Чужак

Кёнсу как раз рассказывает волчатам, как правильно перевязывать больное копыто козы, когда на него обрушивается целый ворох ярких осенних листьев. Разноцветные пятна везде; маленькие влажные листочки прилипают к рукам и к одежде, кружат вокруг. И их танец всё никак не может прекратиться. Кёнсу слышит хохот: звонкий детский и низкий, раскатистый. Пантере не надо разворачиваться, чтобы узнать его, но Кёнсу всё-таки делает это. За его спиной веселится Чанёль, он подбрасывает листья из кучи и чуть не падает со смеху, видя разгневанного До. — Чанёль! — Красиво же. Альфа набирает полные ладони листьев и подбрасывает их прямо над Кёнсу. А омега отмахивается, и ему хочется смеяться, а ещё немного отчитать Чанёля, беспароднно устроившего беспорядок во время занятий с волчатами, которые теперь тоже не успокоятся. До не сопротивляется своим желаниям и хватает веник. — Сам их подметать будешь! Волк, прекрати сейчас же. — Кис-кис, — альфа с хитрой улыбкой наклоняется за новой порцией, но получает веником по голове. Однако едва ли это может остановить Чанёля: волк со смехом отскакивает и снова разбрасываете листья. Ученики Кёнсу за его спиной уже хрюкают от смеха, глядя на это представление. — Лучше беги, — угрожающе шипит пантера, сверкая кошачьими глазами. И Чанёль очень рад побежать, потому что Кёнсу на самом деле за ним гонится: сначала сдержанно и сурово идёт следом, а затем тоже переходит на бег. Сшибая ящики, забираясь на повозки и крича проклятия, они несутся через всю деревню и уже задыхаются от скорости и смеха. Но Кёнсу точно убьёт его, если догонит, — вид у него яростный, а веник в руках — свирепый. И возможно, волк хорош в охоте, но в погоне нет никого лучше леопарда. Поэтому Кёнсу напрыгивает на несчастную ушастую жертву и одним махом обездвиживает её. Чанёль валится в кучу листвы и снова поднимает над собой вихрь красок. Он продолжает смеяться, хотя совершенно точно обречён. — Проси о пощаде, — рычит Кёнсу. В ответ Чанёль только извивается и вертится, стараясь защититься, но пантера ловко взбирается на него и придавливает своим весом. Альфе остаётся только беспомощно хрипеть и обезоруживающе улыбаться. В конце концов это действует, но Чанёлю все равно приходится признать своё поражение. — Неделю будешь подметать дорожку перед домом, — выносит свой приговор До. Волк жалобно морщится и возмущается: — Это слишком жестоко! До мозга Кёнсу не сразу доходит весь абсурд ситуации: ему двадцать пять, он мужчина, которому уже пора быть серьёзным, думать о семье, о хозяйстве, а он бегает, как мальчишка, за другим мальчишкой и бьёт его веником. Это не может смешить взрослого человека. Но Чанёль, все так же раскинувшийся в листве под омегой, бормочет: — Мы с ребятами готовим спектакль к Зимнему празднику. — «Мы с ребятами»? — Кёнсу морщит нос и тоже падает в листву. — Тебе пять что ли? — Девятнадцать с половиной. — А ребятам по сколько? — Ну, — альфа дует губы. — Сынги семь, Хвитэку восемь, а Сехуну семнадцать. Отвернув от него голову, Кёнсу улыбается и сгребает в руку несколько листьев, чтобы тут же высыпать их на Чанёля. Когда альфа фыркает и отряхивается, он действительно похож на растрепанного волчонка, у которого только-только сошёл пух с боков. — Это моя месть, — ворчит омега, а альфа показывает ему язык. — Я это вот к чему, — неожиданно начинает Чанёль. — Мне нужна помощь с костюмом. Я объясню, что мы обычно надеваем. Поможешь? — Да, — Кёнсу пожимает плечами. — Почему нет? Вдруг над ними нависает тень, очень недовольная тень: — Чанёль, ты пол деревни разворотил! Чанёль — сын вожака, но влетает ему не меньше, чем обычному хулигану. Однако наказание и починка сломанных ящиков не долго беспокоят волка. Очень скоро он носится по желтеющей поляне с волчатами и беззаботно пинает мяч (вместо репетиций, разумеется). Это длится неделями. Причём каждый такой матч для волков — не просто игра. Чанёль сражается с детьми не на жизнь, а на смерть, а те виснут на его длинных ногах и кусают в отместку за забитые мячи. — Дурила, — бормочет себе под нос Кёнсу и качает головой. День праздника Зимы приближается. По всей деревне ещё веет запахами копчёного мяса и солений, но все приготовления к зиме уже заканчиваются. Погода за окном стоит морозная, но снег не торопится прятать чёрную землю. Тёплый, даже горячий свет из печи бегает по плечам и рукам Чанёля, пока Кёнсу колдует над его волосами. Омега вплетает в них засушенные ветки с рябиной и смородиной, составляет венок или даже корону из подручных материалов. В красно-рыжем свечении поблескивают бусины и переливаются полудрагоценные камни. — Выглядишь, как пугало, — выносит вердикт Кёнсу, недовольный своей работой. Он хмурится и подаёт Чанёлю зеркало. Но в гладкой поверхности отражается не чучело болотное, а принц, и Чанёль себе нравится. Он довольно приподнимает голову и пробует на вкус улыбку в стиле: «Эту красоту ничто не испортит». — Теперь рисунок, — говорит альфа и показывает на стол с небольшими баночками. — Вон там белая краска. — А красить чем? Не вижу кисточек. Кёнсу приподнимает несколько тарелок, ящичков и даже заглядывает за корзину с сушеными ветками и украшениями из листьев, но нигде ее не находит. — Наверное, Сехун стащил. Он любит прихорашиваться, хоть никому и не признается, — волк взмахивает рукой. — Рисуй пальцами. Сначала Кёнсу с сомнением приподнимает бровь и пробует приспособить для росписи палочку, но ему всё-таки приходится признать, что кисточку это не заменит. Вздохнув, пантера опускается перед альфой на колени и открывает керамическую баночку. — Подними голову и не шевелись, — строго командует Кёнсу, а волк подчиняется. Обмакнув несколько пальцев в белую краску, До неуверенно выводит первую фигуру — ровный треугольник под ключицей. Чанёль дышит ровно, глубоко и молчит — это успокаивает, и Кёнсу рисует уже несколько полос ниже. Он надавливает сильнее, но альфа не сопротивляется и не жалуется; он, кажется, вообще уносится мыслями в другое место. С Чанёлем такое бывает. Кёнсу ведёт линии по плечам и крепкой шее, оставляя на коже тот узор, который ему описал волк, — это повторение отрезков и точек, ритмичное, почти музыкальное. Поэтому Кёнсу накладывает белую краску на тёмную кожу так, будто играет на инструменте, но очень молчаливом — Чанёль даже не шевелится. Поднявшись к лицу, Кёнсу рисует точки и ломаные над бровями и на щеках. Огонь в печи уже светит не так ярко, и омега наклоняется, хмурясь и с трудом разглядывая свою работу. — Можно я расскажу кое-что? — хрипло шепчет Чанёль. Кёнсу от неожиданности вздрагивает, но кивает. — Мне кое-что снилось этой ночью, — альфа опускает взгляд и случайно скользит им по губам пантеры, но тут же отводит глаза. — Что это было? — Я был крошечным металлическим камушком, и я лежал в чьём-то кармане, пока меня не достали. Чанёль смущённо поджимает губы, и Кёнсу понимает: волку неловко говорить об этом, ведь это какой-то дурацкий сон, никакому нормальному человеку он не приснится. И все же До спрашивает: — Продолжай. Что с тобой случилось? — Ну, — альфа вздыхает. — Кто-то достал меня из кармана и опустил в металлическую трубу. Она была похожа на тростник, но более твёрдый и холодный. А потом что-то взорвалось рядом и я полетел. Забыв про краску и линии, Кёнсу поднимает взгляд на Чанёля и смотрит в его глаза, ждущие реакции. Омега оттолкнёт или попытается понять? Ведь Чанёль не придумывает, он даже немного напуган. — Что ты почувствовал тогда? — Сначала мне было очень тесно, я хотел разорваться. Но когда это произошло, мне стало очень больно. Я летел слишком быстро и чувствовал, как всё вокруг давит на меня. Я не мог справиться с... чем-то. — И чем всё закончилось? Чанёль мнётся и неопределенно пожимает плечами. Под руками Кёнсу полыхают красные щеки альфы, а он всё-таки продолжает. — Мне стало холодно. Я был очень холодный и... один, и мне хотелось чего-то тёплого. — Понимаю, — едва слышно отвечает Кёнсу. — Думаешь, это что-то значит? — Возможно. Я не знаю, — пантера снова окунает пальцы в краску. — Но ведь в стае ты не можешь быть один. — Но если стаи не окажется? Однако Пак произносит это практически беззвучно и тут же хихикает, снова распрямляя спину. Можно физически ощутить, как испаряется его задумчивость, и на смену ей возвращается ребяческое озорство. Тогда Кёнсу и возвращается к работе: снова нагибается и расчерчивает подбородок волка краской. Теперь Чанёль смотрит на него, и теперь проводит по губам языком от того, что видит. Его от Кёнсу, сосредоточенного, занятого и красивого, отделяет сущий пустяк — секунда, несколько сантиметров, борьба с крошечным страхом. А Чанёль никогда не был трусом: он наклоняется ниже. — Поцелуешь — получишь веником, — тут же реагирует Кёнсу. — Не отвлекай. Но Чанёль никогда не был трусом. А Кёнсу совсем не сопротивляется. Когда Кёнсу целуется, он закрывает глаза — не жмурится, не напрягается, а спокойно отдаётся чувствам. Чанёль же смотрит во все глаза и прыгает в свои ощущения с тарзанки. Он разбивается о то, что испытывает, и улыбается в поцелуй. Кёнсу что-то с ним делает, он какой-то особенный. Чанёль пробегается языком по мягким губам Кёнсу, как воришка, но омега приоткрывает рот и прихватывает зубами нижнюю губу юноши. Голова от этого так кружится, что волк вынужден схватиться за До и буквально затащить его к себе на колени. — Дурила, сейчас всю краску размажешь. Но Чанёль мычит что-то нечленораздельное в чужие губы и снова целует их. Кёнсу тёплый и на вкус приятно сладковатый, как молоко. У Пака темнеет перед глазами и горят ладони, потому что Кёнсу нежно гладит его по затылку и совсем немного по щекам — он тоже напрочь забывает о краске. Да и какая разница? — Кажется, кто-то стучит, — выдыхает омега и лениво приоткрывает глаза. Если бы он отстранился хоть на сантиметр, Чанёль, возможно, отреагировал бы не только мычанием. Но этого не происходит, и волк только прижимает Кёнсу ближе и тянется к нему. Однако стук повторяется, и тогда приходится отвести взгляд. За окном стоит слегка смущённый и сильно ошарашенный Чунмён. — Всё уже готово. — Почему именно сегодня они всё успели в срок? — бурчит Чанёль и убирает руки с талии Кёнсу. Ничего не остаётся, кроме как поправить размазанные узоры, натянуть тёплый плащ и выйти к Чунмёну. Пока альфа возится со всем этим, бета жестами показывает Кёнсу, что нужно стереть с одежды белые пятна, и До невольно багровеет. Когда он вообще в последний раз так смущался? Основное празднество ускользает от внимания Кёнсу. Он рассматривает волков, стоя в кругу друзей Чанёля. Вокруг все веселятся, настраивают инструменты и разминают мышцы; то здесь, то там раздаются звуки песен и стуки кружек. Вонтэк показывает друзьям, каким «фокусам» обучил свою овечку. Какой-то омега делится со своим соседом рецептом удобрений для нового сада. Ещё кто-то демонстрирует недавно сделанные бусы из речного жемчуга и хвастается, что нашёл яркие перья для прически. Возможно, Кёнсу только кажется, но деревня преображается. И он вместе с ней. Постепенно внимание волков сосредотачивается на импровизированной сцене, куда выходит-выплывает Чанёль. Он степенно идёт, постукивая своим посохом и благородно опускается на крошечный детский стульчик. Кёнсу хмыкает в кулак, потому что длинные ноги Пака в этой неудобной позе достают практически до его ушей. — Я ужасно великий вожак всех волков от Горы Духов и Ущелья Древних до самого Хребта Небесных Журавлей, — громогласно провозглашает альфа. — Чего хочешь ты, сын мой? На сцене появляется Сехун, наряженный явно с большим знанием дела, чем Пак. Стоит лишь немного обернуться, чтобы заметить бету, довольного своей работой и готовящего ладони для по-отцовски гордых аплодисментов. — Я требую суда, Вожак! Чанёль встряхивает посох. — Над кем, дитя? — Над пришельцем, что поселился в нашем племени, — Сехун возводит руки к небу. — Он принёс с собой дикарские традиции, он не слышит наших духов, он говорит идти против них. Боги будут злы на нас из-за него. — Что?! — Чанёль ударяет посохом по земле, и некоторые зрители в первых рядах вздрагивают от его голоса. — Привести сюда его! На сцене, закованный в цепи, появляется Минсу. Он волочит одну ногу и тяжело дышит, склонив голову. А в волосах запутаны небольшие меховые уши чёрного цвета. И Кёнсу наклоняет голову на бок, следя за развитием действия на сцене. — Ты должен ответить за свои злодеяния, — объявляет «вожак», и у многих бегут мурашки. — Зачем ты порочишь богов? — Я лишь хочу хорошо питаться и тепло одеваться, владыка, — волчонок опускается на колени. — Ты хочешь, чтобы духи отвернулись от нашей стаи? «Вожак» злится и поднимает посох указывая на «чужака». Старейшина уже открывает рот, чтобы произнести ужасный приговор, но «казнить» так и застывает на его губах, потому что на сцену на плечах Сехуна влетает Сынги. — О нет, старый Вожак, — трагично восклицает он. — Не убивай чужака. Посмотри вокруг! Чанёль озирается, окидывает взглядом всех зрителей, а Сынги спрыгивает с плеч Сехуна и закрывает собой уронившего голову на руки Минсу. — Узри, чему он научил нас! — восклицает спаситель, и на сцену другие волчата выводят овец и коз, нарисованных на деревянных дощечках. — С ним в нашем племени больше не будет голода. Он похож на духа леса и полей. Следом за «животными» выходят дети с лицами, раскрашенными в оранжевый, красный и зелёный. У совсем крошечного волчонка с оранжевыми щеками из волос торчат огромные зелёные листья, которые чуть ли не больше, чем он сам. Не улыбнуться этому у Кёнсу не получается. — Он, как паук, знает, как ткать самые мягкие ткани. Он и речной бог тоже, ведь показал нам, как делать прекрасные украшения. — Но он варвар! — не унимается Вожак. — Он один из нас! Сынги берёт Минсу за руку и поднимает с колен. Все волки, без исключения, начинают аплодировать, а Кёнсу оборачивается к Чанёлю и в немом вопросе приподнимает бровь. «Вожак» только невинно пожимает плечами.