Чужак

Зима окунает горы в холод, но не даёт им снега. Поэтому деревня погружается в тишину после праздника — только старейшины и молодые альфы иногда собираются в хате у вожака. Вернувшись с такого собрания, Чанёль низко рычит, и Кёнсу вздрагивает, оборачиваясь к нему. По коже бегут мурашки, потому что До чувствует состояние альфы — он зол и готов вот-вот взорваться. Чанёль, как пороховая бочка, рядом с ним нужно прятать кислород и искры. И Кёнсу аккуратно откладывает нож, которым резал овощи. Ещё даже не подойдя к Паку, омега замечает темноту на его скуле и припухлость на губе. Но Чанёль по-мальчишечьи упрямо старается скрыть свою слабость и дёргает рукой, размазывая кровь по подбородку. Кёнсу улыбается — как-то нежно улыбается своенравному волку. — Что произошло на собрании? — Подрался, — альфа фыркает, а голос у него приятно хрипит, как после громкой ссоры с кем-то. Кёнсу от этого по-кошачьи потягивается. — С кем? — С отцом. — Вот как, — пантера озадачено хмыкает. Несмотря на упорство Чанёля, который клацает зубами и отгоняет от себя омегу, всеми средствами показывая, что он не в настроении, До всё-таки подбирается к нему. Медленно, тихо подкрадывается и усаживает на лавку. Волк стискивает зубы и почти обиженно дует губы, а у Кёнсу не хватает сил не провести пальцами по нахмуренному лбу, убирая с него длинные пряди волос. Чанёль лохматый и растрёпанный, он упорно отводит взгляд и все ещё недовольно рычит, хотя, очевидно, давно смягчился. С Кёнсу Чанёль теперь по-другому не умеет. — Я смою кровь? — пантера заглядывает в глаза волка, и тот покорно кивает, пусть и продолжает хмуриться. Кёнсу приносит кувшин, закатывает рукава и окунает полотенце в холодную воду. Чанёль наблюдает за этим не отрываясь, он выглядит голодным зверем сейчас, и это может напугать любого, но Кёнсу уже не боится. Ему приятно. Отжав ткань, До аккуратно касается ею красной щеки альфы и смывает с царапины кровь. Чанёль морщится, но молчит и только смотрит на омегу. — Почему вы подрались? — Он не понимает меня, — обиженно фыркает Пак. — О чём шла речь? Волк ведёт плечом и снова морщится, когда Кёнсу промакивает разбитую губу. Почти инстинктивно Чанёль облизывает ноющее место и задевает пальцы До. Тот руки не убирает, и по позвоночнику тут же растекается тепло. — Я говорил, что Белых нельзя подпускать близко к деревне. Недавно начали говорить о том, что они каждый раз все сужают круг. Такими темпами мы окажемся в кольце, и нас просто прихлопнут... ай, Кёнсу, больно! — Терпи. Альфа недовольно ёрзает. — Он сказал, что я просто мальчишка, который лезет на рожон, и ничего не понимаю в настоящей войне. — Но это не так, — Кёнсу хмурится. — Не совсем так. Ты ещё мальчишка и ничего не понимаешь в настоящей войне, но не рискуешь, когда дело касается стаи и семьи. Чанёль затравленно мычит. — Что ты предлагал? — Отец не хочет снова идти в открытое сопротивление, он даже готов отдать им часть территорий. — Его можно понять, Чанёль. У вас мало людей, сейчас зима, мало пищи, нужны руки в деревне, а вероятность того, что мы многих лишимся, очень велика. Речь идёт о сохранении стаи, прежде всего. — Я понимаю, — альфа заводится и уже весь горит, щеки у него краснеют, глаза темнеют, как два чёрных угля. — Я понимаю, но что мы ещё можем? Сидеть и ждать, пока они придут? Так мы потеряем еще больше людей. — Может, они не придут. — Может быть. И Чанёль замолкает, задумавшись о своём. Он сосредоточен на мыслях и расчетах, на его лице можно прочесть все эмоции: гнев, страх, растерянность, решительность. Альфа даже не замечает, как Кёнсу протирает его шею от пыли — похоже, спорящие повалялись ещё и в грязи. Кожа блестит каплями воды, в которых отражаются несколько свечей. Это завораживает. На улице глубокий вечер, ветер в этот день воет, не жалея глотки. Но снег так и не идёт. Земля промерзает и покрывается инеем, и только рядом с печью тепло. В такую погоду Чанёля не хочется отпускать ни на какую разведку. — Я предложил идти группой, — альфа смотрит в глаза Кёнсу, но вовсе не ждёт одобрения — хочет узнать мнение До. А пантера хмурится и закусывает губу. — Это опасно. — Но мы сможем проверить слухи — узнать, где они сейчас и насколько все плохо. Если не повезёт, мы потеряем всего часть альф — остальные останутся здесь. — Нужно беречь каждого. — Я знаю. Чанёль со стоном роняет голову на сложённые руки и зарывается пальцами в растрёпанные волосы. Его широкие плечи, сильная спина, крепкие жилистые руки кажутся такими незащищёнными, слабыми перед тем, с чем сталкивается альфа. И Кёнсу вздыхает, потирая виски и откладывая полотенце. Опустившись на корточки, он зовёт волка. — Иногда приходится жертвовать чем-то, но для этого нужно очень много силы — у некоторых ее запасы иссякают со временем. Он боится сделать хуже и бездействует. Но если ситуация настолько серьезная, как ты говоришь, то бездействовать нельзя. Я тоже думаю, что необходимо разведать. — Правда? — Чанёль поднимает голову. — Я бы решил так же. — Мне страшно решиться. — Каждому бывает страшно, Чанёль. Кёнсу легко проводит пальцами по синеватой щеке волка, и тот болезненно морщится, но не отстраняется, позволяя себя погладить. Пантере кажется, что жестоко настраивать ещё почти мальчишку на такое решение, но омега встряхивает головой, отгоняя эти мысли. — Где ещё болит? — Под рёбрами, — Чанёль смущается говорить об этом, поэтому неловко посмеивается. — У отца тяжёлая рука, но я никогда не думал, что она зайдёт дальше подзатыльников. — Похоже, он слишком за тебя волнуется. Поднимайся и снимай рубаху. Альфа встаёт с лавки и стягивает верхнюю одежду. Теперь он снова смотрит на Кёнсу долго, с поволокой, от чего ноги становятся нетвердыми и непривычно тяжелеют руки. До замечает на крепком торсе несколько следов и окунает полотенце в воду. Он думает о своём, а мысли забегают не в ту сторону, скользят по сильным рукам волка, гладят его спину; поэтому Кёнсу забывает отжать полотенце. С ним сегодня что-то не так, черт. — Холодно, — голос Чанёля ниже, чем обычно. До поднимает взгляд и буквально сталкивается с чёрными глазами альфы, тот смотрит завороженно, словно забывая обо всем, что не Кёнсу. Когда влажная ткань касается синяков, Чанёль напрягается — черт возьми, как красиво. Кёнсу ведёт, и он с трудом выдергивает себя из этого состояния. — Ты красивый, когда... — но на полуфразе голос Чанёля пропадает. — Когда? — Не знаю, — волк мнётся. — Я как будто очень тебе нравлюсь. Капли с неотжатого полотенца стекают по напряжённому прессу, и пояс штанов становится темнее от этой влаги. Кёнсу опускает по горячей коже полотенце, стараясь стереть ещё несколько капель до того, как они впитаются в ткань штанов. Но Чанёль глухо рычит — практически урчит. И омега холодеет. — Нравишься. Кажется, его голос нельзя различить в вое ветра и скрипе деревьев за окном, но Чанёль слышит и снова напрягается. Дыхание у него сбивается, и альфа, похоже, с трудом удерживает себя на месте. Проводит языком по губам — облизывается, забывая про царапины. Он нравится Кёнсу, нравится почему-то именно сейчас, когда Чанёль даже ничего для этого не делал. От этого по телу пробегает крупная дрожь. Альфа наклоняется, нависая над пантерой и глубоко вдыхая его сильный запах. — Скажи ещё раз, — волк закрывает глаза, — пожалуйста. — Ты мне очень нравишься, Чанёль. Кёнсу тянется к нему руками, обнимает за шею, и он такой тёплый, мягкий, что Чанёль срывается. Он порывисто, резко разворачивается и прижимает омегу к стене. Широкая ладонь тут же ложится на затылок пантеры, не давая ему вырваться или удариться. Чанёль целует за ухом, под подбородком, в ямочке между ключицами и уже нетерпеливо тянет рубаху Кёнсу вверх. Пороховая бочка всё-таки взрывается и, кажется, сгорает очень жарко. Чанёль дышит глубоко — Кёнсу чувствует, как угрожающе поднимается под его руками широкая грудь альфы. Он случайно задевает соски, и волк резко вжимается в него бёдрами, со свистом выдыхая. У омеги голова идёт кругом от желания Чанёля. — Ты так сильно пахнешь, — альфа слегка растерянно шепчет в самое ухо, и Кёнсу вцепляется пальцами в его спину, заставляя прижаться к себе плотнее. У этого движения может быть только одно значение — можно. Молодой волк схватывает на лету и подталкивает До в комнату, в свою комнату. Здесь так сильно пахнет волком — свежей хвоей и горьковатой корой, что Кёнсу приходится схватится за изголовье кровати, чтобы не упасть, когда Чанёль целует его. Альфа все такой же пылкий и настойчивый, он буквально не даёт думать не о нём. И Кёнсу не думает. Чанёль укладывает его на кровать, хотя терпения нет совсем — хочется толкнуть, сорвать одежду. Но альфа стискивает зубы и медленно стаскивает с До штаны, заставляя того выгибаться и поднимать бёдра — так сладко. Но потом Пак, сбросив одежду на пол, уже наваливается и снова ошпаривает собой. Кёнсу на секунду кажется, что альфа уже не видит, не слышит — только чувствует и очень остро. — Тише, Ёлли, тише, — он успокаивающе перебирает пряди Чанёля, пока тот не начинает дышать. Аккуратно столкнув с себя альфу, Кёнсу переворачивается на живот и приподнимает бёдра, зная, что так точно будет не больно. Следя за каждым его движением, Чанёль припадает к спине, очерчивая влажным языком изгибы позвоночника, слизывая с них запах и солоноватый вкус. Кёнсу всем телом чувствует восхищение альфы и то, как жадно он обводит крепкую фигуру омеги взглядом. И перед глазами у Кёнсу темнеет, он не отдаёт себе отчёта, когда оказывается в руках альфы, таких заботливых и сильных, резко натягивающих на себя. Волк с силой хватается за мягкие бёдра и снова почти урчит. У Чанёля не хватает сил на то, чтобы двигаться медленно; он каждым движением вталкивает Кёнсу в кровать, заставляя его хвататься за простыни и комкать под собой одеяло. И сердце у альфы бьется так, что пантера его спиной ощущает, плавясь под этим звуком. Чанёль покусывает его загривок и слабо стонет, словно сопротивляясь с самим собой. До понимает его желание и, подавшись навстречу, шепчет: — Можно, Чанёль. Острые зубы тут же находят шею, и Кёнсу жмурится от резкой боли, но альфа сразу зализывает, зацеловывает метку и напряжённо вздрагивает всем телом. Ему хватает нескольких широких толчков и тихого урчания омеги, его Кёнсу. Чанёль чуть не валится на До, но вовремя напрягает руки и переворачивает его к себе лицом, тут же целуя. Кёнсу разнеженный, открытый, он мелко дрожит от каждого прикосновения к себе, тягуче выгибается и так сильно нравится Чанёлю, что тот не может от него оторваться. Он спускается поцелуями на шею, грудь, мягкий живот, и омега краснеет, хмурясь. Альфы ещё не заходили так далеко, им это обычно не нужно, но Чанёль покрывается мурашками и стонет от удовольствия, когда накрывает всё ещё напряженный член Кёнсу губами и слышит громкий вдох. До жмурится от приятной усталости и чуть приподнимает бёдра, чувствуя, как упирается в нёбо альфы. Чанёль стискивает его бока до ярких следов и рычит, и эта вибрация эхом отдаётся во всем теле Кёнсу. Его выкручивает, выгибает от ощущений. Он пытается оттолкнуть голову Пака, смущённо давит ему на лоб, но глаза сами собой закрываются, а тело напрягается и что-то внизу живота развязывается. Кёнсу пропадает. Он не понимает этого, но льнёт к альфе, ластится, хватается за него дрожащими руками и целует его горьковато-солёные губы. Буквально тонет в хриплом, сорванном голосе. — Кёнсу. Омега включается уже в тёплых, уютных руках Чанёля, когда тот мягко целует его в висок. До все ещё мелко потряхивает; в эту минуту он позволяет себе быть слабым, и это не кажется ему больше слабостью. Не слабость — просыпаться, запутавшись в одеяле и ногах Чанёля, от того, что за окном начинает светать и уже везут свои телеги торговцы. Кёнсу широко зевает и интуитивно находит руками макушку альфы. Запутавшись в чуть кудрявые волосы пальцами, До бормочет «с добрым утром», совершенно не ожидая услышать ответ. Но Пак, похоже, не спит, ведь отвечает сразу: — Когда закончится эта война, обещай, что будешь обнимать меня, — Чанёль негромко выдыхает, — целое утро. Кёнсу морщится. — Тебе уже пора идти куда-то? — Да, — альфа прижимает его к себе. — Хочу разобраться с этим. Возьму добровольцев, проверим границы. — Обязательно сейчас? — Кёнсу почему-то хочется покапризничать, что ему совершенно несвойственно. Но именно в это утро мышцы приятно тянет, а голова, кажется, не способна оторваться от подушки. Чанёль стискивает его сильнее и кивает: — Угу. Но До чувствует то же настроение у альфы и всё-таки берет себя в руки. Чанёль должен делать то, что решил, что предписано ему стаей. И сейчас не время мешать ему. Поэтому, подтянув одеяло, Кёнсу аккуратно выползает из объятий Чанёля и спрыгивает с кровати. Босые ноги тут же замерзают, и омега как можно быстрее одевается. Нужно затопить печь — утро выдалось морозным. — Я вернусь через неделю. Альфа уже тоже натягивает штаны и прыгает на одной ноге, не попадая в штанину. Кёнсу посмеивается, щурясь. — Я найду чем заняться. Всю неделю у меня занятия с детьми, потом их папы придут. Исину почему-то кажется хорошей идеей устраивать чаепития у меня. Чанёль оказывается близко слишком внезапно — Кёнсу даже дыхание затаить не успевает. Волк утыкается носом за ухо, словно щенок, и бормочет: — Ты им нравишься, — но шёпот альфы очень неразборчивый. — Что? — Говорю, что могу не волноваться за твой досуг. У тебя планов больше, чем у меня, — Чанёль улыбается во все свои волчьи зубы. — И ты мне тоже нравишься.