***
Чтобы научиться летать, нужно научиться падать. Так ему говорили. Ветер свистит и гудит в ушах, пока ты стоишь на земле. Когда же летишь с обрыва в сине-зеленые воды океана, он воет, заставляя сердце сжиматься, как будто его стискивают крепкие руки и давят, давят бесконечно сильно. Тело развивает в падении невероятную скорость. Перестаешь чувствовать вообще что-либо адекватно и воспринимать это. Кроме разве что адреналина. Возможно, это смешно, но он читал об этом. Хотел заранее прикинуть последствия, прежде чем совершать такой бредовый поступок. Но едва ли реальность более печальная остановила бы его. Прежде чем падать, нужно сначала понять, что это вообще такое. Падать ведь можно по-разному. Можно просто споткнуться и врезаться коленями в землю. Есть еще множество социальных и моральных вариантов падений. Если первое довольно терпимо и даже глупо, то второе и третье… Ниже ему падать некуда. В его случае вообще вариантов немного. Падение будет означать одно — смерть. А вот падение с высоты, которое, по своей сути, является кратковременным полётом, это как раз то что нужно для того, чтобы оценить. И сам полет, и само падение. Вода кажется мягкой и ласковой, только если медленно погружаешься в нее. С ростом скоростей ощущения меняются на прямо противоположные. Инструкторы по прыжкам с парашютом говорят, что если парашют не раскрылся, нужно всеми силами избегать падения в водоем — как ни странно, земля, особенно пашня, оставляет шансы, а вот вода — никаких. Вода — это несжимаемая жидкость, и при стремительном падении вас сначала расплющит о поверхность, а уж потом поглотит пучина. Правда, это на скоростях за двести километров в час. Далее следует простая физика. Вот с чем, а с естественными науками у него проблем не было. Да и географическим критинизмом парень никогда не страдал. При прыжках с высоты порядка тридцати метров человек при входе в воду развивает скорость под сто километров в час. Ощущение при этом, по словам тех, кто пробовал, как будто пробиваешь ногами асфальт. Впрочем, сам момент касания воды не самый опасный, гораздо больше неожиданностей ожидает под водой. Тормозной путь тела в воде составляет менее трех метров. Для сравнения: тормозной путь «Porsche 911 GT3» со ста километров — около тридцати пяти метров, а болида Формулы-1 — чуть больше двадцати метров. Поэтому нужно было найти такое место, где глубина дна превышала бы хотя бы метров пять. А это под обрывами бывает не всегда. И чтобы высота самой скалы или утеса не доходила сорока метров. Иначе, вероятнее всего, он просто разобьётся, и его раздутое тело, пропитанное солью, прибьет к берегу, где оно продолжит гнить, вонять и разлагаться. Возможно, адекватный человек вообще не стал бы планировать что-то подобное. Но тут дело в том, что он как раз-таки и не совсем адекватный, и не совсем нормальный тоже. Чтобы все спланировать, ему понадобилось два дня. Пятница и суббота. Найти карту острова, занять на пару часов компьютер в школьной библиотеке и просчитать, сколько шансов у него будет на то, чтобы не подохнуть. Честно? Их было крайне мало. И нет, он не суицидник. Был бы суицидником, так бы не изгалялся, есть вообще тысяча и один способ убиться собственными силами, так к чему ради этого прилагать столько усилий. Нет, ему было важно узнать, что почувствует его тело, когда под действием гравитации и скорости свободного падения врежется в воду. Какого это — падать, и какого — летать. Парня не остановило даже то, что вся информация была лишь приблизительной. На самом деле, это было тоже не так важно. Важно как раз было то, чтобы он, если уж выживет, смог добраться до дома, иначе смерть ему была гарантирована абсолютно точно. Проверив данные об отливах, залив полный бак их старого грузовика, бросив в кузов полотенца и теплые одела, аптечку, упакованную в термо-мешок бутылку саке, украденного из-под носа дедушки, молодой и по унылому факту зеленый еще альфа оставил его на каменистом пляже недалеко от заросшей хвойным лесом скалы, на которую еще предстояло подняться. Так вот. На вершине тридцатиметровой скалы, на границе обрыва, за которым только пустота и темнеющие далеко внизу воды, чувствуешь себя так, будто ты один во всем мире. Он подошел к самому краю, приминая ногами траву, взглянул на низко висящее на небе солнце и потянул футболку наверх, стаскивая ту с плеч. Сердце отчего-то все еще продолжало биться ровно и спокойно. На краю волосы, стянутые в узел, липли к вискам от дневного зноя, где-то далеко вопили чайки и гудел ветер. Толчок был каким-то слишком быстрым. Три секунды полета вниз, наоборот, растянулись на целую вечность. И в итоге — абсолютное ничего. Ветер выл в ушах даже при том, что их заложило от давления. Возможно, это кровь шумела. Адреналин всколыхнул все тело мощной волной, быстро и резко, как удар хлесткой ладонью по лицу. Все тело сдавило, а вода, вода была все ближе, но он видел это словно в замедленной съемке, ее неотвратимое приближение. И не чувствовал ничего, кроме дрожи мышц, биения пульса, накатывающего адреналина. Хотелось рассмеяться как в припадке, но это было нереально. Сейчас, нереально. Он выплыл на берег только потому, что знал, что это необходимо сделать. Неважно, насколько это было сложно. Это просто было нужно. Ему нужно было вернуться домой. В кузове грузовика он успел уснуть, пригревшись среди одеял и благодаря согревающей нутро горячей водке. Тело ощущалось так, будто принадлежало кому-то другому. Адреналин в таком количестве обнуляет всё: тело, сознание, всё. Всё, что есть — он, вернулось к неизвестной точке отсчета, а главного Усаги так и не понял. Почему так легко оказалось прыгнуть? Солнце почти закатилось за горизонт, редкие колосья сорняковой травы качались под порывами ветра с пляжа. Он смотрел на оранжевый диск, закатывающийся за полоску плоской чернеющей воды, и выдыхал дым, быстро рассеивающийся вокруг его фигуры, освещенной закатом. Как-то пусто. Он где-то слышал, что люди кончают с собой из-за чувства, что в них что-то не заложили при рождении. Будто вот все в тебе есть, и с виду ты как все, но чего-то просто не хватает. Вот и в нем тоже. Будто чего-то не хватает. Пустое место внутри, как пыльная полка. А чего на ней не достает, абсолютно неясно. И это, черт возьми… так странно. Парень спрыгивает из кузова на землю, затягивает дно брезентовым полотном, привязывая края бечёвкой, чтобы не потерять содержимое по дороге, и на секунду снова поворачивается лицом к солнцу. Небо красное, как мякоть спелого грейпфрута. Такого кислого фрукта, похожего на апельсин, только более острого и горького, от которого губы щиплет. Когда он вернется, наверняка его ждет хорошая взбучка за то, что шлялся неизвестно где столько времени. Заслужено, в принципе. На развилке от пляжа Усаги сначала свернул на битую дорогу к швартовой зоне. Два километра, и показался старый порт. Его даже деревней не назовёшь. Нет уже деревни. Только консервный завод, пункт полиции, магазины, частные офисы. Все жилые постройки отнесли подальше отсюда. Электричку дотянуть не смогли, а без нее что толку жить в этом медвежьем углу. Ему нужно было рыбу забрать. Дед без рыбы к пиву, как одинокая вдова без кошек. Даже говорить с ним не станет, вернись он хоть ночью. Да и ему самому есть что-то надо. В лавке, у которой толпились альфы в застиранных робах, его ждал хозяин с заросшим щетиной лицом. Не очень ему нравилась компания, а закрываться вот так, не отпустив товара, совесть бы не позволила. Здесь все такие. Простые и правильные. — Тебя где морские демоны носили, ребенок? Я тебя с четырех часов жду, — ага, возможно, если бы он не явился, этот альфа был бы первым, кто поднял шум, чтобы искать его задницу по всему острову. Тут это обычное дело. Стоит пропасть из виду, как за тобой сразу же наряд собирают. — Решил поплавать, пока тепло. Погода жаловать не будет, — это правда. В этом регионе холод местным привычнее жары. Так уж повелось. Море и то холодное, плывешь, а мышцы сводит. Так и утонуть можно. Ему передали две вязанки килограмм по двадцать. Несколько раз предложили помочь донести. Налили горячего чаю в крышку из-под термоса и заставили выпить. Местные — добрые люди. Даже если выглядят так, словно из прошлого выкарабкались с трудом. Просто цивилизация до них почти не дошла. Какая тут цивилизация-то? Он живет здесь уже шесть месяцев с того дня, как дед затолкал его в свой грузовик. Не то чтобы Усаги сопротивлялся, нет, только если самую малость, не совсем понимая, что происходит, ведь ему не потрудились сразу сказать, что следующий год он проведет не в Токио, рядом с матерью, а черт знает где. Дед на старости лет нашел свой покой в том, чтобы вести сельское хозяйство да держать термальный источник. Отстроил онсен «для своих», и живет на доходы с него вполне припеваючи. Хорошая жизнь, но спокойным такой человек, как бывший глава клана Вада, быть не может. Тут уж он не знает в чем дело, в возрасте или силе привычки. Вада Иоичи, его господин, хозяйствовал фермой, которая была в глуши, за границей города Исикари на острове Хоккайдо. Население городка говорило само за себя, около пятидесяти тысяч голов. А чем дальше, тем и того меньше. Онсен же достался ему от уважаемых партнеров лет двадцать назад, и был в благоприятном, уважаемом месте. Хотя ему-то что, что в доме полы натирать, что в маленькой гостинице. Его, Усаги, признавали достойной рабочей силой, куском хлеба не попрекали, и было уже страшно, кем он вернется после дедушкиного воспитания. Как бы мать не поседела, его увидев. Связки с рыбой были брошены в кузов, чтобы салон не провонял от рыбьего жира. Она была свежая, легкого копчения, и ничего кроме этого крохотного порта стариковых катеров не видела. Дома на ферме его ждал курятник, неполотые грядки и голодный сварливый конь. И такой же сварливый старик, который вывалился из дома, едва запахнув верхний халат своей юкаты, чтобы не светить перед выскочившим из салона мальчишкой нижними одеяниями. Мать узнает, им двоим точно пиздец. Ему четырнадцать, в руках ключи от машины, волосы пропахли морской водой, и вид такой, будто он по туристической тропе два дня блуждал. Взгляд дикий. Это оттого, что отходняк, которого он почти не осознает. Есть только вдруг захотелось ужасно. Не стоило, наверное, пить эту водку, будь она хоть трижды согревающей. — Вали в баню, пока ногами двигаешь, — несмотря на резкость слов дед его бережно по спине хлопает и подталкивает в сторону дома. Вид, видимо, совсем конченый. Рыбу он все же выгружает, передает две связки и сдаётся. От соли кожу головы слегка тянет, и тело странно ломит. Такого не бывает даже после того, как его гоняют по полю часа три, или когда они с другими альфами заигрываются на школьном стадионе. Чудо, что Усаги не вырубается где-нибудь в предбаннике. Добирается до парилки, опускает ноги в таз с прохладной водой и сидит, привалившись к стене. Чтобы научиться летать, нужно научиться падать. Падать вот он уже научился. Наверное предкам было бы разумнее подобрать какую-то более конкретную мудрую мысль. Не про взлеты. А то есть вот такие как он, которые принимают все как рекомендацию к действию. Слишком буквально. И нет, парень не тупой, просто в сущности само падение и его последствия никак не останавливают от того, чтобы шагнуть в пропасть. Никогда не останавливали. Усаги воспринимает силу по факту ее существования. И слабость тоже. Чужую. Свои слабости тоже признает, но их не то чтобы много, а демонстрировать не принято. Если можешь что-то делать — просто делай. Можешь снять кота с дерева? Сними. Можешь освоить базовый уровень английского, чтобы иметь по нему высокие оценки в школе и понимать иностранцев, ну так освой. Можешь быть самым первым. Будь им. Все просто. Он по-другому не умеет. Да и какой смысл по-другому? Слабости альфу не красят. Да и кому нужны их слабости кроме тех, кто дышит в спину, чтобы подвинуть в сторону? Конкуренция, чтоб ее. Даже в такой глуши ему иногда приходилось доказывать, что его жизнь стоит больше, чем короткий отчет полицейского и белая простыня над трупом. Откуда только такие мысли в четырнадцать. Есть же те, кто не замарачиваются подобным, живут просто в системе, не видя из нее выхода, потому что для них его и нет. Этого Усаги не хочет. Жить в системе. Быть частью огромного механизма по перемалыванию людей. Здесь он что-то вроде бесплатной силы, которую вдобавок учат разным вещам просто за даром. Вести хозяйство, обращаться с деньгами, править лодку, грести, заправлять моторы, ловить и удить рыбу, водить машину, трактор тоже, когда его можно взять в аренду для уборки участка, ну и выживать. Он и в доме рядом с матерью многое умел к своим тринадцати. Готовить, например. Мать-то одна, а их много, одна она со всем на кухне не управится, а сестренки иногда — не гляди, что старше — могут и спалить чего. За ним всегда была обязанность приглядывать за домашними. Чтобы брат выходил из своего астрала, отец не засиживался в кабинете, матушка отдыхала, сестры про занятия свои не забывали. Тут вроде же их только двое, сам Усаги, да господин Вада, а работы меньше не становится. Только больше. Старик ему постоянно новую заботу со своих плеч передаст. Не соскучишься. День часов в пять утра начинается. Пока на станцию сбегаешь пять километров в одну сторону за свежей газетой, потом столько же обратно, пока мужчина не проснулся. Печь почистить и растопить, дров принести на день, воду поставить греться. Сам-то он умывается холодной, но мыться ей при температуре воздуха в пятнадцать-двенадцать градусов никто разумный не станет. А там и кофе сварить, очень уж старший его любит, завтрак приготовить, живность покормить, и всё, в школу пора. При этом ездить на станцию на грузовике нельзя, только бегом на своих двоих. Бензин дорогой, несмотря на доходы, лишнее не тратят. Да и это распоряжение такое. Все бегом. Проснулся — беги. Не бежишь, или пинком гонят, или палкой. Воспитание такое. После школы сразу домой, опять за живностью ухаживать. Загоны прочистить, воду поменять, яйца собрать. Проверить, что бы мусор был рассортирован правильно, да обед поставить. Едят они хорошо. Даже очень. Потом работа в поле. Дед днем работает, он вечером. Если что-то ломается — это сразу «Усаги!» «Усаги, почисти фильтры», «Усаги, неси накладку с обмоткой», «Усаги, позвони на почту». Всё Усаги. Его уже даже в мэрии знают. Когда живность дохнет рядом, иначе ее не вывезешь, приходится вызывать из города. То кота где найдут, то птиц опять кто-то постреляет. Неспокойно у них тут бывает. Помимо того, что господин научил его водить и ругаться матом, как черного рабочего, пить как не в себя, он научил его еще и мухлевать во всем, что можно было играть за столом. Го, маджонг, сëги, ханафуду и простые карточные игры, до которых они опускались, когда одному почтенному господину надоедало проигрывать ему куриные ножки. Еще Усаги на него работал. И это было первой его серьезной работой, за которую даже платили. Но то было только по выходным, когда они заявлялись в онсэн, чтобы проверить, как идут дела. Постоянно Вада Иоичи там не находился, гости были у него смирные, максимум до десяти человек единовременно. Портить с ним отношения никто не хотел, да и это было неприлично. Парень занимался тем, что чинил сантехнику, если это требовалось, и убирал номера и территорию. Не очень уж трудно, голову не напрягает, а телу полезно. Голову он напрягал игрой в го с посетителями. Или соревновался в ловкости. Иногда даже фокусы показывал. А когда переваливало за полночь, они сами сидели в горячей воде, прогреваясь до мозга костей. Хорошо очень, пусть и воняет эта вода просто жуть. Полезно конечно, но как будто копытные все зассали. Вот вы, наверное, этого запаха не знаете, а у них бык, две коровы, козел с козой и конь. Нахрена старику такое хозяйство, демоны его знает, но оно есть. Так вот, старые якудзы это любят. Да и молодые не гнушаются. Куда им еще идти-то с картинами по спине и плечам. В обычных онсенах и банях таких не жалуют. В стране вообще любая татуировка приравнивает тебя к людям вне закона, независимо от того, что набито: лоли или черепаха. А он чего только за эти шесть месяцев не видел. Его спина только чистая. А так у них в онсене из работников даже женщины беты, и те в кланах служили. Кто их еще на работу возьмет, как не старый якудза. Ходят тут по территории, не стесняясь. Только в дом, когда заходят, халат набрасывают. Чтоб уж совсем телесами не светить. И полиция про них знает. Знает, а толку-то что? И от самой полиции, и от их знания. Это же не абы кто и абы где. Тут за руку не пойман — не вор и не убийца. Якудзы вообще исторически-культурный феномен. Местные кланы на Хоккайдо ценят хотя бы за то, что они гуманитарной помощью помогают местным. То море взбунтуется, то землетрясения. Их северный остров вообще опасный очень. Есть даже правило такое — в лужи не наступать. Не лужа это может быть, а разлом, водой заполненный. Вообще, если очень хочется выпилиться, то Хоккайдо один из лучших вариантов. Тут тебе и туристическая тропа, и глухой лес, и зеркальные озера, и оползни, землетрясения по семь-восемь балов. Если природа не скопытит, всегда можно шажок в пропасть сделать. Ну или у местных нарваться. Разговор короткий. В себя он приходит уже в доме, устроившись в гостиной за столом. Дед на кухне гремит и матом его тихо кроет, а Усаги все равно этого хрыча слышит. Вот тебе и хороший слух. — Ну и? — перед ним почти без шума опускается поднос, заставленный пиалами с исходящим паром содержимым. Желудок голодно сводит, и только воспитание останавливает его, чтобы не наброситься на еду, как собака. Хотя, он тут и так собака, чего скрывать-то. — Прыгнул в воду с тридцати с лишним метров рядом с каменным пляжем в пяти километрах от нашего порта. Там, где мы крабов ловили, — палочки с тихим стуком мелькают, отправляя в рот комки риса, который старик разварил почти до состояния липкой однородной массы. Опять воды перелил. — И как? — вот представьте себе, сидит здоровый мужик, седой, с полувыбритой головой, бородой и усами, как у карпа Кои, и хмурится на вас, громко выпятив могучую грудь. Что чувствуете? Вот он, например, умиление, и хер ему кто объяснит, почему. Этот мужик ему как второй отец и вторая мать. Когда парень проезжался мордой по земле, тот поднимал его и отвешивал подзатыльник для ускорения, чтобы бежал, пока мать домой не загнала. — И никак, — Усаги пожал плечами, а потом смачно сербнул густым говяжьим бульоном с плавающими в нем кусками белого тофу. — Прыгнул и прыгнул. Выпил полкувшина твоей водки, проспал полтора часа, почувствовал, какая меня ждет взбучка, и поехал за рыбой. Всё. Вот как бы и все приключения. — За водку тебя бы отдельно выпороть… Но хер уж с ним, — Вада Иоичи махнул рукой, встал и принес еще пару масляных луковых лепешек, которые они с остервенелым аппетитом съели. Они уже давно решили, что раз уж он все знает, то нет смысла сигать в кусты с криком. Отцу и брату пригодится помощь. И ладно с отцом, у него свои доверенные опытные люди есть. Озэму кроме него, Усаги, почти никому не верит. Почти, потому что есть родители. Но за их юбку и брюки всю жизнь не подержишься. Старший налил ему в уши, а он сделал вид, что проникся и поверил. Водят за нос друг друга, но вроде как их все устраивает. Ясно же, что старик что-то от него хочет, иначе не дрессировал бы так. У него кровный внук для этого есть. Правда, взять его на закалку он сможет еще нескоро. Если Усаги хоть сейчас можно в лес на месяц загнать в охотничий домик, то Озэму такое варварство на своей шкуре оценит не раньше, чем в восемнадцать. И кто знает, жалеть его или нет. Год все равно пролетел слишком стремительно. Казалось бы, подумаешь, год. А парень себя даже близко не узнает в том ребенке, которого привезли в домик на ферме и поселили в комнате на втором этаже рядом с хозяйской спальней. Узнает ли его такого кто-нибудь? И что главнее, признает ли снова?***
Пара дней назад. Здесь все было очень изящным. Ему это нравилось. Канделябры с настоящими свечами, кованные бра с матовыми чашами плафонов, фарфор посуды с золоченым краешком и серебро. Такая, почти императорская обстановка. В которой он чувствовал себя невероятно уютно, потому что все было на своем месте. Сочеталось с отражением в зеркале овальной формы в его рост, стоящим в углу коридорного тупика в тяжелой лакированной раме. Длинные волосы, ухоженные светлые одежды и гордый, отстраненный вид. Правда, глядя в зеркало, его подбородок чаще всего опускался, а взгляд выглядел робким. Наедине с самим собой Лань Ванцзи был настоящим. Настоящим парень был и еще кое с кем. Со своим мужем, Вэй Усянем. И хотел бы знать, насколько это у них взаимно. Поэтому он ковырялся в книжках и интернете в надежде что-нибудь разузнать. Но занятие это было довольно глупое и бессмысленное, так как что в книгах, что на сайтах никакой информации, особенно новой, не могло быть. Да и парень будто подсознательно избегал того, что могло раскачать его хрупкий новый мир. В моменты решимости он задавал вопросы. Своему старшему брату, например, который был какое-то время назад одним из ярых противников того, чтобы Ванцзи расслаблялся. Дяде еще. Он противником не был, конечно же, просто мог подсказать что-нибудь толковое. Это было бы кстати. Общим знакомым, но эти вопросы были поверхностные, и никакой информации новой с них юноша получить бы не смог. Маленькая помощь пришла, как не странно, от госпожи Ли, что было неожиданно. Эта женщина любила уединение и тишину. В общие залы она спускалась только если того требовала необходимость или ей хотелось послушать шум голосов и шагов. В этом они были похожи. В остальном парень хозяйку салона почти не видел, а тут она добровольно устроилась рядом с ним за одним столом в читальном зале библиотеки. В тот вечер у Вэй Ина было особенно много работы, и он должен был задержаться. Ванцзи ждал его без жалоб, раздумывая о ближайшем будущем, и в целом не сказать, что сильно скучал или тосковал в одиночестве. Однако он был не против компании. И как-то в легкой беседе они мягко съехали на вещи посерьёзнее погоды. Ему просто было любопытно, что именно связывает мужа и эту женщину. Парень не думал о чем-то фривольном. Просто, кем они были друг другу? Просто знакомыми? Или же нет? Или же нет. Так или иначе, Ванцзи приходилось слышать обрывки слухов о том, что бизнес его мужа не такой легальный. Все это было не подкреплено доказательствами, и больше напоминало завистливое шипение. Но даже если правда была более грубой, юноша бы это принял. Все же даже на «плохие» дела можно было смотреть с двух сторон. В таком плохом-хорошем деле призналась ему госпожа Ли. Очень осторожно прощупывая почву словами. Она была воспитана, как настоящая леди. Умела подбирать выражения и интонации к ним. А парень просто верил своему альфе и хотел верить в то, что тот делает то же для него. В прошлом, довольно далеком, этой женщине довелось столкнуться с настоящим испытанием. Овдоветь. Увы, на тот момент она не имела Китайского гражданства. Брак давал ей лишь вид на жительство, и больше ничего. По завещанию почившего супруга ей также ничего не досталось бы. А в этой стране у нее уже была новая жизнь. И возвращаться обратно просто было некуда. Единственный, кто согласился помочь и, более того, пришел к ней с помощью сам, был Вэй Усянь, который отвел от хрупкой несчастной омеги суровую длань департационного аппарата. Просто потому, что когда-то она отозвалась о нем честно и непредвзято. Даже не помнит, где конкретно это было, но его муж, видно, такой человек, одно хорошее слово по отношению к нему способно его убедить помочь человеку. Когда-то отец Ванцзи говорил, что если альфа по-настоящему сильный, он не будет ждать, когда его попросят. Он поможет сам, если увидит нуждающегося. И он увидел госпожу Ли, одну, разбитую суровой действительностью. На нее давили все. Государство, общество, которое ранее ей восхищалось, родственники почившего супруга. Одна иностранка против стаи шакалов. Еще и омега. Еще и бездетная. То, что сделал Вэй Ин, было незаконно. Вернее законно, но не совсем. Ему удалось убедить женщину подать иск в суд, предоставив брачный договор, заключенный между ней и ее супругом, в котором оговаривались довольно интересные пункты в части содержания и наследования. Она была его последней женой. Недолго, но все же. Женщина, коротко намекнула Ванцзи на то, что его муж протащил это дело в судебной палате так, что судья и присяжные признали за ней право наследования частью состояния. Достаточно весомая сумма была получена ею в виде чека банка, и на эту же сумму она оформила вклад, который служил гарантией ее лояльного отношения стране, в которой она хотела остаться. Без давления не обошлось и в эмиграционной службе. Сначала Вэй Ину удалось выбить отсрочку от депортации, на которой настаивали две бывшие жены усопшего, а после госпожа Ли получила новые документы и… свое китайское имя. Все было легально. Но только видимо. Под слоем документов с синими и красными печатями прятались страшные вещи, за которые Ванцзи не мог никого судить. Кто он такой в данном случае? Ему было просто интересно, что скажет ему Вэнь Цин. Ведь она работала с его мужем с момента, как тот основал компанию. Основал причем на ранее дочернем предприятии, принадлежащего семье Вэнь, которое выкупил. Все страннее и страннее. Ему пришлось постараться, чтобы узнать, с чего же все началось. Можно было и простым путем пойти. Просто пойти к Вэй Ину и с ним поговорить. Но это было не так интересно, это первое, а второе, тот очень хорошо умел его запутывать и заговаривать ему зубы. Причем особо не стараясь. Чтобы разговаривать с альфой, у него должен был быть абсолютно трезвый разум. Абсолютно. А это почти нереальное условие при том, что Ванцзи хочется совсем не разговаривать. И перспектива мужа мафиози его пугает меньше, чем резкая… допустим, импотенция последнего. Господи боже… с каких пор он стал переживать о таких бесстыдных вещах больше, чем о морали. Может, исповедаться? А поможет? Святой отец, я согрешил, наслаждаясь близостью со своим законным супругом. Хм, звучит как-то не греховно. Хотя, он же вроде как по канонам церкви должен не наслаждаться, а плодиться. Плодиться не хочется. Подобные мысли сделали лицо юноши таким серьёзным и сосредоточенным, что сидящая рядом с ним на заднем сидении авто госпожа Вэнь невольно нервно поерзала. Ей все происходящее не очень нравилось. Вот сначала чертов Вэй Усянь с какого-то хрена учит малыша Ванцзи стрелять, а потом тот просит ее в аренду. Попахивало жаренным филе. Ее филе. — Мой муж занимается чем-то нелегальным? — да! То есть, нет! Пронеслось в голове у женщины. Ее брови сначала взметнулись вверх, а потом выровнялись в линию сурового непонимания. Пантомима омегу не впечатлила, тот пытливо глазел на нее своими одуванчиковыми очами. Как два прожектора. — Ох, Ванцзи, с чего у тебя такие мысли? — ее голос звучал достаточно ровно. Вообще, это у них семейное. Раскалывать женщину можно было долго, но так и не получить от нее драгоценного ядра. — Госпожа Ли рассказала про свое гражданство. Вэй Ин держит дома оружие. В обществе ходят слухи… — она начала обтекать на моменте, когда молодой господин Лань потянулся к кнопке перегородки, отрезая водителя от их разговора не только чёрным стеклом, но и приглушая звуки, тот в ответ сделал музыку громче, а она была какой-то траурной. Ванцзи повернулся к ней с видом «или ты мне все расскажешь, или я тебя сейчас съем». Конечно, это было глупо. И бояться Вэнь Цин должна была совершенно не этого шкета двадцати лет, который ей в племянники годится, а кого-то более существенного. Но по спине все равно прошла холодная волна, а колени ослабли. — Скажем так, твой муж немного странный. Иногда он злоупотребляет своими связями и влиянием, но исключительно в хороших целях. Как с госпожой Ли, — она даже плечами пожала легонько, изображая мнимое хладнокровие. Но парень не впечатлился. Как из милой булочки, дрожащей за свое будущее, он превратился в кусачую пиранью? Вэй Усянь, демон, что ты сделал с этим милым ребенком?! — Ага. Но он, допустим, может убить кого-нибудь? В хороших целях? — Ванцзи подался вперед, и женщина едва не отстранилась, прижимаясь к обшивке двери. Подумать только, ее тут прессует мальчишка даже младше ее А-Нина. А это еще и муж ее начальника. — Ты можешь рассказать мне все. Я ведь все равно узнаю. Его холодные глаза смотрели на нее так остро. Этот взгляд давил как консервный нож на крышку банки. И в итоге, немного, но она поддалась, чувствуя, что напряжение и правда какое-то ненормальное. — Что если да. Что тогда ты сделаешь? — Вэнь Цин пошла в наступление. Если этот ребенок хочет поиграть, так и быть, ей несложно. Она тоже умеет задавать вопросы. — Ничего, — парень ответил так легко и быстро. Женщина, решившая вести войну, потерялась в этой простоте. Ей можно было не защищаться? Все было так просто? Или Вэй Усянь подстроил это, сам все рассказал, а ее тут водят за нос? Да нет, это ерунда какая-то. Начальнику нет смысла проверять её. Только не снова. — Я правда ничего не собираюсь делать. Мне просто нужно знать, правда ли то, что говорят. Что Вэй Ин плохой, — ох, похоже, тут тяжелый случай первой юношеской влюбленности. И куда бета только влезла? Тут же целая Санта-Барбара разворачивается, а она без чипсов и попкорна. — А какая вообще разница, плохой он или хороший? — нет, ну действительно? Какой в этом смысл. Особенно если речь про такого человека, как Вэй Усянь. Он ведь даже с большой натяжкой не тянет на роль злодея, хотя, безусловно, крови на его руках не тонким слоем, и она тому свидетель. Но был ли у них разумный выбор? Без варианта пожертвовать собой во благо других. Парень, услышав ее вопрос, медленно моргнул и, кажется, глубоко задумался. Хорошо если они успеют доехать до того, как он сформулирует очередную убийственную мысль. Вэнь Цин никогда не любила американские горки. Эту забаву дорогой начальник пусть уж оставляет себе. — Никакой разницы нет, — Ванцзи сказал это, не глядя на нее. Смотрел вперед на черный заслон стекла слегка расфокусированным взглядом. — Но я имею право знать. И, кажется, ей придётся рассказать ему хоть что-то, иначе это чудовище с лицом ангела вытрясет из нее всю душу и вытреплет все нервы, наворачивая те на тонкие зубцы серебряной вилки. Если бы Вэнь Цин могла избежать этого и при этом не дорожила собственной жизнью, она, наверное, выпрыгнула бы из салона, спасаясь бегством, если бы не расшиблась насмерть. Все же эти игры несколько утомили ее. Эти триады, союзы, нелегальное ведение бизнеса с иностранцами. Это утомляет. Когда ей приходится в это лезть. А ей приходится. Но в этом она виновата уже сама, ведь никто ее не заставляет. Видит бог, или кто там на этом чертовом небе следит за ними, женщина ждет эти чертовы дни, когда все уляжется, потому что начальник будет работать из дома. Если вообще будет работать. Его гон проходит спокойно. Никаких конфликтов, никаких стычек. Тишина. Но при этом, случись что, никто, наверное, не сможет защитить их. И она не жалеет, что выбрала работать на него, а не на своего дядюшку. Вот где место натерто жгучим перцем. После этого, несомненно увлекательного разговора, Ванцзи вспоминал плоды своих прогулок в компании помощницы мужа и двух не самых ветреных друзей. Не ветреных потому, что они не забыли о нем, как можно было ожидать во время каникул. Это было странно. Очень необычно, но безусловно приятно. Вспоминал он это потому, что все нужно было как-то уложить в своей голове. Слова Вэнь Цин, щебет Сюаньюя и осторожные замечания Не Хуайсана. Водоворот впечатлений захлёстывал. С одной стороны был Вэй Ин, с другой — общество, а с третьей он сам. И вторая переменная несколько напрягала. Она имела отношение к ним двоим, и при этом как бы висела между ними. Раздражает. Раздражает то, что он чувствует себя глупым или потерянным. Неприятное чувство. Вэй Ин может отогнать это одной улыбкой или ласковым прикосновением. Ему так не хватает этого, когда тот занят своими делами. Возникает эта самая слабость. Потребность в том, чтобы не разлучаться. Ванцзи знает, что альфа забрал те чулки. Не чтобы парень больше его не дразнил, на самом деле муж ведь не против. Как оказалось. Нет, он просто хочет помнить о том, что было, ведь надеть их снова… будет сложно. На эту игру его толкнули разбушевавшиеся гормоны и что-то пока до конца неизвестное пытливому разуму. Что-то жадное и голодное. Страстное. Как огонь, охвативший его плоть. И это же что-то подсказывало ему, что скоро можно снова получить все внимание себе. И только себе. При этом не совершая больше чего-то… подобного. Нет, правда, это было так странно, как будто это был вообще не он. Разве бы Лань Ванцзи действительно мог сам взять и, душно смущаясь, робея, но при этом испытывая страстное желание, схватить коробку с чулками с полки, и пока на него никто не смотрит купить их. Для себя. Парень знает, что, вообще, омеги так делают. Ну, носят чулки. Это ведь просто синтетика, защищающая голую кожу от чего-то там. Чего такого-то… Главное, что никто ничего не заметил. Его друзья были слишком увлечены спором, в который подливала масло раздора Вэнь Цин. Эти трое довольно быстро спелись. Что же, совсем неплохо. Повторно краснеть ему предстояло дома. Когда из картона на постельное белье выскользнула подложка с невероятно мягкой тканью приятного цвета. Он понятия не имел, красивые они или нет. Чулки как чулки, с дурацкими ленточками и кружевами. Дурацкая штука. В них еще и скользко. Но… они делали его ноги какими-то невероятно длинными и ровными. В сочетании с белой чистой кожей выглядело в точности, как на картинке. А еще оно сработало. Вэй Ин так впечатлился, что не спускал его с рук даже когда он проснулся. А вроде бы, подумаешь, тряпка какая-то. Две. Может у альф там что-то как-то по-особенному работает, что они находят это возбуждающим? Хотя Ванцзи соврет, если скажет, что вид его собственных ног никак не разволновал его. Что-то определенно было. Приятное томление от собственной дурости. Ему ведь хотелось, чтобы Вэй Ин был с ним рядом. Прикасался, целовал, сжимал в своих руках его тело, так, как умеет только он, плотно, немного жестко, но достаточно бережно, чтобы не хотелось попытаться выбить ему зубы или вгрызться в шею, защищаясь. Но как придти к этому на постоянной основе парень не знал. Да, они целовались, чаще всего невинно и целомудренно. Обнимались тоже нередко. Ванцзи был не против частых прикосновений. Но разница-то есть. Одно дело тискаться, другое спать. Ему совсем не хотелось быть навязчивым. И начинать это первым он мог только вот так, крайне редкими провокациями. Просто никак иначе не получалось. А показаться легкодоступным не хотелось. Что если Вэй Ин подумает, что он испортился? Мужчине вроде как нравится, что парень весь такой, отстраненный и недоступный. Как говорит Сюаньюй — «холодный и загадочный». А он ведь не всегда хочет быть таким. Особенно рядом с мужем, который будто провоцирует его на новые приятные чувства и ощущения. С ним так хорошо и спокойно… глупо сравнивать подобное, но Вэй Ин напоминает ему маму. Только с ней часто он мог смеяться. Именно часто. Потому что она его смешила, дергала, не отпускала. Или как с отцом, ему хочется уткнуться в крепкую грудь, будто Ванцзи пять лет, и можно вот так спрятаться от всех. А может он и правда испортился? Где тот Лань Ванцзи, второй молодой господин, который прожигал глупых неотёсанных сверстников ледяным взглядом, имел «черный пояс» по самоконтролю и был ярким примером для подражания. Образцом праведности и благопристойности. Был убит собственными гормонами. Отчаянно ждет, когда уже у мужа начнется гон и можно будет расслабиться. Не на всю катушку, конечно, оторваться, отпуская себя в это безумное марево, но так, поддаться. Феромоны альфы все равно сведут его с ума. Он и так едва сдерживается, чтобы не утыкаться в шею мужа, где источник терпкого-пряного аромата сильно выражен. — Останешься со мной? — Вэй Ин спрашивает его, осторожно поглаживая по плечу, изредка переключаясь на то, чтобы поиграться с прядями волос, разметанными по подушкам в беспорядке. Время несется стремительно. Дни сливаются в быстрый поток горной реки. — Да, — Ванцзи заглядывает альфе в глаза, с удивительным хладнокровием отмечая, что зрачки уже больше положенного и радужка светлее. Взгляд становится «дымным», как тогда, во второй их раз, случившийся по его глупости и наивности, но не без желания. — Будь со мной честным, если не будет желания. Одного твоего «нет» мне будет достаточно, — мужчина невероятно благородный. Чувствуя, как кипит кровь в венах, он дает ему возможность отказываться. А юноше хочется сказать ему «да» прямо сейчас. Позволить губам впиться в его рот, отбирать последние крохи дыхания, стискивать руками бока или бедра, чувствовать давление, тяжесть чужого тела и обжигающую нутро плоть. О, он почувствует это сполна. Когда гон начнётся, и естественный запах Вэй Ина будет отключать в нем все разумное и трусливое. Трясущееся за свою гордость и моральный облик. Какая разница, если они оба почти не запомнят, кто и как выглядел в тот момент, когда они оба сцепились. Особенно в первые дни, которые ярче всего от захлестывающих тело реакциях организма. Да, парень позволяет ему. Кусать себя, сжимать, стискивать крепкими сильными ладонями ягодицы до пятен на чувствительной коже. Сам царапает и кусает его в ответ. Слишком остро все. Его короткие ногти оставляют воспаленные борозды на коже мощной спины и задницы альфы. Вот кто бы ему сказал, что вцепиться в зад своего мужчины может быть так приятно. А задница у Вэй Ина ну просто охренеть какая. Вернее… она очень хороша. Да. В какой-то момент Ванцзи понимает, что они переходят тонкую грань. А он и не заметил. Просто в какой-то момент из-за бардака в квартире стало сложно по ней передвигаться. Они посваливали все. Перевернули кресло в гостиной, расшвыряли пледы и подушки, посбивали книги с полок, опрокинули декоративную вазу, поцарапали пол ножками от чайного столика, содрали одну из штор в спальне… и это только малая часть в то время, когда остановиться не было ни сил, ни желания. Эти двое трахались как ненормальные, оправдывая это влечением и гормонами, стыдливо прикрывая собственное желание слиться, срастись, не разъединяясь. Вэй Ин сбился со счета, сколько раз они набрасывались друг на друга с поцелуями и объятиями, неминуемо заканчивающимися душными хриплыми стонами и ощущением того, как туго его сжимает упругая задница Диди, который изодрал его своими острыми ногтями в порыве. Это безумие не хотелось заканчивать, но оно не могло длиться вечно. А ведь он правда предложил своему маленькому мужу спрятаться от него в своей комнате, переждать, пока гон не пройдет. Мужчина пытался, должен был сделать это. И бесконечно радовался, что Ванцзи не согласился. Звуки стонов, всхлипов и влажные пошлые шлепки плоти о плоть, скрип кровати, которую заебало не меньше, чем их самих, муть перед глазами и сбитое дыхание. Мокрые от пота и грязные они валились на постель, сбитую, пропахшую ими. Его омега обязательно втуливался поближе, цапал его жесткими тонкими пальцами, не отпуская. Недолгий сон, сдернутые одеяла и простыни, и все снова повторялось, пока марево не рассеялось. Они оба выглядели откровенно затраханными. Затраханными, но довольными, особенно Диди, который слюнявил свежую подушку, распластавшись по постели. Он спал так крепко, что не слышал шума сдвигающейся мебели, пока Вэй Усянь, пришедший в себя, наводил порядок. Не без шока думая о том, как они двое смогли разнести квартиру за пару дней, что досталось даже кухне, где треснула столешница. Обычно мужчина в гон даже умудрялся работать. А тут он забыл даже о существовании своего телефона и даже про Вэнь Цин, которая проклинала его везде: и на голосовых сообщениях автоответчика, и текстовыми длинными сообщениями. Жалел ли альфа? О, нет. Вообще. Таким счастливым, как прямо сейчас, ему давно не приходилось себя ощущать. А когда проснётся его очаровательная бестолочь, это чувство определенно станет сильнее. Определенно станет.