Часть 15
12 января 2020 г. в 19:17
Утром, уже так привычно для Джона, его разбудил стук в дверь. Только на сей раз ни свет, ни заря, так как солнце за окном только начало вставать. Сколько часов? Семь? Девять? Марстон хотел бы возразить, но вместо этого сонно потер глаза и пошел открывать дверь, которая сама открылась, стоило ему пройти половину пути. Датч, выглянувший из-за двери, выглядел удивленным, но стоило Джону открыть рот, как тот сразу сказал, что удивлен, что тот не спит и сразу добавил, что у него для него есть кое-какое дело. И парню стоит подойти к конюшне через час, а пока тот пусть собирается.
Ни возразить, ни спросить что-либо он попросту не успел — дверь закрылась прямо перед его носом.
Что он мог еще сделать, кроме как не начать собираться, особенно, когда его попросил об этом сам Датч? Вот был бы Хозия, тогда Джон бы еще и мог немного поныть, может, сказать, что он плохо себя чувствует или еще что придумать…
Полностью не проснувшись, он кое-как заказал себе горячую ванную, через пятнадцать минут понял, что ничего не успевает, и ванная еще не готова, но все равно залез в нее, чтобы смыть с себя почти недельную пыль и грязь, помыть жирные волосы и просто расслабиться, изо всех сил стараясь не заснуть при этом. И только когда он едва ли не утонул, задремав, воспоминания о вчерашнем вечере ударили его кувалдой по голове. Он бы утонул еще раз, соскользнув спиной по спинке ванной, но вовремя обхватил тонкими пальцами скользкие из-за пены и воды бортики.
Выходить из ванной комнаты, впрочем, как и жить, как-то перехотелось. Сердцу, которое забилось о его ребра, кажется, тоже перехотелось продолжать работать дальше. Накидав на свое красное от стыда и страха лицо больше пены, Джон начал молиться Богу и всем Святым, что есть, чтобы он не видел Артура ни сегодня, ни завтра, никогда больше. Потому что как он будет смотреть ему в глаза и как тот будет смотреть в ответ… ему не хотелось. Хотя, он же был пьян? Он же не совсем контролировал себя, ведь можно же списать на это?
Джон покачал головой.
На это не было оправданий.
Но Артура он так и не увидел. Стоило ему мокрым выйти из ванной и дойти до конюшни, как все вокруг завертелось в бешеном ритме. Он даже думать о Моргане не успевал, не говоря уже о том, чтоб о чем-то переживать. Хозия и Датч поехали на дело и решили взять себе помощника в лице Джона. Артур ранен, так что пусть лежит и выздоравливает. Джон был отличным стрелком и отменно обращался с винтовкой, поэтому долго думать — брать или не брать, не пришлось.
Парень был безумно рад, когда ему кивнули в сторону стойла с его лошадью и сказали, что он едет с ними на дело. И что ему надо будет прикрывать их спины, если что-то пойдет не так.
Стоило им выехать из конюшни, как к ним присоединился младший брат О’Дрисколлов, а уж когда кто-то из них рядом, то все идет наперекосяк и всегда рядом шумиха. Джон даже думал не вешать винтовку на плечо с этими ребятами и просто всегда быть наготове, но тот крикнул ему, чтобы он не раздражал и убрал дуло подальше, чтобы не дай Бог, не выстрелил в кого-то из них.
Джону не очень нравился этот парень.
Как и то, что он смел ему приказывать.
Всех, кого хотел и мог слушать Джон, так это те люди, с кем он жил. Ну и иногда законников, кто шикал на него. Уж явно эти два придурка не могли ему давать указаний.
Но винтовку он все же повесил на плечо.
Марстон не совсем понял, куда и на что они едут, что за дело и что их ждет. Он не успел спросить ни у кого, что происходит, так как взрослые были заняты своими разговорами, а Джона затыкали одним выражением — «тебе стоит просто нас прикрывать, не нервничай». А Джон нервничал, потому что стоило им прибыть в какое-то поселение неподалеку от самого города, где они остановились, как люди вокруг них стали отчего-то подозрительно щуриться в их сторону. И, кажется, этого кроме него никто не замечал. Либо привыкли, либо Джон параноик и из-за данного приказа прикрывать — везде видит подвох.
Кто-то, когда они проезжали мимо, шикнул что-то одному законнику, тот кивнув, куда-то ушел, и, стоило им вернуться, там уже стояло три законника. Джон мог лишь тяжело сглотнуть и начать все чаще думать о том, как лучше и быстрее снять винтовку с плеча и в кого первым стрелять. Другие все так же не замечали этого вокруг, ехали впереди как ни в чем не бывало и о чем-то переговаривались.
Датч остановился у какого-то здания, все спешились. Джон на всякий случай привязал свою кобылу к поломанному столбу рядом с домом, потому что первого выстрела она всегда боялась и могла дать деру без людей рядом. Остальные оставили животных так и пошли в сторону дома.
— Какого черта, Датч? — спросил младший О’Дрисколл, но Ван дер Линде лишь толкнул его в ветхое давно заброшенное здание. — Где Кольм? — донеслось после, и дверь позади прибывших закрылась с противным скрипом.
— Джон, посматривай в окно и скажи, когда Кольм будет. Если будет, — шикнул Датч и болезненно сильно толкнул О’Дрисколла в плечо. — А теперь ты, сука, может, объяснишь, о чем мне вчера плакалась моя Аннабель?
— Датч? — подал голос Джон, которому не совсем нравился его тон и напуганный взгляд младшего, — что происходит?
— Вот сейчас и узнаем, сын, что происходит, — усмехнулся он и еще раз толкнул парня в плечо. — Глубже топай.
— Да какого хрена вам надо от меня? — рявкнул О’Дрисколл, но вперед все же пошел. Джон видел, что он был немного напуган. Да и если честно, то он сам был немного напуган тем, что происходит.
Когда Датч вынул из кобуры револьвер и приставил его под подбородок парню, который прижался к стене позади себя, Джон понял, что произошло что-то серьезное. И виноват сам О’Дрисколл. Теперь вместо волнения был лишь интерес и любопытство, чем все это окончится и что такого он натворил. Уж раз Датч находился в такой ярости и перешагнул через себя, чтобы приставить вроде знакомому человеку дуло под челюсть…
— Аннабель, — прошипел он прямо на ухо, склонившись над парнем. — Какого хера ты, грязное животное, посмело трогать ее. Да даже смотреть в ее сторону?
— Чегооо? — ощерился он.
Холодное дуло револьвера сильнее вжалось под челюсть, и О’Дрисколл чуть не заскулил.
— Да ничего я не делал! Клянусь.
Датч промолчал, Хозия как-то обреченно вздохнул и, устало проведя ладонью по лицу, отвернулся, чтобы в следующую секунду, врезать парню под дых.
— Лучше перестань играть с нами в игры, мальчик, — прорычал Мэттьюз после, смотря сверху-вниз на согнувшегося человека. — Она нам все рассказала. Мы все равно тебя не отпустим, так лучше умри с честью и сознайся в совершенном.
— Да что я сделал? Под юбку палец сунул? Ребят, да вы че…
— Ты тронул того, кто мне дорог. Своими грязными лапами. Мою семью, — продолжил Датч, после чего рывком поднял его с пола, опять прижимая лопатками к стене.
— Да не трогал я никого, Датч! Что на тебя нашло?
Джон сглотнул и кинул вороватый взгляд в сторону окна, надеясь, что там никого нет. И Хозия и Датч выглядели так, словно они были готовы растерзать О’Дрисколла здесь и сейчас. Но теперь хотя бы ясно за что. И Джон в каком-то плане был солидарен с мужчинами, если это, конечно, было правдой. Выглядел парень довольно невинно, когда его прижимали к стене, словно он, правда, ничего такого не делал и даже не мог подумать о подобном.
Датч добродушно улыбнулся, а затем взвел курок, и прозвучал оглушительный выстрел.
— Я люблю… Аннабель.
Джон, зная, что произойдет, все равно дернулся. Хозия презрительно фыркнул, Датч убрал револьвер обратно в кобуру, а О’Дрисколл сполз спиной по стене, прижимая руку к простреленной груди. И Марстон так внезапно вспомнил мужика, которого убил Артур, вонзив ему меж ребер нож.
Эти люди убьют за свою семью, и Джон был горд тем, что он входит в ее состав.
— И так будет с каждым, — рыкнул Ван дер Линде и посмотрел на Хозию. Тот кивнул, достал из сумки пару свернутых небольших мешков и кинул один другу, другой приемному сыну. — Если с тобой или Артуром что-нибудь произойдет, я всю землю перерою, чтобы найти вас, — все говорил Датч, расправляя свой мешок, — я вырежу всех, кто причинит вам боль. Вырежу всех, кто причинит боль моим людям.
— Пошли уже, — усмехнулся Хозия. Хлопнул брюнета по плечу, кивнул Джону за собой и пошел куда-то вглубь дома. — Тебя завести легче, чем ущипнуть себя за собственную задницу, Датч. Будь помягче, — говорил Хозия откуда-то из здания. Джон глянул на парня О’Дрисколла и, пожав плечами, мол «прости, дружище», пошел за мужчинами.
— А что мы тут делаем в общем-то? — решил спросить он, опустив все недавно произошедшее. Он узнал достаточно, а подробности Датч вряд ли ему расскажет. Он любит Аннабель, чтобы ворошить что-то, что может доставить дискомфорт ей или ему. Особенно ей.
— Да тут Кольм золото прячет. В подвале где-то. Награбленное добро. Проболтался вчера, когда нажрался. Повел нас из салуна вон, все выболтал, пока эта сука… этот ублюдок…
— То есть, мы богаты? — улыбнулся он, вырывая Датча из воспоминаний. И это помогло. Он улыбнулся и молча кивнул.
Джон не мог дождаться своей доли. Расправил своей мешок и первым спустился в подвал.
Золота оказалось не так много, как все ждали, но достаточно, чтобы хорошо закупиться и начать двигаться дальше. А с убийством брата Кольма им придется быстро убраться из города. Зная старшего, который не всегда был адекватен, могло произойти что угодно, еще и женщины в городе были без защиты, не считая Сьюзан, которая любому могла дать отпор.
Напихав наличных и немного золота в пару мешков, когда один и не пригодился, все пошли на выход, игнорируя уже бездыханное тело у стены в луже собственной липкой крови. Правда на выходе их встретил запыхавшийся Кольм. Смахнул со лба прилипшие ко лбу волосы, жарко выдохнул и ошарашенно посмотрел на мешки в руках мужчин.
— Ты не успел, — сказал Датч и спустился по скрипучей лестнице вниз. — Ни попрощаться, ни защитить.
— Что?.. Нет… — сорвавшись с места, он рванул в здание.
— Такой же ублюдок, — шикнул по пути к лошади Датч. — Быстрее валим отсюда.
Обратно они успели добраться до темноты. Кольма они пока не видели, так как погнали лошадей в галоп с места, прихватив с собой и лошадь Кольма. Стоило им приехать, Датч приказал всем собираться, чтобы миновать проблемы с О’Дрисколлом. Все так и поступили, стоило услышать приказ, даже просьбу, от лидера.
Джон стоял снаружи и нервным взглядом смотрел на трех женщин, которые кивали на слова Датча. Смотрел на них и пытался понять, где был Артур и где он сейчас. Проводил время вдали ото всех, вместе с конюхом запрягая лошадей в повозки и привязывая к ним лошадей женщин и кобылу Артура. Заходил Датч и Хозия проверить как у него дела, заходили женщины закинуть чемоданы и сумки. Не было только Артура, и Джон думал: тот плохо себя чувствует или нарочно избегает парня, который совсем от рук отбился одной выходкой. Марстон ставил на второе и прятался за шеями лошадей, когда кто-то входил в едва освещенную конюшню.
Они выехали той же ночью, когда Джон закончил с животными. Морган присоединился к ним, стоило вывести лошадей на улицу и остановиться возле салуна. Выглядел он неважно, рана воспалилась, у него поднялась температура и парень еле на ногах держался. Но подозрительный взгляд на Джона кинуть успел, прежде чем его уложили в одну из повозок. Джон молча отвел взгляд, просчитывая окончание их общения.
Но этого не произошло, как бы он ни боялся. Морган неделю приходил в себя после ранения, неделю они не разговаривали, и в это время Джон успел поставить крест на их дружбе и съесть внутри себя огромную дыру самоненавести и жалости к себе же, как Артур на следующий день позвал его на рыбалку. С такой добродушной улыбкой протянул ему удочку, что сердце Марстона от радости готово было выпрыгнуть у него из груди. Тот либо не придал значения случившемуся, либо забыл, либо просто посчитал, что Джон полнейший придурок. Пьяный придурок. А младший тему больше и не поднимал. Все делают ошибки, пусть и такие глупые. Особенно Джон.
После того дня, когда они в тишине наловили рыбы на два дня вперед, Джон перестал находить себе место. Если раньше он не общался с Морганом, то теперь сам Артур искал общения с парнем, и это душило младшего, потому что он не знал куда себя деть, когда тот находился рядом. Ему почти на самом деле было душно, стоило тому встать рядом. Посмеяться, хлопнуть брата по плечу и уйти. Джон уже готов был выблевать свои внутренности на землю перед собой.
То, что происходило с ним, его телом, с его эмоциями — было новым и насколько они были сладкими, настолько же и неприятными. Особенно вперемешку со страхом того, что на самом деле происходит между ним и Морганом. Джону хотелось бежать от себя и от того человека, кто мешал ему нормально жить. Если бы он знал, как это все прекратить, то сразу бы прекратил, но он понятия не имел, что надо делать и с кем можно было поговорить на этот счет. Если бы кто-то мог понять…
Ошибка любви к своему другу, которая должна была умереть, с каждой неделей становилась лишь сильнее. Артур так ничего и не начал подозревать и даже близок к этому не был. Его общение с Джоном было на том же уровне, что и до того момента, как он выгнал его пьяного из комнаты. Он был приветливым, отзывчивым, тем же Артуром, которого любил Джон. И начинал любить все сильнее с каждым днем. Бояться, ненавидеть себя, но любить.
И любовь, когда ты просто наслаждался тем, что человек есть, медленно перетекала в простое «хочу». Волнами накатывало на Джона от простых душевных размышлений, до разглядывания парня при свете костра. Жадным скрытым от других взглядом он скользил по нему, всматриваясь в любую деталь и движение на его теле. От морщинок на лице, до того, как он поджимает губы. От родинок, до уровня роста щетины на шее. И с каждым днем все сильнее осознавал, что мыслями скользит в такое понятие как «хотеть лучшего друга». Тепло тела рядом, тепло кожи, мягкость губ, запах, вкус, дыхание у уха, еле различимые стоны.
На последнем Джон всегда вставал со своего места уходил в деревья рядом с лагерем, чтобы избавиться от болезненного возбуждения. Часами они сидели у костра вечерами, часами Джон мог изучать его, то теряя эрекцию, то опять возбуждаясь. И никакая дрочка не помогала потом от того, как сильно болели у него яйца. Дрочил с мыслями о ком-то другом, о ком-то, кто когда-то запал к нему в голову своей красотой. И кончая с именем Артура на губах, вместо облегчения чувствовал лишь отвращение.
Он все еще ходил к шлюхам, в надежде, что они все изменят. Просадил почти всю свою долю, которую ему дал Датч. И когда деньги все кончались, а он ни на шаг не мог приблизиться к тому, чего так искал в простых удовольствиях в борделях, он начал понимать, что все, что раньше приносило ему удовольствие — лишь отталкивало. И выходя ночью на улицу, уставшим, вымотавшимся и еще более недовольным, думал, любит ли он только Артура или мужчин вообще?
Морган достал откуда-то собаку, когда однажды решил поехать на охоту. Сказал, что он будет отличным сторожем, охотником и вообще лучшим псом. Все поверили, решили его оставить, ведь вреда не будет от простой собаки, но на деле все оказалось иначе. Как бы Артур ни пытался научить его командам, пес был настоящим идиотом. Вместо того, чтобы сторожить, лаял на белок и птиц, пугая всех присутствующих и спящих, вместо того, чтобы выполнить простую команду «сидеть», прыгал на Артура и старательно вылизывал ему руки, лицо и все, что только попадалось ему на глаза. Воровал еду, ронял котелок с ней же, пугал рыбу, когда Джон и Артур ходили на рыбалку. Просто бегал по берегу, вылавливал из воды палки, водоросли и бесконечно лаял.
Артур в нем души не чаял, Джон же начинал медленно ненавидеть животное. Особенно, когда тот играл с ним вечерами, игнорируя присутствие каждого в лагере. Джону не хватало и минуты проведенной с ним, а ее забирал чертов Купер.
Но если пес забирал минуты, то Элиза, о которой Джон отчего-то забыл, забирала недели. Когда Артур сказал, что вновь едет к ней, Марстон готов был сквозь землю провалиться и, провалившись, зарыть в ней себя. Из него словно вырывали внутренности. Кажется, он никогда не чувствовал себя настолько ужасно. Как бы ни хотелось сделать что-нибудь назло парню, Джон понимал, что это по-детски глупо, да и что он мог ему сделать? Артур любит ее, оставалось принять это, как взрослый человек. И пусть от этого было нестерпимо больно.
К своей же девушке Морган наведывался, как минимум, несколько раз в год и оставался с ней на неделю-две. Иногда по месяцу, но это было крайне редким явлением. Кажется, с Мэри было все не так серьезно, как с этой рыжей сволочью. Артур держался за нее, защищал, заботился, словно она была его сокровищем. Даже если в лагере кто-то спрашивал, как она поживает, Артур отвечал, чтобы они оставили ее в покое. Она и то, какой образ жизни он ведет, должны быть настолько далеки, чтобы он сам, пока находился с ней, забывал о своей истинной натуре. Джон не знал, что такого Артур пытается сохранить. Вряд ли бы он держался так за одну девушку. Хотя, возможно, он просто настолько сильно любил ее?
Он старательно держал себя в руках, когда слышал, что Артур уезжает, старательно держал язык за зубами, чтобы не крикнуть ему, что все кончится так же, как с Мэри, что никакая девушка не примет его таким. Вором, убийцей, шарлатаном и Бог еще знает кем. Он был жесток, он был груб, он едва выполнял правила приличия, когда Хозия или Датч того требовали. Какая девушка захочет быть с ним?
Каждый раз, когда он садился в седло и уезжал, Джон едва сдерживался, чтобы не крикнуть подобную вещь. Но как бы ему ни было обидно, он не мог сделать больно Артуру. Сейчас, когда он подрос, он помнит, каким убитым был парень, когда Мэри бросила его, как он переживал, как потом сторонился девушек, словно больше не достоин. Смог бы Джон поступить так, чтобы Артур вообще замкнулся в себе, перестав считать себя достойным?
Нет. Он любит его, чертовски сильно, и поступить так по отношению к нему просто не сможет, как бы больно и обидно ему ни было.
В итоге Артур уезжал, ничего не подозревая, Джон уходил на охоту и просто расстреливал из ружья дерево, чтобы хоть немного выпустить пар. Расстреливал обойму, садился рядом и просто говорил себе, какое он ничтожество и лучше бы он сдох, чем переживал такое.
Но чем больше проходило времени, тем легче как-то становилось носить это в себе, легче понимать себя, легче общаться с ним. И вообще, словно все стало немного слабее, чем прежде. Ответа все равно никогда не будет, особенно положительного, Джон никогда не станет говорить ему об этом, какой смысл лелеять надежду и эту любовь? Со временем, кажется, проходит все. Боль, радость, та же самая любовь, когда нет ответа и какого-то продвижения.
Он остывал день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Все реже чувствовал то тепло внутри себя, неловкость и восхищение. Не было больше того щекочущего чувства внутри, взглядов, вздохов и уединения в палатке или кустах. А когда остыл полностью, то лишь с улыбкой смотрел на Артура и понимал, каким дураком все-таки был. Как мучился, страдал, как боялся того, что это будет не ошибкой, что это навсегда, и что он пропащий человек. Грязный содомит, который влюбился в своего брата и кончал с его именем на губах. Сейчас было противно, сейчас думать об этом уже не хотелось.
Поэтому он каждый раз качал головой с улыбкой и уходил по своим делам. В свои двадцать лет уже надо было чуть серьезнее относиться к своей жизни. Пусть и получалось из рук вон плохо.
Их семья расширялась, как только могла. Датч все заводил новые знакомства со странными людьми, приглашал кого-то с собой, если понимал, что беды от них не будет.
Познакомился со странным фокусником или кем он там был. Шарлатан в смокинге. Человек, который с одной стороны хотел быть с ними, а с другой — прекрасно чувствовал себя вдали от людей. Подкинул им много дел, помог, подсказал чего-то, даже какое-то время жил с ними и путешествовал. Но это было недели три, потом он испарился, словно его и не было.
В один день Датч привел какого-то толстяка, чему удивились все, кто был в лагере. Болтливый малый. Бывший моряк, военный, тот, кто, по его словам, прошел тысячу трудностей и который мог все. В итоге он мог только готовить, за что Датч его и взял. Готовил он так себе, но лишних рук не бывает, ведь своими делами он освобождал других людей.
Потом появился какой-то странный мужик. Был он старше Хозии или нет, Джон не знал, но выглядел именно так. Шут, бестолочь, изредка помощник. Какой в нем был толк никто не знал, но его оставили с ними. Чем больше людей, тем веселее, в конце-то концов. И посиделки вечерами, стали чуть масштабнее, веселее, громче, а Джон полюбил шум. Еще больше полюбил трубки и пиво. И, казалось, это станет его могилой. Он или сопьется, или скурится.
Все занимались теми же делами, что и прежде, несмотря на то, сколько человек было в лагере. Просто дел успевали делать больше. Хозия и Датч все так же следили за всем вокруг и ездили на задания. Женщины следили за лагерем и обустраивали его, Джон чаще бездельничал, Артур так же охотился, грабил, убивал и пропадал у Элизы.
Правда, последний его раз слишком уж затянулся. Его не было уже как три месяца, и Джон с каждым днем, как и все остальные, уже начинал волноваться за него. Ведь он любил неприятности, а неприятности любили его, чтобы тот спокойно существовал. И кто знает, что могло произойти с ним в этом пути? Он не был долгим, чтобы так задерживаться. За время его отсутствия уже успели листья на деревьях пожелтеть, как и прийти холод, а ведь уезжал он в начале августа.
Но никто не знал куда ехать и стоило ли вообще, чтобы пойти искать его. Оставалось только ждать.
И он появился. Когда Датч уже хотел ехать в сторону Калифорнии. Объявился вечером, когда все садились ужинать приготовленную Пирсоном похлебку.
Все отложили ложки, когда увидели силуэт всадника. Знакомый силуэт на знакомой лошади. Медленно заехал в лагерь, подвел лошадь к коновязи, которую они кое-как соорудили своими руками наспех, и спешился. Джон сразу заметил своим зорким глазом, в каком плохом состоянии Боудикка, отчего сердце пару раз глубоко и тревожно ударило по его ребрам. Тот никогда не допускает того, чтобы кобыла так выглядела. Скорее он будет голодать и идти пешком, если с его лошадью будет что-то не так.
Артур перекинул повод, хлопнул один раз лошадь по шее и просто встал на краю лагеря, смотря в его центр, где сидели люди, смотрели на него и, наверное, ждали хоть чего-то. На лице борода, волосы заметно отросли за время его отсутствия, одежда грязная, где-то следы крови, где-то дырки, его рука, которой он поправил шляпу — дрожала. Джон уже не предполагал — он знал, что что-то произошло. Весь вид мужчины говорил об этом. Даже Купер, который с радостным лаем подбежал к хозяину, не получил и взгляда. Мужчина смотрел на костер и молчал.
— Рады видеть, тебя, сынок, — наконец-то подал голос Датч. — Мы уж волноваться начали. Надеюсь, все в порядке.
На этих словах, Морган потупил взгляд вниз и как-то непривычно замялся на месте.
— Ты задержался, — уже поддакнул Хозия.
— Я, эээ... Нормально все. Так вышло что… что я, эээ... — чертыхнулся и отвернулся к лошади.
Датч встал и, не задавая лишних вопросов, пошел к нему под пристальным взглядом Джона, который, кажется, даже моргать перестал. В горле встал противный ком, который он не мог проглотить, а сердце все тревожнее и тревожнее билось в груди. Он слишком хорошо знает этого человека, чтобы понимать, что у него не все в порядке. Один его вид говорил, что ничего у него не в порядке, и то, в каком состоянии Боудикка.
Датч и Артур повернулись спинами к лагерю, обмолвились парой слов, а затем брюнет обхватил рукой плечи подопечного и подтолкнул его в сторону своей палатки, ничего никому не говоря. Лишь кинул однозначный взгляд на Мэттьюза, который без колебаний пошел за ними. Морган заметно хромал на правую ногу.
Джон отложил свою тарелку. Есть больше не хотелось, сердце билось где-то в глотке, волнение зашкаливало, но он знает, что если он придет без приглашения, когда они что-то обсуждали — его попросту выгонят. Но ведь можно подслушать? Пойдет отлить, остановится возле палатки, так, случайно и узнает наконец-то, что произошло у Артура.
Но стоило сделать несколько шагов к палатке Датча и Аннабель, как вышел Хозия. И один его вид говорил, что явно ничего хорошего не произошло. Мужчина покачал головой, толкнул Джона в сторону костра и проследил за тем, чтобы тот никуда не уходил и не мешал Датчу с Артуром выяснять их проблемы.
И как бы он ни хотел, а до утра Моргана так и не увидел. Словно он и не выходил из палатки лидера. И то, что Датч оставил его с собой — напрягало только сильнее.
Что-то приключилось по пути? С ним что-то не так? Его ранили? Пытали? Он был весь в крови, сильно хромал, его лошадь в ужасном состоянии.
Джон всю ночь грыз себя вопросами и так и не сомкнул глаз. С утра, когда никто еще не встал, он вышел и сразу пошел к Боудикке, которая так и стояла грязной с самого вечера. Без еды, без воды, оседланная, в слипшейся от пота и грязи шерсти. Грустные глаза так и просили Джона о какой-нибудь поддержке, и парень, не думая, расседлал лошадь. Та облегченно раздула бока. На боках засохшая корка крови от шпор, на губах тоже немного засохшей крови, которая говорила о жестокости всадника, следы от туго затянутой подпруги и другие мелкие ранки. Он подкинул ей сена, принес ведро воды, и пока та набирается сил и ест, начал чистить. Хотя даже скорее скоблить, потому что грязь не смахивалась никакой щеткой. Вернее было бы искупать животное, но ничего глубокого здесь не было. Лишь ручей с проточной водой.
И пока чистил в поте лица, все съедал себя вопросам: что же произошло.
Первым встал Пирсон, чтобы приготовить еды на всех членов лагеря. Затем встала Сьюзан, другие женщины, Датч, Хозия, даже старик вышел из своей платки, но не Артур. Джон то и дело кидал обеспокоенные взгляды то на Датча, то на Хозию, то на палатку парня, где тот должен был спать этой ночью. Вдруг ушел?
Но, стоило сделать шаг в сторону Датча, чтобы спросить у него, что случилось, из палатки Аннабель и Ван дер Линде, вышел Артур. Невыспавшийся, разбитый, словно его били всю ночь. Болезненное выражение на лице, сильная хромота, красные глаза, пересохшие губы. Словно он серьезно заболел и всю ночь провалялся в лихорадке.
— Не трогай его пока, — шепнул ему на ухо Хозия, когда шел мимо и потом дальше пошел по своим делам. А Джон и не мог его не трогать. Он же переживал, черт возьми. Ему надо было стоять и просто наблюдать за тем, как его лучший друг мучается непонятно от чего? Переживает?
Сердце в груди тоскливо заныло от одних мыслей, что случилось что-то серьезное.
Купер привычно закрутился возле ног Моргана. Лизал его руки, ноги, ботинки и получил в ответ лишь слабый хлопок по голове. Артур прошел к столу, грузно приземлился на скрипнувший под его весом стул, и тяжело вздохнул. Джон тоже пошел к столу, автоматически. Откинул щетку в сторону, посмотрел на Хозию, который следил за ним с другого конца лагеря и сел рядом с Артуром.
— Спасибо за… — он прочистил горло и немного потупил взгляд. — Спасибо, что позаботился о ней. У меня как-то… как-то времени не было.
— Я заметил, — едва шепнул Джон и сам нахмурился.
Пирсон и Сьюзан вскоре принесли тарелки, наполненные кашей. Все неохотно приступили к еде. Сонные, отчего-то уставшие, ковырялись в тарелках в полной тишине. Лишь Артур смотрел на еду и не трогал ложку.
— Тебе бы стоило поесть, — не смог промолчать Джон и кивнул в сторону его нетронутой еды.
— Можешь забрать, я не хочу.
Не сдалась Джону его еда. Ему своей порции с головой хватит, а вот мужчине стоило бы поесть, тот выглядит очень дерьмово. И хотел бы Джон сказать, что тот паршиво выглядит, только вот слово это все не выходило из его рта. Мало ли, как тот отреагирует, еще и Хозия с его предупреждением. Хотелось метнуть ложку в тарелку и выкрикнуть: «какого хрена тут происходит?!». Но лишь продолжил молча есть, краем глаза следя за другом рядом.
Все закончили с завтраком и начали постепенно расходиться. Аннабель позвала Датча, Бесси позвала Хозию. Сьюзан пошла помогать Пирсону. Старик тоже куда-то ушел, наверное, спать. Джон успел помыть свою тарелку, почистить свою вороную кобылу, а Артур так и сидел у стола с нетронутой едой и руками на деревянной поверхности. А костяшки его пальцев были белыми от силы сжатия кулаков.
— Думаешь, после смерти есть что-нибудь, Джон? — прохрипел он севшим голосом.
Джон бы рассмеялся над этим вопросом в любой другой день, но сейчас что-то не хотелось. Он сел напротив друга, подумал немного, а потом все же усмехнулся, наверное, этим смешком пытаясь успокоить себя и разрядить обстановку. Может, и пошутить стоит?
— Как-то не задумывался никогда. Не сказать, что я верующий, Арт, но… нет. Вряд ли там что-то есть. Что, наконец-то совесть замучила от всех забранных жизней? — усмехнулся он, и губы Артура тронула легкая улыбка.
— Ага, — шепнул он и вздохнул, убирая руки со стола. — Думаю, ты прав. Там нет ничего… Можешь, пожалуйста, попасти Боудикку? Я буду очень признателен.
— Окей, — подозрительно прищурился Джон и проводил Артура взглядом.
Как он встал, прочистил горло, хлопнул по ноге, подзывая к себе Купера и, сильно хромая, удалился в лес.
Смерть… внезапно Артур задумался об этом. Человек, испортивший жизни сотни людям. Убивший десятки. Думает наконец-то о смерти? Что-то Джону не верится. Может, пока все заняты, с ним все-таки стоит поговорить? Чует Джон неладное. Да и в конце-то концов, он не чужой ему человек, чтобы еще бед наворотить, верно же?
Осмотревшись по сторонам, пока рядом нет Хозии, он пошел в лес за Морганом.
Лес давно превратился в одну большую картину. Ярко-желтые листья, оранжевые листья, все еще сочно-зеленые иголки сосен. Воздух пропитан сухой листвой, прохладой и землей. Яркое солнце над головами и голубое небо. Этот день не может превратиться во что-то плохое. Он слишком красив, как и вся осень. А у Джона слишком большая надежда, что все все-таки хорошо, а Артур просто нагоняет драмы.
Медленно прогуливаясь по лесу, он искал глазами сквозь яркую листву своего друга или его пса, по пути думая над тем, как было бы корректнее задать интересующий его вопрос. И надеясь, что он не наломает дров тем, что подогреет свое любопытство.
Знакомый голос привлек его внимание. Что-то про хорошего мальчика, умного пса. Красивого пса, большого и что-то там еще. Только Морган мог так общаться с животными. Они самые-самые, а люди рядом неясная серая масса, которую можно бить, оскорблять и обманывать. Лошади, собаки, кошки и другое зверье, даже чертовы коровы, получали от него больше любви, чем кто-либо другой. Даже Джон, казалось, хуже его лошади. Ее Артур уж точно любит сильнее его.
Улыбнувшись своим мыслям о такой любви, Джон пошел на звук голоса. Да даже если и не будет задавать вопросов, так как не знал, как и что, то просто посидит рядом и поговорит с ним о том, что было в лагере в его отсутствие.
Голос перебило журчание ручья. Артур замолчал, Купер тоже не подавал признаков присутствия. Либо Артур ушел, так как услышал, что кто-то идет за ним, либо они оба задумались о чем-то своем. Выйдя к старой сосне, что стояла возле ручья, Джон увидел мужчину и его пса. Купер сидел перед ним, Артур сидел возле сосны, вытянув перед собой больную ногу. Оба молчали и просто смотрели друг на друга. И Джон уже открыл было рот, если бы тело Артура крупно не вздрогнуло. Он бы решил, что тому больно и уже поспешил к нему, чтобы оказать поддержку, если бы не услышал едва различимый в журчании ручья всхлип.
Купер лизнул его в лицо, тихо заскулил, пару раз ударил хвостом по земле, чтобы затем крепкие руки прижали его к себе, и мужчина не спрятал лицо в его шее. Пес был дико рад такому проявлению любви. Забил хвостом по земле, вылизал плечо мужчины, едва держал себя на месте и все еще тихо поскуливал.
А Джон уже с места не мог сдвинуться, потому что впервые в жизни стал свидетелем проявления такой слабости у самого сильного человека, которого он знал.
И лучше бы он этого не видел, потому что в один короткий момент стало страшно, стыдно, неловко и совестно. Он оцепенел. Смотрел на мужчину, как слегка подрагивают его плечи, как прижимается он к псу и почти до боли сжимает его в объятиях.
Он хотел бежать: к Артуру, от него, в лагерь или куда глаза глядят. Лишь бы не находиться тут и не видеть этого. Это было неправильно. Эти слезы или чтобы это ни было. Артур не должен был этого делать. Он мужчина, он сильный, он никогда не делал этого раньше и точно не должен был делать этого сейчас возле ручья в этот красивый солнечный осенний день. Особенно, когда надежда Джона уже убедила его, что все в порядке.
Не зная, что делать, Джон медленно стал отходить назад, стыдливо смотря куда угодно, но не на лучшего друга. Он был в ужасе, и в голове засела одна догадка — Элиза.