A Sickness With No Remedy

      Джон не знал, сколько он простоял на крыльце, облокотившись о перила. Хотелось уйти, убежать, но он не мог сдвинуться с места, так как не доверял собственным ногам. Мыслей было столько, и они таким потоком били в его голове, что все, что он мог уловить из них, что жизнь — это одна большая и жестокая шутка. И что ему безумно страшно возвращаться обратно. Слабость в коленях так никуда и не делась, дрожать меньше он не стал, непонимание ситуации становилось лишь очевиднее и сильнее. — Мы думали, что ты спать пошел, — раздалось позади него, и Джон перестал дышать, все сильнее и сильнее распахивая глаза от вновь накатившего его смущения. — А ты, оказывается, прохлаждаешься тут. Я, — все говорил Артур, прикусывая только что подожженную сигарету, — кстати говоря, выиграл все деньги, что ты проиграл, так что… не знаю, стоит ли тебе их возвращать или нет.       Усмехнулся, встал рядом и тоже облокотился о перила, выпуская сизый дым через ноздри. Кинул быстрый взгляд на Джона и вздернул одну бровь. — Все в порядке? Ты словно живого мертвеца увидел, Джонни, — уже озабоченно зазвучал Артур и даже корпусом к парню повернулся. А Джон лишь сильнее закусил и так прикушенную губу и отвернулся в противоположную сторону.       Грубить не хотелось несмотря на весь страх, а ведь когда он боится, то умеет только кусать. Не ругаться, не кричать, не оскорблять — это было непривычным для парня. Все вопило внутри него: то, что он надумал себе недавно — правда. Может, он устал? Так соскучился, что сам запутался?       Только вот при одном взгляде на парня у Джона невольно подкашивались колени, а внутренности превращались в тающий снег.       Не сказав Моргану ни слова в ответ, Джон все же нашел в себе силы уйти. Лишь бы не находиться с ним бок о бок. И без него рядом было тошно, чтобы еще и контактировать как-то.       Сев на кровать, парень устало провел ладонью по лицу и завалился спиной на мягкий матрас и одеяло. Думать не хотелось, пребывать в сознании тоже, но теперь, после бешеной скачки на улице, мысли угомонились и теперь более связанными словами начали шептаться в его голове. И Джон мог их разобрать, смотря в потолок номера. Что он влюблен, что Артур занимает не только в его голове отдельное место, что хотелось быть рядом, молчать, говорить, стоять, лежать, смотреть на него и никуда не отпускать. И как бы ни был он напуган, он так же был и окрылен, и ненавидеть человека из-за нового и пугающего его чувства просто не мог. Как и злиться на себя из-за того, что позволил этому случиться.       Закрыв глаза, он попытался заснуть, чтобы быстрее потерять контроль над разумом и перестать слушать свои мысли, но промучился без сна до самого утра.       Утро, когда он с восходом солнца нашел пару часов на сон, не принесло ни капли облегчения. Пару минут забвения, стоило открыть глаза, еще пару минут головной боли, а затем вчерашний день окатил его воспоминаниями. И Джон пожелел, что вообще проснулся, ведь все, что он вспоминал и чувствовал, говорило лишь о том, что он не устал и не запутался. Ведь обычно утро приносит трезвость его уму и новые мысли. Увы, тут, не было ничего нового — лишь та же приятная сладость при воспоминаниях всего лишь об одном человеке в его жизни.       Он хотел его ненавидеть, когда наконец-то поднялся с кровати и пошел в ванную комнату, чтобы мыться. Ненавидеть парня, гореть от ненависти рядом с ним и думать только о какой-то мести. Чтобы забыть о происходящем, забыть о слабости, о желании побыть рядом и послушать его. Но Джон понимал, что Артур тут ни в чем не виноват, а единственный, кто был виновен — сам Марстон, что превратился в подобного человека, кто смог влюбиться в лучшего друга. И парня.       Взглянув на себя в зеркало, Джон захотел ударить себя же, а от противных мыслей об Артуре, о которых он раньше никогда не думал, скрутило желудок в неприятном спазме. Он абсолютно не знал, что делать и чувствовал себя абсолютно беспомощным и жалким. Он потерял рассудок.       Надежда, что это все же временное явление и ошибка в его молодом организме и голове, грелась у него в груди, и он не собирался ее никуда отпускать.       Завтракать не хотелось, так как кусок в горло не лез. Приходилось ковыряться в тарелке вилкой, перебирая горох и кукурузу, пока аппетит не сделает свое дело, и Джон наконец-то не начнет есть. Датч и Хозия, что подошли чуть позже, кидали на него обеспокоенные взгляды, о чем-то переговаривались, но Джон не слушал и даже не поднимал на них взгляд. Казалось, на его лице все было написано — как он испуган и убит. Волнение других его раздражало, не дай Бог начнут расспрашивать что-то, беспокоиться, отвлекать. Джон сам справится, это… не так трудно должно быть. Убить в себе что-то. Чувствовать отвращение к мужскому полу, видеть в Артуре друга и не чувствовать того, что чувствует он, когда смотрит на него или думает о нем. Может, все еще наладится? — Долго что-то Артур спит, — заметил Датч, и Джон поднял голову, когда услышал знакомое имя, словно тот шел в их сторону. — Он раненый человек, пусть отдыхает, — задумчиво пробубнил Хозия и достал из сумки пару купюр. — Джон, может, отнесешь ему завтрак? — В постель? — недружелюбно огрызнулся он. — Если придется. Женщины ушли в магазин, у нас с Датчем тоже есть дело. Только вы, бездари, свободны будете весь день. — Придет и поест, — попытался он еще раз показать им, что никуда он не пойдет. — Он бы тебе принес еды, будь ты на его месте, — подал опять голос Датч и глянул из-под бровей на мелкого.       Джон сразу насупился и резко выхватил деньги из рук Хозии. Этой фразе не надо звучать дважды, чтобы он начал что-нибудь делать для Артура. Да и Датч прав. Джон, может, и неотесанный, но благодарный человек, пусть Артур такого никогда и не делал для него. Но Марстон уверен, что, если момент настанет — тот обязательно будет рядом. — Что за дела хоть? — спросил он у мужчин, пересчитывая сумму. На тарелку супа и выпивку хватит. — Надо встретиться с парой человек и разузнать пару вещей. — Да ну вас с вашей секретностью, — фыркнул Марстон и встал из-за стола. — Кольм наводку дал, — бросил ему вслед Датч, но Джон уже потерял интерес к разговору.       Купил Артуру похлебки, бутылку чего-то неалкогольного, что вручил ему мужик за стойкой, заплатил за тарелку, так как бармен не поверил, что тот вернет ее и, стараясь ничего не разлить, пошел к отелю напротив салуна, где он пытался позавтракать, в итоге так и не притронувшись к еде. Если Морган спит — поставит еду рядом на тумбочку, если нет… встанет и возьмет ее сам из его рук. Как-то нести это и вручать в руки, пока тот будет валяться — было некомфортно. Он не рабочая девчонка для такого. Да и проявление заботы… это же неловкость, да и только! Правда, на задворках сознания, Джон думал о том, что это приятно — делать что-то для него, особенно, когда тот нуждается в чей-нибудь помощи.       Джон постучал раз, держа бутылку подмышкой, а суп в уже дрожащей от усталости руке. Постучал два, три, и в ответ тишина. Выдохнул в облегчении, что Морган спит и повернул ручку двери, надеясь, что так и есть.       Артур, действительно, спал, закинув голову и приоткрыв рот. Одеяло наполовину спущено с тела, рука покоится на животе, вторая под одеялом, тихое мерное дыхание, спокойное лицо.       Отведя взгляд от парня, Джон осторожно прошел к тумбочке и поставил на нее тарелку с еще дымящейся похлебкой. Бутылку рядом, и возле него раздалось невнятное бухтение. — Марстон? Какого хера…       Джон тяжело сглотнул и стал судорожно соображать, что на это ответить, не выставив при этом себя идиотом. — Хозия просил принести тебе еды… ты же э-э-э, ранен и все такое. — Как мило с твоей стороны, — прохрипел он сонным голосом и с шипением подтянулся к спинке кровати.       Щеки Джона залились румянцем, а глаза хаотично забегали по стене перед собой, изредка краешком задевая Артура, который удобнее пытался устроиться на кровати, чтобы нормально поесть. Широкие плечи, немного медовых волос на груди, самой груди, как у женщин и которая так нравилась Джону — не было, маленькие розовые соски, едва заметный пресс, темная дорожка из волос от пупка и ниже. Что из этого могло нравиться? Ничего, и во что из этого мог быть влюблен Джон? Просто в человека? В желание быть рядом, наслаждаться компанией?       Это было странным, и Джон все еще не понимал, где правда, а где его больное состояние с этой влюбленностью. Артур был мужчиной, сильным, крепким, тяжелым и… плоским. Любить душу? Ерунда, Джон любил женские тела, любил то, что мог дать ему человек, женщина. Наслаждение, спокойствие, расслабленность после. Любил их голоса, нежные ладони, ягодицы, мягкую и нежную кожу. Грудь, в конце-то концов. Артур воплощение грубости и силы. Жесткий, волосатый, мозоли на пальцах, твердые мышцы, грубый низкий голос.       Который в воспоминаниях о нем, так нравился Джону. — Черт, — раздалось рядом шипение, и Джон отогнал противные мысли назад, обращая все внимание на парня рядом. И голова быстро протрезвела, когда он увидел пропитанные кровью бинты. — Принеси мне моток, у меня в сумке лежит, — махнул ему Артур и стал аккуратно развязывать то, что было на нем.       Джон, не думая ни о чем другом, быстро подбежал к его сумке и вытащил все, что там было: книгу, его дневник, часы, какие-то сухари, сложенную заячью шкурку, связку фотографий и только потом, бинт, который был весь в крошках, шелухе, меху и черти еще в чем. — Вряд ли они сгодятся, — нахмурился он, но бинт протянул Артуру. Тот как раз смотал использованный бинт и откинул в сторону. — Дай руку, — попросил Морган и сразу схватил протянутую Джоном руку, чтобы подняться. Остатки одеяла соскользнули с его тела и упали на кровать, а Джон отвернулся, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке.       Они в пути мылись вместе, переодевались вместе, Джон мог видеть все, что только можно было, но сейчас смотреть на обнаженного парня было неловко. Он не хотел видеть где-то и что-то в таком ключе, в котором не имел права видеть. Не хотел, чтобы ему что-нибудь понравилось, что-нибудь зацепило взгляд. — Еще румянцем залейся, — подшутил Артур и встал на обе ноги. — Заткнись, — шикнул Джон и сразу одернул руку, стоило тому встать ровно. Протянул бинт и отошел в сторону, издалека наблюдая за тем, как Артур перевязывает свой бок.       Шипел, ругался, покачивался на ногах, но продолжал неаккуратно перевязывать самого себя. Джон следил за его робкими движениями, за тем, как двигаются мышцы под его кожей, как напрягается он сам и запрещал себе думать о том, кем он стал для Марстона. Но это обжигающее внутри него чувство… — Ножевое больнее все равно, — вздохнул он и осторожно уселся на кровать. — Дай тарелку, пожалуйста.       Не думая долго, Джон прошел к Артуру и протянул ему тарелку, которая стояла совсем недалеко от его кровати, на тумбочке рядом с остатками бинта. Тот, перед тем, как взять тарелку, прикрыл наготу, кинул на Джона оценивающий взгляд и только потом взял еле дымящуюся похлебку. — Спасибо, — добавил он, перед тем, как зачерпнуть ложкой немного еды.       Джон скрыл улыбку под поджатыми губами и кивнул.       А это более приятно, чем думал он сам — делать что-то для парня и получать в ответ это «спасибо». Видеть, что ему хорошо, он чем-то наслаждается и ни в чем не нуждается. Приятно, но не менее странно. Дискомфорт, запрещающий делать это чаще — все еще присутствовал. Словно Джон перешагивал через свои выстроенные запреты. — Какие планы на этот день? — спросил Артур, подняв на парня рядом взгляд. — У всех дела, мы одни свободны, как ветер, — пожал он плечами и уселся рядом с Морганом, хотя недавно хотел уйти сразу же, как только отдаст ему еду.       Ему надо было уйти, чтобы отрезвить себя, быть дальше от парня, голоса, тепла, одного вида. Джон боялся сказать что-то не так, сделать, чтобы Артур понял и увидел то, во что он превратился.       Видимо, любить человека просто от того, что он тебе дорог — можно. И Джон отдал бы все, чтобы этого не было.       Как бы ему ни надо было уйти, он не ушел. Артур доел и начал говорить. Говорить обо всем, щериться, когда было больно, смеяться, когда было что-то смешным. И Джон слушал. Смотрел через окно отеля на окна салуна через дорогу, следил за столбами пыли, когда проезжала повозка и слушал, жадно ловя каждое его слово, интонацию и тембр.       Казалось, этот день будет похож на тот, что был тогда в больнице.       Джон хотел этого и боялся, сидя на измене рядом с Артуром и слушая его рассказы.       В общем-то, день и превратился в посиделки в номере, как и думал поначалу Марстон. Артур кое-как оделся, когда ему надоело лежать, перебрался в кресло, дал Джону денег на выпивку. И, конечно, Джон пошел за ней, купил столько, сколько мог унести и вернулся к Артуру, чтобы получить в ответ что-то наподобие: «а тебе пить вредно, Марстон, ты еще мал, это все мне». Вместо злобы он все еще непривычно для себя ответил улыбкой и поставил бутылки на стол возле двух кресел.       Быть рядом — было приятно. Говорить, смеяться, слушать так, как не слышал его раньше, бегать взглядом по его лицу так, как он не делал этого раньше. И видеть то, что было скрыто от его глаз ранее. Какие-то детали, вроде пары шрамов или веснушек. Пара морщинок вокруг глаз, их цвет, форма губ, когда тот улыбается или ухмыляется. То, какой забавной формы у него нос и как смешно он морщится, когда его что-то не устраивает. Да даже родинки, которых раньше словно не было на его лице. Словно Джон смотрел на маску без формы и текстуры. Словно видел куклу вместо человека. Без личности, только с оболочкой, вместе с противным характером.       То, что сейчас все было иначе — его пугало, и вместе с тем, он не мог отвести взгляда от парня рядом с собой, с жадностью упиваясь тем, что он видит, все чаще делая глоток теплого пива. Млея с каждой секундой и деталью, которую он не видел раньше.       Хотелось вздыхать. Часто, глубоко, прогонять тяжелое и в то же время приятное чувство на своей груди. Прогонять мысли и отрывчатые наваждения, пришедшие вместе с алкоголем. Вздохнуть и очистить голову от мыслей, что Артур был привлекательным молодым человеком на его скромный взгляд. Красивым, сильным. И был так близко, что, стоило протянуть руку, и Джон мог бы коснуться его теплой кожи и почувствовать под пальцами твердость его мышц.       Марстон тихо простонал и откинул голову на спинку кресла. Его мысли вело, голос Артура смешивался с его собственным внутри его мыслей. Он перестал адекватно мыслить, перестал понимать, что происходит вокруг и что от него хотят. Мысли были неправильными, но такими сладкими. Воздух в комнате раскалялся до невозможного с каждым взглядом на парня, Джон становился все более похожим на какой-то пьяный беспорядок, а страх, что все это неестественно, противно, грязно, неправильно, тускнел за желанием просто придвинуться на пару сантиметров ближе к Моргану.       С его смехом парень сглатывал тягучую слюну, что еле проходила по его горлу. С его редкими взглядами, он отводил в сторону свой и пытался взять в себя в руки. Лениво, без какого-либо желания. Каплями трезвого разума понимая, что надо уйти и прийти в себя. Что надо прекратить пить, в конце концов.       Морган был красивым. Был доступным, родным, своим и так близко, что Джон все реже сидел спокойно и все чаще ерзал на кресле, словно оно было набито иголками. Артур все чаще кидал на него неопределенные взгляды, под которым Джон ерзал лишь сильнее, молясь, чтобы он быстрее отвел взгляд. Хотелось коснуться руки, которая держала бутылку, сесть к нему на колено, обхватив его собственными бедрами с обеих сторон, придвинуться ближе и… — О-от, блять, — застонал он и спрятал лицо в ладонях, чувствуя, как неправильные и жаркие мысли начали медленно возбуждать, а Джону хватало малых крох, чтобы стать твердым в штанах. — Марстон? — засмеялся рядом Артур, посылая обжигающе горячую волну по венам парня рядом. — Кому-то хватит на сегодня. Посмотри на себя! — засмеялся еще громче и отодвинул от Джона пиво ближе к себе.       Джон тяжело сглотнул, стараясь держать себя и свои мысли при себе. Пред глазами рябило, в ушах шумело, и голос парня все еще смешивался с собственными мыслями.       «Немезида ждет меня», — подумал он и грустно усмехнулся, понимая, как глупо он вспоминает что-то забытое в такие моменты. — Блять, — повторил он в ладони, но уже шепотом. А затем чужая ладонь легла на его плечо. — Пошли, уложим тебя, думаю, ты до кровати сам не дойдешь, тупица.       Джон проигнорировал только что сказанное. Ладонь жгла кожу сквозь рубашку, Артур был непозволительно близко, а Джон слишком пьян, чтобы действовать адекватно.       Улыбка слишком хорошо ложилась на его губы. Наверняка мягкие и теплые. Такой же, как и он сам. — Джон?       Джон моргнул, когда понял, что завис. Медленно отвел взгляд от губ Артура, моргнул еще раз и пожелал себе смерти. Остаток разума медленно покидал его, а желание почувствовать мягкость его губ все разжигалось и разжигалось внутри него. Ведь это нормально, целовать того, кого ты любишь?       Артур поднял его безвольное тело резким движением. У Джона потемнело в глазах от этого, но на ногах он чудом устоял, чувствуя, как сильно сжимают его руки Моргана на плечах. — Что за бардак, — прошептал он себе и нахмурился, осматривая младшего. Улыбка сошла с его губ, но менее привлекательными и вкусными они для Джона не перестали быть. — Артур? — спросил он неясно кого и подался вперед, чтобы хотя бы клюнуть его в губы, но… — Воу-воу-воу! — почти прокричал Артур, вновь хватая парня за плечи, останавливая в сантиметрах от своего лица. — Мне тебе ебнуть, чтоб ты протрезвел, мальчик? — М?       Сожаление ядовитой волной пробежалось в его крови, прогоняя из его тела половину алкоголя. Стало страшно и обидно за случившееся. Хотелось исчезнуть и убить себя. — Я тебе не баба. Топай давай, — уже недружелюбно рявкнул Морган и толкнул парня в сторону двери. — Совсем ошалел, козел.       Выходя за дверь, которая с хлопком закрылась позади него, Джон поклялся себе, что в присутствии Моргана больше не будет пить никогда. Хотя смысл этой клятвы, если он даже в глаза ему теперь будет бояться смотреть, как и находиться рядом.       Было тошно по пути в свой номер и все время после, когда он лег в постель. Тело саднило, словно его избивали, желудок завывал от принятого пива, голова кружилась от алкоголя и общей слабости. Теперь он не чувствовал себя окрыленным, скорее тем, у кого обрезали крылья, заставляя ползать по грязи и истекать кровью. Все это отвратительно. Все, что было в номере Артура, все, что чувствует Джон и то, что он попытался сделать. Зачем, почему, что на него нашло — он не знал и даже не пытался найти себе оправдания. Это не мог оправдать алкоголь, а даже если мог — Джон не хотел оправдываться им.       Этому не было оправдания.       Ему было плохо. Не только от алкоголя, но и от своей беспомощности и мерзости. Сейчас, когда немного опьянения ушло после отказа Артура и того, на что он решился, он понимал, насколько он был грязным. Насколько извращенным и больным, раз смог подумать о том, чтобы поцеловать мерзкого Моргана. И что вообще влюбился, и не в женщину, пусть и страшненькую, а в парня. Артура, брата и лучшего друга. Самого близкого человека, самого родного и дорогого. Самого лучшего, что был в жизни у Джона.       На опьяненный мозг и собственное бессилие хотелось плакать, рыдать в подушку, как последний никчемный ребенок. До горящих легких и искусанных губ. Чтобы его слышали в соседних номерах, услышал даже Артур и пришел проверить, что произошло. И, конечно же, разочаровался в парне. Джон был не против, но вместо этой драмы, он в одежде забрался под одеяло, сняв только сапоги, и забылся в крепком, но беспокойном сне.