Чужак

Бэкхён любит Чанёля. Любит как человека из стаи, как младшего брата, как самого достойного волка, как лучшего друга. Но сейчас Бэкхён рычит, стискивая челюсти до боли и скрипа зубов. — Что ты пытаешься сделать, Бэкхён? — Чанёль тоже рычит и сжимает руки в кулаки. Они стоят друг напротив друга, ощетинившись, как звери, и следя за каждым чужим полу-движением. Они выжидают, как на охоте. — А тебе какое до этого дело? — Такое. Он мой муж и... — Муж? Вот как? — Бён издаёт болезненный смешок. — До недавнего времени тебе и смотреть в его сторону было противно. А сейчас что? Стелишься перед ним, как голубок. — А ты завидуешь? — Волк уже плюётся словами. — Ревнуешь? Скрипнув зубами, Бэкхён наступает, и его шаги широкие, стремительные. Он идёт, чтобы ударить, наброситься. А Чанёль закипает, бурлит и клокочет гневом. Каждая его мышца напрягается и ноет от желания кинуться навстречу. Но вместо этого Пак почти кричит на своего лучшего друга: — У тебя у самого ничего не получается. Бегаешь от одного парня к другому, как будто в принципе привязаться не можешь, — руки у него трясутся. — Дальше постели ты и видеть не умеешь! Даже не замечаешь, что тебя любят по-настоящему. — Заткнись. Бэкхён уже не похож на человека: он так рычит, что, кажется, это существо не умеет разговаривать, он почти пригибается к земле, его плечи напряжены, мышцы натянуты в струну. Но Чанёль не затыкается, ему самому обидно за друга до слёз. — И поэтому ты так ненавидишь мысль о том, что у кого-то получается, у кого-то выходит, кто-то может быть счастливым. Валяй, ударь меня. И Бэкхён почти воет, бросаясь на Пака и цепляясь за ворот его рубахи. Волк встряхивает друга, толкает его, почти сшибая с ног. — Я всю свою жизнь думал, что мы друзья! — Чанёль отбивается от чужих рук и выворачивается из-под ударов. — Я думал, что... — Заткнись! Мы друзья. — Но ты делаешь всё это, чтобы мне стало хуже. Ты хочешь испортить всё, — голос Чанёля дрожит, когда его снова хватают за грудки. — У меня и так все наперекосяк, но тебе мало, да?! — Всё не так. Ты и на часть не понимаешь ничего. Пак скрипит зубами: ему снова кричат о том, что он не понимает. И Чанёль действительно не понимает; он сомневается, что вообще можно понять другого человека. У него опускаются руки. Буквально. Видя то, как безвольно и слабо Чанёль подчиняется, Бэкхён и сам остывает. Он хмурится и прикусывает щёку изнутри. Ткань чужой рубахи он из рук не выпускает, все так же крепко сжимая ее, но бормочет как-то потеряно. — Я не знаю, что делать. У меня, правда, не получается, — беспокойный взгляд чуть раскосых глаз бегает по лицу Чанёля. — Увлекаюсь, но ни с кем не хочу чего-то серьезного. Они все красивые, горячие, очень сексуальные. Но мне с ними скучно почти сразу. Я им не доверяю. Чанёль хрипит, и Бэкхён встряхивает его ещё раз в очередном приступе злости. — А потом ты... — он запинается. — Я желаю тебе счастья больше, чем себе. Я всю жизнь хотел, чтобы тебе доставалось все самое лучшее. Лучшие фрукты, лучшая одежда, лучшие игрушки, учителя. Потом появился Юнджэ и — господи прости — он прекрасный. Но Кёнсу... — Бэкхён собирает мысли по кусочкам и толкает Чанёля в грудь. — Я так хотел, чтобы ты стал мягче, поддался ему, попытался быть ближе. Я очень хотел, чтобы вы хотя бы смирились друг с другом. Волк выдыхается и выпускает Чанёля, отшатываясь назад. Голова у Бэкхёна кружится, как падающий осенний лист — с облегчением. Он наконец понимает свои чувства и вспышки гнева, а затем признается в них. Чанёль удивлённо хлопает глазами. — Тогда почему ты?.. — Потому что у меня не получается, как бы я ни старался, а у тебя идёт так гладко, — Бэкхён резко отворачивается. — Можешь называть это завистью. Я все равно чувствую себя отвратительно. Зарывшись руками в волосы, альфа жмурится. Нет, это не зависть, это что-то на грани «я горжусь тобой слишком сильно» и «нельзя быть таким идеальным, таким счастливым, спустись на землю, на мой уровень». Это очень сложно. И очень страшно, ведь Бэкхён именно в этот момент чувствует, что теряет друга. — Эй, — Чанёль касается его широкого плеча и несильно хлопает. — Ты ошибаешься. Бэкхён вздрагивает. — У меня не всё идёт гладко, иногда бывает так тяжело, что мне не хочется просыпаться, — Чанёль смущённо трёт щёку. — По крайней мере, в своём теле. Я ведь сын вожака, я всегда должен делать то, что лучше для... всех. А мне хочется просто быть свободным. «Как ты», — не звучит в уже стихшей речи Чанёля, но Бэкхён слышит. Бён невольно оглядывается назад, туда, где он старался для себя, делал, что вздумается, следовал только своим влечениям. Возможно, его жизнь нельзя назвать правильной, но все годы были проведены так, как ему хотелось. — К тому же, — продолжив, Пак широко улыбается и немного щурится, что-то вспоминая. — Я иногда думаю: «Как может он быть настолько смелым и решительным?» Ты защищаешь своих братьев, не задумываясь о том, что скажут другие. Я бы хотел так. А ещё ты светишься. Не знаю, как объяснить, — волк чешет затылок, — но когда ты говоришь с кем-то, это очаровывает. Бэкхён опускает взгляд. Значит, Чанёль не стоит на недосягаемом возвышении? Значит, сын вожака и сам равняется на него, на Бэкхёна? Это кажется невозможным. Но альфа всё-таки заставляет себя кивнуть. — Скажи, ты, правда, считаешь, что я не способен на честные чувства? — а в голосе такое отчаяние, что, кажется, он вот-вот перестанет звучать. Чанёль качает головой и легко приобнимает друга за плечи: — Сейчас ты честен. Это удивляет, заставляет распахнуть глаза. Бэкхён честен, хотя признаваться своему другу в зависти, ненависти и раздражении тяжело и почти физически больно. Но Бён делает это. И Чанёль всем своим доверчивым и растрепанным видом говорит: «Ты хороший, Бён Бэкхён. Я в тебя верю». Бэкхён улыбается, но теперь не с вызовом всему миру, не с «хей, кто тут будет сверкать ярче всех», а искренне и почти легко. Он, кажется, начинает успокаиваться. Рука Пака на плече становится тяжелее, он прижимает к себе друга. — Я знаю, что тебе нужно, — голос Чанёля звучит с озорством, и на это невозможно не откликнуться. — Блесни. — Охота. А то превратишься в старого пса и развалишься, — альфа показывает язык. А Бэкхён соглашается. Потому что какой волк в здравом уме откажется от косули или, по крайней мере, кролика? Ответ очевиден. Будучи ребёнком, каждый волк мечтает о том дне, когда его возьмут с собой старшие. Тогда он сможет показать себя, показать то, как усердно занимался, насколько сильным стал. Он будет полезным для своих. Но главное, что происходит с каждым волком — это рождение чего-то, объединяющего его со стаей. Кёнсу не понимает, что движет волками, до этого момента. Он мирится с их порядками и традициями, принимает их нормы и правила, но не понимает их. Пока не видит, как деревня поднимается, словно буря, словно порывистый ветер. Когда это происходит, Кёнсу вдруг перестаёт считать их чужими. Уже начинают облетать октябрьские листы с деревьев, горы наполняются бархатистой серостью коры и мягкой чернотой земли. Утро стоит пасмурное, облака подвешены кем-то очень низко, почти над самой головой. И они влажные, сочные, готовые вот-вот пролиться на землю. Ночь обращается в утро без яркого рассвета: новый день наступает неслышно, незаметно. Кёнсу просыпается от воя волков, наполненного щенячьим восторгом. — Идём с нами, — упрашивает Чанёль, наспех доедающий свой завтрак. — Не обязательно участвовать. Ты можешь просто побыть рядом. Кёнсу за несколько месяцев научился определять это настроение альфы — он в восторге и в нетерпении, когда морщит нос, улыбается самому себе и похлопывает в ладони. — И вы даже не спутаете меня с едой? — Тебя спутаешь, — с набитым ртом дразнит Чанёль. Кёнсу молча придвигает ему кружку молока, но его заботливый, насколько это вообще в силах строптивой пантеры, жест кричит: «Запей, а то умудришься подавиться и задохнуться перед таким событием». Намёк Чанёль понимает и делает несколько крупных глотков. — Идёшь? — Посмотрю со стороны. Но волк даже этому радуется, как дитя, — разве что не бежит обниматься. Чанёль с гордостью идёт бок о бок с Кёнсу к остальным. На площади собирается почти вся стая; по крайней мере, так кажется со стороны. Проходя мимо, До слышит обрывки разговоров, какие-то стратегии, обещания. Он краем глаза замечает, как какой-то альфа с бравадой обещает своему парню поймать оленя и изготовить из его рогов украшение. Кёнсу улыбается тому, с каким энтузиазмом Исин и Бэкхён обсуждают недавно найдённый след стада диких овец. — Младшие и некоторые из старших тоже будут смотреть, — наконец подаёт голос Чанёль, останавливаясь. — Можешь присоединиться к ним. Вопреки ожиданиям Кёнсу, на него уже не смотрят с опаской: один из волков кивает ему головой и отступает, освобождая рядом с собой место. Чанёль на этот жест слегка наклоняется и подталкивает Кёнсу, а затем исчезает в толпе. Среди других волков, готовящихся к охоте, До замечает Вонтэка, который машет ему рукой. Кёнсу кивает ему, а мальчик кричит: — Мне пообещали достать живую овцу! Вонтэк в восторге, а Кёнсу вдруг понимает, насколько преобразилась деревня. Ещё летом некоторые старшие волки посадили рядом со своими домами многолетние растения. Теперь в стаю собираются привести домашнюю скотину. На него самого перестали смотреть, как на чужака. — Привет, — раздаётся тонкий голосок откуда-то снизу. Кёнсу опускает взгляд и замечает волчонка лет пяти — с пухлыми щеками и тонкой шеей. Опустившись на корточки, пантера протягивает ему руку. — Реони. — Кёнсу. Они пожимают друг другу руки и снова поворачиваются к остальным. — Это мой брат, — с чувством собственной значимости показывает Реони крошечным пальцем. В том направлении стоит омега, и Кёнсу понимает, чем гордится маленький волк. Его брат невысокий, крепкий, с выразительными чертами лица, хитрым разрезом глаз и полуулыбкой. Если бы До сочинял легенды про лесных духов, один из них выглядел бы именно так. — Его зовут Юнджэ, правда красивый? Мальчишка улыбается, и Кёнсу с короткой улыбкой кивает ему в ответ. — Он тоже будет участвовать в охоте? — Конечно! — Он хорош в связке, — подхватывает его слова другой волчонок, уже знакомый омеге, — Минсу. — В прошлый раз они поймали огромного лося. — Ага, — Реони аж подпрыгивает. — И его рога отдали нам в хату! Потому что Юнджэ тогда отличился. Он крутой... Но не успевает кто-либо ответить, как звучит охотничий рог и волки выдвигаются к стене. Главные врата распахиваются в лес, и Кёнсу вместе со всеми бежит к зарослям и дальше — на склон Горы Духов, через Ущелье Древних, к долине. Вместе с волками пантера выскакивает из полосы деревьев в высокую сухую траву и с лёгкостью, словно у него вдруг вырастают крылья, перепрыгивает через широкие прозрачные лужи и ручьи. Он ощущает, как свободные ветра с востока шелестят долиной, как с неба несутся холодные капли, выпитые облаками из озёр за хребтом. Кёнсу не своими глазами видит далёкие земли, луга, обрывы, реки. Он сам летает над ними. Стая разделяется на две группы, и Кёнсу с младшими взбирается на невысокую скалу. Отсюда видно, как желто-оранжевая долина улеглась между двух гор и неспешно плывёт, отзываясь ветру. Над ней клубятся тёмные облака, которые то и дело окунают долину в туман. — Отсюда лучше всего видно, — говорит кто-то из волков. Развернувшись, Кёнсу вглядывается в колышущуюся даль и видит, как стая волков стройным рядом выходит в долину. Впереди чернеет стадо бизонов, они огромные, в разы больше самого крупного волка. И у Кёнсу сжимается сердце от волнения. Они ведь не пойдут на бизонов? Но Вожак, замыкающий стаю, рявкает, и несколько волков из центра срываются с места. Они бросаются вперёд, и их удовольствие Кёнсу чувствует даже на скале. У него холодеют руки, от почти слышимого рыка, от того, как напрягаются волчьи мышцы. Их уши прижаты к головам, пасти хищно раскрыты. Они дышат паром. И Чанёль, тёмно-серый, взъерошенный, набрасывается на огромного бизона. Волк кажется маленьким, лёгким, но его челюсти щёлкают на шее животного. Под пупком у Кёнсу болезненно завязывается узел, когда он чувствует эту силу — то, как зубы врезаются в глотку бизона, как челюсти дрожат от силы этой хватки. Но бизон сбрасывает Чанёля с себя одним движением, и омега стискивает в кулаке рубашку, чувствуя, как скулят волки. — Это не всё. Они пока только отвлекают, — говорит кто-то сидящий рядом. — Им нужно, чтобы стадо побежало. Тогда они схватят замыкающего. — Это опасно. — Они привыкли. И это так. Волки обращаются в одно оружие, яростное, горячее, быстрое. Их лапы стучат один ритм, рык рвётся из глоток, лай раскатами кружит на стадом, обречённым стадом. И это не только охота, ведь двое волков здесь переглядываются и — Кёнсу готов поклясться — азартно улыбаются; здесь Вожак подталкивает носом молодняк. Здесь светло-серый Сехун заботливо клацает зубами перед небольшим волком, и тот бежит вперёд, пока его прикрывает альфа. Они словно играют в догонялки, то шутливо толкая друг друга, то рявкая. Эти двое волков первыми догоняют бизона, и Сехун бросается ему в ноги, пока Чунмён налетает на глотку. Чёрное животное спотыкается, отстаёт. Его стадо убегает вперёд. А волки беспощадны, волки сильны и их много. Огромный бизон валится на бок, и его скрывают серые спины. Кёнсу дрожит от эмоций и не может оторвать взгляд. Теперь он понимает волков так сильно, что сердце сводит и дёсны чешутся. Он хочет быть частью их силы. Хочет бежать с ними, загонять добычу; чувствовать то же, что и они. Когда стая возвращается в деревню, мыслей у Кёнсу так много, что голова гудит роем пчёл. Отделившись от остальных, омега уходит к хате и взволнованно топчет дорожку перед сенями. Эта стая меняет его, он перестаёт быть тем Кёнсу, который почти год назад вошёл в эти ворота. Голова раскалывается. И ему эти изменения нравятся, но... разве он вправе? Разве ему можно быть здесь счастливее, чем в родной стае? — Эй! Кёнсу оборачивается и замечает, как Чанёль идёт (скорее шествует) к нему, заложив руки за спину. Его голова гордо поднята, а крепкая грудь обнажена из-за жара после охоты. Чанёль очень собой доволен и улыбается во весь ряд зубов. Остановившись в метре от Кёнсу, волк резко вытягивает руку вперёд. Он держит за уши небольшой серовато-белый комок шерсти. И омега с непониманием переводит взгляд на довольное лицо Пака. — Вот. Заяц, — Чанёль гордо встряхивает руку с подарком. — Я даже смог не перекусить ему шею. Теперь сможешь разводить. Кёнсу не сдерживает улыбку, даже не пытается. — Это сувенир что ли? — Что? — альфа озадачено хлопает глазами и слегка теряет уверенность. Это смешит. Чанёль слишком часто смешит Кёнсу. И оказывается, что пантера умеет смеяться, улыбаться и быть очень счастливым. Волку это нравится, безумно. Пак отдаёт зайца в руки Кёнсу и хмурится до тех пор, пока новый питомец не начинает дёргать лапками — все-таки он живой. Чанёль расцветает, потому что омега гладит этот белый комок по голове и хмыкает. Тогда волк тихо тянет: — Нравится? — Нравится.