Чужак

— Я бы не доверял Донуку, — почти рычит черноволосый альфа. Вожак наблюдает за тем, как Убин бесцельно ходит по залу советов от окна к окну. Он высок — намного выше вожака и любого волка — и едва не задевает балки потолка. И от него буквально за километр веет недовольством. У вожака больная голова после свадьбы сына и выпитого алкоголя, поэтому от импровизированного маятника его тошнит. — Да, он отдал своего сынка, но кто сказал, что это гарантия? — продолжает Убин. Мужчина, сидящий в массивном кресле, покрытом толстым сукном, проводит по лицу ладонью. Все вокруг напрягаются. — Ты бы напал на стаю, в которой был рождён муж твоего сына? — хрипло произносит вожак, не поднимаясь с места. — Нет. — А на стаю, где живет твой сын? — Тем более нет, но... Вожак поднимает руку, заставляя замолчать, и альфа останавливается на месте, покорно слушая. — Несмотря на то, что стая Донука всегда была нашим врагом, они не зверьё и тоже чтят законы. Приняв в семью их принца Кёнсу, я обеспечил нам свободу от нападений со стороны пантер. Убин утробно рычит, но ему всё-таки приходится согласиться. Однако не один он враждебно смотрит на решение вожака. В тишине, повисшей над столом, где всего несколько часов назад из-под неволи праздновали свадьбу Чанёля, раздаётся голос другого альфы — Джичхоля: — Но это совершенно не означает, что они встанут на нашу сторону против Белых. — Ты прав, — спокойно кивает вожак, переводя взгляд на говорящего. — Сейчас наша основная проблема — Белые, вы же должны понимать это. Нам нужно все свои силы направить на войну с ними, а не... — Наших сил не хватит. Белых больше, они используют огненное оружие. — Зато у нас есть клыки и когти. — Наших клыков в три раза меньше, идиот, — почти срывается вожак и привстает. — Твой сын умер всего полгода назад, сыновья твоих братьев сейчас у них. Ты хочешь уничтожить нашу стаю полностью? Альфа раздраженно дёргает плечом и ударяет кулаком по столу. — Кёнсу не сможет приказать их стае воевать с нами, тогда их поддержка бесполезна и бессмысленна, — Джичхоль раздумывает над своими словами несколько минут. — Точнее не стоит таких жертв, на которые ты идёшь. Взгляд вожака вдруг становится жёстче, и глаза его тускло мерцают. Но скрипнув зубами, он всё-таки отвечает: — Не недооценивайте их ребёнка. Все замирают, глубоко задумавшись о психическом здоровье старого вожака. Мужчина же отворачивается к окну и ритмично стучит пальцами по своему колену. Его сын ещё не появлялся, он ещё не мог посмотреть в глаза Чанёля и попытаться убедить его, что так надо. Он ещё ничего не успел сказать ему и едва удерживал себя на месте, чтобы не пойти в дом Чанёля. Сейчас его считают бессердечным, тираном, попирателем священного закона волков, но на это было бы плевать, если бы не чувства Чанёля. Наконец старый омега, до этого молчавший, решает высказать мысли всех: — Вам не жалко сына? — Нет. Он отвечает так жестко, что теперь никому не приходит в голову мысль о том, чтобы спорить. Старшие расходятся, недовольно ворча друг другу о том, что вопрос можно было решить силой, а не сердцем одного из волков. Младшие спешат вынести из зала то, что осталось после пира, и прибраться. Бэкхёна тоже припрягают к этой неблагодарной общественной работе, хотя вообще-то его стоило пожалеть, ведь именно он победил в соревновании по количеству выпитого за здоровье молодых. От самозабвенного изображения бурной деятельности Бёна отвлекает только громкий, даже какой-то нервный стук шагов. Он оборачивается и словно на приведение натыкается. Сын вожака ни жив, ни мертв: он бледный, невыспавшийся и выглядит даже хуже, чем Бэкхён с бодуна. До чего любовь людей доводит! — Где отец? — низко спрашивает Чанёль, взлохмачивая волосы. — В зале. Пак кивает в знак благодарности и проходит мимо, а Бэкхён активно соображает, как помочь старому другу. Путь прекрасной идеи в светлую голову короток, поэтому уже через минуту Бён стоит на улице, щурится от солнца и похмелья и высматривает кого-нибудь из товарищей. Наконец он обнаруживает знакомого омегу. — Син-син, — альфа зовёт паренька и активно машет ему рукой, отчаянно отпугивая невинных комаров вокруг. — А? — Исин неспешно поворачивается, тоже ещё не до конца скоординированный после попойки. — С нашим Чанёлем беда. — Я знаю, — непонимающе отвечает омега и не упускает возможность подойти к Бэкхёну. В обществе омеги (пусть даже друга детства) Бён расцветает, напрочь забывает о похмелье и обворожительно улыбается, опираясь плечом о дверной косяк. — Я не в плане замужества — это ерунда. — Как это ерунда? — Да ты видел его омегу? Пустяк, — шутит Бэкхён, но Исин продолжает хмуриться, воспринимая всерьёз. — Он такой крошечный, забитый кошак, что даже неинтересно. Впрочем! Дело не в этом. Альфа наклоняется к уху Исина, заставляя того едва заметно побледнеть, и объясняет ситуацию и свой план. — Наш впечатлительный Чанёль очень расстроился, что его судьба не сказочная. Поэтому нам, само собой, нужно устроить мальчишник. Сможешь достать ещё соджу? Исин кивает, даже не дождавшись, пока Бэкхён закончит, и хочет было отстраниться, но альфа удерживает его за плечо. — И позови остальных, а я позабочусь о доставке нашего горе-друга. — Хорошо, — ещё раз кивает Исин. — Хороший план, мы давно не собирались все вместе. — Конечно, хороший! Бэкхён гордо задирает нос и дружескими шлепками по заднице подбадривает Исина, а затем ныряет обратно в дверной проём, чтобы дождаться Чанёля. Они друзья, сколько Бэкхён себя помнит (а Чанёль помнит даже не так много). Так как старшие сыновья вожака рано отдали себя служению стае, с маленьким Чанёлем оставляли заниматься его старшего товарища Бёна. И дружба между альфами никогда не была одинаковой, стабильной: она обращалась то в заботу, то во вражду, становилась то геройством, то бесконечными проделками. Да, Бэкхён всегда любил младшего, но всегда по-разному. — Выглядишь на все сто! — смеётся Бён, когда Чанёль помятый и дёрганный выходит из дверей в главный зал. — Ты в отрицательных числах считаешь? — Да. — Обнадежил, — стонет Пак. Бэкхён хлопает младшего по плечу и сообщает о том, что планируется «алкогольная вылазка», а Пак сообщает, что сдались ему «эти ваши попойки», и уходит. Тогда Бён понимает, что с Чанёлем просто не будет. Сын вожака возвращается в хижину и тут же раздраженно рычит. В обстановке что-то меняется: пыль теперь не парит в воздухе, клочья шерсти не катаются по углам, пахнет чистой водой и мылом. Чанёль от этого морщится и ёжится, напрягаясь всем телом. Он никак не ожидает увидеть своего «мужа» с веником в руках и какой-то тряпкой на голове. — Что ты делаешь? — альфа хмурится и смотрит исподлобья. Кёнсу даже не вздрагивает от чужого голоса: продолжает выметать пыль из угла под скамьёй. — Не видно? — фыркает он. — Убираюсь. — Тут было нормально, — упрямо ворчит Чанёль, хотя это совершенно не так. — И не позорься: позови других омег потом. На эту фразу Кёнсу даже оборачивается и пристально смотрит на Пака, как утром. Испытывающе. Ужасно по-кошачьи. — Зачем? — медленно спрашивает омега, словно действительно хочет разобраться, но Чанёль точно знает, что это не так. — Сейчас не время тебе убирать дом самому. — Почему это? — Кёнсу поднимает подбородок и встряхивает веником. — Если у вас заведено искать семье вожака слуг, то я не собираюсь... Чанёль раздраженно рявкает, прерывая омегу: — Это традиция. После свадьбы омега не должен заниматься домом ещё месяц. — О, ты намекаешь на медовый месяц? — Омега ухмыляется и прищуривает глаза, наблюдая за тем, как альфу передергивает от этих слов. — Просто. Соблюдай. Наши. Традиции. Развернувшись, Чанёль громко хлопает тяжёлой дверью и закрывается в своей комнате. Он прекрасно понимает, что Кёнсу не прекратит, ведь ему нет дела до традиций волков. Но Чанёль не понимает, что без порядков своей стаи Кёнсу страшно и тоскливо до воя, а ведь пантеры даже не воют. Ближе к полуночи в оконной раме, почти перед носом Чанёля появляется голова Сехуна. Теперь это не взъерошенный мальчишка на кривых ножках, которого старшие отправляли за Паком, а плечистый юноша, которому даже приходится немного нагнуться. — Хёны ждут, — лаконично объясняет Сехун своё появление и кивает в сторону кустов. Оттуда высовывается нос, по привлекательности которого сразу понятно, что принадлежит он Бэкхёну. Раздаётся шелест и перешептывания. Чунмён, сидящий в тех же кустах, ойкает и тихо и незаметно (как ему кажется) отчитывает Бёна. Сехун и Чанёль синхронно закатывают глаза. — Пойдём, — О неопределенно ведёт плечом и добавляет, — кажется, тебе это нужно. — Вы не уйдёте, да? — Настроены решительно. — Ладно, выбора у меня нет. И это чистая правда. Но прежде чем Чанёль успевает сделать шаг к выходу, из репейника выталкивают недовольного Бэкхёна. Он клянёт Исина, который — судя по всему — сидит в тех же кустах, и упирает руки в боки. — Нет, не так, — командует Бэкхён и отодвигает Сехуна в сторону. — Вылезай в окно, как в детстве. — Ты спятил?! — возмущается куст. — У него же коленки не поместятся. Так раскорячится и застрянет. — Не мои проблемы, — отмахивается Бэкхён и всё-таки заставляет Чанёля выбраться через окно. Они уверенно идут в сторону стены, защищающей поселение от нападения чужаков, — ровно к тому месту, куда когда-то старшие братья водили Чунмёна, а он потом показывал его своим друзьям; куда часто бегали Бэкхён, Исин и Чанёль; где однажды потерялся Сехун. Они впятером уже тысячу лет были вместе, и тысячу лет это было их место — небольшое углубление в высоком холме. Раньше в «пещере» маленький Чанёль мог вытянуться в полный рост, а Сехун, сидя на его плечах, тянулся к корням на потолке, цеплялся за них и раскачивался. Теперь Чанёль отчаянно бился об верх «пещеры» головой, а Сехун предпочитал ходить, пригнувшись. Ещё десять или одиннадцать лет назад они решили построить в этом месте «халабуду» — небольшой шалаш из подручных материалов. Спустя пару лет Исин выпросил у знакомого плотника несколько уроков по строительству, и с помощью друзей соорудил хижину получше. Тогда это место стало обитаемым. И до сих пор, хоть и заметно поистрепалось временем и начало гнить, вовсе не было заброшенным. — Играем в «я никогда не»! — объявляет Бэкхён, едва все успевают разместиться за столом. — А ещё скучнее ты придумать не мог? — ворчит Чанёль, хотя обычно с энтузиазмом отзывается на любую идиотскую идею старшего. — Как в детском садике, — поддерживает его Сехун. Но Бэкхён вовсе не собирается отступать так просто. Он ставит на середину стола бутылку и объясняет новые правила: — Проигравший выпивает залпом. Выбираю режим «18+» — это всё-таки мальчишник. Выпивают для затравки по стопке, и, пока Исин и Чунмён разливают соджу по рюмкам, Бэкхён задумчиво указывает на Сехуна и говорит ему начинать, да ещё и напоминает об условии «18+». — Вообще-то мне семнадцать, — флегматично замечает Сехун и придвигает к себе стопку. — Я никогда не лапаю омег за задницы. Исин даже бутылку отставляет, чтобы в первых рядах загнуть палец. Альфы тоже флегматично показывают загнутые пальцы. Чунмён целомудренно продолжает разливать спиртное. — Я никогда не перечил родителям, — заявляет он. Загибая палец, Бэкхён ещё и закатывает глаза, тут же вмешиваясь в игру: — Я никогда не выбегал от омеги без штанов. За окнами хаты стрекочут сверчки и шумит листвой ветер. Где-то вдалеке ухает сова и журчит ручей. Чанёль, Исин, Чунмён и Сехун смотрят на Бэкхёна. — Мы рады за тебя. Исин посмеивается и надувает щёки, придумывая своё задание. А Чанёлю на секунду кажется, что он вернулся в детство, когда темы для обсуждений были другие, но парни так же сидели за небольшим столом, прижимаясь плечом к плечу и по-взрослому опрокидывая в себя рюмки с компотом. Пак улыбается и прикрывает глаза, но вдруг Исин выдаёт: — Я никогда не целовал кого-то, кроме волков. Чанёль хмурится и с вызовом показывает пальцы, оставшиеся в том же положении. — Я к нему и на метр не подойду. Зато Бэкхён незаметно загибает палец и посвистывает в сторону. Чунмён, выпучив глаза, пялится на друга, одним взглядом требуя объяснений. Приходится Бёну прокомментировать: — Встречал я одну лисицу... — Я никогда не пробовал волчью ягоду, — продолжает игру Сехун, точно зная, что эта ягода под строжайшим запретом, ведь она вызывает галлюцинации (пусть и повышает потенцию). Волчий аналог кошачьей валерьянки. Кто такое будет пробовать? Однако Бэкхён тут же загибает палец, Чанёль подтягивается за ним, тяжело вздохнув. Даже Исин спустя время опускает взгляд и тянется за рюмкой. Глядя на весь этот ужас, Сехун с надеждой во взгляде поворачивается к последнему хёну, но Чунмён обречённо кивает и загибает палец. За окном стрекочут сверчки. — Ясно. «Я никогда не спал с представителем своего пола». «Я никогда не засматривался на Гон Ю» — «Но он альфа, Тор вас подери, парни, какого хрена». «Я никогда не подглядывал за альфами в бане». «Я никогда не выл серенады под окнами». «Я никогда не был на свиданиях в полнолуние». Всего через час все были хорошенько поддатые, а игра уже не казалась такой детсадовской. Чанёль, покачиваясь, как маятник, от выпитого спиртного, ещё через полчаса сидит за покосившимся столом и отчаянно пытается не упасть в него лицом. Бэкхён уже десять минут рассказывает о своей новой пассии, и пьяный разум Пака даже перестаёт удивляться тому, как омеги продолжают вестись на чары Бёна, имеющего такую репутацию. Исин мирно посапывает на бэкхёновском плече, Сехун уже полчаса игнорирует бестолковую болтовню старших, один только Чунмён из вежливости это слушает. — Он со мной так и не поговорил после свадьбы, — как-то обиженно бормочет Чанёль себе под нос, но окружающие, явно ожидавшие этого, как по щелчку оборачиваются. — Кто? — переспрашивает Чунмён и нетрезво моргает. — Кёнсу? Чанёль поднимает на бету взгляд и качает головой, рискуя словить морскую болезнь. — Юнджэ. Компания синхронно вздыхает, Чунмён отводит взгляд, проснувшийся Исин поджимает губы. Это безмолвное, плохо скрытое сочувствие вдруг настолько раздражает Чанёля, что он вскакивает и отходит к окну. Затем возвращается. И снова уходит куда-то вглубь хижины. Пак бы продолжал нервно расхаживать по комнате, больше напоминая зверя, загнанного в угол, если бы Исин не сжалился над ним. Подойдя к альфе, Исин кладёт свою заботливую, мягкую омежью ручку ему на ягодицу и успокаивающе хлопает. Чанёля прорывает: — Я не могу к нему прийти, но я скучаю. Я понимал, что все изменится в наших отношениях после Этой... свадьбы, — альфа буквально плюётся этим словом, — но я не думал, что ему так просто будет взять и оставить в прошлом наши три года. Я ведь... я, кажется, ему нравился. Тогда почему... — Чанёль, он понимает всю серьезность ситуации и хочет тебя уберечь. — Откуда ты знаешь? — обиженно фыркает альфа и скалится. — Я говорил с Юнджэ несколько дней назад. Сказать Чанёлю нечего, но он все ещё растерян и обижен. И, кажется, даже можно услышать звук, с которым уже несколько недель подряд раскалывается его сердце. Пак упрямится. — Ваши омежьи штучки — полная глупость. — Нет, — строго отрезает Исин, пусть голос его и сохраняет привычное спокойствие. — Послушай. Все в стае знают, что вы встречались, поэтому, если он станет ходить к тебе и говорить с тобой, то ты заработаешь репутацию альфы, изменяющего своему мужу. — Но мой «муж» пантера и... — Это не имеет значения, — продолжает Исин. — Ты — будущий вожак, и ты должен быть примером. Юнджэ не хочет, чтобы у тебя были проблемы. Внезапно дружеский, даже нежный взгляд Исина тяжелеет, между его бровей появляется морщинка, а Чанёль чувствует себя провинившимся мальчишкой. — А теперь послушай, в каком он сам положении. Все в стае, повторю, знают, что вы встречались, поэтому к нему никто не смеет подойти. Он всё-таки омега будущего вожака. — Но я не метил, — бурчит себе под нос альфа, омега на это кивает. — Поэтому сейчас тебе лучше его отпустить. Через пару лет у какого-нибудь другого альфы хватит смелости, чтобы... — Нет. В Чанёле что-то обрывается от слов про какого-то другого альфу. Как может быть у его Юнджэ другой альфа? Как может Чанёль это допустить? Пак хмурится и рычит, привлекая внимание Бэкхёна, который уже успел выпить несколько лишних рюмок. — Что-что он сказал? Бэкхён смотрит на Чанёля в упор, он не отводит взгляд, даже когда альфа недовольно рычит и делает предупреждающий шаг вперёд. Это не останавливает Бёна, он тоже делает шаг. — Чанёль. Разве волки не преданные? — Заткнись, — рявкает Пак, Бэкхён изучает его лукавым взглядом. — Разве волки могут любить сразу двоих? — Бэкхён, ты же знаешь, что Чанёль не любит этого Кёнсу, — пытается вмешаться Исин. — Помолчи. Но Бэкхён отмахивается от него, заставляет замолчать одним рывком и продолжает наступать на Пака: — Тогда ты нарушаешь сразу два закона. Живешь в браке с тем, кого не любишь, и предаёшь нашего омегу. — Мне нахрен не нужен этот брак, — Чанёль напрягается, как собака перед прыжком, и следит за альфой. — Хочешь? Забирай Кёнсу себе, он мне тоже не сдался. И оставьте меня в покое. Бэкхён открывает рот, чтобы что-то сказать (и все понимают, что это будет: «Разве ты волк после этого»), но в этот раз Исин дёргает его за шкирку и с силой вытаскивает на улицу. Взбешённый альфа выворачивается, толкается, но омега держит крепко и уже на улице толкает его в грудь. — Что ты делаешь?! Бэкхён никогда не слышал, как Исин кричит, поэтому сейчас пристыжено замирает и мгновенно успокаивается. — Ты хотел помочь ему? — Да! — выкрикивает в ответ Бён. — Чёрт, мне жаль друга, который по рукам и ногам связан с недостойным его омегой. С выродком этих пантер. — Тогда зачем ты делаешь ему больно? Альфа замирает и хмурится, а Исин видит ответ: Бэкхёну самому больно за Чанёля, за то, на что теперь все они обречены. Поэтому омега и позволяет Бёну растерянно сбежать.