Ценою жизни

Петя искренне дивился тому, каким невнимательным стал после минувших событий. Конечно, он зря винил себя, да еще и столь сурово. Ведь многое, о чем говорили взрослые там, в Чернолесье, Петя пропускал мимо ушей лишь потому, что проклятье перетягивало все его внимание на себя.       Поэтому, когда Яков Вилимович обронил, что они-де опаздывают, Петю это заявление весьма обескуражило. Первый экзамен состоится лишь завтра — почему они опаздывают? куда?       — В принадлежащем школе здании, — тем не менее ответил Яков Вилимович, — где по обыкновению проводятся экзамены, нам заранее отвели отдельные гостевые комнаты. Путь неблизкий — доберемся только к поздней ночи.       — Да и ветер, ваше сиятельство, — добавил Петя, — котор опосля наступления темноты свирепствует…       — Здесь его не бывает, — сказала Сонюшка. — Будут тебе все эти князья да богатые немецкие рожи… — Она запнулась, обратив виноватый взгляд на Якова Вилимовича. — Извини, я о тебе вовсе так не думаю!       — Я знаю, — сказал Яков Вилимович, пожав плечами.       Сонюшка продолжила:       — Так вот… о чем это я? ах да! Сии знатные господа живут так далеко от порта потому, что здесь завсегда погода ладная. И об том уж сотни раз беседовали. Ты разве не слышал?       Стыдясь собственной рассеянности, Петя извинился. Они уже практически на пороге — на завершительном этапе этого дикого, страшного приключения. Неужели это правда?       На секунду Пете показалось, словно мир угас и яркие краски его померкли. Он еще никогда не чувствовал себя таким опустошенным. Ведь теперь его жизнь никогда не станет прежней. Да и во что она превратится, когда они вернутся домой? Впрочем, эта мысль не сейчас пришла к Пете в голову — она терзала его урывками между прочими проблемами.       Яков Вилимович стал ему близким, родным человеком. Сможет ли Петя вновь отдалиться от него настолько, насколько был отдален раньше? Хотя с чего это он вообще взял, что Яков Вилимович обязан всенепременно опекать его? Что за дерзновенные мысли? Он не смеет выказывать своего недовольства. Яков Вилимович вообще не должен был нестись ради него в такую даль, преодолевая такие опасности, а в конце — еще и брать его боль на себя.       Однако бешено клокочущее в груди сердце, будто выбивая барабанную дробь, в противовес здравомыслию рушило крепкую стену всех этих глупых предрассудков. Петя любил Якова Вилимовича — любил всем сердцем и был готов пойти ради него на все. И он не представлял, как сможет теперь расстаться с ним?       Как сможет потерять отца еще раз?       Поэтому от осознания того, что вскоре все изменится — буквально через какие-то пару дней! — Петя понял, что угас отнюдь не мир с его яркими красками, а он сам.       …К счастью, опоздание в гостевой дом не лишало Петю возможности участия в предвыборных экзаменах, так как «из-за беспорядков в городе всем сейчас предоставляли некоторые снисхождения». По крайней мере так выразился привратник, когда они прибыли на постоялый двор, где им пришлось обосноваться на эту ночь. А вообще, когда уважаемый господин кучер любезно указал им на это место, мальчика одолели сомнения. Разве в этом «Рае для богачей» имели место быть недорогие ночлежки?       — Здесь живут не токмо зажиточные семьи, — объяснила позже Пете Сонюшка. — Но их тут не так много, как семей почитаемых. Ну, — добавила она, — богатым ведь нужна прислуга, развлечения и прочие унизительные услуги, не правда ли?       И как он мог не догадаться? А впрочем, уже неважно. Петя устал ругать себя за несообразительность, проще истязать камень розгой за то, что он ничего не соображает.       Первым делом Петя обратил внимание на то, что сей постоялый двор совсем не похож на те постоялые дворы, которые он видел когда-либо. Скорее всего, обо всем на Погосте можно было бы сказать так же.       В определённых чертах сей постоялый двор перемежался с помпезностью настоящих дорогих гостиниц. Также имело аглицкое название, было многоэтажным, включало в себя трактир и обширную на вид конюшню. Тут и еще что-то было, но из-за опустившейся темноты разглядеть ряды прочих сооружений Пете так и не удалось. Ночное безлунное небо, угрожающе чернеющее над головой, покрыло своим темным одеялом землю слишком быстро.       Благодаря широкому, красивому камину внутри оказалось тепло. Извивающиеся языки пламени, бросали на стены причудливые тени. Петя переводил взгляд с одного предмета на другой, силясь понять, какой страшной тени что принадлежит: эта от канделябр, эта — от настольных часов, а эти — от живописных картин в позолоченных рамах. Основной концепцией интерьера служила аглицкая тяжеловатость, спокойная цветовая гамма без резких контрастов и строгая симметрия. Петя сразу же почувствовал себя уютно.       Он дожидался Якова Вилимовича в их комнате и старался лишний раз не шуметь. Казалось, что даже сквозь крепкий сон и запертые двери Григорий Степанович и Сонюшка могут его услышать. Они выкупили один номер, состоящий из трех смежных комнат.       К счастью, Яков Вилимович не заставил себя долго ждать.       — Помнишь ли, — прошептал он, — ты давеча спрашивал меня о заморском угощении — шоколаде?       Петя кивнул, заметив в руках Брюса небольшую фарфоровую чашку, из которой пышными облачками дымился пар.       Яков Вилимович протянул ему чашку:       — Держи.       Петя опешил. Принимая чашку из рук Якова Вилимовича так, словно в ней находился эликсир вечной жизни, спросил:       — Это мне? Это шоколад?       — Да. — Яков Вилимович улыбнулся. — Шоколад.       Петя потянул носом, глубоко вдыхая сей дивный аромат.       — Где вы нашли его, Яков Вилимович?       — Трактир — аглицкий; тут и шоколад имеется, и эппл-пай, и фрут фул, и белый пудинг — словом, национальная аглицкая кухня.       — Благодарю вас за сей дар, ваше сиятельство, премного!       Яков Вилимович хохотнул:       — Господь с тобой, Петя, не смеши! Попробуй лучше скорей.       Он присел на краешек кровати и похлопал рукой по одеялу: садись рядом. Петя повиновался.       Осторожно хлебнув смело вытянутыми губами горячий напиток, он обжег язык — на глазах выступили слезы. Однако все это казалось пустяком, ведь мир перестал существовать — существовали только Петя и чашка горячего шоколада в его руках. Он никогда в жизни не пробовал ничего вкуснее этого. Он бы даже был готов променять все блюда на свете на это наслаждение…       — Нравится? — спросил Яков Вилимович.       — Очень. Удивительный вкус. Вы хотите?       — Нет, благодарю. Это все — тебе.       Петя облизнул губы.       Даже в таком состоянии Яков Вилимович думает о нем и его желаниях. Как же ему было стыдно!       — Яков Вилимович, — сказал Петя, — я зело беспокоюсь за вас… Я бы все отдал, чтобы вы…       — Я знаю, мой мальчик, — перебил Брюс, — знаю. Но ты должен понять: мне легче справиться, нежели тебе.       Пете от этих слов легче не стало. Он снова впал в задумчивость, в которой не переставал винить себя во всех смертных грехах.       — Волнуешься? — спросил вдруг Яков Вилимович. — Перед завтрашним-то.       — Немного, ваше сиятельство.       — Не волнуйся. Большую часть пути мы преодолели, осталась самая малость.       Петя задумался.       — Да, вы правы, Яков Вилимович, да только вот… обязательно ли идти на танцевальный вечер?       — Безусловно. Не нужно так боятся танцевального вечера — у тебя все получится. Не явится на него все равно что пропустить экзамены, ведь на танцевальном вечере объявят результаты. И еще — не забудь расстроиться, подчас это случится. Не забудешь?       — Не забуду, — хихикнул Петя, — даю вам слово, ваше сиятельство!       Они обменялись теплыми взглядами.       — Я наблюдал за тобою сегодня, — сказал Яков Вилимович, погладив Петю по спине, — и заметил, что тебя весьма терзает все то, что ты увидел. Нам необходимо поговорить об этом.       — Да, ваше сиятельство, вы правы… У меня никак в голове не укладывается закон сей. Да и… место это. Оно такое… такое странное! Все, что происходит — странно, невероятно, абсурдно! И иной раз я просто не понимаю — отказываюсь понимать! — что происходит и почему оно так происходит.       — Понимаю, мне також все это не нравится.       — Почему бы всем не разместиться здесь? Здесь ведь предостаточно места — всем хватит. Зачем губить невиновных людей?       — Эта территория, как ты успел понять, предназначена исключительно для людей влиятельных. Народ свыкся тесниться. Кто-то всю жизнь живет в море. Но не каждый может себе это позволить — дорого.       — Ну или кто-то страдает морской болезнью, — добавил Петя.       — И такое может быть, — кивнул Брюс. — Понимаешь, здесь все развивается быстрее, чем у нас, из-за великой в том нужды.       — Но почему здесь так мало места? Почему обязательно нужно кого-то уничтожить, чтобы освободить это место?..       — Большую часть занимают моря и океаны.       — Но ведь и у нас також!       Яков Вилимович вздохнул.       — Отнюдь. Здесь и четверти от нашей суши нет.       Незаметно для самого себя, Петя осушил всю чашку до последней капельки. Если бы Яков Вилимович не сидел рядом, он бы прошелся указательным пальцем по внутренним стенкам чашки и неприлично облизал бы остатки шоколада.       — Любопытно было бы взглянуть на карту сего мира, — сказал Петя, изучая пленительный шоколадный узор на дне чашки. — А так всегда было, Яков Вилимович? Земля не могла ли уйти под воду?       — Да, — ответил Брюс, — и Россия не более раздельных островков.       — Но это немыслимо! И… почему же здесь такие же наименования, что у нас?..       — Уже поздно. Тебе надобно выспаться.       Опять! Опять он уходит от ответа.       Еще секунду назад он был расположен к беседе, но стоило Пете упомянуть о чертовых названиях, как он резко оборвал разговор и стал скорее укладываться. Почему же Яков Вилимович не хочет рассказывать ему правду?       С другой стороны имеет ли это значение, если уже совсем скоро они навсегда покинут это жуткое место?       И вот снова Петя встал на распутье двух дорог — хочет ли он, чтобы все закончилось?       Да, безоговорочно, хочет. Еще как! Но…       Петя будет помнить каждый день, проведенный здесь, — начиная с отправной точки — того самого леса, в котором они очутились, — кончая Красной границей, где вскоре все закончится.       Неужели это конец?       Да. Скоро все это закончится — и плохое и хорошее.       Что ж, уже завтра предстоит сдать первый экзамен.       Завтра наступит начало конца.       Петя проснулся в том же положении, в котором уснул.       Якова Вилимовича рядом не оказалось. Лишь смятая простыня на том месте, где он спал. Как всегда, впрочем.       — …и посему он не должен знать, — донесся до Пети его приглушенный голос из комнаты Сонюшки.       Петя быстро сполз с постели и приник ухом к двери, чтобы лучше расслышать разговор.       — …я не хочу, — продолжал Яков Вилимович не своим голосом, — чтобы Петя… кхм, нервничал по сему поводу. Ему и без того хватает беспокойств. Також — не следует ему знать и том, что мне стало хуже, посему… поедемте вместе.       Петю бросило в холод. Он и не сомневался в том, что Яков Вилимович скрывает от него свое дурное самочувствие, но о чем они говорили до этого? Что еще он не должен знать? Какие у них еще могут быть тайны от него?       Ему это не нравилось — совсем, совсем не нравилось!       — Григорий Степаныч знает, — сказала Сонюшка с заметным раздражением в голосе, — что к чему! Тебе нельзя идти!       — Я не могу оставить Петю, — ответил ей Яков Вилимович.       — Ну как ты пойдешь?! Как?! Григорий Степаныч, миленький, ну скажи ты ему, а!       — Она права, — сказал Григория Степановича. — Хочешь пустить все дело коту под хвост, так? Ну, посмотри на себя, граф! Ты едва на ногах держишься, да еще и кровью рвет!       Петя прикрыл рот ладонью. Только не это…       — Яков, послушай, — сказала Сонюшка, — Петя узнает, ежели ты поедешь с нами. Останься, отдохни. Тебе это сейчас необходимо. Мы справимся. Аль ты нам не доверяешь?       — А что я ему скажу? — ответил Яков Вилимович. Когда он снова заговорил, Петя аж от двери отпрянул. Ему почудилось, что это говорит какой-то чужой человек. Голос у Якова Вилимовича стал совсем плохим.       — Нет, — продолжил он, — так нельзя. Я должен пойти.       — Глупый! — Григорий Степанович фыркнул.       — Еще какой! — поддержала его Сонюшка. — Глупый, глупый!       — Скажи ему, что тебе необходимо встретиться здесь с кем-нибудь… скажем с… хм-м… с каким-нибудь знакомым, кой поможет связаться с Леманном. Ну или, хм… Да с кем угодно! Придумай, ты же умный!       — Глупый! — повторила Сонюшка.       Затем последовала пауза, в которую вскоре вторгся нечеловечески хриплый кашель и неприятный, булькающий звук рвоты. У Петя похолодели ладони, грудь пронизал резкий прокол. Он тут же отпрянул от двери — теперь окончательно, — прислонился спиной к стене, сполз по ней вниз и взялся за грудь. Обжигающее чувство вины комом встало в горле. От осознания того, что это должно было быть с ним, Пете становилось только хуже — Яков Вилимович не заслужил таких терзаний, не заслужил!       — Прошу прощения… — донесся вскоре его сдавленный голос.       — Тебе, граф, быть может, воды потребно?       — Нельзя.       — Это еще почему?       — Проклятие вымывает из моего организма кровь — чем больше выпью, тем больше крови потеряю…       — О нет… — выдохнул Петя, воздев руки к потолку. — Господи, за что ж Ты так со мною?..       — …ничего, — продолжал Яков Вилимович, — с Петей было то же самое. Это вскоре пройдет, кхм…       — Надоть собираться, — сказал Григорий Степанович.       — Извини, Яков, — сказала Сонюшка, — без тебя.       — Хорошо, хорошо, я понял. В таком случае… кхм… следует поторопиться.       Стремительно приближающиеся к двери шаги побудили Петю стремглав броситься обратно в постель. Когда Яков Вилимович, Сонюшка и Григорий Степанович вошли в комнату, он притворился спящим. Ни при каких условиях нельзя выдавать себя. Еще было бы неплохо сдержаться и не выпалить какую-нибудь глупость об ужасном самочувствии Брюса. Но этого Петя даже самому себе пообещать не мог.       Петя притворно потянулся и подтянулся на локтях. Если бы он не слышал того разговора, то никогда бы не подумал, что Яков Вилимович дурно себя чувствует. На вид он был таким же здоровым, смуглым и крепким — таким, каким Петя привык видеть его день ото дня. За исключением синяка под глазом, который стал еще синее.       Однако, когда Яков Вилимович присел рядом, Петя увидел то, что скрыть бы ему не удалось.       — Ваше сиятельство, — спросил, — как вы себя чувствуете?       — Прекрасно, — отозвался Брюс, неосторожно улыбнувшись и обнажив ряд стянутых вязкой темной кровью зубов.       — Вы уверены, что…       — К сожалению, я не смогу пойти с тобой — нужно встретиться с одним человеком, кой поможет нам связаться с князем. Но с тобою будут Софья Алексеевна и Григорий Степанович. Он уже проходил через это однажды, так что ты будешь в надежных руках. А встретимся уже на новом месте.       — Конечно, ваше сиятельство, как скажете.       Яков Вилимович взял его за плечи.       — Помнишь, о чем мы говорили с тобою вчера? Все будет хорошо, главное — не волнуйся. Быть может, то, что я сейчас тебе скажу, из моих уст прозвучит весьма абсурдно, однако я хочу, чтобы ты запомнил: не старайся сдать экзамены. Тебе важно лишь явиться, чтобы наш визит не вызвал подозрений. А уж как ты справишься — не имеет значения, понимаешь?       — Я думал, — неуверенно начал Петя, — что важно лишь пересечь границу. Возможно ли пропустить все эти формальности с епархиальной школой?       — Мы могли бы уйти, но тогда бы у нас возникли серьезные проблемы.       — Что бы случилось?       — Нас бы стали разыскивать. Приглашение в епархиальную школу здесь на вес золота.       — И токмо бы дурак, — вставил Григорий Степанович, сложив руки на груди, — отказался бы от сего шанса. Потому-то и важно посетить экзамены. Будет весьма подозрительно, ежели не явимся.       Петя сглотнул, заметно нервничая.       Возможно, Яков Вилимович все понял, поэтому так скоро отстранился. Что, если с ним что-нибудь случится, пока они будут на этих чертовых экзаменах? Что-то подсказывало Пете — внутренний голос или, может быть, шестое чувство, — что нельзя оставлять его одного.       Он не должен страдать из-за меня.       Я должен взять свою боль обратно.       Я не боюсь взять ее обратно!       Я хочу взять ее обратно!       Петя не знал, навстречу какими испытаниям гнала его вдаль белоснежная тройка. Но знал, что с каждой секундой лишается уверенности. Яков Вилимович остался там — остался наедине с болью. Совсем один. Ему плохо, очень плохо. И при мысли о том, что теперь их разделяет друг от друга немалое расстояние, Петя не мог позволить себе сконцентрироваться на тех вещах, которые все это время считал действительно важными. А ведь они действительно оставались важными. Через какие-то пару минут он переступит порог того исполинского дворца, к которому приближалась их карета. Через какие-то пару минут он встанет перед здешними именитыми учителями и… Что он скажет? Что вообще собою представляет сей неумолимый экзамен?       — Не робей, сынок, — шепнул Григорий Степанович Пете на ухо. — Держись, как все енти ослы обок тебя, — высокомерно и гордо.       Да, действительно.       В какой-то момент мальчик настолько ушел в себя, что даже не заметил, как они с Сонюшкой и Григорием Степановичем углубились в толпу одинаково одетых мальчиков и по последней моде ряженных мужчины и женщин — их родителей, стало быть. Почему Петя не помнил, как они вышли из кареты? как поднимались по ступеням в это огромное здание? как их встретили в светлом вестибюле? кто их там встретил? как они петляли по многочисленным путанным коридорам? А как, в конце концов, оказались перед теми самыми дверьми, где собиралась вся уважаемая преподавательская комиссия и за которыми шли последние приготовления перед решающей минутой?       Петя быстро окинул взглядом собравшихся — взрослые держались со свойственной им сдержанностью и приличием, а вот мальчики, напротив — весьма обособленно, натянуто и даже враждебно. Как маленькие желчные стервятники в своих парадных голубых камзолах, ей-богу!       Словив на себе красноречивый взгляд одного такого недружелюбного долговязого мальчика, Петя в очередной раз почувствовал себя не в своей тарелке. Он не должен был здесь находиться. Не должен был обескураженно смотреть в ответ на этого верзилу. Сколько ему? Но самое главное — где он научился таким прожженным, яростным взглядам? Это был не взгляд ребенка, но взгляд зрелого человека, борющегося за свое место под солнцем.       Когда двустворчатые арочные двери распахнулись и в коридоре показался небольшого роста человек, все разом затихли и благоговейно уставились на него. Очевидно, он появился здесь, чтобы объявить о начале экзаменов. Все затаили дыхания.       Прокашлявшись, господин дождался, когда в коридоре установится достаточная тишина, чтобы он смог провозгласить нечто важное. Может, он боялся, что его никто не услышит? Петя считал, что судить людей по внешним данным — глупо, однако, глядя на этого маленького человечка, который оказался чуть выше его ростом, был уверен, что голос у него, должно быть, не самый громкий. И Петя не ошибся: голосок у господина оказался действительно очень тихим и высоким. Под конец своей речи, которая заняла меньше полминуты, он так запыхался, что на лбу у него выступила испарина. Под всеобщий гвалт раздраженных новостями родителей, он тревожно промокнул круглое лицо платком, аккуратно сложенное конвертиком.       Большее предпочтение отдав этим умилительным деталям в образе смешного коротышки, Петя сперва не обратил внимания на важность столь усердно продекларированной новости. Что он сказал такого, что все эти люди вокруг зажужжали, аки рой назойливых пчел? Ну будет экзамен состоять из двух частей, ну и что ж с того? Первый — общий, второй — на знания церковных учений о Боге и догматах религии. Чего все завелись-то?       — Сегодня?! — возмущался какой-то толстый господин. — Немыслимо!       Петя посмотрел на Григория Степановича и Сонюшку, которым было известно столь же немного, сколько и самому Пете.       — Обычно, — сказал Григорий Степанович, — экзамены делят на два дня…       — Так даже проще, — хмыкнула Сонюшка, обмахиваясь веером. — Наверняка, у них нашлись на то какие-то веские причины.       Завалить два экзамена за раз — да на раз плюнуть! Сонюшка права — это даже проще, и гораздо быстрее к тому же. Вызывали-то потенциальных учеников по фамилиям. Ну а поскольку Петя на это время носил фамилию Якова Вилимовича, то и очередь до него дошла почти сразу.       Войдя в освещенную аудиторию и задержавшись в пороге, Петя поразился тому, как на самом деле здесь оказалось немного места. Он-то представлял себе громадных размеров зал со сценой и тысячью уходящих вдаль сидений. Воображение в очередной раз подвело его.       По середине стоял длинный стол, за котором восседало трое мужчин — один в красивых, расшитых золотыми нитками камзоле обливался потом, второй — старичок с добрым лицом в церковной рясе и с густой черной бородой, третий — строгий и какой-то сердитый. Он так впился в вошедшего Петю взглядом, что Петя сразу же ощутил прилив страха, который казался ему осязаемым — эластичным, как сильный порыв ветра.       Тот самый смешной маленький человечек, который объявил об изменениях в проведении экзаменов, суетливо подсовывал всем троим какие-то бумажки. Его присутствие Петю почему-то успокоило.       Не решаясь пройти дальше, он остался стоять в дверях. Отвесив уважаемым членам комиссии поклон, он торжественно провозгласил:       — Брюс Петр Яковлевич!       — Походите, Брюс Петр Яковлевич, — ухмыльнулся потный, окидывая Петю оценивающим взглядом. — Ближе, ближе…       Петя повиновался.       Однако в ту же самую секунду, как он сделал первый шаг навстречу комиссии, нога отозвалась резкой болью. В месте прострела. Стараясь не выдать хлынувшей паники, Петя кое-как добрался до указанного места. Что случилось? Почему боль вернулась? Почему сейчас?       — Все ли с тобою в порядке, дитя? — осведомился старичок в рясе.       — Премного благодарю вас за беспокойство, — сказал Петя на собственное удивление ровно, — со мною все в порядке.       Старичок переглянулся сначала со своим потным коллегой, потом — со страшным. Те одарили его такими же обеспокоенными взглядами. Петя боялся, что они могут его просто-напросто выгнать отсюда за эту хромую выходку, но они-таки приняли решение приступить к экзамену, вернее — начать сыпать Петю вопросами.       Это были самые разнообразные вопросы: «Знаком ли ты с латинским языком?», «Что ты знаешь о богословии?», «Обучен ли ты цифирной счетной мудрости и грамоте?» Петя старался отвечать правильно, но не всегда знал ответ, или отвлекался на возникшее, словно гром среди ясного неба, головокружение. Тут и тошнота не заставила себя долго ждать — от мерзкого «волнового» эффекта в глазах, прожгло всю гортань. Петя не понимал, что происходит. Изо всех сил он старался держаться уверенно перед этими людьми.       — Весьма похвально, — бесцветно сказал потный, даже не глянув на Петю. Наверное, это означало, что он справился с поставленной задачей из ряда вон плохо. — Можете удалиться, — и добавил издевательски: — Брюс Петр Яковлевич!       Но не успел Петя и слова вымолвить, как потерял контроль над сознанием. Он рухнул на пол, провалившись в черную бездну бессознательности. В которую проваливался в последнее время довольно часто и…       В которой не было снов.