***
Постукивая по каменным плитам излюбленной тросточкой, граф Шварц прогуливался по рынку в сопровождении личной охраны — крепко сложенных верзил с одинаковыми холодными физиономиями. Телохранители графа, выше его на две головы, следовали за милейшим своим хозяином, словно тени. Внимательно оглядываясь по сторонам, они искали четверых: двоих мужчин, рыжеволосую девушку и хромого мальчика. Скинув с головы капюшон, молодой граф едва заметно кивал купцам, отвешивающим учтивые поклоны и премило ему улыбающимся. Ох уж эти глупые торгаши! Торговля, к слову, шла у этих бесов полным ходом. Торговали пушниной, льняными тканями и шелковыми, сыромятиной, воском и ароматным медом, украшениями и цветными металлами, приправами и пряностями, зерном, всеми мыслимыми и немыслимыми фруктами, заморскими изделиями из стекла, отливающими в полуденных лучах солнца всеми цветами радуги, клыками моржей и дамасской сталью, пенькой и канатами, хмелем, салом и вонючим говяжьим жиром, овчиной и шкурами, солью и пивом… Глаза разбегались. Здесь несложно было потерять ориентировку, утонув в море разнообразных запахов, криков и болтовни. Косоглазый дурень предложил их сиятельству связку румяных баранок, а бородатый несимпатичный мужик — полакомиться ароматными пирожками с лотка. Но граф не стал задерживаться. Баранки портят зубы, а от пирогов — пучит. — Вижу их, ваше сиятельство, — шепнул верзила Шварцу. — Слева, у бочек с квасом. — Чудно, — отозвался Шварц, остановившись. — И чего же ты ждешь?***
Петя старался не отставать. Палящее солнце душило. От гомонящей толпы кружилась голова. Рынок — априори шумный, пестрящий яркими красками и переполненный дивными ароматами — казался мальчику вдвойне шумным, ярким и ароматным. Всюду, насколько хватало глаз, раскинулись лавки и ларьки, крытые палатки и целые шатры. Бесконечное количество товара, покупателей и перекупщиков. Яков Вилимович шел впереди, опустив треуголку пониже на лоб. Петя плелся позади него и, стараясь абстрагировать от тошнотворно мельтешащей перед глазами толпы, сосредоточил взгляд на блестящей атласной ленте, стягивающей в хвост его светлые волосы. Сонюшка старалась держаться ближе к Пете, а Григорий Степанович — завершал шествие. — Ты неважно выглядишь, — шепнула Пете Сонюшка. — Точно чувствуешь себя хорошо? — Благодарю, Софь Алексевна, — соврал Петя, — не беспокойтесь. В конце концов времени было не так много, чтобы об этом заботиться. К тому же небезопасно устраивать сейчас передышки. Да Петя и не жаловался. Точнее — не смел жаловаться. Смахнув капельки пота, проступившие на лбу, он выдохнул, стряхнув всю усталость прочь. Нельзя сейчас болеть. Нельзя! Однако суждено ли было Пете почувствовать себя хуже именно в день побега, или же граф вновь воздействовал на него могущественной силою проклятия, но не выдержав давления, мальчик почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он рухнул на колени, стараясь дышать глубже. Интенсивно тер виски, чтобы не поддастся полуобмороку. Взрослые мгновенно обступили его, засуетились вокруг, что-то ворковали и почти не обращали внимания на зевак. Яков Вилимович помог Пете подняться на ноги. Откуда не возьмись взялся какой-то лысый мужчина, протягивая мальчику внушительного размера деревянную кружку, содержимое которой разило резким запахом дрожжей. — Кваску-ка, выпей, сынок! — гаркнул он. — Полегчает, холодненький квасок-то! — Пр-ремного… благ-годарю в-вас… — промямлил Петя, принимая кружку. — В душноте-то, ей-богу, невыносимо! Яков Вилимович поблагодарил мужика и заплатил ему за квас, однако Петя отхлебнул совсем немного. Стал было оправдываться, что-де не стоило тратиться на него, но взрослые слушать не стали — в конце концов, не один Петя «плавился» на солнце. Квас допили сами, по очереди передавая кружку друг другу. Пока взрослые утоляли жажду в тени большой крытой лавки, Петя заметил две высокие фигуры, идущие со стороны центральной улицы, откуда доносился плеск исполинского фонтана. Вперив злые глаза в Петю и обходя прилавки, они приближались. Направлялись прямо к ним. — Ваше сиятельство… — Петя потрепал Якова Вилимовича за рукав кафтана, не сводя взгляда с устрашающего вида верзил. Проследив за настороженным взглядом мальчика, Яков Вилимович обернулся. — Чего вам, уважаемые? — опередил его с вопросом Григорий Степанович, выходя вперед. — Кваску не желаете? Мужчины остановились совсем близко, встав почти вплотную. — Вы пойдете с нами, — заявил один из них, тот, что был с крупным шрамом, пересекающим лицо от брови до подбородка. — Без излишнего шуму. Яков Вилимович переглянулся с Сонюшкой и Григорием Степановичем, да таким равнодушным, скучным взглядом, будто беспочвенные угрозы от сомнительных лиц являлись для него чем-то столь будничным, что он уже порядком от этого утомился. — Вы действительно считаете это необходимостью? — ухмыльнулся Яков Вилимович, положив руку на пояс. Верзилы напряглись. — Вы — преступник, Брюс, — сурово бросил второй. — Наша необходимость — сдать вас властям. — Вы меня не так поняли, господа, — сказал Яков Вилимович. — Я спросил: действительно ли вы считаете необходимостью избежать излишнего шуму? В это же мгновение он выхватил из кобуры пистолет. Блеснул ствол. Громилы настороженно попятились. Григорий Степанович вооружился мушкетоном и нагайкой, Сонюшка — вытащила из ножен клинок. Петя прижался спиной к одной из деревянных бочек с квасом, замер, переводя глаза с друзей и верзил на беспорядок, устроенный обывателями и торгашами. Отовсюду доносились чьи-то вопли, кто-то бросал все и в панике спешил покинуть рынок, кто-то же, напротив — искал укрытия в лавках и украдкой наблюдал назревающий и чреватый дурными последствиями конфликт. Петя почти не дышал, наблюдая за выставленной вперед рукой Якова Вилимовича, в которой он держал пистолет. В отличие от Сонюшки и Григория Степановича вторая его рука была свободной — Петя думал, для того, чтобы в нужный момент схватить его и броситься прочь, но ошибся. Брюс сжал ее в кулак, да до того крепко, что костяшки пальцев побелели. Тотчас же Петя услышал в бочках с квасом какой-то стук, нарастающий с каждой секундой. Петя отшатнулся от бочек, отступив за спину Якова Вилимовича. Бочки вдруг завибрировали, заходили ходуном, будто в них томились какие-то дикие чудовища. Все вокруг, кроме Якова Вилимовича, уставились на них, затаив дыхания. — Что за?.. — опешил громила со шрамом. Прежде чем из бочек с грохотом и утробным карканьем не вылетело сотни ворон, Петя успел увидеть, как Брюс разжал руку. Крик мужика, бочки которого немыслимым образом осушились и содержимое которых обратилось стаей ворон, покрыл собою, казалось, весь рынок. Прикрывая лицо руками, Петя краем глаза увидел удаляющийся прочь в гущу перепуганной толпы его грузный силуэт. Совсем рядом он услышал визг Сонюшки. Напротив — сбившиеся с толку верзилы, сгорбив спины и защищая макушки руками, повалились на землю. — Бежим! — выкрикнул Яков Вилимович, схватив Петю за руку. Сонюшка и Григорий Степанович ринулись за ними следом. Пробираясь сквозь встревоженную толпу, они двигались в сторону фонтана. У Пети едва сердце из груди не вырвалось, когда Яков Вилимович резко свернул куда-то в сторону, едва не сбив с ног двух тоненьких девушек с плетеными корзинами, набитыми полевыми цветами. Петя все время оглядывался назад — Сонюшка и Григорий Степанович не отставали. А вот бросившиеся в погоню верзилы — весьма. Петя слышал, как они горланили какие-то проклятия и громогласно взывали к помощи охраны. — Держи его! — кричали где-то позади. К крикам вскоре добавились звуки выстрелов. Петя изо всех сил старался держаться того же ритма, что и взрослые, но сердце… Сердце рвалось на части. Так еще и разбегающаяся в разные стороны толпа! Яков Вилимович столкнулся с каким-то убегающим пацаном, при этом Петя, Сонюшка и Григорий Степанович налетели друг на друга. Конечно же, не удержавшись на ногах. Брюс и столкнувшийся с ним пацан умудрились повалить наполненный овощами ящик лавки пожилого бакалейщика. По мощенной камнем улочке катились налитые соком помидоры и маленькие розовые шарики редиса. Не теряя времени даром, все время оглядываясь назад на мчащихся верзил, беглецы поспешили подняться на ноги и, несмотря ни на что, двигаться дальше. К счастью, когда выбежали к фонтану, мраморная облицовка которого была мокрой от брызг, Григорий Степанович подхватил Петю на руки. — Отстреливайтесь вы! — крикнул он Брюсу и Сонюшке. — Мальчик не добежит! Петя крепко вцепился во влажную от пота рубаху Григория Степановича. Они продолжили путь под приближающийся топот ног верзил и городской стражи, созванной на поимку преступников. Теперь Яков Вилимович бежал позади, прикрывая Сонюшку и Григория Степановича. Вслед беглецам свистели пули. Якову Вилимовичу и Сонюшке пришлось, как и предвещал Григорий Степанович, отстреливаться. Петя слышал крики, чувствовал запах пороха, видел, как стража обращается в прах — видел смерть. Много смертей. Много крови. Почти добежав до ограждения, отделяющего рынок от площадки, заставленной дорогостоящими экипажами и груженными товаром тележками, они оказались в западне. У ворот стража, позади — охрана… Григорий Степанович опустил Петю на землю, спрятав за спину и вооружившись своим пистолетом. Сонюшка и Яков Вилимович, ожидающие нападения обступающих со всех сторон охраны и стражи, держали оружия на изготовке. — Мы не желаем никому зла! — выкрикнула Сонюшка. — Не подходите! Стража у ворот положила руки на эфесы шпаг. Яков Вилимович вытянул из-за голенища сапога затупленный старый кортик, подбросил его высоко в воздух — кортик обратился настоящей солдатской шпагой. Поймав шпагу и удобнее перехватив рукоять, Брюс в последнее мгновение успел отразить вражеский удар. Клинки и шпаги заплясали в воздухе, пронзая его оглушительными, вибрирующими ударами стали. Сонюшка парировала взмахи противника весьма неловко, поэтому Григорию Степановичу и Брюсу то и дело приходилось прикрывать ее. Петя наблюдал за этим сражением с замиранием сердца. Вот стражник рванулся вперед, напал быстрым боковым ударом, едва не вонзив клинок в отчаянно бьющегося Григория Степановича. Вот Сонюшка прижала локоть к груди, издав сдавленный стон. Вот Яков Вилимович скрестил свою шпагу с драгунским палашом соперника, отбросил его сильным ударом в сторону и защитил от атаки Сонюшку… Пете казалось, что он все еще спит. Особенно в тот момент, когда Яков Вилимович вынул из кармана кафтана горсть какого-то огненно-красного песка, не менее ловким движением руки развеяв его на нападающую охрану. Стражники закашлялись, загомонили, побросали клинки… Петю вновь подхватили на руки. Вновь ринулись прочь — к выходу, к железным воротам, ведущим на большую площадку, заставленную всевозможными повозками: каретами, дормезами, колясками и тачками. Невдалеке виднелся мост через реку и дорога, ведущая в город. Добежав до первой попавшейся свободной кибитки, запряженной парой гнедых, Яков Вилимович и Григорий Степанович заняли места на козлах. Сонюшка и Петя — прыгнули внутрь. Брюс крепко стеганул коней вожжами, те громко и испуганно заржали, пустившись рысью на мост. Кибитка резко дернулась, Сонюшка едва удержала падающего на нее Петю. Брюс стеганул еще — лошади понеслись галопом. Ямщик, до этого болтающийся у ворот, не успел остановить удаляющуюся кибитку и разразился проклятиями на наглых грабителей. Вопил позади во весь голос, созывал стражу, которая едва пришла в себя от удушающего порошка. Петя выглядывал в окошко, стараясь разглядеть пустившиеся за ними следом грозные, озлобленные поражением силуэты стражи. Но дорога вдруг вильнула куда-то влево и Петя вновь повалился на Сонюшку. — Держись! — крикнула она, крепко ухватив его за плечо. Собрав все ухабы и выбоины на неровной, пыльной дороге они очутились на городской площади — мирной и вялой, уставленной красивыми домами, пекарнями, мастерскими, кузнями, многочисленными тавернами и трактирами. Гонимые стражей, поспевающей следом, они неслись дальше, бесцеремонно нарушая городскую дремоту. Посылающая им вслед одну пулю за другой стража не отставала. Высунувшись в окно, Сонюшка тоже стреляла, стараясь обойтись без промахов. Яков Вилимович поддерживал перестрелку, кинув вожжи Григорию Степановичу. Петя, пусть ему и не было велено высовываться, с ужасом созерцал происходящее. Площадь оживилась — люди искали убежища и бежали в разных направлениях, путаясь друг у друга под ногами. На очередном повороте Петя услышал пронизывающее ржание лошадей, кибитка сильно накренилась, балансируя на двух боковых колесах. Петя успел ухватиться за сидения прежде чем экипаж, осаждаемый пулями, перевернулся. Сонюшка потеряла равновесие и свалилась на мальчика, выронив оружие. Григорий Степанович рванул ручку кибитку, распахнул дверцу и помог выбраться Сонюшке и Пете, пока Яков Вилимович отстреливался. — Вы целы? — откидывая их быстрым, беспокойным взглядом спросил Григорий Степанович. — Порядок! — ответила Сонюшка. Яков Вилимович оттолкнул Петю в сторону — пули летели отовсюду сразу. — Быстрее бежим! — крикнул он, ринувшись вперед. Вслед летело тысячи проклятий. Топот десяток копыт и ног. Их догоняли. Стремительно. Уже почти. Почти! Тогда Якову Вилимовичу ничего не оставалось, как вновь воспользоваться «отводом глаз» — на сей раз не вороны и волшебная пыль, но свирепствующие и истошно пищащие летучие мыши. Они вылетали из каждого переулка, из каждой отваренной двери и окна. Они заполонили собою, казалось, всю площадь, если не весь город! Снова поднялся крик — всеобъемлющий, массовый и отдающийся где-то глубоко в сердце болью. Со всех сторон сразу. Пронзая барабанные перепонки, мыши пищали над головой, задевали перепончатыми крыльями плечи, голову и руки… Но останавливаться было нельзя ни в коем случае нельзя. Теперь — ни стража, ни городская охрана уже не препятствовали беглецам. Путь был чист. Относительно, конечно же. Насланные Брюсом летучие мыши сбивали с толку, не давали сориентироваться. Для Пети оставалось загадкой, как удается Якову Вилимовичу различать окрестности в творившемся вокруг хаосе. Вскоре Петя даже небеса видел с трудом, столь летучих мышей взвилось в воздух. Он не сомневался, что вскоре из этого сложат жуткую легенду, ну или страшное предзнаменование — близится конец света, мол. Петляя по узким проулкам между домами, вскоре они выбрались на безлюдную аллею, ведущую в парк. Здесь неистово вопящих, налетающих, словно смерч, летучих мышей уже не было, однако опасность быть замеченными стражей — да. Поэтому они убегали прочь без передышек. У входа в парк — прямиком под каменной аркой, стража (непонятно, каким образом признавшая в них преступников), гнала беглецов до самой опушки. Но вскоре сбилась со следа. Облегчению Пети не было конца, когда, свернув в сторону реки, извивающейся неровной полосою, они оказались в лесу. Однако стража рыскала где-то поблизости — Петю не покидало чувство тотальной уязвимости. — Сюда! — позвал Григорий Степанович, углубляясь дальше в дерби. Спустившись с яра к реке, они вышли на берег. Иссушенные и покрытые мхом деревья низко склонили кроны к чистой воде. Изломанные временем ветви касались поверхности. Слышалось звонкое чириканье. Петя опустился на землю, закашлялся — воздуха не хватало. Легкие, было чувство, вот-вот разорвутся на мелкие кусочки. Потерявшая где-то свою красивую треуголку Сонюшка тоже не могла отдышаться. — Господи, — засмеялась, — живы! — Да уж… — выдохнул Григорий Степанович, уперев руки в колени. По лицу его струился пот. Петя хотел было улыбнуться, и даже засмеяться, как и Сонюшка, что все живы и здоровы, что они наконец в безопасности и что в конце концов оторвались, но услышал едва сдерживаемый стон Якова Вилимовича. — Граф?.. — Григорий Степанович обернулся к нему. — Ты чего? Полусогнувшись, Яков Вилимович держался за левый бок чуть ниже ребер. Сквозь пальцы его стекала кровь. Много крови. Григорий Степанович вовремя успел подхватить его. — Проклятье… — простонал Брюс, стиснув зубы.