***
Вечер удался на славу. Даже несмотря на осадок, оставшийся у Пети после душещипательного рассказа, он наконец позволил себе расслабиться. Иногда встречаясь взглядом с графом Шварцем, он отвечал на его улыбки взаимностью, отныне идущей от сердца. Узнав историю этого человека, теперь Петя не имел никаких сомнений в его благожелательности. Теперь все встало на свои места. По завершении же праздника Пете сообщили, что Яков Вилимович выделил для княгини и ее дочерей, графа и его жена и виконта и виконтессы комнаты, что, несомненно, не могло не привести мальчика в восторг. — Я предложил також княгине, — тихо сказал Яков Вилимович Пете, — чтобы она позволила остаться Анели и Зельме с нами, ежели, конечно, сочтет мое предложение разумным. — Остаться навсегда?.. — Ну да. Мне понадобиться помощь столь умелой целительницы, как Анели, и столь искусно владеющей шпагой фехтовальщицы, как Зельма. Да и они, думаю, будут совсем не против. В конце концов, прозябая на Погосте, они упускают множество возможностей, которые может предложить им наш мир. — Потрясающая новость, ваше сиятельство! Токмо бы их сиятельство княгиня согласились! — Петя сложил руки вместе в молитвенном жесте. — Посмотрим-посмотрим. Ну а теперь — ступай к себе и хорошенько отдохни. Уверен, тебе понадобятся силы для завтрашнего дня. — Экзамен назначен на третий день иуния, ваше сиятельство. — Да я не об экзамене! — А об чем? Завтрашнего дня наново намечается праздник?.. — Не угадал! — раздался звучный голос Зельмы позади. — Я хотела предложить тебе потренироваться завтра на шпагах, мой юный друг! В нашей семье все женщины отлично фехтуют, однако не думаю, что завтра у них будет на то время, да и желание. Видишь ли, я так и не нашла достойного кандидата, который согласился бы со мною фехтовать. А мне необходимо тренироваться каждый день, чтобы не растерять навыки… — Для меня это большая честь! — сказал Петя, отвесив Зельме учтивый поклон. — Я с удовольствием принимаю ваше предложение, но не судите меня строго — я только учусь владеть шпагою, и могу в том быть значительно слабее вас. — Сколько же ты фехтуешь? — Недавно. — Хм, в таком случае, могу ли я настаивать на уроках? — Я был бы счастлив стать учеником такой опытной фехтовальщицы, как вы, госпожа Муррей. — Так, никаких «госпожей»! Зельма, просто — Зельма. — Извините… Зельма. — Разрешите нам с Петром откланяться, Яков Вилимович? — спросила Зельма, приобняв мальчика за плечо. Получив разрешение и пожелав Якову Вилимовичу доброй ночи, она шепнула Пете, что девочки его уже заждались. — А что случилось? — спросил Петя. — Да ничего не случилось, страшные истории рассказывать собрались. Или ты не хочешь? — Страшные истории?! Конечно же, хочу! К тому же я знаю одну жуткую историю с кладбищем. В последний раз, подчас я собирался ее рассказать, мне и начать не дали! — Так испужались? — Нет. Не поняли, что есть кладбище. — А-а-а, — протянула Зельма, — это подчас ты в епархиальную школу загремел? Отчаянный же ты парень, Петя! — Да я ж не знал, что об этом говорить совсем не можно. — Ничего, — ободряюще улыбнулась ему Зельма. — Страшное — позади.***
Наутро не обнаружив Мэриан в отведенных ей покоях, виконт едва не лишился чувств. В приступе самого красноречивого отчаяния он бросился на ее поиски, подняв все поместье на ноги. Шварц, как умильная женушка, всюду следовал за ним и пытался утешить. Он тоже был весьма напуган загадочным исчезновением девушки, но де Дюруа оказался наиболее подвержен панике. — Он завсегда был таким в отношении Мэриан, — сказал Брюсу Шварц, когда Мэриан нашли в комнате Пети с другими девочками. — Подчас она была маленькой, он никому не мог ее доверить. А иной раз даже не спал ночами, прислушиваясь к ее дыханию и любуясь ее ангельским личиком. Безусловно, он тяжело переживал утрату любимой жены; все это знали, однако не упустили возможности наречь его «безумным папашей». Я же никогда не считал его таковым. Он всем сердцем любит свою дочь. Разве это плохо? Ты не поверишь, но наша первая встреча состоялась благодаря Мэриан! — Ты же говорил, что виконт был твоим учителем по танцам. — Да, но познакомились мы не при официальных обстоятельствах. Я нашел Мэриан на одном званом вечере Леманна совсем одну — Шарль тогда не уследил за нею, во что також трудно поверить! — Шварц хихикнул. — Тогда я стал свидетелем самой трогательной встречи, какие мне только доводилось видеть — Шарль словно не видел ее долгие годы. Уж и не знаю, сколь он восхвалял Господа, однако меня просто засыпал благодарностями! А потом Леманн представил мне Шарля. — Чудесная история. — Ты первый, у кого наша история любви не вызывает рвотных позывов. — Разве любовь может вызывать оные? — Ну, наша любовь многим представляется порочной… — Ваша любовь — искренна. И это видно. Лицо Шварца озарила до того лучезарная улыбка, что он даже заалел. Причем кровью налились не только его щеки, но и шея с аккуратными маленькими ушками. Тревожность, с которой Шварц намедни прибыл в поместье, почти улетучилась — во время завтрака он лишь иногда, когда глотал, сжимал руку виконта под столом. Впрочем, никто этого не замечал; когда за одним столом сидит четырнадцать человек, занятых оживленными беседами друг с другом, на такие вещи совершенно не остается времени акцентировать внимание. Зато после завтрака поместье погрузилось в относительное умиротворение — Анели, мечтающая собственными глазами увидеть знаменитую Москву, уговорила дам составить ей компанию в этой увлекательной «экскурсии», Зельма потащила Петю фехтовать, а Григорий Степанович, которому особенно полюбился здешний табак, раскуривал трубку, сидя на веранде и любуюсь садом. Таким образом, оставшись с виконтом и Шварцем наедине, Яков Вилимович предложил последнему как можно скорее приступить к обмену. Зная, как этот процесс сложен, Шварц еще не единожды предупреждал Якова Вилимовича все хорошенько обдумать. — Подчас я отдал свой светлый дар Остхоффу, — сказал Шварц, — мы оба чувствовали себя дурно, ведь темный дар — паразит. Избавляясь от него или принимая, маг может тяжело заболеть. — Я знаю, Уотан, и я готов перетерпеть болезнь, чтобы избавить тебя от проклятия. — Уотан, — сказал де Дюруа, — пока г’ядом Анели, тебе нечего бояться. Ее целительный даг’ и глубокие познания в лекаг’стве помогут вам обоим побог’оть любой недомоганий. — Я знаю, любимый, — сказал Шварц. — Благодарю тебя за поддержку. — Також мы с Элизабет пг’оконтг’олиг’овать процесс. Ежели что-то пойдет не так, мы помочь. Не сомневаясь ни в способностях Анели, как целительницы и лекаря, ни в силах виконта и Элизабет, как искусных темных магов, Яков Вилимович начал подготовку. Никто не был застрахован ни от тяжелой адаптации к новому дару, ни от последующих за нею болезней и даже смерти, однако Шварц больше не сопротивлялся — он наконец согласился принять светлый дар Брюса, без старомодного рыцарского отказа во имя благополучия своего новоявленного друга. В конце концов темный дар не станет для Якова Вилимовича бременем, каким стал двенадцать лет назад для Шварца. Тем более он шел на этот риск потому, что жизнь, похожая на ад, привлекала его куда менее, чем смерть. Это он сказал Якову Вилимовичу, когда виконт, оказавшийся жутким параноиком, отлучился, чтобы дать своему слуге приказ следовать за дамами в город и следить за Мэриан. Темный дар, раньше разрушающий организм и лишающий его жизни, разлился по венам Якова Вилимовича вязким холодом. С чистым сердцем отдав теплящуюся в нем с рождения светлую магию тому, кого она исцелила от многолетней ноши, он оказался удивлен бесконечному множеству дорог, которые открыл ему новый дар. Будучи светлым магом, он не мог позволить себе ступить ни на одну из них. Теперь же при мысли о том, сколько всего нового ему предстояло постичь, Якова Вилимовича переполняло истинно юношеское нетерпение и азарт. Скорее всего, именно благодаря предвкушению неизведанных доселе знаний ему и удалось перенести болезненное состояние легче, чем Шварцу. Избавившись от темного дара, последний почти сразу же слег в горячке. Так что, несколько дней отчаянно борясь за жизнь, Шварц не успел вкусить негу сладкой свободы в полной мере. Анели, лицо которой он не узнавал в бреду, думая, что к нему с небес спустился ангел, делала все возможное, чтобы облегчить состояние любимого дядюшки. Однако единственный, кого больной не путал с мифическими существами, был виконт. Разумеется, он не отходил от его постели ни на шаг. Держа любимого за руку, де Дюруа трогательно прикладывал ее к своим губам; со слезами на глазах гладил его по волосам, следил за тем, как он спит, как дышит… Очередной ли это был приступ паранойи, или элементарное — а в его случает даже адекватное, — беспокойство за жизнь любимого, — неважно. Как бы там ни было, Яков Вилимович понимал чувства бедного виконта. Ведь непримиримое сокрушение и навязчивые страхи еще совсем недавно мучили его самого. Тем не менее Яков Вилимович не смог спокойно наблюдать за тем, как он мучает себя. Зная, что утешения не помогут, он все-таки посоветовал виконту не пренебрегать отдыхом. — Вы уже не спите вторую ночь, — сказал Брюс, положив руку на плечо де Дюруа, — отказывайтесь от еды… Я понимаю ваши чувства, но вам следует сохранять благоразумие ради Уотана. — А вы-то сами много спали да ели, — проворчал виконт на французском, — подчас ваш мальчик страдал от нитей Леманна?.. — Виконт… — Не следует учить меня, господин Брюс! — Я лишь хочу помочь вам. Ведь я, как никто другой, понимаю вас. — Нет, любезный, вы не понимаете. Ежели не будет его — не будет и меня. Чего стоит моя жизнь, если в ней не будет его?.. Моя любовь к нему поддерживает во мне жизнь только благодаря нему и нашей дочери бьется мое сердце… — И вы бы отказались от своей жизни даже ради нее? — Мы одна семья, месье. Мы единое целое… Без одного разрушиться другое… Ежели он умрет, я стану лишь жалкой тенью, вы это понимаете?.. — Я понимаю. — Обещайте, что он выживет… — Де Дюруа с надеждой взглянул на Брюса. Но тот отвел взгляд. Как мог он что-то обещать? Тогда виконт поднялся с места и, словно окончательно обезумев, схватил Якова Вилимовича за грудки: — Обещайте, что он выживет! Обещайте, а иначе мне придется убить вас! Оттолкнув, как видно, не отдающего отчета в своих действиях француза в сторону, Яков Вилимович безжалостно выпалил: — Разве месть уже будет иметь смысл?! Очнувшийся ото сна Шварц, возможно, своим пробуждением разрешивший назревающую драку, заворочался в постели: — Шарль… котик… И «котик» тотчас же забыл о Якове Вилимовиче и опустился на колени в изголовье кровати Шварца. — Я здесь, моя любовь, — промурлыкал де Дюруа, — я рядом, моя пташка. Тебе дурно? Скажи мне, только честно. Шварц слабо улыбнулся. — Ах, Шарль, да разве может мне быть плохо, когда ты рядом?.. Благодаря твоей заботе, я вижу чудесные сны… — Что же ты увидел за сон? — Это была наша первая ночь вместе. Ты помнишь ее?.. — Помню, конечно, помню… На этом моменте Яков Вилимович отвернулся к секретеру, сплошь заставленному лекарствами Анели. Чувствуя себя неловко, он притворился было, что совсем не слушает возлюбленных и изучает какую-то бумагу, жалобно торчащую из-под ступки, однако Шварц произнес: — Помнишь, как мы целовали крохотные ручки Мэриан и ее милые розовые пяточки?.. Как всю ночь напролет беседовали шепотом, чтобы не разбудить нашу малышку?.. Я так скучаю по ней… Где она, Шарль?.. Где она, любимый?.. С нею все в порядке?.. — Она с девочками, не тревожься, Уотси… — Ах, не говори им ничего, не говори… Не хочу, чтобы они переживали обо мне… — Не скажу — обещаю… Затем они ворковали о других прекрасных, преисполненных нежности днях, оставивших наиболее яркое впечатление в их сердцах. Якова Вилимовича поразила тогда очаровательная невинность этих историй. В очередной раз ему пришлось стать свидетелем удивительной, парадоксальной любви, которая являлась не только безусловной редкостью по довольно очевидной причине, но и в высшей степени нравственной. Это духовное единение изобличало в этих людях безнадежных романтиков, страждущих наивысшим и бескорыстным чувством любви. Постепенно виконт и Шварц привлекли к этому теплому разговору Якова Вилимовича, сначала ставшего невольным слушателем, а впоследствии — увлеченным собеседником. Особенно много ему предстояло услышать о Мэриан — Брюс и предположить не мог, что эта воспитанная, сдержанная девушка в детские годы была такой выдумщицей и непоседой! Слушая их, Яков Вилимович все больше убеждался в том, что они, несмотря на эти бесконечные карикатурные наречения друг друга «котиками», «птичками», «мышками» и еще бог знает как, были смелыми, проницательными и мудрыми людьми — подвергаемые гонениям, насмешкам и грязным сплетням, они любили, несмотря ни на что.***
Погруженное в преждевременный траур поместье уже не было таким гостеприимным, каким предстало перед мальчиком несколько недель назад, когда он впервые переступил его порог. Петя даже воображал, словно оно живое, — угнетенное тоскою и беспокойством за жизнь дорогого гостя, отныне поместье противилось радушным приемам. Встретив по пути в свои покои Якова Вилимовича — крайне озабоченного и мрачного, — Петя спросил: — Ваше сиятельство, графу Шварцу легчает? — Пока нет, — ответил Брюс. — Но мы ждем улучшения состояния. — Не к добру это. Сам Господь отводит вас от этой беды… Яков Вилимович одарил Петю таким непростительно суровым взглядом, что у того аж кровь от лица отхлынула. — Что ты хочешь сказать? Чтобы я оставил его умирать? — Нет, вовсе нет! — воскликнул Петя. — Как можно?.. Просто… графу плохо зело. Я думаю, что вам не стоило совершать сей обмен… — А ты не думай. Думать буду я. В очередной раз проклиная себя за свой длинный язык, Петя всерьез задумался о том, что жизнь его совсем ничему не учит. Сколько раз он не обдумывал свои слова, за что впоследствии платил высокую цену? Однако на сей раз он действительно не имел в виду ничего плохого. — Граф Шварц умирает, — сказал Петя. — Быть может, не нужен был ему этот обмен?.. Яков Вилимович ничего не ответил. А Петя, за неимением более-менее убедительного оправдания, пустился было в отчаяние. Но заметив его растерянность, Яков Вилимович приложил отныне холодную ладонь к его лицу: — Я хочу этого, Петя, — мягко произнес он. — Я делаю это от чистого сердца, понимаешь? — Понимаю… это зело благородно… — Я хочу, чтобы ты поступал в своей жизни так же. Чтобы был милосерден к страданиям других. Иногда нужно жертвовать чем-то дорогим, чтобы помочь ближнему. Запомни это. После этого разговора Петя чувствовал себя виноватым перед Яковом Вилимовичем, но особенно — перед графом Шварцем, который действительно таял на глазах. Виконт и Элизабет, редко выходящие из его комнаты, почти все время плакали. Зельма больше не приглашала Петю фехтовать. Аделаида молилась Богу, во всемогущество которого не верила. Мэриан, узнав, что Шварцу не становится легче, перестала говорить. Однако пока все сходили с ума от горя и успели раньше времени похоронить графа, Анели мужественно боролась с его болезнью. Впрочем, как всегда. Ей некогда было ронять слезы, скорбеть и печалиться. Наблюдая истинно железное упорство, с которым княжна вступила в отчаянную схватку с этой фатальной хворью, не поддающейся лечению, Петю переполняла самая неподдельная гордость. Разумеется, он не смог остаться в стороне. В какой-то степени подражая Анели, вместе с тем мальчик следовал наставлениям Якова Вилимовича: помогал девушке готовить для графа лекарства, поддерживал его в трудные минуты и даже когда ему становилось легче. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне то, что я сделал?.. — скрипел сквозь слезы Шварц, сжимая руку Пети. — Поверь, детка, я никогда бы не пожелал тебе всего того зла… Я страдал вместе с тобой… — Я знаю, ваше сиятельство, — улыбался Петя, так же едва сдерживая чувства. — И мне не за что прощать вас. Вы сделали это ради своей семьи. И я поступил бы так же… Шварц протянул к лицу мальчику руку, стер с его щеки невольно выскользнувшую слезинку. Его тонкие аристократические пальчики были такими же теплыми, как когда-то ладони Якова Вилимовича… Петя прижал его руку к своему лицу. — Пожалуйста, не сдавайтесь. Вы нужны вашим родным и вашим друзьям. Вы нужны нам. Приложите все усилия, чтобы справиться с болезнью, ваше сиятельство. Я знаю: вы сможете. Вы же… могущественный светлый маг. Шварц растроганно улыбнулся. — Когда я заставил тебя произнести эти слова в том лесу, это был не я, Петя… — Я знаю, ваше сиятельство. Знаю. Однако теперь я говорю это… от чистого сердца. Вы не только могущественный маг, но и сильный человек. И вы справитесь. Обязательно справитесь, потому что у вашей истории должен быть счастливый конец. Поднявшись на самый верхний ярус башни — в астрономическую обсерваторию, где были размещены привезенные Фарварсоном инструменты, телескоп, часы и библиотека, — Петя встретил Якова Вилимовича. Облаченный в черный кафтан он, облокотившись на широкую балюстраду, смотрел вдаль — на пасмурный, подернутый туманной поволокой горизонт. — Ваше сиятельство? Яков Вилимович обернулся. — Это ты, мой мальчик. — Он улыбнулся. — Проходи же. — Как вы себя чувствуете? — Все хорошо, не волнуйся. Я справлюсь с этим. Встав рядом с Брюсом, Петя подставил лицо колючему северному ветру. — Я могу вернуть вам ваш светлый дар, ваше сиятельство, — сказал Петя. — Я верну! — Тебе он нужнее, чем мне. Ты — чародей равновесия, не забывай. — Но ведь есть способ… — Конечно, есть, однако я не думаю, что он столь необходим. Темный ты маг или светлый — неважно. Главное — быть справедливым, верным и милосердным. — То есть… дар никак не влияет на человека? — Конечно, не влияет! Вспомни графа, виконта и госпожу Шварц. Они — темные маги, однако не лишены сострадания и доброты. — Вот уж не думал, — раздался елейный голос Шварца позади, — что когда-нибудь сам Яков Вилимович Брюс столь лестно отзовётся обо мне! Петя поклонился вошедшему в обсерваторию Шварцу. — Уотан? — удивился Яков Вилимович. — Что ты здесь делаешь? В достаточно ли ты добром здравии, чтобы совершать столь длительные поездки? Шварц обаятельно ухмыльнулся. — Благодарю тебя за заботу, любезный друг, однако я чувствую себя наново рожденным! И да — «длительной поездкой» это явно не назовешь! Ямщик гнал лошадей, словно бешеный! Хоть я и говорил ему, что вовсе не тороплюсь, мы добрались от твоего поместья до башни за считанные минуты. Однако оно того стоило — вы долго не возвращались, и заставили меня поволноваться, негодные! — Затем он обратил взгляд на Петю: — Мне не терпелось узнать, как все прошло! — Я сдал, ваше сиятельство! — сказал Петя. — Государь даже удостоил меня своей похвалою. — Ах, как замечательно! — воскликнул Шварц, потрепав Петю по волосам. — Я знал, что ты со всем справишься! — Благодарю вас, ваше сиятельство. — Каково тебе, — спросил Яков Вилимович у Шварца, — вновь стать светлым, Уотан? Шварц удовлетворенно вздохнул. — Это большое облегчение, мой друг. Проклятия больше нет. Иной раз я не верю в свое счастье… — Что ж? Предлагаю это отпраздновать. Ты правда чувствуешь себя лучше? — Боже милосердный, Яков! Да разве отказался бы я от праздника? Я, быть может, похож на дурака? — Узнаю нашего Уотана! — хохотнул Яков Вилимович. — К тому же, — продолжал так же задорно граф, — Аделаида разрешила девочкам остаться, и это, как мне думается, замечательный повод для праздника! Петя, милый, собирайся же скорее! Зельма мне с утра все уши прожужжала о том, что ей наново не с кем тренироваться в фехтовании. Анели занята травами, Мэриан — живописью. Зельма даже начала было учить фехтовать Сонечку, да только у той пока плохо получается. Петя широко улыбнулся в предвкушении теплого вечера в кругу близких и друзей. Если вам хотя бы раз в жизни повезло почувствовать себя любимым, вы — настоящий счастливчик. По крайней мере, Петя считал себя счастливчиком. Он обрел семью и верных друзей. Его сердце было преисполнено благодарностью и любовью.