***
Прошлое
В памяти ярко и сочно пестрела зелень в кронах деревьев. Такова жизнь на острове. Большая часть построек — это или минки, или каменные панельные общежития в пять этажей. Новые красивые дома строили только на побережье, и чтобы жить там, у людей должны были быть деньги. А люди, у которых есть деньги, довольно странные. Они всюду зачем-то пихают эти бумажки. Наверное потому, что у них их слишком много, вот и пихают. Иначе, будь это чем-то важным, они, наверное, ими бы так не разбрасывались. Она смутно понимала важность всего этого финансового устройства мира. Их финансы это бабушкина пенсия, да два расчета из храма. На рис с рыбой хватало, и ладно, о чем тут еще думать? В их деревушке особых развлечений и богатств не было. Хочешь хорошее платье — ехать нужно в ближайший крупный город. Но толку-то от того платья? Куда в нем ходить? На курятник собирать яйца или на реку белье полоскать? Чушь какая. Мир вообще был странным. Люди в нем постоянно все усложняли. Придумывали какие-то правила, говорили то, чего на самом деле не думали, и отказывались от возможностей, которые открывались перед ними из-за лени или трусости. Ей это было совершенно непонятно. И она не хотела во все это влезать. Зачем? Куры сами себя не покормят: у них ведь рук нет. Да и пол в храме сам себя не выметет, таблички никто не начистит и благовония не зажжет. А то, что к ним ехали со всей страны, это так… тоже глупость. Пока она была маленькой, ей интересно было из-за створки сквозь тонкую рисовую бумагу слушать то, о чем бабушка говорит с приезжими. Она была для неё будто мудрая волшебница. Но, когда девочка выросла в девушку, стало ясно, что нет никакого волшебства. Просто люди глупые. Сами устраивают себе беды, а потом просят совета у тех, кого наделяют особыми способностями в своем же воображении. Акико просто не знала, что между ними и правда была разница. Между ней, её бабушкой и миллионами людей вокруг. Но, разумеется, это не было никаким волшебством. Потому что, как она уже узнала, никакой магии нет. Есть вместо магии нечто, что куда сильнее. Разум. Разум человеческий: не скованный оковами предрассудков, свободный и безграничный, глубокий и всесильный. Каждое живое существо посылает в мир сигнал своими мыслями, действиями или словами. Вибрирует на определенных частотах, которые входят в резонанс со всем что нас окружает. И этим самым привлекает к себе свое будущее. Люди программируют себя собственными ожиданиями. Так возникла великая идея о силе и могуществе мыслей и человеческого желания. Для нее же, эта идея была не больше чем естественным фактом. Ведь человек это то, чего он хочет и о чем он думает. Большой сгусток энергии, заключенный в клетку из плоти для выполнения определенной цели, которую он сам де себе и поставит. Единственное, что могло бы считаться в них особенным и необъяснимым, это возможность видеть своего рода будущее человека или свое собственное. Предсказывать дальнейшую судьбу, основываясь на чувствительности к волнам, которые испускают живые существа вокруг них. Улавливать их страхи и желания, чувствовать энергию. Воспринимать свою цель как итог своего будущего. Прикоснувшись голой ладонью к животу беременной омеги, Акико могла предсказать, кем вырастет ребенок, каким будет его характер и чего от него стоит ждать. Это было не сложно. Детская энергия очень сильная, а нрав можно угадать по знаку зодиака и примерному сезону рождения. Для этого совершенно не нужно быть гением: достаточно выбросить из головы лишний мусор. Пол определялся на глаз по форме живота. Вытянутые и раздутые, как перезрелый арбуз, скорее всего альфа. Тяжелый и круглый — омега. Зная же о их с бабушкой талантах, люди ехали нескончаемым потоком. И не все из них были безобидны. Не в года, когда в стране процветал разбой и коррупция. Пусть про них предпочитали не говорить и не афишировать простым людям, чтобы те и дальше исправно платили налоги. К ним приезжали и беты, и семейные пары. Много людей было. Приезжали и альфы. Самые разные, каких она только не видела. Не все из них были приятными. Еще будучи девочкой она узнала о том, кого ей стоит опасаться больше всего. Тех, чей дух кислит, и тех, чей дух горький, как дым. Одни завидуют и ревнуют, оборачивая благодарность ядом, другие желают причинить зло. Ее пытались увести силой столько раз, что все превратилось в бесконечный поток. Чудо, что никому это так и не удалось. Спасать Акико все равно было некому. У них в храме молодых мужчин не служило, а старики и женщины против альф такие себе противники. Но на острове многие изучают традиционную медицину, изучают основы массажа и расположение акупунктурных точек. Она могла сделать больно, если хотела. К тому же при ней всегда был тонкий нож с коротким лезвием и… метла с жестким черенком, которым всегда можно было избить очередного наглеца, желающего утащить ее или залезть в разрез хаккама. А потом появился он, и всё, что было до, наложилось на после, которое она видела в виде образов глубоко в своем сознании. Достаточно было только втянуть носом терпкий запах да посмотреть в темные глаза. Кто бы это не был, но он существовал для нее и пришел к ней. Разве Акико была дурой, чтобы прогонять его? В тот же день за своим альфой она уехала с острова, оставив бабушке все, что скопила за долгие годы работы в храме в качестве выкупа. Ей было важно отдать свое, отпустить прошлое, чтобы забрать все то, что ждало в настоящем. Глядя в глаза Господина Вада, девушка видела, насколько много ее ждет, и все это ее, их. Общий дом, общие тайны и то, чего она хотела больше всего на свете. Ее дети. Пока другие омеги искали возможность избежать или освободиться от материнства, Акико только и думала о том, сколько душ ей дано призвать в этот мир. И для всех она вырежет по щедрому куску из этой страны. Земля показывала ей образы. Лица дочерей, их тонкие фигурки, завернутые в праздничные кимоно, нежные голоса. Ее сыновей, которые встанут перед ними нерушимой стеной, чтобы защитить. Она не думала, что так будет, не надеялась. Она знала. Знала и верила. Еще до того, как Дэйчи начал свой рассказ о себе. Акико не влюбилась без памяти, стоило им встретиться. Она полюбила этого альфу гораздо позже. Но не могла отрицать того, что этот Господин Вада определенно ей нравился. Красивые альфы — они как картинки, смотришь пока не надоест. Ее альфа красивым не был. Черные волосы с маленьким тонким пучком на затылке, бледный, с темными глазами и хмурым отрешённым лицом. Дэйчи выглядел пустым и грубым. Но… никогда, на самом деле, таким не был. Девушка, на самом деле, считала его смешным с первой встречи. И, пока все дрожали и скалились в его присутствии, ей нравилось дразнить этого Господина за закрытыми дверями. Он просто до ужаса очаровательно краснел ушами и шеей. Отводил взгляд влажных глаз от нее, когда развязывался тонкий и широкий пояс. Их свадьба была красивой и сыгранной быстро. Не прошло и двух недель, как другие женщины заговорили о том, что нужен ребенок. Как будто она дура и не знает, для чего течка нужна. Толпа безмозглых куриц. Если бы она могла, выдоила бы мужа досуха. Но о том, что чувствует закрепившийся первый плод, никому не сказала. Из деревушки на острове Акико привезли в Токио, поражающий своими размерами и масштабами. Огромный город. Огромное количество людей и энергии. Ей дали фамилию и ввели в семью… как не какую-то девку, а жену главы. Ее Дэйчи оказался наследником семьи, принявшим пост своего отца. Который тоже оказался занятным альфой. С ним девушка тоже нашла общий язык без особого труда. С такими, как он, было несложно. Суровый господин, с военной выправкой и неукротимой жаждой крови. Она говорила только по делу, была тихой и не юлила. За это сразу получила от него благословение и статус признанной законной хозяйки дома. Ключи хозяйки. И Акико было наплевать на недовольство других. В этом доме теперь она была главной. Не по праву первой омеги, а по праву жены самого главы. И теперь ей было решать, сколько слуг будет в доме, какой рис им есть и какую одежду носить. Битва не была бескровной. Ее соперница была из благородной семьи, прошедшая путь воспитания, учившаяся в частных школах… госпожа. Девушка могла привлечь ее дружбу. Но не пожелала греть на груди змею. Их короткая война закончилась тем, что тонкая белая ладонь оставила яркий горящий огнем след на напудренном лице соперницы. Раз, и еще раз. Она была воспитана в деревне, ходила в деревенскую школу и работала с ранних лет. Умела прекрасно писать и считать, была начитанной и воспитанной чтить старших, как это подобает в их культуре. Опять же, Акико не была дурой. Став хозяйкой, ей было ясно с кем дружить, а кто должен дружить с ней. И она, как жена главы и будущая мать его детей, не станет опускать голову перед избалованной девицей, женой бастарда, которому отец не доверяет вести дела самостоятельно. Вада Иоичи выбрал наследником Дэйчи, как своего первенца в законном браке. Если Нана, жена бастарда Джиро, хочет быть главной в этом доме, ей придется отравить ее. Иными словами, только через ее труп она получит ключи хозяйки. Эти же ключи давали доступ в сердце дома. К комнате ведения счетов, складам и кухне. Когда Господин Вада показал ей счётные книги в первый раз, с непривычки она, конечно же, растерялась. Но быстро взяла себя в руки. Это не может быть сложнее финансовой книги их храма. Но, по правде, это было сложнее. Счетная книга относилась строго к тому, сколько ее муж должен был выделять денег на хозяйство. Отопление дома, электричество, водоснабжение, ремонт, продукты, одежду, обслуживание. Чтобы разобраться, Акико пошла простым путем и вспомнила свою прошлую жизнь. У нее никогда не было шелковых кимоно и юката. Да и зачем они нужны? И слуг у них не было. И продукты лучше брать свежие и местные, а не закупать пестицидные американские томаты. Женщина взяла счета в железные рукавицы, надавала пощечин возмущающимся омегам, урезонивая шум в доме, и потихоньку начала вести быт так, как считала нужным, прислушиваясь не к роптанию изнеженных сук, привыкших к шелковому белью, а к тому, что говорил муж и его отец. В таком порядке появилась на свет Мэнэми. Уже по тому, что она была девочкой, ее дальнейшая судьба была известна. Стало быть, следует ее воспитывать как будущую омегу. Акико ни на секунду не переставала любить дочерей меньше, чем своих сыновей. Даже несмотря на то, что в любом доме больше ценились альфы. Первый же сын, которого она родила спустя два года, Хэруо, альфой даже близко не пах. Женщина сразу поняла, что тот, кого она держит в руках, завернутого в хлопковую пеленку, еще одна, третья омега. И опять не стала говорить никому об этом. Кроме Дэйчи. Только ему она могла верить. Рождение мальчика снова заставило заткнуться жен братьев ее мужа. У каждой из них тоже был сын. И были дочери. Появление на свет Хэруо пошатнуло надежды на то, что ее муж выберет следующим наследником их детей. Но Акико считала проще, пока она может рожать, она, черт возьми, будет рожать. Этой ее поражающей силой восхищался и Дэйчи, и его отец. Ни одна женщина за последние десять лет в их семье не проявляла такой решимости воспроизвести на свет как можно больше наследников для главы. Спустя пять лет брака наконец случилось долгожданное счастье. Комнату роженицы огласил тихий писк младенца, сделавшего первый вздох. Озэму был крупным, и весил почти пять кило. Когда его обмыли, этот мальчик был похож на крупную пельмешку или моти, присыпанный сахарной пудрой. Наконец у нее родился альфа. Возможно, вся беда была в том, что она, даже зная, где и с кем теперь связана ее жизнь, стремилась реализовать свои желания. То, чего никогда не было у ее семьи. Самой семьи. Клан Вада был одним из семи самых уважаемых кланов столицы. Не только среди старых семей, сохранивших влияние и богатство, но и среди криминальных, делящих город и всю префектуру на районы. Бандитам эмигрантам такое и не снилось. Это не бессмысленные перестрелки за кусок земли, и не страх перед полицией и партией. Это якудза. Люди, с которыми даже император имеет связь. А она попала в самое сердце этого клана. В прямом смысле этих слов. Заняв сердце нынешнего главы, ее дражайшего мужа и господина. И ей, разумеется, хотелось обезопасить себя всеми способами. Самым действенным из которых было собрать вокруг себя как можно больше альф. Не считая мужа, один у нее уже был, маленький, сладкий малыш Озэму. Этот ребенок должен был стать следующим главой клана. Глядя на него, Акико видела его путь. Также женщина видела и кое-что еще. Больше альф она родить уже не сможет. Ее силы иссякли. Малыш выпил остатки. Пять детей за пять лет. Про нее и так говорили, словно она совершила подвиг. Но нет. Этого было мало. Озэму нужно было защитить. Быть якудза значит ставить честь и долг выше собственной жизни. Что же делать, если жизнь ее долгожданного сына была драгоценной? Ответ пришел сам собой, просто для этого, как и для всего, понадобилось время. Ее старшей дочери было уже тринадцать лет, когда они с Дэйчи отправились в Китай. Сыну было восемь. Прошло так много лет, они росли. Еще немного, и ей придется готовиться к тому, чтобы отпустить их от себя. Если бы не муж, выдергивающий следом за собой из душных объятий хлопот и смога Токио, она бы, наверное, сошла с ума. А может Акико и так была не в себе? С самого начала. До их встречи у ворот храма. До первого детского крика. Она думает об этом в тот момент, когда сквозь замызганные окошки в деревянной раме видит железную радугу, на которой сидит тощая фигурка. Он на расстоянии десятка метров, за толстой стеной и тонким стеклом, но женщина чувствует. Можно ли найти в чужом ребенке своего? Можно ли, посмотрев в круглые серые глазки, увидеть ответ на все вопросы, которые мучили столько лет? Если нет, то это совершенно нестрашно. Для себя Акико все решила, стоило ей переступить порог, выходя на детскую площадку приюта, устроенного на заднем дворе. Сколько она сегодня их обошла? Не помнит уже. Но ни в одном женщина не видела даже близко ничего подобного. На дугообразной железной конструкции с перекладинами сидел малыш. Лохматая головка с двумя кривыми хвостиками, полосатая кофточка и перепачканный землей комбинезон. С виду обычный маленький поросенок, которого выпустили поиграть в земле. Это если глубоко не смотреть. Она же видела сущность, способную перевернуть мир силой одного только желания. Необработанную мягкую глину, из которой можно своими руками слепить произведение искусства. Китаянка звала этого ребенка А-Ином. Другие дети сбивались вокруг него в кучу и слушались лучше, чем нянек и воспитателей. Он же никого не слушал, а если и слушал, то вполуха. Акико никуда без него не уйдет. Этот ребенок, этот мальчик пойдет с ней. В тот день с ней была охрана и девушка переводчик, которая пыталась объяснить дежурной, что немедленно нужно позвать директора. Взрослые начали носиться туда-сюда по зданию и о чем-то громко разговаривали, пока дети, ничего не замечая, играли. Он же не играл, а просто сидел на самом верху, двигая руками и ногами, будто просто сидеть спокойно было не по силам. Такой активный малыш. И, тем не менее, мальчик замер, стоило ей подойти вплотную, чтобы заглянуть в светлое круглое личико. Если Озэму был похож на пельмешку, то этот ребенок напоминал крольчонка. Большие глазки, дергающийся кончик носа и океан нерастраченной энергии. Крольчонок. Усаги. Ее маленький кролик на рисовом поле. Они не могли понять друг друга, используя слова. А-Ин знал только китайский и понимал столько, сколько может понимать маленький ребенок. Она же говорила на японском и скудно знала английский. Но им не нужны были слова, чтобы разговаривать. Акико протянула руку к лохматой голове, приглаживая бойко торчащую челку. А-Ин, а теперь Усаги, почувствовав тепло, обхватил ее кисть своими ладошками и посмотрел глубоким пронзительным взглядом. Это было общение на ментальном, духовном уровне. Когда ты не слышишь слов, но понимаешь, что тебе говорят, о чем просят, чего хотят. Ребенку важно было знать, кто она такая и чего от него хочет. Ей важно было, чтобы малыш почувствовал, что женщина пусть и не знает его, но уже очень любит и хочет забрать с собой. Этого кролика давно никто любовно не гладил и не обнимал. Никто не давал ему почувствовать себя в безопасности, прижаться к теплой материнской груди, чтобы спрятаться и согреться. Он был сильным, с крепкими зубами и ногтями. Но маленькое сердечко нуждалось в любви. Любви, которая обернётся безграничной преданностью. Акико забрала мальчика с собой, несмотря на то, что ей говорила переводчица. Что бы эта женщина понимала вообще. Для нее все дети одинаковые, она жемчужину от гальки не отличит. И уж тем более кто она такая стращать ее, Госпожу Вада, ее же собственным супругом. Этот ребенок — ключ к будущему ее семьи. Не может ее Дэйчи быть таким же слепым, как все. Хотя, определенно, муж был не в восторге увидеть в номере неожиданно там оказавшегося ребенка. И эти двое, несмотря на свой возраст, почти сразу скрестили рога как два горных оленя. Это лишний раз подтвердило то, что Усаги вырастет и сформируется альфой. Его энергетический фон был крепким и сильным, как ствол многолетнего баобаба. Даже Дэйчи это чувствовал, испытывая глупую ребяческую ревность к шестилетке просто потому, что его берут на колени и разрешают хвататься за только что обретенную мать. Ну, а еще ребенок бессовестно выгнал мужчину с кровати, облюбовав себе гнездо в середине постели, чтобы прижиматься тяжелой головой к ее животу. Оформить опеку не составило труда. Они занимались меценатством с целью налаживания международных отношений. Местное правительство неплохо восприняло желание усыновить одного из брошенных детей. К тому же родители Усаги уже год как значились погибшими при скверных обстоятельствах. Кому нужен проблемный ребенок? Ей показали его личное дело. Ребёнка три раза пытались забрать, но так или иначе он возвращался в детский дом в течении месяца. Воспитательницы все как одна жаловались на его неусидчивость и агрессивность. Глядя на то, как он носится по маленькой детской площадке на территории аэропорта, она думала, понимали ли они, в чем причина такого поведения. Хотя куда бы. У них в штате даже детского психолога не было. Кто бы им мог сказать, как с детьми вообще обращаться нужно. Стоило ей его позвать, он тут же бежал к ней как шаловливый ветерок. Обхватывал маленькими ладошками ее руку и доверчиво задирал голову, чтобы его легонько погладили. Очень любил, когда гладят, терся о нее как кот, бодал головой, привлекая внимание, и умильно строил глаза, зная, что это растапливает ее сердце еще сильнее. Когда они прилетели обратно, все так и пошло. Она говорила, Дэйчи слушал и делал. Усаги нужны были документы. Теперь этот ребенок гражданин Японии как их сын. У него есть новое имя и фамилия, новая семья. Еще Усаги нужно было воспитание и дисциплина. Но, чтобы заставить слушаться этого бесенка, нужно было заслужить его уважение. Без понимания, что ему говорят, это было сложно. Поэтому несколько месяцев они с мужем прятали ребенка в главном доме, не позволяя никому постороннему увидеть его. Она даже служанок перевела на другую работу по дому, лишь бы те языки не распустили. И учила мальчика сама, как собственного сына, говорить и читать на незнакомом для него языке почти с нуля. Их жизнь строилась так, как будто никого кроме Усаги не было. Другие дети были уже довольно взрослыми и самозанятыми, они привыкли к своему пространству, и мама им так сильно нужна не была. А если и была, то Акико всегда приходила, чтобы уделить им время и выслушать. Самым простым и сложным был Озэму. Этот ребенок не любил общество. Его замкнутость была полной противоположностью открытости Усаги. Он был самым тихим и медленным ребёнком в своем классе. Единственным, у кого не было друзей, потому что заставить его общаться никому не удавалось. Но Озэму был умным. Она беспокоилась, как любая мать. И однажды, взяв Усаги за руку, Акико повела его на второй этаж, где мальчик до этого еще не был. Держась за ее ладонь, малыш вел себя очень спокойно, не дергался в стороны, глядя сосредоточенно на ступеньки, пока они не поднялись. Будто бы это он ее поддерживает, а не она его. У раздвижной двери они ненадолго замерли. Женщина коротко постучала и тихо отодвинула створку в сторону, кивком головы показывая младшему сыну, что он может войти первым. Усаги никогда не показывал страха. Переступив порожек, мальчик повертел головой, пока не замер, склонив голову на бок, не зная, стоит ли ему что-то еще делать. Черные глазки ее первого сына смотрели на пришельца со странным выражением удивления. Озэму не привык, чтобы в его комнате появлялись другие дети. Даже сестры не заходили к нему. А тут стоящая за порогом мать привела незнакомого ребенка, одетого в нелепую простую одежду. Маленький наследник дома носил только легкие штаны, поверх которых надевал юкату. Детские штанишки и футболки, которые ему покупали, он игнорировал, не желая носить. Исключением была только школьная форма. Когда вечером Дэйчи спросил, куда она спрятала младшего ребенка, Акико, пряча хитрый взгляд, предложила ему поискать мальчика на втором этаже. Мужчина привык, что этот ребенок спит в их постели, и когда по приходу освободившегося от работы альфу не встретил привычный маленький ураган, он не мог сделать вид, что не заметил. Но глава семьи в пустых комнатах никого не нашел. Искать мальчишку у дочерей не имело смысла. Оставалась только одна комната. Усаги попал в плен Озэму, который наотрез отказывался его отпускать. Дэйчи даже пришлось приволочь их двоих ради того, чтобы услышать, что же случилось. А случилось вот что: Усаги, увидев незнакомого мальчика, принюхался, заметно поведя маленьким носом, и опустился с ним рядом за низкий столик для письма, за которым будущий Господин учился писать иероглифы в прописях. И прижался к нему, обхватив руками в крепком детском объятии, из которого было не так-то просто выбраться. Озэму честно пытался. Пыхтел, краснея своим белым лицом, похожим на рисовое тесто. Вертелся, толкался и лягался, пока тепло, идущее от Усаги, не успокоило его и не усмирило. Ее первый сын затих, повел носом, как до этого сделал его новый друг, и больше не вырывался. Все свои проблемы второй сын решал посредством физического контакта. Взять за руку старшую сестру, обхватить за ноги вторую сестру, прижаться к третьей сестре, обнять четвертую сестру. Так или иначе, ее дети попали в плен тепла, идущего от этого маленького безобразника, который вместо слов использовал собственное тело, чтобы найти с ними контакт. Участь миновала одного только бывшего главу семьи. Тому даже не понадобилось соприкасаться с Усаги, чтобы попасть под его очарование. И каждый раз, вспоминая эту историю, они не могли не улыбаться кто умиленно, кто несколько нервно. Обычно после обеда она отпускала его побегать в небольшой огороженный дворик за главным домом. Это было уединённое место рядом с отдельной ванной для хозяев дома, и даже служанки туда старались не заглядывать. На небольшой территории был ею же разбит сад, росли два клена и высокая вишня. Она ухаживала за землей для отца своего мужа, который любил сидеть с горячей водкой в глиняном кувшине на деревянном настиле. Усаги, как только получал разрешение, исчезал, едва не врезаясь в дверь. Ребенок так ждал каждую возможность побегать, что даже не смотрел под ноги. Именно эту картину и застал Господин Вада. Он сидел с краю на настиле в тени еще зеленых кленов, когда дверь со стуком сдвинулась в сторону и послышался топот маленьких ножек. Выскочивший мальчик не заметил две каменные ступеньки, которые положили только сегодня утром, и, запнувшись о них, упал лицом вниз, пропахав землю под ногами. Старый альфа приготовился к детскому вою, напряг ноги, чтобы встать и поднять мальчишку, да отвести к служанкам, чтобы найти его мать, как тот поднял лицо из земли, громко пыхтя, и сам встал на дрожащих ножках. Чтобы снова сорваться с места и носиться, пока не выдохнется. Такая у ребенка была сила упрямства, что он не завыл от ощущений, несмотря на боль в ободранных коленях и разбитом подбородке с носом, а продолжил баловаться, пока было можно. Она помнит этот день очень хорошо, ведь отец ее мужа привел Усаги к ней за руку, и женщина была близка совершить убийство, видя ребенка, перемазанного кровью и грязью. «Мужик растёт» — вот что ей сказал Вада Иоичи. Этот маленький мужик разревелся только тогда, когда рядом осталась только мать, потому что ему все равно было очень больно. Глупый маленький малыш. А потом глупый маленький малыш, как и другие, начал расти. Вот уж где материнское горе.***
Университетский двор утопал в свежей зелени. Листья в кронах деревьев мелодично шумели на ветру, птицы пели, прячась в тени, светлый камень согревало солнце. Этот день можно было назвать по-настоящему прекрасным. В нем было всё: начиная с радующей глаза и чувствительную кожу погоды и заканчивая следом чернил в его зачетной книжке, оставленным суровой рукой последнего преподавателя. На этом все. Он, Лань Ванцзи, официально закрыл эту сессию и, по-хорошему, мог считать себя свободным. Но на него с грустью и тоской смотрели две пары глаз, хозяева которых имели для него значение. И еще с десяток человек провал, которых он равнодушно мог бы пережить. Вот такой вот он. — Ты правда считаешь это романтичным? — Не Хуайсан закрыл веер с тихим шелестом спиц и шёлка. У него всегда были сомнения, и адресовал он их обязательно к Сюаньюю. Банально потому, что тот в их компании был экспертом в мелодрамах и том, что можно было отнести к романтике. — Поговорим, когда кто-нибудь выловит для тебя две здоровые рыбьи туши, — в этот раз, на удивление, Ванцзи успел вставить свое слово в разговор до того, как староста пустится в свои долгие эмоциональные пояснения. В конце концов, изначально темой послужили его отношения. И у него было достаточно хорошее настроение, чтобы поговорить. Началось все с того, что парень поздним вечером прислал другу пару фотографий в чате. Ему хотелось запечатлеть момент. Не только в собственной галерее, но и вообще. Поделиться. Для этого же друзья? Чтобы было кому скинуть, как тебе было вкусно. Наверное не совсем, но тогда очень уж хотелось. Кадры запечатлели изящную матовую посуду, на которой живописно лежал ужин, приготовленный их с Вэй Ином руками. Далее шло фото по запросу, как они оба выглядят, которое сделал муж, у него ракурс лучше получился. И, собственно, где они и что происходит. При встрече его, предсказуемо, чуть не снесло звуковой волной от радостных воплей. А вот Не Хуайсану пришлось пояснять отдельно в чем суть шума. — Если бы мы не общались так долго, клянусь, я никогда бы не поверил, что ты сейчас сыронизировал. Твой юмор слишком тонкий, Ванцзи, когда-нибудь ты за это поплатишься, — они переглянулись, и на губах двоих молодых юношей мелькнула короткая, едва заметная улыбка. В такие моменты Сюаньюй начинал возмущаться, но сейчас он был занят. — И что ты теперь планируешь делать? — старосту в данный момент больше беспокоил его досуг, чем отношения. Они же с Вэй Ином разобрались. Прежнего накала вроде как нет, и можно было вернуться к насущным бедам. Например, экзаменам. Он и сам думал об этом. Учеба закончилась, ему нужно было найти себе занятие, чтобы не торчать дома круглыми сутками с перерывом на библиотеку. Как раз было время на то, чтобы попытаться устроиться в местном салоне. У Фуданя был свой, закрепленный за университетом. Вэй Ин, конечно, не настаивал. Он никогда не на чем не настаивал, но это было и не нужно. Парень сам прекрасно понимал, что это скорее вопрос приличий. Социальной дистанции должно быть в меру, если он хочет чувствовать в обществе себя комфортно. — Салон. Все банально, — и правда банально. Юноша бы предпочел заняться чем-нибудь более интересным. Найти стажировку, например. Но для этого, увы, рано. Или больше времени проводить с мужем. Опять же «но»: тот работает и, если верить Вэнь Цин, большую часть дня находится в разъездах по городу. — О боже, наша детка выросла, — излишне сентиментально всхлипнув, Мо Сюаньюй стер несуществующие слезы с лица, драматично хлюпнул носом и обхватил его руками за плечи в пародии на крепкое объятие. Это выглядело нелепо просто потому, что Ванцзи был выше. И староста из-за этого выглядел так, будто не мог стоять сам, не цепляясь за его пиджак. — Ты уже выбрал какой? — такой контраст его устраивал, староста вносил смуту и шум в их жизнь, а его заместитель — толику разума, более убедительно подбивая нарушить общественный порядок. Оба в итоге стаскивали его на кривую дорожку, но что поделать, такие у него друзья. Парень не видел смысла скрывать своих планов. Даже если их мнения в чем-то расходились, гораздо лучше сразу начать с правды, чем отводить глаза и переводить тему. Его выбор омеги не оценили. Но увы, сейчас они посещали разные салоны, а ему вовсе не хотелось метаться. Проще было остановиться на одном варианте и никуда не торопиться. Жаль только, что вариант изначально оказался поганый. Узнал это Ванцзи, к сожалению, в последний момент. Несмотря на то, что его освободили от занятий, он все равно приезжал в университет. Где для того, чтобы увидеться с друзьями, где для того, чтобы закончить собственные дела. Написать отчеты в клубах о своих успехах, продлить членство, сдать книги в библиотеку, которые натащил домой и дочитывал в срочном порядке за пару дней. Ну и, конечно же, сам салон. Туда мало было просто прийти. Это так не работало. Нужно было получить членство. Почти как в клубе. Только в салоне все было более серьезно. Они выдавали карточку и следили за твоими посещениями, за тем, как и с кем ты общаешься. Это было сложное общество внутри общества. Ну, а еще ты им платишь. За хлеб и зрелища. И порядки этого места Ванцзи не понравились до того, как он успел протянуть документы. Взгляд девушки омеги первым делом зацепился за ободок обручального кольца на его безымянном пальце. Потом настороженно прошелся по лицу, оценивая. Неприятное чувство. — Ты замужем? — она смотрела на него так, как будто он собрался увести у нее семью и хозяйство. Мало того, что задает такие вопросы, еще и обращаться как положено не умеет. — К незнакомцам на «ты» не обращаются. Если это не дети, — взгляд девушки тут же стал неприязненным. Его собственный, наверное, тоже выдавал охватившее парня легкое презрение. Но он здесь не для того, чтобы ссориться. — Замужем. — Тогда без альфы нельзя, — и убрала журнал для записей со стола на колени и отвернулась от него, привлекая внимание громким голосом рядом сидящих омег и проходящих мимо студентов. — Такого правила нет, — какого черта? Он же читал, как проходит процедура приема, причем тут его муж? — Ничего не знаю. Без альфы не буду записывать, — похоже, эта ненормальная решила настаивать на своем. В обычной ситуации он наверняка бы просто развернулся и ушел, но в нем вдруг взыграла гордость и желание добиться своего, даже если в сущности все не так важно. Найдя номер директора салона, Ванцзи объяснил ситуацию и попросил его подойти под стремительно бледнеющее лицо омеги. Она тут же вернула журнал обратно на стол. Взгляд ее стал по-настоящему ненавидящим. Было ли ему до этого дело? Нет. Директор же пришёл с опозданием. Вовсе не торопясь вышел к ним и тоже не отличался хорошим воспитанием. С юношей он даже не поздоровался, зато забрал свою работницу, стараясь у нее выведать в чем беда. Как будто она могла сказать ему что-то, отличное от того, что сказал парень. Теперь его обручальное кольцо разглядывали двое. А Ванцзи чувствовал, что начинает раздражаться только сильнее. Потому что, по итогу, ему не сказали ничего нового. Чтобы пришел альфа и написал заявление, прикрепляя к нему его документы. О том, что такого правила нет, эти двое не смутились совершенно. Спустя минуту на сайте и в официальной группе оно вдруг появилось как по волшебству. — Приходите в следующий раз с альфой, и мы сразу все оформим, — девушка и директор кивали ему как болванчики. Злорадный блеск в глазах это не скрывало. Конечно, он мог одержать победу здесь и сейчас, просто позвонив мужу, но… это того совершенно не стоило. Зря он вообще все это… — Э, я слышал, нужен альфа? — Ванцзи удивленно, заинтересованно обернулся, встречаясь взглядом с Ши Юйшеном, который появился позади него со спортивной сумкой в руках. Пахло от него соответственно. Тот самый запах альф подростков. Одни словом фу. — Я могу помочь? — Нет. — Да. Два возгласа прозвучали одновременно. Юйшен дернулся и вытаращил глаза, не зная, чей голос смутил его больше. — Господину нужно, чтобы альфа подал его документы в наш салон, — сахарно улыбаясь пропел директор. Если бы Ванцзи был бы достаточно не воспитан, он бы плюнул ему под ноги и тот час бы ушел. — Э, это я могу, — нет, не можешь, горе луковое. Кто ты вообще такой? Ванцзи не удержался и закатил глаза из-за сдерживаемого раздражения. — Нет, — парень посмотрел сначала на директора и его пигалицу сотрудницу, потом на Юйшена. — Нет, не можешь. Это полный бред. Если у вас такие правила, я буду ходить в тот салон, который выберет мой муж. — Да ладно, его же тут нет. Почему я не могу помочь? Мы же друзья, — нет, не друзья. И вообще, с каких пор в этой стране на один квадратный метр его стало окружать сразу три невоспитанных человека, да еще и в Фудане? — А, извините, кто ваш муж? — нашелся директор. Такого вопроса Ванцзи не ожидал. Наверное поэтому решил ответить. — Вэй Усянь, — назвав имя дражайшего супруга, парень убрал документы в портфель и удалился, игнорируя чужое молчание. Пускай молчат. Ему-то что. Чтобы его без разрешения альфы куда-то не пускали? Не в этой жизни. И уж тем более не в этой жизни за него будет делать что-то какой-то там альфа при его живом супруге. Да и в целом, он что, без альфы пустое место? Дурацкие правила. С каких это пор в обществе такие порядки. Одно дело салон для золотой молодежи. Но этот=то ни одному такому и в подметки не годится. Ванцзи просто зря потратил свое время. Вот и все. Как назло, до обеда было еще долго, а пара, на которой сидят его друзья, уже идет. Отвлекать преподавателя своим появлением было как-то некультурно. Его же еще и освободили. Время пришлось коротать, прогуливаясь по кампусу. Оглядывая зоркими холодными глазами свои владения. Вот и все. Этот учебный год пройден. Он покатался на социальных американских горках, потерял отца, похоже, может потерять еще и брата, если тот не прекратит параноить, был отчислен и восстановлен, а еще теперь, вроде как, счастливо замужем за человеком, которого любит. Он ведь любит Вэй Ина. Стоило представить мысленно мужественное лицо, лукавую улыбку на ярких губах и хитрые серые глаза, как сердце уже привычно сбилось с ровного ритма. Определенно, Ванцзи неравнодушен. И, если учитывать богатство его эмоционального спектра… можно считать, что в его случае это точно имеет большое значение. А может ли быть что-то сильнее любви? Пожалуй, только чувство голода. В животе как раз тихо булькнуло. Юноша оперся бедром о колонну и расслабленно замер, созерцая прекрасный вид за окном. Так выглядело со стороны. О том, что он сейчас ментально мастурбирует на собственные фантазии, никто никогда бы не догадался. Уши надежно скрывали волосы, мутный взгляд был прикрыт густыми ресницами. Весь его вид был до бесконечности утонченным, несмотря даже на высокий для омеги рост и широкие плечи. Светлая одежда классического кроя удачно сидела по фигуре, а спадающие на спину гладкие прямые волосы визуально сужали плечи. В добавок, чем крупнее был альфа, проходящий мимо, тем миниатюрнее ему казался молодой господин Лань. Ши Юйшен мог похвастаться хорошо развитой мускулатурой. Но вот ростом… с этим однозначно природа нагрешила. Однако ему никогда особо не нравилось, когда душные омеги томно глядели на него снизу вверх. То ли дело Лань Ванцзи, который был ниже на жалкие пару сантиметров. Этот человек еще и смотрел на всех так, будто это они были ниже. Во всех смыслах. Но ему это почему-то нравилось. Наверное, причина была в том, что этому Господину веришь, когда смотришь на него. Слишком он прекрасен на вид. Вот уж где творец отыгрался. Белая ровная кожа, изящный строгий разлет бровей, густые стрелки ресниц. Лицо не портило даже тяжелое верхнее веко. Наоборот, оно делало взгляд строго-томным. И в нем не было спесивой гордыни. Ванцзи не унижал других. Никогда не опускался до сплетен или дрязг с другими омегами. От конфликтов он предпочитал разумно абстрагироваться. Каждый, кто смотрел на него дольше пары минут, начинал чувствовать приятный трепет в груди, сравнимый с легкой влюбленностью. — Кхм, э-э, привет еще раз, — простояв минут пять в ожидании, когда же его заметят, Юйшен решил нарушить тишину первым. — Прекрати, — омега обернулся в тот же момент так, будто все это время знал, что альфа стоит у него за правым плечом. Это движение было медленным и тягучим. Волосы скользили по белой ткани тонкой рубашки, стекая с плеча тонкими прядями гладкого шелка. — Э… Что прекратить? — отчего-то парень терялся всякий раз, стоило этому человеку с ним заговорить. Его ответы никак нельзя было предугадать. Не действовали обычные фразы и намеки, лесть тоже оставалась без привычной жеманной благодарности. — «Э-кать» — это ужасно раздражает, — Ванцзи сделал легкий жест рукой в его сторону, как бы обводя фигуру, и снова отвернулся к окну. Но, услышав тяжелый вздох от альфы, повернулся снова. Не выражая абсолютно никаких эмоций на красивом лице. Такой равнодушный. Как фарфоровая кукла. Ему бы в покер играть с таким лицом. — Ты всегда такой? — ему ужасно захотелось обидеться на эту вредную омегу. Но эта обида ничего бы не дала, к тому же он заранее знал, что имеет дело со сложным человеком. И это ему, на самом деле, очень импонировало. Ванцзи, в противовес другим, никогда не стремился быть удобным. — Какой? Вредный? Необщительный? Высокомерный? — медленно и мелодично растягивая слова, Господин Лань к первому вопросу начал накидывать свои варианты ответов, заставив его смутиться. — Второе. Я поздоровался с тобой, а ты даже не ответил. Это не по-дружески, — за свое недовольство Юйшен расплатился очередным равнодушным взглядом омеги. Ванцзи стоял по-прежнему рядом корпусом к окну и не выражал желания с ним сблизиться. И правда, не по-дружески это. — Здравствуй. Мы не друзья, — звучало как «Привет, иди нахер», только в исполнении очень приличного человека. Парень отказывался верить, что юноша послал его, но… это было сложно. Обычно контакт с окружающими у него налаживался очень легко. Как же, любимый младший сын своего отца, которого везде пихали на первый план из-за матери. С ним стремились дружить все. В этом они с Ванцзи определенно были похожи. Смешно, но Юйшен помнит его. Милого хмурого мальчика, который игре с детьми предпочитал живой уголок или книжки. Черт возьми, он же и сейчас точно такой же, как лет десять-двенадцать назад. Это его зависание в библиотеке постоянно, литературный клуб и каллиграфия. Только не хватало кото-кафе или чего-то типа маленького контактного зоопарка после учебы. С ними стремились дружить, проникнуть под кожу. Но это сделало их разными людьми. Если Юйшен научился понимать, что движет людьми вокруг, то Лань Ванцзи был его слепой зоной. Вроде бы похожие, они оказались на деле совершенно разными внутренне. И чем сильнее парень путался, тем интереснее ему становилось. Среди многочисленных знакомых этот омега был… настоящим. Самым настоящим. Его откровенность граничила с грубостью, но культурной. Он не стеснялся своего мнения и не стремился понравиться. По факту, он был единственным, кто откровенно демонстрировал то, как ему наплевать на загоны окружающих и их стремление отлизать друг другу зад. Это не могло не импонировать. Но его он к себе не подпускал. — Почему? В смысле, почему нет? — разве они не общаются? Ну да, это происходит редко, и омега ни разу не принял его приглашение пообедать или провести время в его компании, но, вроде, на то были причины. Или же нет? — Неинтересно, — как удар по лицу. Юйшен демонстративно дует щеки как обиженный ребенок, но все равно не уходит. — Ты даже не пробовал, а уже говоришь, что неинтересно, — наконец выражение лица Ванцзи меняется. Юноша закатывает глаза и даже это, господи боже, выглядит у него эстетически прекрасно. Как у какой-нибудь модели GUESS. — Зачем тебе это? — неожиданный вопрос. Как и все в этом человеке. Обычно его спрашивают «зачем мне это» или «что мне это даст», приятно, однако, когда у него спрашивают о нем. Это еще сильнее подкупает. Несмотря на колючки, его тянет к этой омеге, словно нереально сильным магнитом. — Наши семьи были похожи. Мой старший брат даже учился с твоим братом, и я думаю, что мы с тобой тоже поладили бы, — в любом случае, почему бы просто не попробовать. Если он попробует, то обязательно поймет, что Юйшен прав. — Исключено, — Ванцзи отстранился от колонны, смерил альфу перед собой прохладным взглядом и, глядя на его скисшую физиономию, вздохнул устало. — Наши семьи вряд ли похожи. Мы тем более. Хочешь общаться, просто не «э-кай». Этого хватит. Убив надежду на секунду одним словом, последним Ванцзи ее воскресил. И, глядя на парня думал, не зря ли. Ну, понятно, что отталкивать всех вокруг ему на пользу не пойдет. Да и про дружбу он ничего не говорил. Но стоило ли оно того? Ему ведь на самом деле было неинтересно. Просто не привлекало. Хватало того, что было. Омега не мог назвать свою жизнь скучной. О нет, она была изрядно насыщена событиями. Да и друзья у него уже были, как и знакомые, зачем расширять этот круг еще больше. Это обязывает. К новым обязательствам он не готов. Да, наверное, дело именно в этом. Он не готов к новым обязательствам, тем более перед людьми, которых плохо знает. Этот Юйшен, кто вообще такой? Чей сын, чей брат или друг. Все это будет иметь значение. К тому же он альфа. Хотя этот парень первый альфа, который предлагает ему дружить. Если бы еще за словами своими следил… но, может, Ванцзи просто слишком много требует от него. Не всех воспитывают строгий моральный отец и дядюшка. Кого-то растят с золотой ложкой во рту, вытащенной изо рта старшего ребенка. Будет лучше посоветоваться с дядей или Вэй Ином. Вэй Ин… о муже тоже стоило подумать. Если Лань Ванцзи мог думать о своем альфе, как о единственном мужчине, который был перед его глазами, то это не значит, что не мог никто другой. Те, кто ищут, всегда замечают разницу. Юношу со взрослым не перепутаешь. И дело не только во внешности, выраженных чертах возраста, многих выдает голос, походка, наконец запах. Он был не единственный с обручальным кольцом на пальце. И уж точно не единственный, чей партнер появлялся на территории кампуса. Но вслед другим мужчинам студенты так шеи не сворачивали. Кто-то просто любовался, кто-то ждал встречи пары у крыльца, наблюдая за чужой личной жизнью сквозь опущенные ресницы. Они будили разные чувства, сентиментальную радость, отвращение, интерес, злость, зависть, при этом взгляды продолжали держаться на них, пока не наступал момент прощания. Чтобы не появиться больше. Пока не наступит новый учебный семестр.