Янтарь в серебре

      Почему люди вступают в брак? Зачастую потому, что нашли того человека, с которым хотели бы провести свою жизнь. Или думают, что хотят ее провести вот так друг с другом. Иногда потому, что оба слишком молоды, чтобы нести ответственность за свою жизнь в одиночку. Бывает и обязательства того требуют. Основных причин три. Все остальное можно считать исключением, ведь в подавляющей массе многое можно не заметить, упустить из виду.              Что вообще такое — брак? И зачем он нужен? Вопросы, на которые пока нет ответа. Если смотреть с чисто человеческой точки зрения. Потому что люди до сих пор договориться до конца не смогли.              Да, конечно, с законодательной стороны есть определённые понятия и преимущества. Этого не отнять. Такие, как право наследования, например, или возможность распоряжаться общим имуществом по своему усмотрению. Этот список довольно длинный, что приятно. Но, увы, брак ничего не гарантирует. По крайней мере того, что от него ждут люди. В частности, омеги.              Супружество в принципе не гарантирует ничего. Оно не гарантирует взаимной любви до гроба. Не гарантирует верности. Может вдруг исчезнуть забота и уважение к чувствам партнера. Случиться вообще может всё что угодно. В семьях омег, например, насилуют чаще, чем на работах или на улицах. Бьют и убивают тоже чаще в браке. Что делает это предприятие все более сомнительным.              И все же, общество и правительство отчаянно пропагандирует институт семьи и семейные ценности. Юноши и девушки ищут среди толпы такого же отчаянного, как и они, чтобы вклиниться в эти мерки социальных норм, доказывая, что они «нормальные». Самое главное — не быть одиноким. Даже если от наличия партнера ничего, в сущности, не меняется.              Для него же брак… был обязанностью, которую нужно выполнить. В это понятие никогда не вкладывался романтический смысл. О нет.              Ни о какой любви тут речи не шло. Исключительно политика, пусть и квартирного масштаба. В правилах семьи значилось найти супругу до тридцати лет. Возраст, в который альфа уже достаточно твердо обязан стоять на ногах и иметь возможность содержать свою омегу с детьми. А та в свою очередь обязана была рожать столько, сколько сможет. Как конвейер. По отпечатке маленьких писклявых человечков.              И не сказать, что он был от этого в восторге. Совсем нет.              Но и досады или злости по этому поводу альфа не чувствовал. Ему было безразлично. Так просто было надо. Чтобы была жена и дети. Толк же от них был самый минимальный в практическом смысле. Они бы ели за его счет, жили за его счет, и все их существование зависело бы только от него одного, скорее всего. Все это ради того, чтобы у него были наследники.              Тоже, кстати, одна из причин, почему альфы тащат своих зазноб под венец. Вот только… у большинства из них нечего наследовать. Ипотеку? Продавленный диван? Ржавый гараж с побитой колымагой китайского автопрома? Что еще?              Он никогда не считал себя особо романтичной личностью. Если сравнивать, то большим романтиком в их семье был старший брат. Вот уж кто мог томно вздыхать на луну, не спя ночами, и писать своей ядовитой гадюке длинные письма и стихи. Или второй старший брат… хотя нет. Его романтичность ограничивалась покупкой еды и платиновой карточкой, отданной на бессмысленные траты.              Сам же мужчина скорее просто считал себя вежливым и почтительным. Он умел манипулировать чувствами других людей, разгадывать их, убеждать, соблазнять. Всё что угодно. Но никогда не думал, что будет испытывать к кому-то, кроме матери или сестер, искреннюю любовь и симпатию.              Его сердце всегда было закрыто. Так было безопаснее для всех, и он никогда не планировал отдавать его в чьи-то руки, опасаясь того, что это создание может натворить. За всю жизнь мужчина не встречал искренних бескорыстных омег. Все они имели свои цели и старались реализовать их. Все они.              И его мать, которую он будет любить до конца своей жизни, и его сестры. Все они не были чисты, как первый, только что выпавший снег, потому что так, наверное, не бывает. Да и они воспитаны с уже имеющимися ожиданиями. Они знают себе цену, и свои права тоже. И здесь, в Китае, любая партия была бы уже или бракованная, или требовала с него потакания себе любимой.              И он мог бы. Потакать. Баловать, исполнять желания, водить за нос. Пока сам не получит всё, что хочет, и всё, что ему нужно.              Великое множество развитий его будущего открывалось перед внутренним взором. Все они не были радужными и прекрасными. Они были реалистичными. Не в его правилах требовать невозможного от жизни. От себя — да, но не от великого мироздания.              Но все сложилось так, как сложилось.              Ему почти тридцать, а на половине его постели, облапив подушку, глубоко дыша, спит омега, разметав длинные черные волосы, шелковыми нитями поблескивающими в тусклом свете лампы, горящей на прикроватной тумбе.              И он не может сказать, что чем-то недоволен. Совсем нет.              Мужчина помнит, как первый раз увидел это создание. С глянцево блестящей фотографии на него смотрел мальчик лет семнадцати с выражением лица «снежная королева». Никаких эмоций, кроме холодного равнодушия. Белая кожа без румянца, льдистый золотой взгляд, длинные ресницы, аккуратные прямые брови и очаровательно круглые уши, выглядывающие из глади волос.              Этот мальчик на всех снимках имел одно и то же лицо, но было в нем что-то особенно-притягательное. Может то, как он держался за руку брата или матери. Или как, будучи маленьким, стискивал пальчиками штанину отца.              Вэй Ину отчего-то стало интересно, что это чудо будет делать, оказавшись на его территории. Как будет себя вести. Окажется послушным и кротким, или, наоборот, постарается превратить его жизнь в невыносимый ад? Ему было так интересно, что он, не раздумывая особо, согласился на оба варианта. Прекрасно осознавая все разрушительные последствия, которые могли бы быть.              Могли бы быть.              Но вместо этого Лань Ванцзи оказался и не кротким, и не яростным.              Юноша был… милым? Ему сложно было описать его парой слов, но иногда мужчина ловил себя на каких-то педофильских замашках. Иначе почему он сравнивает беспрестанно своего молодого мужа с ребенком. Но тот и правда был похож на малыша. Немного капризный, любящий сладости и когда его хвалят. Лань Чжань мог питаться одними только конфетами, будто бы его всю жизнь от них ограждали. Мог надуть щеки, если кто-то вдруг не слушает его или делает не так, как он говорит. И при этом всё это было едва-едва заметно. С виду это был очень приличный, безусловно красивый юноша с умным лицом и строгим характером.              А еще он был поразительно немногословен и неэмоционален.              Тихий, спокойный, послушный. Мечта, а не муж. Чистый, как белый лотос, стыдливый, не отравленный модой и дурным влиянием своих сверстников, начитанный. Лань Чжань, как редкое сокровище, попал в его руки по роковой случайности.              И Вэй Усянь сходил с ума от мысли, что это создание принадлежит ему одному. Что именно он мать его будущих детей, и с ним мужчина должен будет провести остаток своей жизни. Едва ли могло быть лучше. Среди сотни других омег, этот мальчик был как алмаз среди гальки. Как жемчужина среди песчинок.              Даже если альфа никогда не рассчитывал на то, что его брак будет хоть отчасти похожим на брак его родителей, он и подумать не мог о чем-то подобном. Что влюбиться в того, кого буквально купил впопыхах просто из необходимости, и от того, что мордашка приглянулась.              Мужчина не знал, что его ждет. Он рассчитывал просто договориться с зазнобой, чтобы та сидела тихо до поры до времени и вела себя прилично на людях. Не истерила, не скандалила. Взамен Вэй Усянь мог дать многое, его ресурсы не были ограничены. Всё, что нужно — держать язык за зубами и иногда раздвигать стройные ноги. Пойти на уступки для него не было проблемой. Он даже не планировал принуждать будущего мужа рожать ему с ходу детей.              С Ванцзи сразу же все пошло кувырком.              Этот его приступ, стоило ему войти в квартиру, бледное лицо с залегшими глазами, дистрофично худые конечности и очаровательная пижама. Он пах как ребенок, и выглядел как ребенок. Беспомощный, голодный, обиженный всем миром. Ему хотелось дать все самое лучшее, но он так смешно боялся снова переступать порог в нормальную жизнь… смущался принимать дорогую одежду, напряжённо сравнивал цены в меню ресторана. Боги… он и сейчас иногда это делает, будто до конца не понимает, что весь этот кошмар закончился.              Вэй Усянь никогда не позволит своему мужу снова оказаться на улице без денег. Никогда не оставит его голодным. И никогда не обидит по собственной воле. Для него это просто недопустимо. Теперь Лань Чжань — это его ответственность, и безопасность омеги всегда будет стоять на первом месте.              Ведь с виду он такой беззащитный. Нежный и хрупкий. Как ледяной цветок с тонкими, бархатными лепестками.              Сейчас, пока он спит на своей половине постели, тихо посапывая, про омегу и не подумаешь, что его тонкие пальцы способны оставлять синяки. Что его зубы очень острые и крепкие, когда впиваются в плоть в порыве страсти. А низкий тихий голос способен звучать как музыка, стоит этому созданию застонать от сладостного удовольствия.              Юноша будит в нем щемящую нежность своей фарфоровой кожей, изящными запястьями и ступнями с аккуратными пальцами. Своим отчаянным смущением из-за глупых мыслей о своей несовершенности. Он самое прекрасное существо. Самое потрясающее.              Все дело в его натуральности. Не в замазанной косметикой коже, не в кокетливом соблазнении, не в ложной скромности. Вэй Усянь не из тех мужчин, которые сходят с ума от того, что диктует общество. Возможно, если бы ему изначально больше нравились женщины омеги, или просто женщины, всё было бы иначе. Но… он никогда не делил людей по этому… полу. Там, где его воспитывали, омеги все были «она», разница только в строении тела. Тут же все так… запутанно.              Но для Ванцзи это важно. Мужчина не понимает почему, но его муж отчаянно не желает, чтобы к нему относились как к девушке. Юноша такой гордый, напускает на себя независимый вид, тащит больше, чем должен, и совершенно не интересуется омежьими штучками.              Но, с другой стороны, ему это даже нравится. Это делает ДиДи таким натурально красивым. Чистым и свежим, как цветы персика.              Все эти неровности на его коже, выступающие вены и бледные полоски шрамов, полученных в детстве, встающие дыбом волоски на руках от бегущих мурашек. Острые колени, торчащие тазовые кости, и темная дорожка коротких волосков, убегающая за пояс белья.              Омеги сейчас максимально голые. Они рисуют лицо на лице, удаляют или выдирают волосы. Снимают с тела, наращивают на голове сопливыми прядками.              Пусть среди всех его муж будет как яркая холодная звезда.              Потому что после этой ночи всё изменится.              Так или иначе, как раньше уже не будет. Лань Чжань откровенно дал понять о своей симпатии вслух, ничего не говоря. Ему и не нужно, он слишком взволнован, и мужчина понимает, что для юноши это сложно. Между ними значительная разница как в возрасте, так и в менталитете и опыте. Вэй Усяню не нужно, чтобы омега говорил ему громкие слова, они все равно ничего не значат.              Зато говорят за него его поступки. То, как омега позволяет себя целовать, как сам целует в ответ, прижимаясь к груди мужчины, обвивая его шею руками. Переступает собственные возведенные стены страхов и предрассудков.              Конечно, все это не просто так. Ванцзи влюблен, но ему страшно. Страшно от того, что он не понимает, где границы его нового мира. Что ему можно, а что нельзя, и в конце концов, что его ждет через месяц или два. Конечно, для него проще, чтобы между ними, наконец, все прояснилось. Это даст ему хоть какое-то чувство безопасности и стабильности.              ДиДи действует инстинктивно, опираясь на свои ощущения и обрывочные знания, и он позволяет ему это. Если его мужу проще соблазнить его, так получая ощущение власти, то пускай. Ему не сложно подыграть, ведь мужчина давно пленен этим созданием, и не против в рамках разумного потакать чужим желаниям.              Вэй Усянь смотрит на спящего мужа с нежностью во взгляде. На распухшие искусанные губы, на расслабленные черты, длинную тонкую шею с наливающимися засосами от круглых ушей к плечам и ключицам. Тот обнимает подушку, прижимая к себе свое одеяло, и мерно дышит в глубоком сне. Такой весь истрепанный.              Он гасит лампу со своей стороны и ложится, прислушиваясь к этому дыханию. Вспоминая, как целовал мужа по кромке волос. Как переплетались их пальцы. Осторожно его руки забрались под слой постельного белья, приподнимая тонкое тело, чтобы прижать к груди. Все равно сам позже прикатится.              Его утро началось как обычно. Обычно в последние дни, пока Ванцзи спал с ним. Вернее, на нем. На его грудь накапало новое слюнявое озеро, а омега крепко вцепился в него всеми четырьмя конечностями и не желал расставаться с живой подушкой. Бережно сложив его на свободную часть постели, мужчина тихо вышел, приступая к утренним ритуалам.              Ах, как жаль, что день был будний. Нет возможности просто остаться чуть подольше в постели с этим безобразием. Приободрить его, обогреть, чтобы расслабился, сонно жмуря свои прекрасные глаза, и потягивался по-кошачьи.              До звонка будильника Лань Чжаня осталось минуты две, и мужчина взял на себя смелость его выключить, выполняя эту важную функцию вместо противной пищалки.              — ДиДи, порадуй меня, открой глаза, — он говорит умеренно громко, ласково обводя линию челюсти омеги, поглаживая мягкую кожу, цветущую румянцем. Длинные ресницы вздрагивают и трепещут. Медленно сонные веки распахиваются, и мужчина видит мутный со сна взгляд. — Доброе утро.              — Вэй Ин? — А-Чжань моргает томно, размыкает сухие губы и тихо вздыхает.              — Как твое самочувствие? Что-нибудь болит? — мужчина осторожно обхватывает расслабленное тело, распластанное на постели, подтягивая его выше к изголовью на подушки. Его муж медленно возвращается в реальный мир, тяжело покидая сон. Похоже, кто-то совсем не готов покорять этот день.              — Это был не сон? — когда Ванцзи начинает тереть припухшие веки, альфа чувствует, как в его груди становится очень тесно от нежности. — Я правда… тебе нравлюсь.              — Очень нравишься. Мой А-Чжань самый лучший муж на всем свете. Самый умный и красивый, — лучше всех кушает кашу и чистит зубы, хотел продолжить мужчина, чтобы добить краску на своей зазнобе до насыщенно красного цвета, но не стал, решив, что с мальчишки достаточно. — Можно Вэй Ин тебя поцелует?              Альфа уже склонился к потрескавшимся сухим губам, цветущим от их ночной страсти, но омега, извернувшись тонким скользким ужом, выскользнул из рук, пряча свое очаровательное лицо. Верткий какой, вы на него поглядите.              — Сначала умываться, — голос Ванцзи был таким строгим, что он не удержался и рассмеялся, видя, как алеют кончики торчащих ушей. — Не смейся, — в него полетела подушка от надувшейся омеги, которая воинственно решила отстаивать свою неумытую физиономию и нечищеные зубы.              — Хорошо-хорошо. Я тебя понял. Только не дерись, — стоит ему это сказать, и он сразу притихает. Становится снова послушным и на вид безобидным. Эта Лань определенно еще успеет удивить его, и не единожды. Стоило бы морально подготовиться к этому.              А Ванцзи чувствует, как внутри у него всё распирает от эмоций, которые никак не получается выпустить из себя хоть немного. Парень, может, и не против бы, чтобы его целовали прямо сейчас, но… мужчина перед ним такой… красивый.              По сравнению с ним, встрепанным и вспотевшим после сна, он выглядит как небожитель. Длинные волосы убраны в тугую длинную косу, выглаженный воротник рубашки правильно стоит уголочками, на лице ни следа сна, и потрясающий запах пряного парфюма, от которого сладко тянет внизу живота.              А у Ванцзи еще весь подбородок в слюне, и ресницы слипшиеся, все лицо опухшее. Парень, поспешно сползая с постели, только поднимаясь, замечает кое-какую важную деталь. Нет, ему не больно, не в этом дело. Просто… он голый. Боже, он что, и спал тут вот так? С мужем? Стыд и паника ударили в голову, заставив крепко стиснуть пальцами одеяло, натягивая его на себя. Вот о чем омега вообще вчера думал? Как допустил это?              Плеч коснулась прохладная ткань, пускающая волну приятных щекотных мурашек вдоль спины. Темный тонкий шелк ласкал кожу. Подняв покрасневшие в уголках от жгучего стыда глаза, юноша тихо выдохнул, глядя на мужчину. И его халат, который заботливо набросили на плечи.              — Я буду ждать тебя на кухне, — еще одно ласковое прикосновение к волосам, и альфа поднимается с постели, оставляя его одного в спальне. А ему нужно как можно быстрее начать двигаться, иначе он так и просидит памятником неловкости до самого выхода.              Оставив одеяло в покое, Ванцзи просунул руки в рукава чужой одежды. Нужно будет, видимо, принести сюда что-нибудь из своих вещей… наверное уже можно. Хотя лучше он об этом спросит. Ну так, на всякий случай.              Подол слишком длинного халата, который альфе-то был по ступни, волочился по натертому полу. Тихо шлепая босыми ногами, юноша вошел в свою комнату, на ходу открывая дверь в ванную и гардеробную, чтобы все побыстрей-побыстрей сделать. Он не любил спешку, но потратил слишком много времени на мыслительный процесс, а тело... оно само собой не помоется.              В ванной из зеркала на него смотрел он сам, в очередной раз Ванцзи несколько устыдился своего вида, но в этот раз это чувство было каким-то необычно довольным. Вид некрупных следов поцелуев на его шее вызывал не ужас и отвращение, а сытое довольство. Да и было их не так много.              Ночью его едва ли хватило на то, чтобы просто стоять под душем в кабине. Ноги не держали, глаза закрывались. Даже неясно, не было ли это сном. Но он не чувствовал себя сейчас слишком грязным. Вымывшись и одевшись, омега перетряхнул портфель на кровати, складывая его. Несколько раз просмотрел календарь. Так же несколько раз сверил расписание. Проверил, пишут ли его ручки. Не забыл ли он ничего? Все ли было правильно?              Внимательно осмотрев себя в зеркале, Ванцзи наконец решил, что пора выходить. Заодно раздумывая, какие вопросы и как задать Вэй Ину. Нужно было прояснить статус их отношений и что он значит. Как теперь изменится их жизнь, что ему будет можно, а чего лучше не делать.              Мужчина как раз заканчивал с приготовлением завтрака, когда парень вошел в столовую. На разделочном столе, отделанным мраморной плитой под рабочую поверхность, уже стояли тарелки и заварник с чаем на деревянной подставке. Пахло свежесваренным кофе и хлебом из печи.              Присев на стул, Ванцзи смиренно ждал, когда муж закончит. Тот обычно предпочитал накрывать на стол сам, не запрещая ему помогать, но и не прося об этом. Он и не вмешивался. Его руки иногда были такими неловкими, особенно когда в голове уж больно много посторонних мыслей. Тут не до хрупких тарелок.              В этом доме все было красивым. Все было гармонично подобрано и отделано в один стиль. Ему это нравилось, ему от этого было комфортно и эстетически приятно здесь жить. Но, даже если всего бы этого не было, а был бы только Вэй Ин… он был бы счастлив.              — Что теперь будет? — сначала юноша хотел спросить, вместе ли они теперь, пара ли они, но понимая, что этот вопрос скорее всего вызовет смех у мужа, решил обойтись другими словами.              — Мы будем жить долго и счастливо, до конца наших дней. Или у ДиДи есть особые пожелания? — похоже, у этого господина вселенская задача дразнить его. Говоря при этом серьезно и серьезные вещи.              От его негодования пострадал ни в чем неповинный блинчик, политый шоколадным соусом так, что почти не было видно тесто. Вот что он мог ответить? У него никаких просьб не было. Омега даже не знал, что мог просить, и следовало ли. В том, что касалось отношений, его опыт был равен нулю. И если говорить откровенно, то, что считалось нормальным в обществе, ему не очень нравилось.              — Я буду заботиться о тебе, если ты это позволишь. Тебе не нужно будет беспокоиться ни о чем, и смотреть на других, слушать, что они говорят. То, как живут другие, нас не касается, это их выбор и их ответственность, — Ванцзи внутренне выдохнул от облегчения. Они и правда не похожи на других. Он бы, наверное, не смог подстроиться, потому что не понимает окружающих его альф и омег, которые будто играют, а не живут реальной жизнью, которая подчас бывает жестока.              — Значит, Вэй Ин мой? — слегка прищурив глаза, внимательно и строго глядя на мужчину, спросил парень. — Только мой?              — Твой, — альфа улыбается одной из своих безупречных соблазнительных улыбок, от которых у Ванцзи жар в сердце разгорается. — Я твой, а ты мой.              Этот не длинный и не короткий разговор служил своего рода новой точкой отсчета. От него теперь, рассуждая, отталкивался парень, когда думал, как ему поступить. Что будет считаться уместным, а от чего стоило воздержаться, что должны были видеть другие, а что нет.              У него были свои границы, за которые выступать он никогда не собирался. Какими-то из них уже пришлось пожертвовать. Не из-за насилия над самим собой, а потому, что на практике оказалось, что некоторые вещи не такие уж и противные. О них Ванцзи, разумеется, не жалел.              Мог ли он?              Судьба оказалась к нему благосклонна. Она дала ему новую счастливую и спокойную жизнь, с человеком, который разделял его чувства. От мысли, что Вэй Ину он нравился, все прошлое казалось таким далеким. Все беды, все несчастья. Все странные подростковые порывы. Эти его агрессивные убеждения, что отношения не могут быть гармоничными, и в большинстве своем альфы ужасны и омерзительны.              Парень был отчасти глуп. Судил однобоко, опираясь на то, что транслировалось обществом. Альфы опасны, кричало оно. Да, они опасны, соглашался Ванцзи. Но среди них ведь были и те, кто ничего не сделал плохого. Например, его отец. Или Сичэнь. Брат Не Хуайсана, и мало ли других. Он попал в водоворот сексистской пропаганды, считал себя независимым и особо умным. Правильным. Сейчас это было в прошлом. Пройденный этап.              Перед ним заново был открыт весь мир. Который можно было изучать без фальшивой статистики, смотреть на все трезвым критическим взглядом. Иметь возможность получать ответы на свои вопросы.              И он хотел бы начать с того, что окончательно разберется в самом себе. В конце концов, мир вокруг не постоянен. Все в нем хаотично и бесконтрольно, будет меняться безостановочно. Но он есть, здесь и сейчас. И теперь не один.              Ванцзи чувствовал себя прекрасно, и это пробивалось сквозь холод и равнодушие на его светлом лице. Все изменилось за один вечер и ночь. Не кардинально, но ощутимо. Подходя к машине мужа, парень с затаенным удовольствием принимал крепкую руку, которую ему протягивали, чтобы помочь устроиться на переднем сидении огромного внедорожника. Там было чуть больше места, и, безусловно, лучше вид. А еще там был Вэй Ин, на которого можно было смотреть, повернув голову, не отводя взгляд от того, как тот ведет машину.              Ему очень хотелось заявить как можно громче, что этот мужчина его. Что он принадлежит только ему одному, и больше никому другому.              Когда машина въехала на территорию университета, парень с легкой грустью взглянул на здание. Учиться было здорово, это много для него значило. Но так же это значило, что вот сейчас они расстанутся почти на целый день. Жадность разрослась как-то совсем не вовремя, поражая разум.              Вэй Ин припарковался и заглушил мотор, поворачиваясь лицом к нему. Вот как он может оставить этого человека одного? Этого альфу нельзя никуда отпускать. Нельзя.              — Через пару дней я поговорю с твоим куратором об отгулах, — муж привычным жестом отвел с его лица пряди, заправляя их за ухо.              — Зачем? — нет, ну, он конечно не против, но они их вместе проведут? Это намек на что-то? К чему это?              — У тебя течка скоро начнется. Ты что, не чувствуешь? — по тому, как улыбался мужчина, можно было сразу догадаться, что подвох точно был, и вот он. Его лицо только чудом не покрылось бурыми пятнами стыда, спасибо генам семьи Лань, дарующим белое лицо.              Так вот почему его так распирает-то. Что же будет, когда тело совсем взбунтуется? Омега, что же, на стены будет готов лезть? Широко распахнув глаза, Ванцзи поспешно отвернул лицо. Но все равно, муж наверняка уже и сам догадался, как ему неловко.              — Не переживай сильно. Еще рано. Пара дней точно есть, как только твой запах начнет меняться, я почувствую, — юноша кивнул, продолжая смотреть в сторону. Пусть так.              — Ты… ты настолько остро все чувствуешь? — у него были подозрения на этот счет. Не только из-за его собственного запаха, но и из-за некоторых бытовых мелочей. Не сразу, но он заметил, что нередко, когда муж готовит, то постоянно принюхивается. И может определить свежесть молока или сливок, приоткрыв крышку бутылки. По едва уловимой кислинке.       — Тебя могу найти по запаху, но проверять это не советую. Я еще и бегаю быстро, — Вэй Ин низко рассмеялся, открывая дверь со своей стороны, Ванцзи не удержался от странной, едва заметной улыбки одними уголками губ.              А еще он не удержался от того, чтобы поцеловать мужчину. Теперь же ему можно? Так почему бы и нет. Они прощались недалеко от главного входа у мраморных перил. И яркие губы, изогнутые в лукавой улыбке, манили и соблазняли. Хотелось почувствовать их вкус, его теперь всегда было мало.              Омега знал, что на них смотрят. Окружающие давно этим занимаются. И стоит ему податься навстречу, прижаться грудью к груди мужа, утягивая его за галстук ниже, как это дойдет до тех, кто ему не дает прохода. И пускай.              Поцелуй был сладким. От него поджимались пальцы на ногах, приятно теплело в животе и гулко билось сердце. Чужие губы ласкали кожу, горячее дыхание обжигало, и он отстранился с серым шумом в голове, забывая, в какую аудиторию ему сейчас идти и, собственно, зачем.              — Я уже скучаю по тебе, — господин Вэй прижал ладонь Ванцзи к своей груди, туда, где сквозь два слоя ткани сильно и часто билось сердце. Этот человек, правда, сведет его с ума. Уже свел.              А выше на несколько этажей раздался звонкий хруст ломающегося карандаша. Тонкое древко с твердым грифелем разломилось пополам, царапая пальцы шипастыми краями. Альфа, что не сдержал своего напряжения, завороженно смотрел вниз на широкую дорожку, идущую от входа. И не мог отвести взгляд. Глаза его остекленели в задумчивости, и только этот несчастный карандаш и вздувшиеся вены на руках говорили о сдерживаемых чувствах. Лицо же сохраняло приятное выражение.              Его приятели стояли неподалеку, и никто, никто не видел того кошмара, который сейчас происходил там, на улице, перед входом в эту обитель знаний. Никому будто бы не было дела. Хотя это точно не так, просто сейчас они смотрят не туда. Ведь слухи все равно донесут до каждого о том, что одна омега, кажется, подтвердила прилюдно статус своих отношений.              Это ужасно. Как такое вообще могло случиться?              Он стоял и смотрел, пока, наконец, пара не разделилась. Высокий юноша с гладкими блестящими волосами остался стоять у лестницы, держа в руках кожаный портфель, а мужчина с длинной косой, змеящейся по широкой спине, не удалился, возвращаясь к оставленной на парковке машине.              Ему было тошно от того, как омега, подняв свою тонкую руку с изящными бледными пальцами, прикасался к губам. Альфа почти не видел его лица, не видел выражения глаз, и это его мучило. Этот человек был счастлив сейчас? Был счастлив или страдал? Был ли он вынужден делить этот поцелуй с тем господином? У него не было ответов. Это убивало. Но у него и не было права спрашивать. Что еще ужаснее.              — Любуешься? — вопрос, заданный приятным голосом, охладил огонь внутри. Как ведро ледяной воды, выплеснутое на разведенный костер. Вроде потушило, но угли все еще тлеют. Он не рад слышать этот голос. Здесь ему никто не рад.              — Злобствуешь? — тихо, чтобы приятели не расслышали, отвечает альфа, наплевав на приличия. Какие между ними могут быть манеры. Они не жалуют друг друга, это все знают.              — Ну что ты… — томно вздохнув, омега делает еще шаг ближе, становясь рядом у окна, обращая взгляд темных глаз туда же, куда и он, на черную макушку высокого юноши, поднимающегося по лестнице. — Просто проявляю сочувствие.              — Мне твое сочувствие не нужно, — этот человек пришел насмехаться над ним?              — Ну конечно, — тонкая улыбка, полная иронии, взрослое лицо, замазанное косметикой, чтобы не было видно неровностей и мелких пятен. Эта краска дурит альф, но его не обманешь, он свежее от пользованного и испорченного отличить может. — Завязывай капать слюной на чужую омегу. Сейчас, думаю, нет смысла отрицать, что между этими двумя что-то есть. Или ты настолько тупой.              — Понятия не имею, о чем ты, — сжав руки в кулаки, альфа и правда отводит взгляд от окна. Лань Ванцзи все равно уже переступил порог, исчезая в глубине старого здания.              Интересно, если его на твоих глазах будет трахать его же муж, ты тоже закроешь глаза и уши, убеждая себя и других, что все это несерьезно? И когда он ему одного за другим нарожает детей, будешь пускать слюни и бегать по пятам, как сутулая псина?              Рассказ в ярких подробностях о нежном поцелуе господина Вэй и его молодого супруга пронесся по университетскому кампусу, как пожар по хвойному лесу. И не только о поцелуе. Но и о вполне явных следах любви, которые Лань Ванцзи в этот раз не постарался скрыть должным образом. От него разило альфой за версту, так что собственные одногруппники отступали на полшага, чувствуя покровительственную ауру.              И тот, назло многим, совсем не выглядел несчастным. На жертву изнасилования так точно не тянул. А уж по довольному стрекотанию своих дружков и вовсе становилось ясно, что более чем доволен, и ситуацию контролирует.              Ванцзи был доволен, и скрывать этого не желал. Ни от кого.              Если раньше у него была уверенность в том, что эти отношения неправильные, то сейчас эта уверенность пошатнулась. Вполне возможно, жертва предпочла сдаться своему господину. Не мог же этот демон Вэй оказаться… человечным.              Хотя в тот день он видел, как этот альфа спасает мальчишку. Знал, змей, под чье крыло подпихнуть, чтобы был шанс выбраться. И тогда этот омега завидовал до кровавых соплей, до пятен на коже. Потому что его спасением было сидеть в самом дальнем углу и не издавать ни звука, прячась под фуршетным столом за парочкой остывающих трупов.              Кому-то в этой жизни достается все, а кому-то ничего.              Было ли это правдой или нет, сказать, увы, невозможно. Лань Ванцзи это в данный момент совершенно не волновало. Его мысли и сердце были заняты. Альфой. Мать наверняка была бы счастлива, если бы узнала. Несмотря на то, что она приняла его желание скрыть свой пол, ей хотелось, как и любой матери, чтобы у него тоже была в будущем своя семья.              Вэй Ин точно бы ей понравился. Ну, ему же он нравится.              Его поддерживали друзья, которые, наконец, смогли облегченно вздохнуть, узнав, что теперь все, они вместе. Правда, оба сначала разволновались, заметив засосы… но прервав встревоженный лепет Сюаньюя, Ванцзи смог объяснить, что он хотел этого.              Правда хотел.              Удивительно, но секс это не мерзко. И не грязно. Хотя, с какой стороны посмотреть… но в это лучше сильно не углубляться. В целом, возможно он просто неправильно к нему относился. А может, все дело было в том, что с Вэй Ином ему просто хотелось. Чтобы тот прикасался к нему, целовал, гладил. От него парень не ждал боли. Не хотел ждать. И думать о других просто не мог, это было противно. Все еще противно. Но вот это как раз, возможно, нормально.              После той ночи у них больше ничего не было. Муж не поднимал эту тему, на близость не намекал. Сам Ванцзи решил ждать течки, да и ему не особо хотелось снова, хотя интерес был.              Он понемногу обживался в супружеской спальне, изучая пространство. Заглядывал в выдвижные ящики декоративных тумб у кровати, полки комода. Нашел запас презервативов и банку лубриканта, которые стыдливо засунул обратно. Потом, правда, снова достал, и долго вчитывался в текст на упаковках, пытаясь вникнуть в суть. Еще он залез в гардероб мужа. Ему уже доводилось бывать внутри, но в тот раз как-то было не до внимательного разглядывания. Гардеробная была просторной и наполовину пустой. Ванная тоже была большой, и все в ней было крупным. Под стать размерам альфы.              Ванцзи нравилось, что у него была своя собственная комната. Но также ему нравилось теперь спать с Вэй Ином и сидеть в его кресле с ушастой спинкой у окна, потому что перед ним не было мебели, как у него. Мебели вообще было немного. Но она и не была нужна. Здесь было где поставить его книги для чтения, подключить лэптоп для работы над заданиями, и развесить его одежду. Заметив его метания, мужчина сказал, что его комната, так и останется его. Никто ее у него не отнимет.              Все дни до того момента, как альфа, понюхав его макушку, сказал, что омега остается дома, они только целовались и невинно касались друг друга. Ему нужно было привыкнуть, что его трогают. Привыкнуть к факту, что у них отношения. Серьезные отношения, которые вообще-то брак.              Похоже, он сломал систему.              Придя в себя со сна, он и сам почувствовал томление в теле. Почувствовал легкий жар и слабость, которая пока была слабой и безвредной. Но это ненадолго. Не было смысла сопротивляться. Не тому, чтобы остаться в безопасности большой квартиры с прохладной ванной, в которой можно лежать, остывая.              Вэй Ин обещал, что уедет только на час, чтобы заехать в университет на его кафедру, и завезет бумаги своей помощнице. Ну, час так час. Это немного.              Оставаться в присутствии альфы в течку было небезопасно. Если это не близкий родственник. Потому что это грозило тем, что альфа повяжет течную омегу. Но это не тот случай, когда им нельзя было находиться рядом.              Перед отъездом муж проследил за тем, чтобы он позавтракал хоть немного, принял душ и лег обратно в чистую постель. С ним было спокойно. Пока он был рядом. Стоило мужчине уехать, как его запах постепенно начал выветриваться и заглушаться его собственным. Вытяжки были включены в полную мощность, работал кондиционер, остужая воздух в спальне. Температура тела постепенно повышалась.              Он и правда чудом успел за час. Ванцзи еще твердо мог стоять на ногах, но уже не хотел есть. Течка заглушает голод. Но только не телесный.              — Ты как? Не тошнит? Голова не кружится? — мужчина поставил на кофейный столик в гостиной бумажный пакет и подошел к нему, чтобы осторожно осмотреть. Его запах окутывал как теплое одеяло, успокаивая и расслабляя. Просто потому, что он знакомый и родной. С этим пряным ароматом у Ванцзи теперь ассоциируется дом, тишина, спокойствие и уют.              — Ммм, — недовольное скрипение в ответ и отрицательное мотание головой. С ним все не так уж плохо. Только жарко и томно. Хочется, чтобы погладили. И плечи помяли сильными руками, а то они ноют от напряжения.              А еще ему мокро, и это не самое приятное чувство. Дома нет ничего, кроме салфеток. Даже лежать из-за этого спокойно не получается. Он так все постельное белье испачкает.              К ним домой в этот раз нельзя даже Вэнь Цин. Хотя и Ванцзи не очень-то хочется, чтобы женщина видела его… таким. Контролировать свое тело в течку без подавителей не то что сложно. Невозможно. Оно не будет слушаться, будто вовсе не родное.              Пот стекает по спине маленькими каплями, чертя влажные дорожки по коже под тканью слишком просторной пижамной рубашки. Он уже был в душе за это утро два раза, смывая выделяющуюся смазку, которая стыдными пятнами пачкала одежду. Отвратительно. Отвратительно и душно.              — Я принес витамины, фруктовое молоко, жевательный мармелад и салфетки, — для такого пакета это как-то мало. Или же там были небольшие коробки со сладостями? Желая проверить слова Вэй Ина, омега потянулся к пакету, открывая тот с тихим бумажным хрустом. Ах, вот оно что… — Я взял разные, на всякий случай. Дома ведь прокладок нет, так?              Ага, нет, ни одной. Из-за этого в пустой с утра бельевой корзине уже сложенными лежат грязные вещи. Вытаскивая из недр пакета шуршащие пачки, Ванцзи молился на свое белое лицо, чтобы оно его не выдало. Чего там только не было. Похоже, муж действительно взял всё, что могло хорошо впитывать. Даже тампоны прихватил, ох.              Пока юноша изучал содержимое аптечного презента, кривя свой красивый тонкий нос, мужчина принюхивался, ища признаки того, что его зазнобе скоро станет невмоготу ровно сидеть. Тот хорошо держался, это безусловно, но как долго это будет длиться? Он же не собирается стараться контролировать себя все время. Это было бы очень глупо.              Течка подразумевает совсем другое. И Вэй Усянь рассчитывал на то, что получит своего мужа в прямом смысле горяченьким. Да, вот такой он мерзкий альфа. Хочет трахнуть свою невинную незабудку. Сомнительно невинную, кстати. Ванцзи, может, и не разобрался, что ему конкретно нравится, а что нет, но от процесса явно не страдал в прошлый раз. Если уж сам ринулся в его объятия.              — Можешь полежать со мной? — диди очаровательно мялся. Как можно было отказать в такой невинной просьбе? Конечно же никак, мужчина обязан был согласиться, и он согласился.              Чтобы не только полежать. Но и помять одну омегу. Во всех местах.              Свою прошлую течку Лань Чжань не помнил, скорее всего. А те, что были до всех этих, несомненно увлекательных приключений, он наверняка проводил, наглотавшись таблеток. То есть чистые ощущения получает второй, может третий раз за всю жизнь, полностью все осознавая. Это так волнительно. Чувствовать, как юноша раскрывается понемногу, кусает тонкие наливающиеся губы, щурит свои раскосые глаза, влажно блестящие. Такой… трогательный.              Он не давил на него. Просто был рядом, пока котелок терпения мужа не опустел. Жар уже был такой, что его лбом можно было протопить маленькую китайскую деревеньку зимой. И то тот умудрился растянуть это на еще один поход в душ с долгим вылезанием из влажного халата после. Пришлось вытряхивать со сладкими речами о том, какой Ланеныш прекрасный и замечательный. И ведь не врал же.              Успокаивая Ванцзи поцелуями в обжигающе горячие губы, Вэй Усянь читал про себя мантру покоя, усмиряя голодное тело. От того, что он набросится на диди, никому лучше не станет. Особенно ему, пусть тот и провоцирует. Растекся как река по сухой пустыне, сводя с ума.              Обласкав белую кожу, мужчина устроил супруга на спине головой на подушках, так, чтобы она была слегка запрокинута, а бедра так, чтобы были приподняты. Меньше вертеться будет, бессовестный.              Естественной смазки было как раз достаточно для того, чтобы протолкнуть, осторожно раздвигая горячие стенки, один палец, сопротивляясь сокращению мышц. Они уже были податливее, чем раньше, а скоро и вовсе растягивать будет не нужно, пока течка не закончится.              Ванцзи лежал спокойно недолго. Верткая задница. И не успокоишь ничем, он слушает через раз из-за стыда и глупого возмущения. Ну, подумаешь, смазка не прозрачная. Она и не будет прозрачной в первый день, так чего крутиться, вся постель и так в салфетках. Вообще, что естественно, то не сверхъестественно. Он что, думает, Усянь уверен в том, что омеги какают бабочками, а детей им приносит пухлый младенец с крыльями? Или что их никогда не тошнит?              Пока его под коленки поймаешь, пока в лоб поцелуешь, пока хорошо растянешь можно столько сопения наслушаться. И пару раз получить пяткой по лицу.              В итоге, ради того, чтобы он все равно расслабился, выслушал и успокоился самостоятельно, пришлось успокоиться сначала ему и дать забраться к себе на бедра, чтобы руководить процессом. Правда, из-за отсутствия нормального опыта руководитель из него так себе. Забрался, с его помощью плавно на член опустился и все, дальше никуда, ни вверх, ни вниз.              Он же не думал, что это просто. Поза наездника это не на карусели кататься, тут скакать нужно, ноги напрягать, вытягиваться, а у него колени разъезжаются по простыням, и даже упираясь ему в грудь ладонями, оторваться больше слабого скольжения не получается.              Оказалось, существенной разницы между Ванцзи в бессознательном состоянии и сознательном немного. Только ходит на своих двоих, а не ползает. Все остальное как было, так и осталось. Стонет так, что в первый же день срывает голос, расшвыривает подушки, если оставить одного, и не хочет строить гнездо. И все это с флегматичным выражением лица. Мол, не моя вина, оно само. И подушки убежали, и одеяла. Еще и тащит с него одежду, пока не повалишь, отвлекая на игры посущественнее раздевания.              Секс ему нравится. Но он прилично воспитанный и правильный, признаваться не готов. Как и ноги раздвигать, давая ему войти в растраханную за несколько подходов дырку. Вэй Усянь так или иначе ему вставляет, натягивая новый кондом, чтобы не залить спермой эту бестолочь. Иногда непонятно, специально или нет он играет в сопротивление. Вот вроде бы рядом и трется, влажно дышит на ухо и постанывает от ласк. А потом как бес в него вселяется, и он устраивает альфе гонки по постели.              Мужчина пробовал не реагировать, Лань тут же начинает тупить. В его программе идет сбой. Не коннектится у него что-то, тело ведет себя по-животному, а ему как быть, когда у мужа задатки хищника, а разум монашки.              Главное, все осторожно. Не обидеть. Не напугать.              Но и у сознательности были плюсы, разумеется. Ванцзи не мог сделать вид, что он глухой или не понимает китайскую речь. А значит парень ел, пусть и понемногу, и не разносил комнату совсем уж откровенно, стоило ему ненадолго уйти. Местами обитания этого безобразия стали ванная комната и спальня. Другие места в квартире признавать омега не захотел. Мог только в кресле угнездиться, когда они отдыхали в короткие часы отката, или у окна в столовой.              В остальном он предпочитал лежать, и предпочитал делать это не один.              Его муж, рано или поздно, увидел бы их. Не было смысла намеренно стараться скрыть что-либо. Если поначалу цепкие пальцы, дергающие за рубашку, можно было отрывать от ткани, отвлекая внимание заигрываниями. То после это могло натолкнуть Ванцзи на неугодные ему мысли.              Он же от него ничего не скрывает. Просто не на все вопросы сможет ответить прямо сейчас.              — Что это значит? — тонкий палец щекотно ведет по линии ребра, оглаживая выбитые на коже черные мелкие иероглифы, складывающиеся в непонятные для омеги узоры. Этот безобразник своего добился, забрался к нему под одежду, придавив своим тяжелым телом к постели.              — Это буддийская мантра. Эта говорит о сострадании ко всем живым существам в этом космосе, — он зарывается пальцами в гладкие волосы мужа, ласково поглаживая его по голове. «Ом мани пемма хоэм» — было выбито на правом ребре на санскрите. «Ах хоэм бенза гуру пемма сиддхи хем» — было выбито на левом. — О том, что следует отпустить все, даже если есть люди, с которыми мы не можем ужиться, хорошо пожелать им счастья и свободы от источника, из которого они пришли.              — Ммм… — пальцы продолжали гладить кожу. Теперь омега очень внимательно изучал его торс. Разделался с рубашкой и заставил стянуть ее с плеч, чтобы не мешала.        Одними мантрами он не удовлетворился, но и не они были самым ярким следом его сущности, перенесенным на кожу. От низа поясницы до начала шеи тянулся яркий, не выцветающий от времени плотно забитый чернилами узор. Он складывался из нежных лепестков пиона, который соседствовал с лотосом и цветами вишни, которые образовывали гнездо в облаках. В этом гнезде, извиваясь длинным чешуйчатым телом, парил дракон с четырьмя мощными лапами, изогнутыми острыми рогами и зубами, и шипастой гривой, которая развивалась под порывами несуществующего ветра. В лапах зверь держал округлый предмет, выделяющийся белым цветом на его чуть смуглой коже среди серых и фиолетово-красных оттенков.              — А это… это что-то значит? — Лань Чжань перевел на мужчину завороженный взгляд, оглаживая подушечками пальцев лепестки и чешуйки, проработанные так старательно, что дракон мог в любой момент подняться выше своего лежбища и улететь в неизвестность.              — Это значит «дракон, поймавший солнце», — был один дракон, которому предназначалось поймать солнце. От этого зависело, взойдёт ли оно снова над миром простых людей. Увидят ли они разгорающийся рассвет и зажигающийся закат после.              И когда-то в прошлом дракон поймал это солнце, что оставило отпечаток вечной памяти на его коже.