───── ◉ ─────
Весь полёт до Чикаго он спит. Отключается, уперевшись лицом в окно иллюминатора первого класса, и разбудившая его стюардесса чуть не получает локтем в лицо. Во время поездки домой в такси он настолько заторможен, что может только сидеть с закрытыми глазами и стараться не заснуть. Такое чувство, что он находился в машине от силы минуты две, но уже пора выходить и затащить себя и своё дерьмо в лифт. Микки тяжело прислоняется к стене, ожидая, когда лифт остановится на его этаже, веки закрываются, будто он не спал несколько дней. На то, чтобы вставить ключ в замок, уходит несколько попыток, но Микки наконец попадает в квартиру и падает на диван, засыпая мгновенно. К сожалению, вечно убегать от осознания невозможно. Фрагменты кошмаров с фантомной болью вины и потери заставляют Микки проснуться потным и задыхающимся, будто он только что пробежал грёбаный марафон. Он не помнит, что ему снилось, но это не мешает беспокойству пробираться к горлу и растекаться по конечностям, от чего его пробирает озноб. И вот так он снова ломается. Микки молча плачет, уткнувшись в диванные подушки, прежде чем принять сидячее положение. От этого становится только хуже, потому что он видит Йена в каждом сантиметре своей квартиры, смеющегося, ухмыляющегося и толкающего Микки в той глупой, дерзкой манере, которая ему так нравится. Случайный взгляд на окно только придавливает его обратно к дивану. Микки и представить себе не мог, что несколько оконных стёкол способны вызвать у него желание забраться в постель и никогда оттуда не вылезать, но именно это и происходит. Вспоминая, как красиво выглядел Йен в то утро — такой мягкий, тёплый и залитый солнечным светом, — Микки хочет рвать на себе волосы. Он встаёт и роется в сумках в поисках пачки сигарет. Он рад, что теперь покупает их блоками, потому что обнаруженные две штуки точно не помогут. Микки расхаживает по комнате с новой пачкой, попеременно закусывая губу и делая затяжки, обжигающие лёгкие. Факты таковы: он отстранён от хоккея, может быть, навсегда (Микки не знает и прямо сейчас думать об этом не в состоянии), и он причинил боль одному из немногих людей в своей жизни, на которых ему когда-либо было не наплевать. Ага, сейчас он явно не в порядке. Микки зажмуривается, чтобы не видеть картинку с Йеном, совершенно неподвижно лежащим на льду. Бля, Микки больше не может откладывать это. Он знает, случись с Йеном что-то действительно плохое, Лига уже вытащила бы его из квартиры, но это всё ещё не значит, что Йен не мог быть в больнице прямо сейчас, подключённый ко всем этим дурацким трубкам и проводам, и… Он просто воспроизводил случившееся в своей голове так много раз, зацикливаясь на каждой мельчайшей детали, что должен знать, что Йен в безопасности. Микки подумывает написать ему, чтобы выяснить, но тут же отвергает эту идею. У него нет на это права. Вместо этого он начинает гуглить информацию в телефоне. Проведя быстрый поиск по имени Йена, он обнаруживает по крайней мере пять статей и открывает первую: «Звёздного игрока «Флайерз» Йена Галлагера вырубили в середине игры». Микки задерживает дыхание и заставляет себя прочитать текст до конца. Есть краткое описание «потасовки» с «Микки Милковичем из «Чикаго Блэкхокс». Боже, Микки уже становится дурно. Он принимается покусывать ноготь большого пальца и продолжает. «Без сознания в течение двадцати секунд», «получил лёгкое сотрясение мозга», «выписался из больницы рано утром», «должен вернуться на лёд во время следующей игры». Незначительное облегчение затмевается интенсивным стыдом, от которого у Микки желудок скручивает в узел. Йен в порядке. Он не в больнице, Микки не испортил ему всю жизнь. Хотя такой исход был вероятен. Он почти позволил ситуации перейти опасную точку невозврата для них обоих. И Микки нет прощения. Он тушит сигарету и достаёт бутылку «Джека». Ему понадобится что-то покрепче сигарет, чтобы заснуть сегодня ночью. Завтра слушание, так что он должен хотя бы постараться не выглядеть так, будто умирает, когда придёт туда.───── ◉ ─────
После того как следующим утром его будильник звенит не переставая добрую минуту, Микки вытаскивает себя из постели с ощущением, что к ногам привязаны свинцовые плиты. Хотя он и выпил бо́льшую часть бутылки, «Джек» разве что помог Микки заснуть. Он проспал целых четыре часа, что само по себе чудо. Однако у него ужасное похмелье, и он дважды блюёт в раковину, прежде чем взять себя в руки, чтобы почистить зубы и натянуть такой дорогой костюм, что он выбил бы дерьмо из любого, кого встретил в подобном одеянии, когда ещё жил на Южной Стороне. Но в промежутках между приступами крика его тренер и другие официальные чины приказали явиться на слушание в лучшем костюме. Он натягивает пиджак и неловко ёрзает, хотя посадка идеальная. Даже если он выглядит как убожество, Микки этого не замечает; он не может заставить себя посмотреть в зеркало. Он просто вызывает такси для поездки до стадиона, потому что не доверяет себе настолько, чтобы сесть за руль. Бо́льшую часть последних пары дней Микки провёл, думая или пытаясь не думать о Йене, поэтому задаваться вопросом, что может означать отстранение, было некогда. Но, пока он смотрит в окно вонючего такси, у него нет ничего, кроме времени. Непонятно, что он будет делать, если ему больше не разрешат играть в хоккей. Хоккей всегда был рядом с ним: тогда, когда отец был придурком, тогда, когда умерла их мама, и тогда, когда ему нужно было выбраться с Южной Стороны. Хоккей — единственная постоянная величина, которая у него когда-либо была. Его единственная цель по жизни так долго, что он не может представить себя занимающимся чем-либо ещё. Хоккей — это то, кто он есть. Возможно, он навсегда потерял Йена, но он не может потерять и хоккей. Просто не может. Микки выходит из такси на дрожащих ногах и направляется на стадион. Он поднимается на лифте в зал заседаний, уже заполненный людьми к моменту его прибытия, и неловко замирает на мгновение, прежде чем тренер впивается в него взглядом и кивает на место рядом с собой. Плечи Микки поникают, и он плетётся туда, будто на собственную казнь. Все одеты в костюмы, выглядят серьёзными и неумолимыми. Микки судорожно сглатывает. Они далеко не так устрашающи, как Терри Милкович, но, блядь, близко к этому. Будущее Микки в руках этих людей, и он напуган до усрачки. — Теперь, когда прибыл Мистер Милкович, можно начинать, — заявляет женщина в очках, открывая перед ним папку. Она принимается описывать инцидент, начиная с первого контакта Микки и Йена во время игры и заканчивая последним. Микки всё время смотрит на свои татуированные костяшки пальцев, исследуя участки, где чернила выцвели или потускнели, пока она описывает каждое взаимодействие в подробностях. Он делает всё возможное, чтобы полностью абстрагироваться, когда она описывает последнюю стычку; он как одержимый прокручивал это в своей голове тысячу раз и не в состоянии слушать подробности из уст чужого человека. Закончив, она вздыхает с облегчением. — Арнольд, хотите что-то добавить? Арнольд, сидящий напротив Микки, кивает. — Спасибо, Ребекка. Мистер Милкович. — Он обращает своё внимание на Микки. Микки изо всех сил старается не поникнуть под его взглядом. — Намеревались ли вы нанести мистеру Галлагеру травму, чтобы он больше не мог играть? Микки прочищает горло. — Нет, сэр, — тихо отвечает он. Арнольд продолжает допрашивать Микки, задавая одни и те же вопросы, сформулированные разными способами, чтобы подловить его на лжи. Микки ни о чём не лжёт, поэтому старается сохранять спокойствие, даже когда вопросы сбивают с толку. — У вас есть причины для личной вендетты мистеру Галлагеру? — спрашивает Арнольд. Микки моргает. — Я даже не знаю, что это значит, — признаётся он. Арнольд настаивает. — Вы пытались отомстить мистеру Галлагеру за что-то, что он вам сделал? — Он назвал меня трусом, — отвечает Микки, его нога нервно подпрыгивает. Я и есть трус, добавляет он про себя. — Значит, он подначивал вас? Микки хмурится. — Всё совсем не так. — Он качает головой. — Нет. Арнольд кивает, делая какие-то пометки. — Хорошо, думаю, мы услышали всё что нужно. Ребекка повышает голос. — Мистер Галлагер отказался выдвигать какие-либо обвинения, поэтому, думаю, мы сможем решить этот вопрос довольно быстро, — говорит она Микки. — Вы хотите что-нибудь сказать, прежде чем мы примем решение? — спрашивает Арнольд. Микки смотрит на свои руки. — Я натворил некоторое количество дерьма в своей жизни, — начинает он, — но это определённо самое худшее. — Он тяжело сглатывает. — Это худшее, что я когда-либо делал, и я бы сделал всё, чтобы этого не случилось. Арнольд оглядывается на коллег и говорит: — Не могли бы вы выйти на минутку, мы примем решение и позовём вас, когда закончим. Микки кивает и быстро выходит, стремясь поскорее выбраться из душного помещения и сделать несколько вдохов. В ожидании он расхаживает взад-вперёд по коридору, обкусав ноготь большого пальца под корень. Всё, над чем он работал всю свою жизнь, может вот так вот исчезнуть. Он изо всех сил пытается понять, станет ли ему лучше, если наказание окажется суровым, когда чувствует дикую вибрацию телефона в кармане. Он пытается не обращать внимания, но после первого звонка следует второй. Увидев, кто звонит, он не удивляется: Мэнди, блядь, никогда не знает, как остановиться. — Что?! — рявкает он, даже не потрудившись изобразить приятное приветствие. — Я просто пытаюсь поговорить, ты, грёбаный придурок, — огрызается в ответ Мэнди так же злобно, как и Микки. Микки должен был помнить, прежде чем связываться с ней, потому что она никогда в долгу не остаётся. — Ты чего так бесишься? Что происходит? Потирая лицо рукой, Микки отвечает: — Не твоё собачье дело. — Не надо мне этого дерьма, даже не пытайся, — приказывает Мэнди. Её голос низкий и сердитый, и Микки знает, что она не шутки шутит. — Что-то случилось в Филадельфии? — Она делает паузу, видимо, задумавшись. — Чёрт, что ты наделал, Микки? — спрашивает она уже тише, определённо волнуясь. И, блядь, Микки не может справиться с этим прямо сейчас. Он, сука, не может чувствовать себя засранцем за то, что вёл себя с сестрой как мудак, когда у него вся жизнь катиться под откос. — Я должен идти, — говорит он ей, прежде чем повесить трубку. Он упирается затылком в стену и ждёт своей участи.───── ◉ ─────
Четыре игры. Микки дисквалифицирован всего на четыре игры, а затем он сможет вести себя так, будто ничего не произошло. Микки чувствует не столько облегчение, сколько желание опустошить желудок. Кажется, этого наказания недостаточно. Микки задаётся вопросом, чего, по мнению Йена, он заслуживает. Следующие два дня проходят в алкогольном тумане. В трезвом состоянии он слишком ясно мыслит, а мысли его устремляются к Йену. Интересно, ненавидит ли его Йен, простит ли, примет ли когда-нибудь обратно. Это слишком много, и Микки предпочёл бы не сводить себя с ума этим дерьмом. Он пропускает первую игру своего отстранения и даже не утруждается посмотреть, выиграли ли «Ястребы». Он знает, что Рамирес пытался дозвониться до него, как и Джонсон. Чёрт возьми, даже Коэн предпринял пару попыток. Микки не ответил ни на один звонок. Он понятия не имеет, что сказать. Учитывая, как часто названивает ещё и Мэнди, он задаётся вопросом, почему просто не отключил телефон. Микки решает посмотреть следующую игру «Флайерз» задолго до её начала. Глупо, но он даже не пытается отговорить себя. Он включает трансляцию и делает большой глоток пива, ожидая, когда матч начнётся. Йен всегда играет в первом тайме, но не сегодня. Он может быть пока на скамейке запасных, это совершенно точно возможно, но на льду его нет. Сердце Микки колотиться в груди. — ...Галлагер не будет играть сегодня вечером, но главный тренер «Флайерз» настаивает, что его отсутствие не связано с недавней травмой, — заявляет один из дикторов, заставляя Микки замереть. — Галлагер получил лёгкое сотрясение мозга в конце прошлой недели после того, как конфликт с Микки Милковичем из «Блэкхокс» превратился… Микки выключает телевизор и роняет голову на руки, слыша своё прерывистое дыхание. Как это может не быть связано с тем, что произошло? Йен скорее отгрызёт себе руку, чем пропустит игру; в этом они с Микки всегда сходились. То, что Йен не играет, свидетельствует о чём-то ужасном, и у Микки все внутренности скручиваются, пока он пялится в телефон в течение нескольких долгих мгновений. Он поднимает его и снимает блокировку; у него два пропущенных звонка от Мэнди, но он игнорирует их. Он переходит к контактной информации Йена, на мгновение уставившись на фотографию. Йен сделал её сам, сказав: «Так ты быстрее поймёшь, кто это! Нужно гораздо меньше времени на то, чтобы посмотреть на фото, чем на то, чтобы прочесть имя». Микки усмехнулся. — Хорошо. Смогу проигнорировать звонок, как только появится твоя уродливая физиономия. — Он слегка откинулся на спинку кровати, чтобы лучше видеть Йена, и чуть улыбнулся. Йен, сидящий рядом с ним скрестив ноги, даже не потрудился оторвать взгляд от телефона Микки, с которым возился. — М-м-м. Я припомню тебе этот комментарии в следующий раз, когда ты захочешь поцеловать мою уродливую физиономию, — заявил он, немного меняя угол камеры и слегка наклоняя голову, прежде чем сделать снимок. Йен внимательно посмотрел на него и удалил. — Слишком серьёзный, — пробормотал он себе под нос, прежде чем сделать ещё несколько, каждый раз меняя выражение лица. На последнем фото он тупо высунул язык, а Микки расхохотался от этого вида. — Какого хрена ты делаешь, чувак? — спросил он. Йен пролистал фотографии, сосредоточенно нахмурив брови. — Что, никогда раньше не делал селфи? Это очень серьёзный процесс. Микки на мгновение задумался. — Вообще-то нет. Какой в этом смысл? Пожав плечами, Йен встретился с ним взглядом. — Иногда, когда люди хорошо выглядят, они хотят это задокументировать, понимаешь? Микки всё ещё не понимал, но не стал зацикливаться на этом. — Ты уже закончил или как? — спросил он. — Ага, — ответил Йен, улыбаясь, и протянул телефон Микки. Он выбрал фото с высунутым языком. Его брови были немного приподняты, создавая впечатление, что он отлично проводит время. Микки позволил взгляду задержаться на снимке на мгновение. —Ты похож на собаку, — сухо заметил он. — Я, по крайней мере, симпатичная собака? — Йен прижался к Микки. Он был так близко, что Микки мог видеть слабые веснушки на носу и щеках Йена, которые всегда нравились Микки больше, чем он мог признать. Микки притянул Йена к себе и крепко поцеловал. — Сойдёт, — прошептал он в его губы, чувствуя, как Йен улыбается, когда они снова поцеловались. Микки ощутил тепло от пальцев ног до макушки и погнался за этим чувством, не желая его отпускать. Теперь Микки смотрит на фотографию Йена и чувствует пустоту. Как будто кто-то вычерпал его внутренности и оставил его выпотрошенным и нуждающимся. Он, блядь, ненавидит это. Микки бросает телефон куда-то на диван, оставляя его пасть жертвой углублений между подушками. Уставившись в пустой экран телевизора, он допивает остатки пива и надеется, что сегодня заснуть будет легче, чем в последние пять ночей.───── ◉ ─────
Слышен громкий, непрерывный стук, перемежающийся рёвом его телефона, что наконец заставляет Микки подняться с дивана, на котором он отрубился накануне вечером. — Господи боже, да иду я! — кричит он, потирая лицо руками, прежде чем открыть дверь. Мэнди грубо протискивается мимо, её тёмные волосы развеваются и бьют его по лицу. Микки вздрагивает и рискует взглянуть ей в глаза, видя такое количество ярости, к которому не готов ранним утром. — Ты вообще нормальный, блядь? — спрашивает она и наклоняется ближе, прежде чем отстраниться и поморщиться. — Господи боже, от тебя несёт. — Какого хуя ты здесь делаешь? — протестует Микки, игнорируя замечание о запахе. Скорее всего, от него пахнет выпивкой, а не чем-либо ещё, так что неважно. Мэнди сердито смотрит на него, кривя губы в отвращении. — Я твоя сестра, кусок дерьма, и ты не отвечал на звонки последние два дня, и я чертовски волновалась о тебе. — Ну, никто, блядь, тебя не просил, — огрызается Микки. Это нечестно, он это знает. Но он не хочет, чтобы она видела его таким. — Я не должна узнавать, что с тобой что-то случилось из гугла. Тебя отстранили? Ты вырубил Йена во время матча? Микки на мгновение зажмуривается. — Всего на четыре игры, — говорит он. — Я заслуживаю худшего. — Микки… — Тебе лучше уйти, — заявляет Микки. — Я не позволю тебе оттолкнуть меня, — уверенно сообщает Мэнди, уперев руки в бёдра и задрав подбородок. Этот жест так напоминает Микки Йена, что ему становится больно. — Мы грёбаная семья. Я никуда не пойду. Тело Микки обмякает. Он слишком устал и издёргался, чтобы спорить с ней. Он подходит к дивану и падает на него, Мэнди следует за ним. Она сворачивается калачиком рядом. — Расскажи мне всё, — настаивает она тихо, и он рассказывает.