***
Почему так тяжело расстаться? Почему так тяжело, провожая его взглядом, смириться с тем, что этой ночью его не будет рядом? Петя едва не бросился за Яковом Вилимовичем следом, и сделал бы это, если бы не больная нога. Ни к добру этот отъезд. Нужно остановить его, немедленно остановить! Ну почему он, Петя, такой нерасторопный дурак? Почему сразу не сообразил, что к чему? И почему все эти умные мысли о заговоре пришли в его голову только сейчас, когда Яков Вилимович уже удалился? И почему он сам не заподозрил неладное? Неужели Шварц пленил его разум? «Мастер мог оказаться одним из прихвостней Шварца, — стал судорожно рассуждать Петя, — или же Шварц каким-то образом проник в сознание мастера и заставил известить его о новом законе, коего на самом деле не существует, чтобы Яков Вилимович поспешил на помощь к Григорию Степановичу и оставил меня одного…» Шварц нападет. Сердце Пети разрывалось от беспомощности и страха. А если с Яковом Вилимовичем в пути случится что-то ужасное? Вдруг это западня? Но Петя вовремя себя остановил. — Что это с тобой? — прошептал себе под нос, приложив руки к пылающим щекам. С каких пор он стал таким мнительным? Ну да! Пожалуй, с тех самых пор, как его проклял один из самых величайших темных магов человечества! Ну, по крайней мере о нем так говорили. Да Петя теперь, впрочем, и не отрицал. Как-никак убедился в правдивости сих слухов на собственном опыте. Да, раньше Петя действительно Шварца всерьез не воспринимал — много спорил с Марго по поводу его способностей и называл очередным немецким щеголем, который только и умеет развлекаться на балах. Интересно, что бы теперь Марго сказала, узнай о проклятье? Был бы ей Шварц по-прежнему же симпатичен? Наверное, принялась бы винить во всем Петю; он так и слышал, как бы она сказала: «Из-за тебя всё!» Хотя, наверное, он ошибается. Все-таки Шварц оскорбил Якова Вилимовича — ее отца. — Яков, перестань уже валять дурака! — донеслось до мальчика со двора. — Ну, куда ты собрался?! Оставь лошадь в покое! Вернись в дом сейчас же! — Прошу тебя, — торопливо отвечал Сонюшке Брюс, — присмотри за Петей. Запри ворота и двери на ночь. И жди. — Ты — сумасшедший! Что ты собираешься сделать? Остановись!.. — Жди! — Да постой же!.. Затем послышался глухой удаляющийся топот копыт и надрывный возглас Сонюшки: — Ну и прекрасно! Проваливай! И можешь более не возвращаться!.. — Да ты что, милый! — только и воскликнула Сонюшка после того, как Петя высказал ей свои страхи по поводу отъезда Брюса. — Вся деревня о том законе новом токмо и говорит. Никакой Шварц тут ни в при чем. Это ты зря надумал. Петя с облегчением выдохнул. Плюхнувшись рядом с мальчиком на подушки и заломив руки за голову, Сонюшка с виною пробормотала: — Не нужно, наверно, было с ним так сурово, а? Как думаешь, теперича он обижаться вздумает? — Не думаю, что Якову Вилимовичу до обид — будьте покойны за то, — сказал Петя. — Не хотите, к слову, снять повязку, Софь Алексевна? Любопытно больно поглядеть, что мастер там натыкал. Сонюшка охотно согласилась. — Это моя первая родословная, — сказала она, сравнивая их татуировки. — Как похожи — прямо как две капли воды! Теперь, когда Петя был спокоен и уверен в том, что Брюсу не угрожает никакая опасность, невольно задумался о безопасности Григория Степановича. Ведь, если верить злословиям, ходившим о Якове Вилимовиче, он действительно был способен вернуть старику молодость, болеющему — здоровье, мертвому — жизнь. Были у него, мол, некие порошки волшебные да слова специальные он знал — заклинания разные на языках дьявольских (из черной книги, конечно же). Поговаривали, якобы однажды Яков Вилимович на досуге испытал сей состав на двором старом кобеле: завел его-де в свою лабораторию, разрубил на куски, перемыл те куски в трех водах, посыпал их заветным порошком, пошептал заклинание и куски те срослись обратно, как были. Потом Брюс полил мертвую собаку составом собственного изготовления — и тут же она ожила. Кто-то говорил, что в щенка превратилась, кто-то — что просто молодою стала. Петя, конечно, в эту глупость не верил, потому что, ежель бы был у Якова Вилимовича этот волшебный порошок да вода «живительная», зачем бы они потащились за помощью к князю Леманну? Так же разрубил бы его, Петю, на куски — и дело с концом! Выходит, и впрямь неправду говорили о том эксперименте. Да и многих других — таких же нелепых… С другой стороны, если Яков Вилимович подобных экспериментов никогда в своей жизни не проводил, почему был столь преисполнен решимости помочь Григорию Степановичу? Что за «иной способ» он знал, как не тот, который являлся единственно логичным и верным — вернуть старику молодость? О боже! Петю так в жар и кинуло. Не порежет ли он бедного старика на куски? А вдруг потом обратно не соберет? Разумеется, Сонюшке он от том ничего не сказал — ей и без того худо, будет он ей еще всякие страсти рассказывать! Да и несправедливо это — она-то его успокаивала всячески, а он ей, значит, про куски да про заклинания дьявольские выдаст. До самой поздней ночи она просидела у изголовья его кровати, вспоминая всякие интересные случаи из жизни на судне. Проснувшись же утром, Петя почувствовал себя на удивление бодро. Обычно, просыпаясь в душной этой комнатке, он страдал от головных болей. Но только не сегодня. После вчерашней ночной беседы с Сонюшкой, которая сопела рядом, Петя спал, как убитый. Ведь она заболтала его до того, что он, упорно сопротивляясь сну, все-таки уронил веки да так и не смог разомкнуть — крепко заснул под ее бархатистый голосок. В который раз Петя убедился, что болтовня Сонюшки — лучшее лекарство от бессонницы. Он даже не помнил, как они заснули рядом друг с другом и о чем она ему рассказывала. Все эти истории, над которыми он вчера хохотал до хрипоты в голосе, смешались в его памяти и спутались. Стараясь не разбудить Сонюшку, Петя потянулся к оконной раме. Нагретой ранними солнечными лучами комнате не помешал бы свежий воздух. Если снаружи, конечно, таковой имеется. Но Петя, забыв на радостях, что собирался сделать, так и застыл с широко раскрытыми глазами: увидел на тропинке идущего из лесу Якова Вилимовича с каким-то молодым господином. Неужто эксперимент удался?! Неужто сей молодой человек — Григорий Степанович?! — Софь Алексевна! — воскликнул Петя, наклонившись к Сонюшке и легонько потрепав ее по плечу. — Просыпайтесь скорее, Софь Алексевна! Там Яков Вилимович вернулись!***
Яков Вилимович и шедший рядом с ним молодой господин улыбнулись Сонюшке одинаково приветливо. Сонюшка нахмурилась: почему они оба так странно улыбаются? Ей даже показалось, что в этих страшных улыбках сквозило некое подобие вины. — Доброе утро, милая! — поприветствовал Сонюшку незнакомец. Она не успела ничего ответить, как он уже приблизился к ней и крепко обнял за плечи. Яков Вилимович, ведя взмыленную Ягодку под уздцы, не поспешил, однако, отогнать этого невежу от Сонюшки прочь. Что за наглость? Она насилу вырвалась из его объятий. Вот так попадешь в беду, а этот и просвистит все нападение — и пропала она, бедная! — Не узнала? — хохотнул молодой господин. — И не узнает, Григорий Степанович! — ответил ему Яков Вилимович. Что? Не ослышалась ли она? — Григорий Степанович?! — Сонюшка округлила глаза. — Это ты?! — Я! Прижав ладонь к губам, Сонюшка так и замерла. — Господь Всемогущий! Как? Ужели это ты?! Тебе и двадцати не дашь! Ну-ка, дай-ка на тебя поглядеть, родненький! Дай-ка на тебя полюбоваться! Какой ты хорошенький, какой молоденький!.. Таким его Сонюшка точно никогда не видела! Насколько она себя помнила, он завсегда носил бороду, имел глубокие морщины и сутулился. А это — надо же! — личико гладко выбрито, волосы красиво уложены, фигура крепкая и совсем молодая. Не верилось, что Григорий Степанович когда-то выглядел вот так. Конечно, его добрые глаза, широкие скулы, сильный лоб и волевой подбородок остались прежним, и только по этим признакам можно было узнать в нем Григория Степановича… — Как тебе удалось?! — обратилась Сонюшка к Брюсу, на что тот лишь плечами пожал — мол, пустяки какие, к чему так вопить? Но это было лишь начало. Вскоре Сонюшка заметила большой синяк под его глазом. И как ахнет на всю улицу: — А что это у тебя с лицом?! — Енто я его… — признался Григорий Степанович, потупив глаза. Сонюшка ухмыльнулась. — Молодую силу, что ли, испытывал, Григорий Степаныч? Странный, одначе, способ у тебя. — Да нет же, детка! Я испужался невольно, подчас он колдовать начал, граф наш волшебный, дак ему и влепил. Ты хоть сказала б мне, что он у тебя колдун добрый, я б его не трогал. Но он навроде мне сей удар нечаянный простил, правда, граф? Яков Вилимович улыбнулся. — Правда, Григорий Степанович, обиды на вас ни за что не держу. — Вот и славненько! — Он хлопнул Брюса по плечу. — Да чего же мы стоим-то?! — сказала Сонюшка. — Скорее проходите в дом да рассказывайте, рассказывайте, милые! Сонюшке не терпелось узнать все подробности этого удивительного перевоплощения. А еще — ей не верилось, что Григорий Степанович, о которым только вчера болело ее сердце, спасен. Неужели он последует за ними — прочь из этого мира, отравленного безумием и жестокостью? Или же предпочтет остаться здесь? Как оказалось, он выбрал первое. И когда он провозгласил, что отправится с ними, у Сонюшки гора свалилась с плеч — теперь-то ее ничего не будет здесь держать, теперь-то она будет покойна и уйдет отсюда с чистой душой. — Я едва поспел, — сказал Яков Вилимович, — Григорий Степанович в петлю было полез… — К-как?! — обомлела Сонюшка. — Ты что же, Григорий Степанович?.. — Лучше, подумал, помереть от собственной руки, чем отдаться ентим стервятникам. — Так-то оно так, да токмо… ты что же, и со мною б не попрощался? — Не хотел подвергать тебя опасности. — Он взял ее за руку. — Узнали б, что ты старика скрываешь, — и тебя б наказали. Посему не пришел, извини. — Да ладно уж о дурном-то! Ты расскажи лучше, как Яков наш Вилимыч тебя молодым сделал. — Молодым я Григория Степановича не сделал, — сказал Яков Вилимович, взявшись за приготовление нового снадобья — на этот раз для Пети. Растирая в ступке пестиком какие-то сушеные травки, он попутно помешивал болотного цвета жижу в глубокой деревянной тарелке. Вскоре Сонюшка предложила ему свою помощь — следовало торопиться, так как до отъезда оставались считанные часы. — Я лишь изготовил для Григория Степановича маску, — продолжал Яков Вилимович, — благодаря оной он может выглядеть молодо. — Маска? — удивилась Сонюшка. — Она самая! — подтвердил Григорий Степанович. — Совершенно прозрачная и невидимая. Никто и не заметит, что на мне иное лицо — маска плотно облегает лик. — Но… твой стан, Григорий Степанович, столь прям! И голос — совсем молодой! Это тоже — маска?.. — А это уже — сыворотка оборотная. Она лишь на тело действует, а лицо маской надобно прикрывать. Придется до отъезда самого принимать ту сыворотку. Без обид, граф, но на вкус она — аки лошадиное дерьмо. Да токмо ради свободы и жисти, пойдешь на любые жертвы, и эта — малая из них. — Вы можете снять маску в любой момент, — напомнил Яков Вилимович, не отвлекаясь от работы. — Ежели жарко станет или почувствуйте себя дурно. — Ну нет, граф! Не сниму я ее! Лишил меня бороды, эдакий негодник, а теперича хочешь, чтоб я маску снял — ну, нет, дорогой, не выйдет! Сонюшка хихикнула. Да уж. Наверняка, Григорий Степанович без бороды выглядит… непривычно.***
Как только снадобье было приготовлено, Яков Вилимович наполнил две канопки одинаковым количеством получившейся жидкости. Петя было испугался, что ему придется вытерпеть сразу две, но Яков Вилимович заявил, что одна порция — для него. — Зачем вам это пить, ваше сиятельство? Да и для чего вообще сей напиток? — Еще не все, — ответил Яков Вилимович, по-прежнему увлеченный работой. Казалось, он совсем не замечает любопытного и слегка настороженного лица Пети, щебетания Сонюшки и нетерпение Григория Степановича. К слову, о нем! Петя до последнего верил, что Яков Вилимович прошлой ночью разрубил его на куски, пока Яков Вилимович, громко рассмеявшись, не рассказал ему о маске и оборотной сыворотке. — Никогда не верь слухам, кои о мне ходят, Петя, — сказал он совсем без обиды в голосе. — Ежель человека на куски разрубить, то никакой магией вспять не соберешь. А теперь, — он взял Петю за руку, — понадобиться твоя кровь. — Яков, я тебя умоляю! — воскликнула Сонюшка, положив руку на сердце. — Ну, что за зверство? К чему? — Не бойся, — продолжал тем не менее Яков Вилимович, обращаясь к Пете, — это совсем не больно. Готов? — Готов, ваше сиятельство. Это прозвучало даже более, чем твердо. Петя сам от себя такого не ожидал. Но пусть боли он и впрямь не почувствовал, а все-таки рефлекторно поморщился, когда Яков Вилимович сделал надрез на его ладони. Неприятно это. Кровь — противная. Собрав нужное количество, Яков Вилимович добавил кровь Пети в одну из заготовленных порций. Протянув ему ту, в которую он добавил своей крови, велел Пете хорошенько размешать состав ложкой. Петя начал серьезную моральную подготовку к возможным рвотным позывам — на вид сыворотка была похожа на грязь, которую перемешали с болотной водицей. — Мы должны выпить это одновременно, — сказал Яков Вилимович, присаживаясь рядом с мальчиком на краешек кровати. — А иначе ничего не получится. — Хорошо, ваше сиятельство. Петя поднес напиток к носу — надо же было убедиться, что он сможет выпить это залпом. Запах, навроде, не столь уж и отвратителен, навроде травами пахло, но было в нем и нечто неприятное — кислое, отталкивающее. Лишь бы не подвести Якова Вилимовича и выпить все до дна — он так старался это приготовить. — Готов? — спросил Яков Вилимович. Петя неуверенно кивнул. — Что ж, твое здоровье! Осушив все до последней капли, Петя взял Якова Вилимовича за руку. «Только бы не стошнило, — говорил себе Петя, борясь с рвотными позывами, — только бы не стошнило!» Вкус у этой сыворотки был одним из самых отвратительных, что Пете приходилось когда-либо принимать! Все, чем Яков Вилимович поил его до этого, — цветочки. Если ему придется принимать эту дрянь каждый день, он точно не выдержит… — Все хорошо? — Яков Вилимович заглянул ему в лицо. — Да… — с трудом выдавил из себя Петя. — Для чего оно, ваше сиятельство?.. Яков Вилимович глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — Помнишь, я говорил тебе давеча, что непременно бы забрал твою боль себе, коль бы мог? У Пети сердце так и бухнуло в пятки. — Так вот, — продолжал Яков Вилимович, — я долго думал над составом такой сыворотки, что помогла бы нам поменяться… эм-м… здоровьем. — Ч-что? Ваше сиятельство, да что вы такое говорите?.. — К сожалению, это лишь на три дня. Более нет ингредиентов, а из тех, что у меня остались, хватит лишь на сей срок. По крайней мере, без боли и недомоганий сдашь экзамены… — Он улыбнулся, погладил Петю по плечу. — И не делай такое лицо — я все сделал правильно. Подумай сам: как бы ты пошел на танцевальный вечер, а? Петя сглотнул. Тошноту как рукой сняло! Зато вдруг откуда не возьмись в горле встал горький комок. — Яков Вилимович, вы не должны были… — Должен. Тебе мое здоровье нужнее. — Нет, ваше сиятельство! Я не могу принять столь высокую жертву от вас. Если бы я знал, не стал бы пить… — Успокойся. Все будет хорошо. Я — взрослый человек, справлюсь. — Как вернуть все обратно?.. Яков Вилимович только улыбнулся. — Петя, — сказал, — все вернется обратно после того, как мы справимся с экзаменами. До того же момента… передохни от болезни. Ты это заслужил. Впервые за эти долгие, томительные недели Петя почувствовал облегчение: никакого жара, никакой боли, головокружения и прочих надоедливых признаков проклятия. Ко всему прочему — рана на ноге исчезла! Петя наконец-то встал на ноги — наконец-то почувствовал себя полноценным, здоровым человеком. Все бы ничего, да как насладиться этим состоянием вдосталь, когда вся его боль передалась Якову Вилимовичу? И пусть Яков Вилимович старался выглядеть невозмутимо, но вскоре проклятие взяло свое. Это случилось, когда они, попрощавшись с домом, усаживались в карету. Договариваясь с ямщиком о цене, Яков Вилимович вдруг почувствовал себя нехорошо: произошло это без каких-либо предупреждений, как всегда было с Петей. — Что, уважаемый, — засмеялся ямщик, — перебрали вчерась? Но братья, которые пришли проводить «хозяина» и всю его семью, не дали Якова Вилимовича в обиду. — Хозяин — человек положительный! — прогремел громила. — А что перебрал — это его дело. Ваше ж дело — наказы его исполнять, посему и исполняйте без излишних оскорблений! — Да ты посмотри на его рожу — мордобой был знатный! Чего не поделили-то, а? Они, немцы, все одной породы — пить по-черному знатоки! — Ну, я тебе щас!.. — Да замолчите вы оба! — прикрикнул на них Григорий Степанович. — Видите — плохо человеку, а вы… — Не дорос еще, чтоб рты затыкать! — набычился ямщик. Выпрямившись и утерев губы платком, Яков Вилимович поспешил завершить сию глупую ссору — нашли из-за чего морды друг другу бить. Если бы Петя только знал, что все так выйдет, ни под каким бы предлогом не стал пить эту дурацкую сыворотку…