмет свое. Его течка уже подступала. Будет лучше, если юноша будет знать, на что идет сейчас, чем… когда будет согласен на все. — Все хорошо? Выглядишь напряженным, — альфа почти растворялся в полумраке. Его низкий волнующий голос прозвучал будто из пустоты, пуская по спине табун мурашек. В низу живота сладко заныло от предвкушения, но Ванцзи смог взять себя в руки. Образно пока что. — Хорошо, — он сделал шаг к кровати, отпуская свободные полы халата, позволяя им разъехаться в стороны, оголяя обнаженное тело на жалкую узкую полоску, но, тем не менее, градус жара в комнате повысился. Легкое движение плечами, и тяжелая ткань начинает сама собой сползать вниз по гладкой коже. Юноша чувствует взгляд мужчины и внутренне млеет, что, черт, это правда работает. Его хотят, и он может даже влиять на это. Потрясающе. — Диди дразнит меня? — движения альфы плавные и неспешные. Лениво тягучие, чтобы каждое было видно. В этом проявляется его осторожность и забота. Не хочет напугать, не хочет обидеть. — Мгм… — он краснеет сильнее, и пальцами отводит ткань в сторону так, чтобы халат соскользнул с плеч, повиснув на локтях, опускаясь подолом на пол. Больше нечему скрывать его наготу, теперь все на показ, и взгляд темнеющих серых глаз скользит по белой гладкой коже, лаская. Ему от этого только стыднее становится. Ну, потому что, откуда он знает, что альфа там видит? И как. И не спросишь же прямо, нравится или нет. Хотя, мужчина же сказал, что… уф. Опять слишком много мыслей, они разрывают его несчастную голову, а ведь о волосатых ногах можно подумать и как-нибудь в другой раз. Не до них сейчас. Глубокий пряный запах мужа заполняет легкие, вдыхать его очень приятно, это успокаивает. Как и то, что Вэй Ин на виду. Его руки, его лицо, весь он рядом, двигается так, чтобы Ванцзи было видно, потому что расслабиться выше сил омеги. В прошлый раз было как-то проще. Альфа в гоне на него иначе действовал. И не то что бы юношу сейчас к мужчине не тянет. Тянет, черт возьми, еще как тянет, но иначе. Более… осознано. Он слишком хорошо все понимает. Это пугает и будоражит одновременно. А еще он вообще не представляет, что ему делать, и стоит как истукан, пялясь широко раскрытыми глазами на супруга. Боже, дай сил этому мужчине, для себя Ванцзи уже просить не будет, господь ему судья, он пытался. — Волнуешься? — Вэй Ин мягко прижимается к его спине, неспешно укладывает руки на точеную талию, разогревая кожу одним прикосновением, и замирает, давая привыкнуть. Дёргаться не хочется, вообще Ванцзи даже чувствует себя вполне комфортно. Тепло так. Там сзади бьется чужое сердце. — Ты уверен, что хочешь? — Мгм… — уверен? Как он может быть уверен? Он вообще смутно себе представляет весь процесс. Этому, между прочим, на теоретических курсах не учат. Тут практика нужна, а у него с этим как бы проблемы. — Что я должен делать? Слова даются с трудом. Горло сдавливает от волнения, но проглотить этот ком не так уж и сложно. — Ничего. Тебе ничего не нужно делать, — теплое дыхание касается виска, легкий поцелуй обжигает кожу рядом с ухом, и приятные мурашки сбегают по коже от плеч к копчику. Юноша вздыхает и откидывает голову, стараясь расслабиться. Его целуют бережно и осторожно, будто он хрустальный. Лоб, виски, уши, скулы, подбородок, шея, каждый сантиметр гладкой кожи на лице получает частичку внимания. Чужие руки оглаживают бока, то поднимаясь к слегка выступающим ребрам, то спускаясь до бедер. Халат окончательно сваливается на пол, а смущение берет над ним верх, расползаясь яркими пятнами по шее и груди. — Ты самый лучший, — очень тихо и горячо шепчет Вэй Ин ему в оттопыренное ухо, на котором можно уже бекон жарить. Но, конечно, ему приятно, и свое тело с вставшими дыбом волосами от озноба и дрожи не кажется таким… нескладным. Мужчина не похож на то, что парень себе представлял. Совсем. Он, конечно, не знал, что представлять, но исходя из опыта, ожидал чего-то… более грубого. Не в плохом смысле, а просто… это сложно объяснить. В его мыслях прикосновения были более жесткими, пальцы шершавыми и давящими. В реальности кожу будто гладили цветочные лепестки. Каждое касание было будто благоговейным. Плотные, сухие и теплые, комфортные, как отцовский свитер больше на два размера, чем нужно. И в процессе он как-то… забылся. Забыл про то, что стоит голым перед постелью. Забыл про свои слишком длинные руки и ноги, бледную кожу, неровный румянец. Просто… забыл. Сложно было помнить обо всем этом, когда тебя легко разворачивают, продолжая обнимать, гладят по волосам, зарываясь пальцами в пряди, и целуют. Много целуют, только успевай дышать, пока чужие губы переходят на уголки, щеки, спускаются к дрожащему кадыку. Он поднимает руки, скользя ладонями по ткани рубашки, ощущая чувствительной кожей крепкую грудь. Закидывает их за шею мужчине и притягивает его к себе ближе, склоняет к себе. Губы снова встречаются, поцелуи, из нежных и легких, становятся влажными и глубокими. Горячий язык оглаживает десна, щекоча, дразнит его. Теперь дыхания и правда катастрофически не хватает. Жар заполняет все тело, сосредотачиваясь под животом. Кровь приливает к члену, заставляя тот набухать и бесстыже подниматься. Он трется о чужое бедро, но отстраниться из-за этого кажется не лучшей идеей. Да, ему стыдно за свое тело, но… другого у него нет. Вэй Ин будто чувствует его меняющееся настроение. Каждый перепад от эйфории до вспыхивающего беспокойства, и прижимает к себе плотнее. Гладит, мягко сжимает, смотрит в глаза темным взглядом, полным такого откровенного восхищения, что Ванцзи становится жарко. Будто его бледная кожа блестит от золотой пудры, а не пестреет тонкими линиями синих вен, где они ближе всего к коже. Пальцы цепляют пуговицы. Не хочет он больше один стоять голым. И мужчина не сопротивляется, не мешает дергать ткань его рубашки, расправляясь с мелкими пластиковыми гадкими кружочками. Есть разница между тем, как прикасаться грудью к хлопку и тереться об него набухшими сосками, и прижиматься к чужой пылающей коже. Второе одурманивает. Перед его глазами слегка плывёт всё. Веки горят, и слезы набегают в уголки. Где-то внизу вжикает ширинка и клацает пряжка ремня. Может и хорошо, что он не очень хорошо видит. Пока достаточно слегка мутной картинки, в которой альфа стаскивает бельё. Ванцзи чуть не икает нервно, когда к его бедру прижимается разгоряченная, возбужденная плоть мужа. Когда-то парень видел его. В невозбужденном состоянии, а сейчас может почувствовать и длину, и насколько широкий ствол в обхвате. Паника поднимается к горлу, но быстро затухает. Окей, он уже знает, что это в него поместится. Как — непонятно, но факт есть факт. — С-свет? — его голени прижимаются к деревянному изножью кровати. Еще немного, и он окажется на простынях, распластанный и почти беспомощный. — Выключить? — Вэй Ин переплетает их пальцы. Думать и так сложно, а от таких жестов и вовсе мозг поднимает белый флаг. — Стыдно, — порог откровений был преодолен. Одним словом, конечно, что жаль, но это, наверное, в их случае не плохо. Сейчас многословность излишня. — Тебе нечего стыдиться, А-Чжань. Поверь мне, — слова сопровождаются легкими поцелуями по кромке волос. Столько нежности ему одному. Он тонет в ней. — Ты прекраснее всего, что я мог бы себе даже представить. Прекраснее звезд на небе. Обычно, когда слышишь такое, бровь невольно скептически ползет вверх. Но Вэй Ин… он говорил так, будто не просто верил в это. Он говорил так, будто это было его верой, и от этих слов Ванцзи правда почувствовал себя… прекрасным. Таким, каким был. С неровным цветом кожи, жесткими волосами на теле, торчащими ушами и много еще чем. Мужчина помогает ему опуститься на постель. Отрывает от пола, легко подняв, обнимая и придерживая под бедра. Как-то очень легко и бережно. Только простыни остужают кожу, внося ясность в их положение. Свет еще горит, тусклый, а его все равно достаточно, чтобы рассмотреть крепкие, выступающие грудные мышцы. Взгляд снова мутнеет от вида напряженных кубиков и дорожки темных волос, убегающих ниже. Туда он смотреть не может. Не сегодня, его максимум и так перевыполнен, и осознавать еще больше парень просто не способен. Впечатлений в избытке. Очень много ласки. Так много, что у него возникают сомнения в том, что они правда будут заниматься сексом. Оно ведь как-то не так подается. Без всех этих долгих расшаркиваний, оглаживаний, переплетения пальцев и нежного шепота на ухо. А процесс сильно затягивает. Когда партнер все говорит и говорит тебе что-то своим низким голосом, отключающим сознание, гладит широкими ладонями запястья, бока, и забирается на внутреннюю сторону бедер. Ванцзи чувствует его везде. Руки, тепло, дыхание. Поцелуи на шее, твердое бедро меж своих ног, ладони на ягодицах. И ему тоже можно. Тереться твердо стоящим членом о бархатистую кожу, впиваться пальцами в плечи, скользить губами по шее. Уже не так важно, есть свет или нет его. Дыхание становится одним на двоих, губы болят и распухли. Он позволяет шире развести свои ноги, переместиться альфе между коленями и бесстыдно себя рассматривать. Тот все равно уже видел все. И трогал везде. Делал с ним такое, что и пастырю не расскажешь. Но с губ все равно срывается хрип, когда горячее дыхание обдает жаром головку члена, красную и распухшую от сильного притока крови. С нее обильно капает смазка, стекая каплями по стволу и пачкая мягкую ткань под ними. Плоть хочет больше внимания, плотных прикосновений, нажима. И получает горячий плен влажного рта. Вэй Ину не важно, что он омега. У него какие-то свои понятия о сексе, и Ванцзи не знает, как к этому относиться. Ему хорошо. Ему очень хорошо сейчас. И от того, что муж делает ему минет, о боже, это перестает быть чем-то постыдным в его понимании. Его язык обжигает ласками, давит на нежную кожу, обводит венки, щекочет щелку и уздечку. Губы плотно сжимают, и всё это выбивает из горла всхлипы. Тело дрожит и пот стекает по шее, впитываясь в белье. Ему хорошо и тогда, когда он чувствует легкую щекотку пальцев меж ягодиц. Только расслабляется, обмякая в сильных руках. Ничем другим помочь омега не в силах. Контроль над телом полностью упущен и, понимая это, альфа все равно никуда не торопится. Сегодня он до неприличия нежен. И это лучшее, что могло случиться с Ванцзи, если речь идет о постели. Для него это вообще все очень постыдно и сложно. Но так, это не приходится выносить, переступая через себя. Этим можно наслаждаться. Мужчина выдавливает из тубы прозрачный гель на пальцы, растирая его. Парень невольно напрягается, думая, а достаточно ли он чистый, но думать об этом долго невозможно. Мысли расплываются, вытесненные медленным вторжением в его напрягающееся тело. Нужно далеко не пять минут, чтобы Ванцзи расслабился. В прошлый раз и правда было все совсем иначе. Вэй Ин был жестче. Ему не было невыносимо больно, но болезненное натяжение тело все еще помнило. И это не сравнится с тем, что он чувствовал в этот раз. Было… мягче. Альфа держал его под колено, направляя свой член, блестящий латексом презерватива, и следил за тем, чтобы он дышал глубоко и размеренно. Помогал расслабиться и не давил, напирая на сопротивляющиеся мышцы. Было ничуть не хуже. Просто бешеная страсть заменилась спокойствием, доверием и заботой. Те же глубокие толчки, заставляющие громко, рвано вздыхать, слишком явное ощущение того, как крупная головка задевает что-то внутри, и эта распирающая толщина, от которой бедра крупно дрожат и сжимаются ягодицы. Ему не нравилось коротко. Вернее, это было не плохо, но не до дрожи и искорок в черепной коробке. Приятно, пальцы на ногах поджимались, но на каждом глубоком он хрипло стонал, не в силах удержать голос за болящими губами. И за эти глубокие толчки мужчину хотелось целовать снова. Их хотелось просить больше. Вэй Ин, так уж вышло, давал ему всё, чего он хотел. Особенно сейчас. И больше, и быстрее. Хорошо, что у них нет соседей за стенкой. Было бы неловко перед людьми за все это непотребство. Дорвавшись, юноша долго не мог успокоиться. Они балансировали на опасной грани, оттягивая удовольствие, пока оно не оказалось сильнее и оргазм просто не сбил их в беспамятство на долгие минуты.