***
Семьи бывают абсолютно разные. Тихие и шумные, большие и маленькие, благонадёжные и вызывающие жалость с осуждением. Семьи бывают разные. Даже внутри одной большой семьи. В их семье, без сомнения, все изменил один ребенок. И, если кто-то чувствовал себя счастливым, осознавая этот факт, то это, пожалуй, он. Возможно, все должно было быть иначе. Дети часто бывают ревнивы. Особенно в семьях, где сбиваешься со счета, глядя на их поголовье. Считается, что чем больше новое третье поколение, тем счастливее должны быть старшие родственники. Но это не всегда так. Малыши — это не только помощь и опора в будущем. Это и бессонные ночи, страхи и головные боли. Сколько каждый из них добавил седых волос на головы теток и нянек? А на голову матери с отцом? Не счесть. В их доме был только один ребенок, заставляющий мать волноваться меньше всего… Лет до восьми. А потом, как бывает в жизни любого будущего мужчины, все идет наперекосяк, и винить за это остаётся только честь, долг и собственное сердце. Ну, а еще всему виной женщины. Это он как эксперт в этом вопросе говорит. Они никогда не могли поделить его. Он был один, а их: четыре сестры, отец с матерью, дедушка и, конечно же, он сам. И, несмотря даже на то, что ему, Озэму, дали познакомиться с младшим братом первому, оставить его только себе никто не позволял. И это всегда напрягало его. Потому что каждый считал, что ему нужнее, чем другим. В восемь лет Усаги уже говорил на японском, и довольно разборчиво писал простые слова благодаря стараниям матери и его школьным прописям. Они вместе читали детские книжки, водя маленькими пальчиками по глянцевым картонным страницам. И в своей школе тот был далеко не последним ребенком в классе. Даже тут два сына семьи Вада отличались. Ему, Озэму, было десять. И он все так же считался в доме особенным ребенком, такое сложно забыть, и этот альфа никогда не забудет. Ведь его особенность заключалась не в будущем наследовании, а в том, что свои первые слова перед родственниками он произнес примерно в этом возрасте. Его дом был ограничен большой центровой постройкой во главе комплекса, где жили мать и отец, как господин и госпожа клана Вада. Там же жили и его старшие сестры. С ними и Усаги, которого долгое время никому не показывали. Ведь он гайдзин. Иностранец. Это уже достаточная причина для того, чтобы к маленькому ребенку относились иначе. Чувствовали ли они, что он был им чужим? Нет. Точно не Озэму. С той секунды, как этот мальчик обхватил его жесткое холодное тело своими горячими руками, завернув в свое тепло, как в пуховое одеяло, в его мире появилась ось. Центр, к которому возвращались мысли и чувства. Возможно, это и есть любовь. Первая, ничем не испорченная родственная, похожая на тесное переплетение душ. Ведь он никогда ни к кому прежде такого не чувствовал. Его контакт с другими членами семьи изначально был тонким и слабым. Разум находился далеко. Душа стремилась к безграничным просторам за пределами тела и сознания. Ему не хотелось сближаться с другими детьми, слышать голоса и вставать в ровный ряд будущих граждан страны. Пока в его маленьком мире, который грела единственная свеча-матушка, не появился еще один огонь. Удивительно, но Усаги мог сделать мир более четким. Убедить его в том, что смысл существования всё-таки есть. Касаясь прохладной кожи своими горячими ладошками, этот ребенок показывал ему свои чувства, которых им хватало на двоих. Радость, интерес, желание, страсть, энергия текла через соприкасающуюся кожу их рук. И почувствовав биение жизни, четкость и яркость мира, Озэму уже был не уверен, что хочет с ними расставаться. Что хочет расставаться со своим проводником, которого вдруг попытались у него бессовестно отобрать. Нет, будущий наследник клана не был против делиться. С родителями, своими старшими сестрами и дедушкой, которые были бережны с Усаги, ведь тот был самым младшим ребенком в их семье. По крайней мере сейчас. Он ревновал, когда они забирали больше внимания брата, чем он хотел, но не злился, пока тот был в безопасности. В их же семье все не ограничивалось только ими. Уже когда Усаги исполнилось семь, спустя год, как его забрала матушка, пришла пора отдавать его в школу. А значит прятать за стенами главного дома мальчика уже было нельзя. А там, за этими стенами, были другие члены клана. Их кровные родственники, которые к младшему брату не имели отношения, так как тот не был связан с ними кровью. Это стало причиной для ненависти, которую очень долго и старательно скрывали. Правда Озэму не нужно было много времени, чтобы понять, что скоро грянет буря. То, что не могут скрыть взрослые, откроют их собственные дети. Их семья была многочисленна. Первый круг — его дедушка, отец с матушкой, сестры и братья. Второй круг — дяди, их жены с детьми. Третий — братья дедушки и их семьи. Четвертый — тетушки, ушедшие в дом своих мужей. Они с сестрами старательно учили семейное дерево, чтобы помнить и знать свою родню. Это была дань традициям и проявление уважения. Усаги тоже учили этому. Его от них никогда не отделяли, пусть и говорили, что, пусть эти люди не имеют к нему прямого отношения, они так же важны. Они члены клана Вада. Кровные члены клана. Если бы он мог, он бы отдал младшему брату свою кровь. Отдал бы свое предназначение и все, что должен был получить по праву наследования. Но, во-первых, он не мог, а, во-вторых, Усаги это было не нужно. Это знали все. Вернее, это знали те, к кому это имело прямое отношение. Отец, матушка, дедушка. Те, кто возглавляет клан на данный момент. Всех остальных это касалось лишь в том случае, если с первым кругом случится несчастье. Не более. Только когда не станет их, они могут подняться, не раньше, не позже. Тогда зачем ненавидеть Усаги? Он никогда этого не понимал, но ясно видел. И, что самое страшное, его брат не мог ничего с этим сделать. В их семейном имении жили ближайшие родственники. Так было сколько Озэму себя помнил. Его дяди с женами и их дети. Иногда тетушки со своими малышами. Но они не пересекались. Взрослые приходили в их дом только в случае, если их приглашали господин и госпожа. Его родители. Так они, их дети, чувствовали себя в безопасности. Матушка всегда их разделяла. Давала понять, что одно дело дети главы семьи, другое — его племянники. Они и так все жили за счет семейного бизнеса, это просто нужно было уважать. Жили же ведь хорошо, совершенно ни в чем не нуждаясь. Чем же тёткам не угодил маленький гайдзин? Тем, что он просто появился в главном доме, подобранный словно блохастая дворняга на улице. Все они люди с чистой кровью. И этот мальчик, рожденный на чужой земле абсолютно чужими людьми. Усаги для них был плевком в напудренное лицо. Дети главы клана теперь играли и жили бок о бок с китайским щенком, а их детей до сих пор не пускали на порог. Все знали, что у Усаги нет никаких прав на наследование. Разве этого было недостаточно? Видимо, нет. Озэму часто слышал, как кузены дразнят его младшего брата из-за границы участка, боясь ее переступить. Они лаяли на него и выли будто собаки. Кидали грязью и песком, пока никто не видел. А Усаги… он просто молчал, но в этом молчании наследник клана чувствовал столько невысказанной детской боли. И не мог это терпеть. Они становились старше и их пытались стравливать друг с другом. Служанки в доме шептались, зная, что их все прекрасно слышат. Мать порола их ферулами. Но это не помогало. Дай волю госпоже, она и жен братьев своего мужа бы избила до обморочного состояния. Но этой воли ей никто не давал, и дальше пощечин по обеим щекам не доходило. Они со старшей сестрой никогда не молчали. Это было опасно. Один раз не донесешь матери, что сказала тётка, и на Усаги появляется новый синяк. Оправдывалось это тем, что он невоспитанный и дикий как собака, бросился с кулаками или позволил себе хамить старшим. Оправдывалось тем, что он пытается украсть то, что ему не принадлежит. Младший брат никогда не брал чужого, и уж тем более не пытался бы забрать что-то, что принадлежало Озэму. У Озэму не было ничего из того, что нельзя было отдать этому маленькому гайдзину. Он видел, чем это заканчивалось. Ссорами. Женскими драками и криками, пока, наконец, не вмешается глава. Они были счастливы, когда отец назвал при всех Усаги своим сыном. Будучи детьми, они надеялись, что это, наконец, все решит. Но ему было достаточно посмотреть в глубокие серые глаза Усаги и понять, что тот хочет ему сказать, не используя слова, пока вокруг них много посторонних. Ничего не решено. Ничего не исправлено. И он ему верил. Брат всегда чувствовал глубже. Чувствовал то, о чем не говорят взрослые, защищая их, детей. Выходило так, что их обманывали, желая сберечь. Глупо. Но если он мог себя защитить, то Усаги этого делать было категорически нельзя. А тот всегда относился очень серьезно к родительским запретам. Тогда Озэму решил, что если младший брат не может защититься, зная, что это вносит в семью разлад, это будет делать он, как его старший брат. Ему было можно. Он наследник, сын господина и госпожи этого дома, и если его кузены будут лаять и выть, сам кинется, разбивая их кривляющиеся морды. Потому что, если они ранят его, их высекут отцы, а их матерей ждет наказание от госпожи за плохое воспитание детей. Если они ранят Усаги… взрослые снова будут только кричать друг на друга. Это не решит проблему. Братья были слишком близки. И из-за этой близости похожи. Чувствовали друг друга, понимали. Несмотря на разную кровь и возраст. Будущий глава клана верил только ему. И заговорил, наверное, только потому, что брат смог, единственный, ему объяснить и показать, как важно бывает использовать слова, чтобы быть понятым, услышанным. С ним ему хотелось разговаривать. Больше, чем обычно. С ним ему нравилось заниматься. Усаги увлекал его играми, Озэму завлекал того в медитацию и долгие спокойные размышления. Им двоим важно было научиться на чем-то концентрироваться. Одному — чтобы остаться в реальности, другому — чтобы в ней удержаться. Баланс энергий был нарушен, и их взаимодействие напоминало бесконечный круговорот инь и ян, созидающей и разрушающей энергии. У них даже была игра на баланс, когда они держали друг друга навесу, не двигаясь долгие минуты, пока тело не охватывало болезненное напряжение. Парная йога. В периоды, когда Усаги не нужно было идти на танцы или лепку из глины с сестрами. Иронично, но дети семьи Вада не могли делать что-то одни. А единственный, кто соглашался составить компанию, был их очаровательно теплый младший брат. Дверь в его комнату всегда была открыта. Единственная дверь в доме, которая была открыта всегда.***
В салоне авто пахло новой чистой кожей. Кожей и химией. Зато за руль в новом чехле было приятно взяться, несмотря на то, что нестерпимо хотелось чихать. Слишком сильно тянуло порошком. На автомойке перестарались. Парни будто пытались не вымыть ему машину, а смыть следы преступления. Увы, но трупы в багажнике он не возит уже… года четыре как. Черт, как, оказывается, несется время. В любом случае их старания окупались не только финансово, ибо дешево, но и комфортом. Не катать же мужа на машине, похожей на ржавый таз. Нет, его зазноба достойна самого лучшего. Даже кресло под эту задницу подогнали, чтобы не крючил свои длинные ноги. Черная кожа скрипела под пальцами. Из кондиционера тянуло новым ароматизатором, а свет подсветки подземной парковки, белый и холодный, слепил глаза. Мужчина смотрел прямо перед собой на одну из ламп пока думал. Думал, стряхивая пепел на бетонный пол, высунув руку в открытое окно. Курить в машине, конечно, дерьмовая идея, однако запах табака быстро выветрится. Как и химии. Нужно было ехать в город. Единственное, что сейчас отвлекало его от работы, от бесконечных таблиц, планов и диаграмм это юная омега с длиннющими ногами, предпочитающая носить маркий белый и бежевый. А он, оказывается, банален. Эта мысль вызвала тихий смешок, пальцы повернули ключ зажигания, двигатель мелодично замурчал, отдаваясь приятной вибрацией в салоне, а бычок потушенной сигареты был раздавлен сильными пальцами и щелчком улетел куда-то в слив. Они будто бы сошли с картинки. Если верить фото, которые публиковали в журналах и интернет-блогах. Вэй Усянь не врал себе, ему было чем гордиться. Да, ему тридцать, но он в потрясающей форме, разве для альфы это вообще возраст? Дури только в голове меньше становится и, пожалуй, гонора. Его, предпочитающего строгие костюмы, водолазки и рубашки под горло, знали в этой стране достаточно хорошо. Было время узнать, за семь-то лет, что он тут скачет по трупу Китая. И Ванцзи, прекрасный ангел с чистым холодным взором, которого еще не успели распробовать как следует. Этот контраст заводил даже его. Но его бестолочь морозилась, как старый японский рефрижератор. Очень мило мурчащий. С таким же успехом мужчина мог жениться на черепахе. Те тоже довольно медленные. И тоже с крепким панцирем. Правда, черепахи стрёмные, и ему они никогда не нравились. А Лань Ванцзи был той еще милашкой. И, при всей его медлительности и умением замораживать воздух взглядом, Вэй Усянь отдавал себе отчет в том, что любит эту бестолочь. Его спокойный голос, тихий нрав, хладнокровие, граничащее с отрешенностью, обжигающий ледяной огонь, что прячется под кожей. Правда, они занятная парочка. Рядом с ним мужчина хотя бы вспоминает ненадолго, что он живой, и в жизни есть что-то помимо работы. И это не всегда секс, как можно было бы подумать. Наверное оттого, что ему не дают так часто, как им бы того хотелось. Им двоим. Ведь альфа не один бомба, заряженная гормонами и желанием. Дай его муж слабину самому себе, они бы трахались как безумные на всех подходящих поверхностях. Но несмотря на то, что Ванцзи и сам этого хочет, сам об этом думает, этого предсказуемо не происходит. А он эту тему благоразумно не поднимает. Не ему учить свою Лань как жить. Хочет постигать всё, как его бог велел, пускай. Хоть не под распятием и в миссионерской позе. Ему больше хочется его обнимать. Утыкаться носом в чувствительное место за ухом, перебирать волосы, гладить руки и твердый живот. Он знает, что это и есть любовь для него. Желать касаться кого-то, чувствовать чужой пульс, вслушиваться в дыхание. Секс — это круто, да, но на нем, как бы смешно это не звучало, далеко не уедешь. Муж, что приятно, дает ему себя трогать. Вот здесь у них проблем нет. Ванцзи тоже учится, и пока процесс ему нравится. Скоро зубы об него чесать начнет. Машина въезжает на территорию университета. Парковка как обычно полупуста. Пара знакомых машин, ряд средних по цене легковушек. Есть и совсем грустные развалины. Все как обычно. Мужчина паркуется на привычном месте и достает телефон, чтобы написать сообщение, но его в этот раз опережают. Значок над приложением уже горит гордой единицей. Хах, похоже, сегодня альфа отстает. Ну и ладно. Его Диди необычно тороплив сегодня. Вроде сдавал обычным, а забирает вот вздрюченным. Эй, где он может пожаловаться на это? Омега уже идет ему навстречу, стоит выйти из салона. Изящную фигуру в белом с летящими распущенными волосами ни с кем не перепутаешь. Вряд ли в Фудане завелась еще одна такая красота. Вэй Усянь видит его и выдыхает. Ему и полпути преодолеть не дают, будто бы муж не хочет подпускать его близко к зданию. Ему и не надо. Он сюда только ради него сегодня приехал, к черту все остальное. Легкий теплый поцелуй в уголок рта, и чужие плечи расслабляются. Недостаточно. Что-то все-таки случилось. Но Ванцзи выглядит спокойным даже на его пристальный, внимательный взгляд. Сложно, когда у твоей бестолочи не только эмоциональный запор, но и неукротимое стремление все скрывать, пока не расковыряешь. Однако поцелуи это то, что помогает при любых неприятностях. Как особый ритуал. Они проходят это при каждой встрече. Сначала погладить от макушки к шее, поправляя волосы, заправить пряди за круглое, торчащее в сторону ухо, установить зрительный контакт и поцеловать по-нормальному. Не детскими легкими поцелуями, которые больше похожи на тычок губами в лицо партнера. Нет, со слюнями, все как полагается. С плеч мужа стряхивается образный снег, вокруг него перестает выть ледяной драматичный ветер. Его это не обманывает, разумеется, но… он понимает, с кем имеет дело. Ванцзи забирается в салон, приняв помощь мужчины, касаясь своей тонкой ладонью его крепкой и широкой. Ведет носом, гладит панель, натертую масляным составом, чтобы освежить блеск кожаной отделки, и вытягивает ноги, блаженно смеживая веки. Старания работников автосервиса явно оценили. Теперь парню гораздо удобнее вертеться от его сидения к окну и обратно во время поездки. — Ну и как оно, наблюдать за несчастными студентами в ожидании беспощадной кары мстительных преподавателей с их экзаменами? — о, он помнит это. Жизнь от сессии до сессии. Не сказать, что ему было тяжело, но всяких полуфабрикатов в тот период мужчина наелся до конца своей жизни. Эх, счастливое было время. Он, батарея банок энергетика, полуживой Вэнь Сюй и две пачки крепких сигарет на двоих. — Занимательно, — бестолочь провожала довольным взглядом удаляющееся здание университета. Стоило тому скрыться с горизонта, как всё внимание ярких, светло-карих глаз всецело было отдано альфе. — И всё? Неужели последний день мог быть настолько скучным? Как же закон жанра? Что-то обязательно должно было случиться, — так было всегда. Ну не мог последний день быть спокойным. Любой день, вообще любой, у них был чем-то да наполнен. Пусть это будет любая глупость, но Ванцзи ему расскажет о ней. Хотя, зная его… — В салоне отказали, — это, скорее всего, будет совсем не мелочь. О мелочах это ангельское создание рассказывало ему самостоятельно, без подтрунивая и словесных игр. Вэй Усянь иногда даже не успевал задать вопрос, как его женушка в своей лаконичной манере делилась впечатлениями. О брызгающемся автомате с газировкой. Или сменой университетской спортивной формы. — В Фудане? — его скепсис отразился на лице так ярко, почти карикатурно. Ванцзи, внимательно наблюдающий за ним, едва заметно поднял уголки губ, что у него означало улыбку, и издал невнятный звук, похожий на смесь кашля с хрипом. Это мы так смеемся. — Просто, какого хрена? — Выражения… — он демонстративно закатывает глаза и дует губы. Компенсирует, так сказать, ровный лик благоверного своими пантомимами. И отвлекает его заодно от грустных мыслей. Они оба уже выяснили каждый для себя, что корчащий рожи альфа нравится юноше. Если бы еще не ругался, точно цены бы ему не было, но тогда точно где-то кто-то сдохнет. — Ну да, прости, при малышах нельзя ругаться, — легкий щепок за фарфоровую на вид щеку без следа румянца, пока горит сигнал «стоп» на светофоре. Ванцзи недовольно кряхтит и хмурится, но не дергается. Знает уже, что он будет дразнить осторожно, и сам отстанет. — Они хоть аргументы придумали? Вообще, как у них это было? Чушь какая. Да они бежать за тобой должны были босиком по раскаленным углям. Муж опять тихо «кхе-кает» и «мхе-кает». Вот кто угодно бы подумал, что у него или в горле першит, или приступ какой. А он ржет сидит бессовестно. Ситуация и правда была смешная. И тупая. Прямо максимально. Он думал такое уже никто не практикует, а нет, есть еще индивидуумы. Пришлось объяснить мужу, что дело не в нем, просто те двое его не узнали. И хотели за его счет или поднять популяцию в своем курятнике, или обезопаситься. Суть последнего Ванцзи не понял. А стоило ему объяснить, засмущался и даже отвернулся к окну, свято уверовав в то, что он, бесстыдник, над ним издевается. А мужчина не издевается ни в коем разе. Ну разве же кто виноват, что его зазноба вымахала в такую красоту, ну? Ушлые омеги просто не хотят, чтобы кто-то уже окольцованный увел внимание свободных альф. Те же своим членам не хозяева, когда видят красивую милашку, которая может быть не против приятно провести с ними время в каком-нибудь укромном углу. Короче, было бы из-за чего расстраиваться. — Ну хочешь я достану ректора, чтобы он поувольнял их всех к чертовой матери? — муж отрицательно головой качает, сидит, руки на груди сложил, щеки надул. — Сдалась тебе эта богадельня. Там же контингент полуубитый. От университета на каникулах отдыхать надо, а не дышать пыльным сырым воздухом. — Все равно же нужен салон, — ну тут правда, не поспоришь. Но он же не говорил, что нужно абы куда идти. Пусть в Фудане и вполне прилично все обустроено, но его омега точно заслуживает чего-то более… благородного что ли. Ванцзи же весь такой, особа — эстетика. Когда на него смотришь, думаешь про начищенный мраморный пол, канделябры со свечами, колонны и пыльные старинные книги. Угораздило же его откопать такую прелесть. — Хорошо, но давай не будем торопиться, ладно? В первую очередь тебе там должно быть комфортно и не скучно. Иначе это не будет отличаться от социальной тюрьмы, — его руки касаются прохладных пальцев в мимолетном кротком поглаживании. Муж — создание благодарное. Чем активнее мужчина проявляет заботу, тем чаще получает ответные знаки внимания. Приятно. — Чем тогда заниматься? — Ванцзи будто правда не понимал, что можно просто… отдыхать. Ничего не делать. Вообще. Просто лежать на диване или в постели до обеда. Смотреть телевизор или играть в глупые яркие игры. Читать, если так нравится развиваться интеллектуально. Ну и, конечно, не забывать есть. Расслабляться. Набираться сил. — А чем ты хотел бы заняться? — он может устроить все что угодно, в рамках разумного, разумеется. Хоть горшки лепить может отправить, если омеге это будет интересно. Но интересы Ванцзи лежали в другой плоскости, как оказалось. И имя этой плоскости это его имя. Диди воспылал неукротимым желанием, если его не сбагривают в застенки цыплятника, приклеиться к нему как тканевый липкий пастырь и не отлипать. А он и не против так-то. Только будет ли мужу интересно торчать с ним целыми днями там, где ничего нельзя делать, кроме как сидеть в стороне, положив хваткие ручонки на колени, и помалкивать. Нет, ну, последнее так, на всякий случай. Говорить никто запрещать не будет, разумеется. Но те же грузчики или водители могут не понять высокоинтеллектуальных вывертов его зазнобы. Сломаются еще. Нет, правда, мужчина не против. Он даже очень за, особенно представляя сочетание, где фигурируют он сам, темный тихий кабинет со звукоизоляцией, муж и кожаный диван. Можно стол. Или кресло. Но этим фантазиям место пока только в душе, где можно спокойно подрочить в тишине. Драматично так. А на утро Ванцзи поднимется следом за ним, самостоятельно и упрямо. Вынудит приготовить им двоим завтрак своими умильно пухлыми со сна губами и припухшими веками. Наестся каши с тостами, на которых слой арахисовой пасты толще, чем хлеб, на который ее намазали. И всё. Готов. Вэй Усянь нехороший человек, и не любит это скрывать. Его честность граничит с откровенной провокацией. И ему ничего не хочется скрывать от своего милого мужа. Тот заслуживает правды. Столько, сколько сможет унести. Мужчина сразу решил, если его омега будет проявлять интерес к нему, он постарается быть максимально откровенным. Настоящим. Чтобы не вводить партнера в заблуждение. Чтобы потом никто не встал между ними. Поэтому альфа привез Ванцзи в офис компании, не запрещая ходить за собой и рассказывая, что и зачем планирует делать. Вэнь Цин, мягко говоря, была в шоке. А если откровенно, его помощница была готова налить себе грамм триста виски и выпить залпом. Переживает, бедняжка. У Вэй Усяня было три вида рабочих дней. Строились они в соответствии с планом, который четко вела госпожа Вэнь. Она распределяла время и следила за всеми обращениями, которые приходили на его имя. Будь то просьбы начальников отделов, проверки на складах и в порту и, конечно, безопасность. Блок безопасности самый главный. Обычно утром он сидит в офисе, занимаясь проектами и просчитывая имеющиеся, и что можно взять еще для увеличения влияния и, соответственно, прибыли. Хотя сидит — это не то слово. В кабинете за неделю в общей сумме мужчина проводит часов шесть или около того. Немного. В реальности Вэй Усянь находится везде и нигде. Потому что определить его точное местоположение не представляется возможным. Ванцзи приходится держаться за него, чтобы не потерять. Хотя это взаимно. Ему тоже не хочется оставлять мужа на растерзание любопытным работникам. Итак. В обычный будний день Вэй Усянь, как директор своей компании, проводит в ней шесть часов. Три утром и три вечером перед закрытием. В промежутке у него остается четыре часа, один из которых уходит на обед с мужем. Три отданы посещению объектов по мере необходимости. Напряженный день — это день, когда он нужен где-то. Тогда расписание будет группироваться вокруг проблемы. А проблемы, они разные. Привес груза, недовес груза, порча имущества, нарушения, выявленные блоком безопасности, аварии. Логистика — это много ситуаций, которые становятся причиной ущерба прибыли. Его задача — минимизировать этот ущерб. И быстро. Работники офиса могут существовать без него. А вот на приеме груза, где выявлена проблема, без него не обойтись. Как и с блоком безопасности. Еще есть выходные. Это как будни, только выходные. Все отдыхают, а ты нет, потому что договора сами себя не подпишут, а проекты не стартуют. К тому же они все работают посменно, и в любой локации всегда кипит жизнь. Неудивительно, что Ванцзи был в ужасе. Сначала ему очень понравилось. Особенно улей. Эта часть здания между десятком этажей, который превращен в один. Полость внутри здания с переходами и балконами, разбитыми на ячейки. Красиво выглядит. Когда он покупал землю, это здание было недостроенной, вроде как, фабрикой. Полтора года они все ютились в здании, которое арендовал еще Вэнь Жохань, но как только достроили башню и Вэй Усянь получил на нее документы, они переехали. Угрохав почти всю прибыль в это, но оно того стоило. В улье располагался колл-центр и отдел контроля качества. Выше бухгалтерия, финансисты, аналитики. Места хватало всем. Работники чувствовали себя комфортно, он очень старался за этим следить в любой локации. Потому что пока они все довольны и работают — их прибыль растет. Растут и доходы. — Хочешь погулять сам? Осмотреться? — Ванцзи перевел на него напряженный взгляд, после снова посмотрел на активно работающих незнакомых людей, которых было так много, что глаза разбегались. — Хочу. Сколько у меня времени? — он быстро понял, что весь день оставаться в здании компании они не смогут. Хотя его, конкретно, никто не заставлял никуда ехать. Это было не обязательно. Но муж был настроен решительно, и это невероятно очаровывало. Вэнь Цин позвала для них координатора из контроля качества. Девушка была веселая. Вэй Ин сам ее нанимал, когда только пришел к креслу директора. Правда, Ванцзи подошел бы кто-нибудь более унылый. Ему бы так было спокойнее. Мужа увели, когда Вэнь Цин щедро пожертвовала ему свой пропуск с ключ-картой. И вернули через полтора часа, готового съесть из рук Вэнь Нина целую пачку печенья. Он нашел Вэней в секретарской, тихо чавкающих за компанию с омегой, пока он сам тут в поте лица трудился. И это мужчина еще бессовестный. — По праву главного я имею право на первую и последнюю печеньку. Где мое печенье? — у всех троих губы в крошках, глаза квадратные. Это все оттого, что стыда нет. Ванцзи робко протянул последнее печенье, которое, видимо, успел вытащить из пачки до того, как она опустела. Грех отказываться. Так он бесстыже сожрал последнюю сладость. Ибо, какого черта вообще. Это его компания, кто тут главный? Хоть с мужем повезло, совестливый. И они катались. В порт ездили, там на кране поднимались, по судну грузовому гуляли, смотрели как контейнеры разгружают. Но Диди в порту не понравилось. И на железнодорожных путях, собственно, тоже. Там в основном крепкие мужики беты работают и горстка альф, самых спокойных. Они на него пялились настороженно и чуть ли в тулуп в жару не заворачивали, чтобы не дай боги дитё не убилось ни обо что. Последнюю каску ему на голову. А то у них тут плитки да кувалды падают, ага, да. Опасно. На складах уже интереснее. И на сделках тоже. Магазины и рестораны объезжать Ванцзи очень понравилось. Так муж узнал, что в большинство мест, где они едят, продукты привозит его компания. Еще немного и Вэй Усянь захватит большую часть города, проникая в сеть через маленькие магазины и семейные рестораны с кафе да пекарнями. Посредником-перевозчиком быть удобно. Все видишь. Но мужу необязательно в это вникать. А вот отдыхать — обязательно. Только настойчиво от него отделываться нельзя. Да он и не хочет отделываться. Ему на самом деле приятно и спокойно, когда парень рядом. На его территории с ним ничего не сделают, никто не обидит. Знают, что омег у них нет, и, если кого-то привели, значит или проверка, или гость, трогать нельзя. Наверное, еще и поэтому он выбирает бет в качестве работников. У них индекс агрессии ниже. По крайней мере, за все три года ни разу не было жалоб о домогательствах или попытках насилия. В этом вопросе мужчина всегда на стороне жертвы. Не в смысле, что Вэй Усянь вот прям с порога в суд всех потащит слепо веря. Нет. Но женщин и омег обязательно нужно окружать зашитой. Даже если они лгут. За ложь их ждет наказание. Административное и уголовное. И это решать суду и комиссии. Альфа выключает телевизор, когда выпуск новостей переходит к части криминальных происшествий. Ванцзи любопытно вскидывает голову, опуская ложку в тарелку с кашей, и непонимающе смотрит на него. Потому что он смотрел. Муж любит утренний повтор вчерашних новостей и свежий выпуск, который идет после. Но там нечего смотреть. Ему нечего. — Почему ты выключил? — и вот он же не может просто продолжить есть свою овсянку, конечно же нет, ведь это было бы слишком легко. А ему, видимо, не должно быть легко. — Там плохие новости, — ох, малыш, они правда очень плохие, и нечего так смотреть. Ванцзи недоволен, он демонстрирует это всем своим видом, но, вроде как, оставляет эту тему. Чтобы потом обязательно залезть и посмотреть, что же ему не разрешили увидеть. Хорошо, ладно, он не может на него сердиться, он и не должен. Это не та ситуация, в которой мужчина мог бы позволить себе подобное. Но, безусловно, он недоволен. Людям свойственно любопытство. Им свойственно упрямство. С этим ничего нельзя сделать. Вэй Усянь и сам часто делает все равно наоборот от того, как его просили сделать. Но его психика куда крепче, чем нежное чувство прекрасного мужа. Особенно в плане острых социальных проблем. Он еще помнит случай, произошедший несколько месяцев назад или около того, когда на альф после изнасилования омеги устраивали облавы. Сейчас все повторится снова. Увы, но в мире насилие можно будет прекратить только тогда, когда вся жизнь нахрен вымрет. Но Ванцзи же так не скажешь. Его муж безусловно умный и находчивый парень. Стоило оставить его одного в кабинете с ноутбуком, который подключен к вай-фаю, как он сам нашел то, что ему надо. Этот сраный выпуск недосмотренных новостей. Эти сраные статьи с подробностями произошедшего. Да, у них в стране опять громкое дело. И громкое оно потому, что это изнасилование. Ему кажется, что теракт, в котором пострадали они сами, так широко не освещался. И нет, он не хочет говорить, что страшнее. Все, чего хочет Вэй Усянь, это чтобы муж перестал цепляться за подлокотники кресла. Он очень осторожно приближается к парню, когда Вэнь Цин велит ему тащить свою задницу обратно в кабинет, потому что здесь шумно. Конечно шумно, муж нечаянно снес со стола подставку с папками, а сейчас едва двигается. Ему не страшно. Ванцзи просто в шоке. Слишком ярко воспринял репортаж, снявший жертву, задержанных и место преступления. Этот шок может заставить его напасть, если вести себя резко. Парень дает ему захлопнуть крышку ноутбука, отрезая от источника стресса. Если бы еще можно было от этого поганого мира отрезаться. Еще он дает себя обнять, когда принюхивается и узнает его. Успокаивается. — Это и есть плохие новости? — по его голосу неясно, что это: ирония, сарказм, разочарование. Муж недоволен. Мужчина его понимает, он тоже недоволен. Любой адекватный человек будет встревожен из-за подобного. — Да, это очень плохие новости. Это очень плохо, — парень бодает лбом его под подбородком, притираясь, но все так же не вырывается. Хорошо, если омега сможет услышать то, что Вэй Усянь имеет в виду. Он не оправдывает это. Не считает это «плохими новостями», потому что об этом узнали и теперь опять будет шумно. Нет. Дело в другом. — Вэй Ин… — Ванцзи заглядывает ему в лицо своими невозможными янтарными очами. Все еще невозможно его определить. — Насилие это плохо? — вопрос не буквальный. Диди уточняет то, о чем мужчина только что думал. — Да. Да, А-Чжань, Вэй Ин думает, что насилие это очень плохо. Вэй Ин думает, что нельзя причинять вред тем, кто не может защититься. Особенно причинять так. Причинять его вообще, — альфы могут сколько угодно драть друг друга до кровавых соплей, но трогать омег без их согласия, принуждать и истязать недопустимо. Женщины беты, омеги должны быть неприкосновенны. Как бы они не выглядели, чтобы не делали и где бы не находились. Даже если они твое. «Нет», значит «нет». Ванцзи успокоился сам. Ему даже не понадобилось много времени. Шок сошел быстро, а остаток дня до вечера он просто тихо сидел, читая книги, которые нашел у Вэнь Нина. К ноутбуку больше не прикасался. Даже телефон не трогал. Вэнь Цин пыталась с ним поговорить, но парень молчал. Обсуждать это ему явно не хотелось. А Вэй Усяню не хотелось, чтобы муж об этом думал и чувствовал себя плохо. С виду омега такой сильный, отстранённый и независимый. Это только для чужих. Для чужих, да. Муж понял, что что-то не так, когда они не выехали через центр в сторону дома. Сегодня у мужчины были другие планы. Вынашивал он их довольно долго, почти все это время, пока омега был с ним. Только реализовать удастся сегодня. Будем считать это попыткой утешить свое сокровище. Машина свернула в тоннель подземной парковки. Сегодня было почти пусто, строгого порядка здесь не было, и он остановился поближе к выезду. Заглушил мотор, молча вылез из салона, чтобы обойти авто и открыть дверь для Ванцзи, который, посмотрев на него, вздохнул протяжно и отстегнул пряжку ремня безопасности. Вот же… булка. Хотя ему точно понравится. Они поднялись на лифте к привычному уровню мира, полного звуков и красок. Вечер выдался теплым, легкий ветерок развевал распущенные волосы Диди, трепал тонкий воротник его рубашки. А в стороне возвышалось здание, освещенное золотым светом подсветки. «Золотой Феникс» манил к себе поздних гостей. Панорамные окна мерцали ярко горящими гирляндами по контуру, а вокруг было прилично тихо. Метрдотель был готов исполнить любой их каприз по первому требованию. — Красиво, — Ванцзи нравился европейский стиль. Здесь все было таким. Как кусочек новой Англии посреди шумного Китая. В этом была суть этого места. — Здесь хорошая кухня, выбирай всё, что покажется вкусным. — будь иначе, он ни за что не привез бы мужа сюда. Нашел бы другое место. Тот в ответ едва заметно улыбается и кивает, раскрывая меню, пока официант наливает в бокалы свежую воду. — Спасибо, — его муж такой милый. До невозможности. — Вэй Ин очень заботливый, — если бы он мог взять Ванцзи снова замуж, прямо сейчас непременно бы это сделал. — Вэй Ин не такой уж и хороший человек. Но для А-Чжаня я буду очень стараться, — официант сделал еще один шаг назад и отвел взгляд в сторону. Подальше от них для собственной безопасности. А Ванцзи… ну надо же, покраснел от смущения. Увы, только шеей и ушами. У мужчины была тайная мечта: смутить свое сокровище настолько, чтобы залило это белое ледяное лицо. — Ты хороший, — он все же нашел в себе силы спорить с ним. Глупый ребенок. Так не хочется тебя разубеждать. — Ты не сделал ничего плохого. Его Диди такой серьезный. И такой наивный. Они знают друг друга так мало, а он уже говорит ему такие смущающие вещи. Вэй Усянь хотел бы быть хорошим ради него. Но если он правда будет хорошим, никогда не сможет защитить никого, кто ему дорог. — А-Чжань, тебе еще не раз скажут, что я очень плохой человек. Возможно, тебе это говорят уже сейчас. Я просто хочу, чтобы ты знал, чтобы тебе не говорили, этот альфа никогда не причинит тебе вред по собственной воле, — мужчина живет слишком долго в реальном мире. Слишком, чтобы не окунуться с головой во все его зловонное дерьмо. А вот пачкать или нет других решать ему дано. — Неважно, что говорят другие. Важно то, что я вижу сам, — моя ты умница… Ванцзи такой серьезный в своих словах. Неизвестно почему, он никак не может начать воспринимать его как отдельно взятого взрослого человека. Не получается. Головой мужчина понимает, что парню уже двадцать, ему не нужна нянька или воспитатель и, уж тем более, кто-то, кто будет вытирать ему сопли и слюни. И при этом его тянет на отвратительно слащавые нежности. Хочется дразнить этого мальчишку, смущать, заводить, баловать. Это почти невозможно контролировать. А муж даже не психует и не сердится на него. Это радует, но альфа не знает, к чему это может привести в будущем. Может ли он позволить себе такое слабое место? Это ведь становится очевидно, что Ванцзи на него влияет. Раньше, чтобы сорваться, ему достаточно было, чтобы кто-то упомянул неподобающе его мать или сестер. Но это было семь лет назад, когда мужчина жил с семьей и был с ними близок. Сейчас это не его ответственность. Срываться уже нет смысла, если отец не велит. Возможно, у него просто потребность такая, опекать кого-то. До появления мужа жизнь была похожа на дикий забег в гору без возможности остановиться. Это было просто не нужно. У него была работа, была цель и желание захватить как можно больше пространства. Подмять под себя, диктуя свои условия тем, кому приходилось мириться с тем, что он пришел и старается отобрать. В Японии у него не было и шанса на это. На место одного гайдзина придут три японца или десяток таких же гайдзинов. Конкуренция была страшная. Сильный ты или нет, не играет роли. Не в обществе. Общество — не улица, где все решается дракой. Да, Вэй Усянь добился многого. Он мог никуда не улетать, но… что-то звало его. Может ли быть так, что все это ради их с Ванцзи встречи? Глядя на мужа, хотелось в это верить. Было в нем что-то такое, сказочное. Во внешности, в характере, в том, как они идеально совпадают, прикасаясь друг к другу душой и телом. — Хочу тебе кое-что показать, — то, ради чего мужчина привез юношу сюда. «Золотой Феникс» — это не только европейский стиль. Не только колонны, мрамор и зал ресторана на первом этаже в правом крыле с вышколенными официантами и персоналом в целом. «Золотой Феникс» — это еще и крик боли о прошлом человека, которого Вэй Усяню довелось узнать. Одно из самых лучших мест, которые можно было бы найти в Шанхае. И дело не в цене и престиже. Если в салоны пускали обычно по уровню достатка, внешности и роде занятий, то сюда пускали только особо избранных. Тех, кого знала хозяйка этого места лично и кому могла доверить членство. В этом месте Вэй Усянь мог быть уверен, Ванцзи будет в безопасности. Осторожно обхватив пальцами узкую кисть, альфа вывел мужа из зала ресторана в вестибюль. Если тот и смутился, то виду старательно не подал. Их окружал полированный камень, отделка под красное дерево и золото. Даже люстра под потолком не тревожила мужчину, так как находилась слишком далеко от них, и уж точно внушала доверие креплениями. Она упадет только вместе с куполом. Эхо их шагов отражалось от стен. Ступенька за ступенькой они поднимались на второй, после на третий этаж. Левое крыло, дубовые двухстворчатые двери. Когда-то его старшая сестра обожала Диснеевскую экранизацию «Красавица и чудовище», а больше всего сцену с подаренной библиотекой. Иронично. Они ведь тоже своего рода красавец и чудовище. Сестре очень нравились такие места. В консервативной Японии она искала их везде, где была. И это отразилось на его восприятии общей культуры. Культуры разных стран, которые влекли к себе. У него вышло не менее эпично и романтично. Когда двери распахнулись, Ванцзи первым вошел в темное пространство, останавливаясь на границе света, льющегося из коридора. Щелчок включателя заставил их двоих на секунду затаить дыхание. — Не могу сказать, что это все тебе. Но библиотека здесь действительно потрясающая, — муж смотрел на него, не отрывая яркого, янтарного взгляда. Вэй Усянь протянул ему маленький овальный жетон с отчеканенным на обеих сторонах фениксом. Длинная цепочка холодила их руки. Пока юноша не забрал ее, с интересом рассматривая. — Добро пожаловать в «Золотой Феникс», господин Лань. Надеюсь, мой дом станет для вас безопасным и приятным местом, — тихий женский голос вспугнул мальчишку. Тот отчаянно смутился, отрывая взгляд от его лица, чтобы перевести его на незнакомку, застывшую в дверях будто призрак.