Чужак

Кёнсу засыпает, прислушиваясь к беспокойным шагам в доме и громкому дыханию, кажется, над самым ухом. Он не хочет смыкать глаз, но усталость наваливается и отключает сознание. Кёнсу дремлет, то просыпаясь и сонно оглядывая темную комнату, то забываясь. Когда он в очередной раз приоткрывает глаза, то замечает сверкающий взгляд всего в нескольких метрах. Какой-то дикий, пылкий, почти оголодавший взгляд неотрывно направленный на Кёнсу. И омега сдавленно мычит, снова прикрывая глаза, и проваливаясь в дремоту. Почему-то ему кажутся эти глаза знакомыми, словно это не полуночное желание. Мышцы приятно тянет в полусне, дыхание выравнивается, а мысли рассеиваются в голове. Откуда-то из окна веет ночной прохладой и хвоей. Кёнсу лениво приоткрывает глаза и замечает, что взгляд уже почти чёрных глаз становится ближе. Это кажется правильным, До устраивается удобнее, ворочаясь и облизывая сухие губы. — Хочу поцеловать тебя. Кёнсу слышит голос Чанёля, но точно знает, что волк ходит где-то снаружи. Тогда До зябко потирает плечи. Закрывает глаза и чуть отклоняет голову. Это разрешение или безразличие — Кёнсу не знает. Но Чанёль не медлит: он касается пухлых губ своими горячими, влажными, напористыми — сначала легко, боязливо. Однако альфа быстро распаляется и уже целует сонного, помятого Кёнсу так, как только умеет — живо, неловко, страстно, неумело. Он цепляется зубами за нижнюю губу, когда забирается на кровать и нависает над омегой. Он судорожно выдыхает и жмурится, когда Кёнсу вдруг касается его щеки. А самого Кёнсу раскалывает, сжигает то, как чувствительно Чанёль реагирует на каждое вялое, едва ощутимое движение. До ещё почти спит — даже глаза не открывает — когда двумя пальцами ведёт по сильной груди, забирается под широкую рубашку. В ответ Чанёль весь напрягается, целует отчаяннее, даже как-то болезненно. Он почти не дышит. И только низко, глухо рычит, и от этого звука, надёжного и опасного одновременно, по рукам Кёнсу бегут мурашки и тепло. Он сглатывает, чувствуя, как волчий рык снова рождается где-то под его руками в груди альфы. Чанёль податливый, он позволяет усадить себя на кровати, позволяет отобрать инициативу — лишь бы Кёнсу слегка откинул голову, открывая шею. — Не кусайся, — строго произносит омега, растрепывая волосы на голове волка. — Не буду. Чанёль соглашается, он вылизывает мягкую шею, сцеловывает соль с кожи, ведёт носом за ухом, но послушно не оставляет даже засосов. Кёнсу слышит тихий стон, когда альфа вдыхает его запах где-то у самых ключиц. — Нравится? — Да, — слабо отвечает Чанёль и стискивает Кёнсу в своих больших руках. Пак гладит крупными ладонями узкую спину, сжимает бока и зарывается лицом в шею омеги. Он дышит Кёнсу. Широкая грудь альфы рвано вздымается, когда он снова проводит языком по линии ключиц, когда снова вдыхает запах До. Волк неопытен, смущён, поэтому каждое его прикосновение сквозит неприкрытым желанием. Чанёлю хочется, и хочется до черноты перед глазами. Он дорвался. Кёнсу и самого ведёт, перед его глазами темнеет от каждого движения Чанёля по его телу, от того, что он может запретить, прогнать прямо сейчас. Но не хочет. Кёнсу наклоняет голову и спокойнее, чем вспыхивающий Чанёль, проводит носом по его волосам. Пахнет хвоей и корой — едва ли этот запах можно отличить в окружающем их лесе, но он въедается теперь в пальцы, в кожу, в легкие. Когда Чанёль успокаивается, напивается спокойной лаской омеги, его перебирающей волосы рукой, тогда Кёнсу приспускает штаны альфы и стягивает с себя свои. Пак настолько смущён и возбуждён, что До невольно хмыкает и в приступе заботы качает головой. Он опускается на бёдра Чанёля и помогает себе рукой, пока альфа не знает, куда деть взгляд. Кёнсу замечает, как Чанёля прошибает, как он жмурится, вскидывает бёдра и снова прячет лицо в плече омеги. Пак искусывает себе губы, неровно дышит на грани рыка, цепляется за пояс Кёнсу. А тот, едва привыкнув, двигается резко, ритмично, размашисто, вызывая у Чанёля всхлипы и стоны. Пак порывается завалить Кёнсу на кровать, но тот почти беззвучно шепчет: — Нет. И этим заставляет альфу остановиться и замереть. До сам двигает бёдрами, сам вырывает из груди Чанёля стон за стоном, пока тот не начинает скулить от бессилия. Он красный и горячий, загорелая кожа липнет от испарины и пахнет сильнее — так, что голова кружится. Тогда Кёнсу подставляет свои губы, чтобы Чанёль цеплялся за них, низко рыча и поскуливая, и ускоряется, позволяя альфе кончить. Ещё какое-то время он не сползает, доводя себя и слушая сбившееся до хрипотцы дыхание Чанёля. Волк, от которого вообще-то пахнет хвоей, а не псиной, оказывается ещё более чувствительным: он льнет к омеге, когда тот валится в постель и обтирается простынями. Чанёль не уходит, не даёт себя даже отодвинуть. Приходится разрешить Паку ещё и заснуть, уткнувшись носом в плечо Кёнсу и поджав ноги. И Кёнсу, на самом деле, совершенно не хочется его прогонять. Ему тягуче приятно снова засыпать, ощущая на себе жар и тяжесть Чанёля, его негромкое сопение.