Если тебе не сложно, Проводи меня до крыльца, Поднимись на одну ступень, Положи себе руку на грудь — Почувствуй, как глубоко моя пуля Пустила корни в тебе, как горло Сводит моей колыбельной…
Не было ничего удивительного в том, что после выступления Алтына никто даже внимания не обратил на скудные навыки последнего участника. Он, казалось, и сам был уже не рад выходить на сцену: мялся, проваливал комбинацию за комбинацией, терялся и путался. Мда, с такими пассами он бы даже на «Минуте славы» никого не удивил. Юра в десять лет был способен на большее, чем этот в свои престарелые двадцать девять. Даже досматривать его шоу проёбанных талантов не хотелось. Юра сгрёб свой рюкзак и стал протискиваться сквозь ряды, иногда перепрыгивая через пустые кресла тех, кто пришёл полюбоваться исключительно на своего обожаемого Джей-Джея. Только перед выходом задержался, чтобы оглянуться и посмотреть на результаты: Гуанхун лидировал, Джей-Джей наступал ему на пятки, казаху снизили за песок (зато как вытянул металлом!), так что он занимал третье место. Пхичит с япошкой с разницей в долю балла замыкали пятёрку. Юра кивнул сам себе и поспешил на выход, пока толпа не хлынула туда же: надо было выбраться со стадиона как можно скорее. И как Виктор слинял так незаметно?! На Юру вот шикали, ругались на всех языках мира, а потом охали, узнавая. До нервного тика хотелось устроить массовое сожжение, но что-то подсказывало, что пепелище на месте стадиона не добавит ему очков в зачётную таблицу. Интересно, кто, кроме дедушки, стал бы навещать его в колонии?.. Может, Виктор заглянул бы раз-другой. «Ангелы Юрия» наверняка закидали бы письмами, хотя, возможно, они разочаровались бы в кумире и перешли в армию джей-джеевских потаскушек или вон тоже стали бы размахивать казахскими флагами. Вариантов-то занимать не приходилось. Юра вывалился из многолюдного месива на улицу, но свободнее не стало. Ёбаный Китай. Толпа, словно живой бесформенный организм, текла, дышала и норовила всосать в себя каждого, кто посмел оказаться рядом. Юра почувствовал себя героем боевика про зомби-апокалипсис, когда попытался пробраться сквозь непрерывный поток. Будь это правдой, его бы давно уже сожрали вместе со всей сценарной бронёй. Сплочённая масса китайцев с редкими вкраплениями иностранцев неукротимо шагала вперёд, будто под гипнозом, и грозила задавить любого, кто мешался под ногами. Юра уже готов был прожигать себе путь силой насквозь, когда толпа вдруг… кончилась. Оборвалась резко, и Юра понял, что оказался на проезжей части. Оглянулся на людей позади и подумал, что смерть под колёсами машин можно расценивать как дар свыше, если сравнивать с перспективой быть затоптанным ебучими китайцами. Вот только умирать Юра не планировал. Хотелось вернуться в отель, принять душ, потренироваться перед сном и завалиться в кровать — выстраивать заново режим после смены часовых поясов. — Так, блять, разойтись всем, — пробормотал он, ныряя обратно в толпу после недолгого глотка свежего воздуха. Свежесть, правда, была весьма сомнительна: смог у проезжей части, казалось, можно было потрогать руками, взять в охапку, затолкать в пакет, а после связать из него шапку или свитер. Был бы Юра магом воздуха, сдул бы к херам или к Индии — и смог, и китайцев. Хорошо хоть отель находился в десятиминутной доступности, так что всю дорогу до него Юра прокручивал в голове лучшие выступления сегодняшнего, четвёртого, этапа, составлял список тех, кто пройдёт в пятый. Только в этой группе было минимум семь-восемь талантливых бендеров — пятёрка лучших, те две француженки и, может, один из боевых магов, имя которого никак не давалось к запоминанию. Ну точно из разведки… Юра свернул в какую-то подворотню, где можно было хоть расправить плечи и не утыкаться носом в чужой затылок (в Пекине он, не слишком высокий среди соотечественников, ощущал себя баскетболистом). Мысли в голове текли пресной рутиной, мозг отзывался белым шумом — всё же Отборочные доконали. Слишком много людей, слишком много впечатлений. Стадион, словно огромный энергетический вампир, высосал из него весь и без того скудный запас социальных ресурсов. Хотелось остаться наедине с огнём, отбросить всё ненужное, оставить внутри только пламя и направить его вовне. Фельцман говорил, что забронировал для него «банку» на вечер. Правда, добавил, что придётся потесниться: город кишел бендерами всех сортов и мастей, и все они наводнили тренировочные центры. Владельцы, не будучи дураками, поступили предприимчиво (иначе: по-ублюдски), совместив время тренировок. А то, что магам придётся следить, как бы не опалить или не заморозить коллегу, самому не подставиться под молнию и не получить камнем по башке, всем было срать. Будь это обычный чемпионат, каждому участнику предоставили бы персональное расписание тренировок, но на Отборочные прибыло слишком много магов. Юра негодовал, кривился, ругал почём зря блядских китайцев, но делать было нечего: уж лучше так, чем остаться без тренировки вовсе, а поносить несправедливый мир было чем-то вроде ритуала или разминки. Плевать, будет там кто-то или нет, Юра всё равно выложится по полной. Так, чтобы к ночи упасть в сон, не долетев до постели, — самый здоровый сон самого изнеможённого тела.***
Виктор в отель не возвращался или ускользнул до Юриного прихода. Может, они просто разминулись, но в любом случае Никифоров оставался подлецом, который ушёл ужинать без Юры. Ну и плевать. Он всё равно наверняка отправился в какой-нибудь изысканный ресторан азиатской кухни, где из знакомого лишь рыбьи головы, а все прочие извращения даже на вид опознать не удалось бы. Юра до сих пор помнил, как двумя годами ранее, на Стихийном Чемпионате Евразии, он провёл ночь накануне выступления в обнимку с белым другом, и другом этим был отнюдь не Виктор, потому что друзья не скармливают друзьям мерзкую еботню из морских тварей, ростков бамбука, куриных лап и бог знает чего ещё. Хотя нет, даже бог не знает, потому что оставил эту грешную землю века тому назад. Всё это месиво к тому же было настолько острым, что Юра готов был огнём плеваться и нет, это не принесло бы дополнительные баллы на Чемпионате, Виктор, пошёл ты в пизду. И вообще, Юра до сих пор верил, что это был коварный стратегический план Никифорова по выведению противника из строя. Так что, может, оно и к лучшему, что Виктор ушёл один. Юра вон в Макдак зайдёт или ещё куда, где дёшево, знакомо и вредно, пока Фельцман не накапал на мозги, что для успешных тренировок важно сбалансированное питание. Юра открыл номер ключ-картой и без особого энтузиазма глянул на сумку с неразобранными вещами. Яков снова отчитает его за то, что ходит в мятом, словно двенадцатилетку… «Взрослый же уже пацан. Приехал, взял и развесил красиво, — нравоучительно зазвучало в голове. — Пресса на каждом углу. Хочешь на всех фотографиях выглядеть, будто тебя корова пожевала? Лилии Григорьевны на тебя нет!» Юру передёрнуло. Лилия бы заставила его выглаживать каждую складочку, каждую морщинку даже на блядских трусах с гепардовым принтом. Но Барановская не поехала с ними на отборочные. Сказала, что приедет на финал. Не «если пройдёшь», а вот так просто: «Приеду на финал». Лилия Барановская не тренировала неудачников. Только победителей. После душа и короткой переписки с Фельцманом Юра выяснил две вещи: горячая вода НЕ ТАМ, где нарисован красный кружок, а тренировочный центр, в котором забронировал ему время Яков, находится в двух станциях метро. И звучало это как: «Юра, лети нахуй», потому что схема подземки выглядела слишком… китайской и напоминала внебрачное дитя колорадского жука и микросхемы, а приятным бонусом к этому чуду синкретизма природы и технологий были иероглифические надписи. Так что, недолго думая, Юра решил взять такси. Но — о, восток, таинственный и непостижимый, — водитель, как оказалось, не знал английского. — Сука, пользы от тебя тогда, а? — рыкнул на него Юра и выскочил из машины, хлопнув дверью с такой силой, что шофёр испуганно газанул, спеша убраться подальше от буйного русского подростка. — Пиздануться, — резюмировал он, раздражённо смахивая с лица чёлку и накидывая капюшон. Свёл плечи, ссутуливаясь, запихнул руки в карманы и побрёл к тому, что на карте в телефоне было обозначено иконкой с поездом. Пекинское метро изнутри не сильно отличалось от московского, разве что переходы были длиннее и путанее, а станции новее и чище. Впрочем, то ли патриотизм в Юре взыграл, то ли ослиное упрямство и тяга делать и думать наперекор, но он фыркнул про себя и подумал: «У нас душевнее». И душевность эта, пожалуй, заключалась в хмурых русских лицах и особом запахе метро, которого в Пекине почему-то не было. Юра потратил несколько долгих минут, пытаясь сверить иероглифы на схеме посреди станции с иероглифами в своём телефоне. Вроде выходило похоже. Там закорючка, тут квадратик… Да, определённо похоже. Только вот понял это Юра, когда нужный поезд уже прибыл, загрузился биоматериалом и готов был отчаливать. — Стой, мразь! — крикнул ему Юра, срываясь с места и бросаясь к вагонам. Несколько любопытных обернулись на зов, ничего не поняли, но, как приличные китайцы, проводили иностранца удивлёнными взглядами. Юра запоздало подумал, что не так уж и жизненно важно ему было попасть именно в этот поезд — следующий наверняка прибудет через пару минут. Но осознал он это, только когда двери начали смыкаться прямо перед носом, а потом вдруг перестали, остановленные чьей-то рукой. Юра проскочил не просто в щель между автоматическими дверями — он впрыгнул в этот предоставленный шанс и… уткнулся носом в чьё-то плечо, от которого пахло кожаной курткой и нерезким, выветрившимся уже парфюмом, который будто использовали раньше, а потом перестали, но было поздно — запах уже въелся. Юра поднял голову, носом смазано задевая гладко выбритую щёку, и отшатнулся, насколько позволяло место: то есть на сантиметра два, не больше. Упёрся лопатками в грудь какого-то китайца. — Ты! — удивлённо воскликнул он, но в его устах безобидное местоимение прозвучало почему-то обвинительно. Отабек Алтын, казалось, несколько смутился того, что являлся собой при подобных обстоятельствах, но понять было сложно: рожа-то по-прежнему была каменной. Он убрал руку — дверь вагона лязгнула, едва не оттяпав пальцы. — А если бы отхуярило к ебучей матери? — зашипел Юра так, словно это его рука чуть не осталась откушенной железными дверями. — Не от… давило бы, — спокойно отозвался парень. Поезд тронулся, качнувшись, и на секунду Юра снова впечатался носом в его плечо, но извинился почему-то Алтын: — Прости. — Я видел «127 часов», — прищурившись, с вызовом сообщил Юра, глядя в раскосые глаза из-под чёлки. — А что там? — У Джеймса Франко рука застряла в какой-то пизде, — сказал Юра. Казах вскинул густые брови, и Юра прыснул, не выдержав. Ага, не такой уж и каменный: — Ну, не буквально в пизде, а между камнями. Резать пришлось. Мерзохуйственно до блевоты. — Хороший, видимо, фильм, — ровным голосом резюмировал парень и кивнул. И вот хер поймёшь: это сарказм у него такой бронебойный или чувство юмора непрошибаемое. — Ну, такой. Нормас. Юра отвернулся, глядя, как за стеклом мелькают в темноте тоннеля какие-то провода и скобы, и как подрагивает собственное отражение — хмурое и бледное, и как прямо держит спину маг земли, и какой у него профиль — портретный прямо… И дверь он придержал не силушкой богатырской, а магией — это до Юры только сейчас дошло. А беседа у них вышла какая-то дикая, словно и не первая вовсе, словно сто лет в обед дружили, вместе петарды в детстве взрывали и хлеб из буфета воровали, чтобы уток кормить… Тьфу ты. Что за утки вообще, откуда взялись? — Ты уток любишь? — спросил Юра, поворачиваясь и вздёргивая голову так резко, что чуть не задел парня. — Что? — Забей, — фыркнул он раздражённо. Блять, во долбоёб, а? Утки. Какие утки?! — Пекинских? — озадаченно уточнил казах. — Московских, — ляпнул Юра. — Я в Москве уток не видел, — ответил парень будто бы расстроенно. — Чё, реально? — Реальнее некуда. Я в Москве только проездом был. Юра протянул: «А-а-а…», и разговор снова сошёл на нет. Из динамиков по-китайски объявили название станции. А может, ещё что-то — тут точно не поймёшь. Но поезд замедлился и открыл двери. Юра почувствовал, как его выталкивает из вагона бурным потоком, и даже возмутиться не успел, как вдруг сильная рука притянула к себе, вжала в грудь. Выходящие задевали его плечами, рюкзаками и бог знает чем ещё, но в голове было как-то пусто: ни раздражения, ни злости. Только одна мысль, бьющаяся в такт чужому сердцу — быстро-быстро: «Какого?..» — Прости, — снова извинился Алтын, когда народ набился обратно — уже новый. А может, и старый. Юра расистом не был, но однообразные лица запоминал плохо. Рука, до этого греющая лопатки даже сквозь байку, медленно исчезла. — За что? — не без провокации спросил Юра. А нехуй извиняться каждую минуту. — За нарушение личного пространства. — Да тут человек пятьдесят моё личное пространство нарушает, но что-то я ни одного «аригато» не услышал, — огрызнулся он. — Туэй пу ти. — Чё, блять? — Извинение по-китайски. «Аригато» — это японский, и означает «спасибо». — Ты лингвист или где? — оскалился Юра. — Нет, — ответил казах так просто, словно Юра не наезжал на него, а действительно интересовался, а не лингвист ли сударь часом. — Прости. Приехали, блять. — Да иди ты нахуй со своей никому не всравшейся вежливостью. Ты сегодня каждого бендера в щи разъебал своим осьминогом железным, весь стадион готов был обкончаться от твоей магии и прикида плохого парня, а ты, походу, нихуя не плохой и вообще не парень, потому что вместо яиц у тебя «простите» и «извините», — Юра понял, что переборщил уже где-то на середине своей тирады, но остановиться уже не мог. Всегда с ним было так: понимал, что творит дичь, но перестать не мог. Сначала заканчивал, а потом уже думал и оглядывался на результаты собственного скудоумия. Правильно говорил Яков: «Ты как вспылишь, так и не остынешь, пока всё дотла не выжжешь». Ну, дотла или нет, а лицо казаха словно застыло. «Сейчас въебёт», — понял Юра. Секунды потянулись одна за одной, и за это время Юра прошёл все стадии принятия: от отрицания до смирения. Ну, въебёт и въебёт. Подумаешь. Он заслужил. Без сдачи, конечно, не оставит, а там их наверняка повяжут за драку и дисквалифицируют, и вернётся Юра не с победой, а с позором и фингалом под глазом, потому что любой, сука, за такое бы дал по роже. Но Алтын не дал. Стиснул губы в узкую линию, скрипнул зубами, отвернулся и сказал спокойно: — Ясно. И от этого спокойствия, от этого холода Юре самому захотелось врезать, только непонятно — ему или себе. Но вместо этого он сглотнул, потёр пальцами переносицу и буркнул: — Тэй пу ди. — Туэй пу ти, — поправил парень, и Юра чуть коньки не отбросил от удивления, потому что Алтын улыбался. Едва заметно, но так искренне, что у Юры дыхание перехватило. Вот она, сила вежливости. Ею и впрямь можно горы сворачивать. Ну, одну конкретную, казахскую, например… — Однохуйственно, — пробормотал Юра. Но на душе стало как-то светлее и легче: извинения, похоже, были приняты. Они вышли на следующей станции и переглянулись: никто из них удивлён не был. Оба направлялись к одной и той же цели, только вот Алтын в отличие от Юры, видимо, знал дорогу. Идти в молчании почему-то не оказалось неловким. Может, дело было в том, как Алтын профессионально молчал. Не потому, что сказать было нечего, и не потому, что предпочёл Юрино присутствие игнорировать. Молчал он как-то необидно и спокойно. И Юра заговорил сам: — Песок у тебя, конечно, жопошный. — Знаю, — стойко принял критику парень, и Юра подумал, что, блять, вот он еблан, начал разговор с оскорблений. Да потому что не умел по-другому. Автор бестселлера «Как максимально грубо оттолкнуть от себя людей». Юра выждал ещё минуту, прислушиваясь к молчанию парня — ага, вроде, не обиделся. — Зато с титаном заебато вышло. У меня, короче, идея на миллион. Делаешь такую же хуету, только с железом. Будешь, блять, Тони Старком. — Меня «Марвел» засудит, Юр, — усмехнулся парень, и Юра подхватил этот лёгкий, свободный смех. И от этого «Юр» стало как-то… по-другому. Уток вместе кормить захотелось. А пекинских или московских — вообще поебать. — Ну Виктора ж «Дисней» не засудил за его крепости ледяные, хотя там только «Отпусти и забудь» на фоне не хватало, — фыркнул Юра. — Никифорова никто судить не посмеет, — отозвался Отабек, а Юра подумал: «Хорошее имя. Приятное». А ещё отметил, что кипятком при упоминании светила всея магии ссаться парень не стал — зачёт. Не смог бы он кормить уток с восторженным фанатом Витька. Хотя сам таким был, чего уж… Но почему-то не хотелось, чтобы и Отабек тоже. — А мультик этот я не смотрел. — Да ты, походу, вообще нихуя не смотрел. — Смотрел, — не защищаясь, а просто констатируя факт ответил Отабек. — В самолёте смотрел «Тихое место». Крутой. Юра хмыкнул. Он понимал, что с тренировками и чемпионатами на фильмы и прочие развлечения остаётся не так уж и много времени: так, сходить в кино на новинки, глянуть что-то в пути. — А любимый какой? Только прошу, бля, душевно, не говори, что сраный «Форрест Гамп» или «Терминатор». — Не знаю, Юр, — пожал плечами парень. Ушёл в чертоги разума так надолго, что ответа Юра уже и не ждал — думал, слился. — Сначала думал «Матрицу» назвать или «Начало», но ты бы тоже сказал, что банально. Так что «Пролетая над гнездом кукушки». — Объебаться, это что, документалка про птиц? — закатил глаза Юра. — Нет, это про психушку. Юра удивлённо развернулся к парню. Про психушку, значит?.. Но прокомментировать это Юра уже не успел. Отабек сказал: «Пришли», — и кивнул вперёд. Тренировочный центр оказался здоровенным, вытянутым по ширине и длине пятиэтажным комплексом. Если бы Юра умел, то не просто присвистнул бы, а трелью залился, потому что строили китайцы масштабно. — Еба-ать, я же тут заплутаю так, что мои останки только к концу пятого этапа отыщут… Ну опиздеть теперь. — А куда тебе надо? — спросил Отабек. Юра сунул ему под нос телефон с информацией и зажевал шнурок байки. Парень сосредоточенно всмотрелся в экран, сам для себя что-то решил и уверенно направился ко входу. — Сейчас найдём. — Да ты прям герой, — фыркнул Юра. — Угу. Казахстана, — отозвался Отабек, и Юра в ответ заржал. Чувство юмора определённо было на месте. Значит, и уток кормить с ним было можно. Они поднялись на третий этаж, прошли по коридору длинною в Саратовскую область, свернули столько раз, что Юра со счёта сбился. Нашли в итоге. Зря. — Пропуск, видимо, надо было брать на рецепции, — пришибленно сказал Отабек, Юра выругался. — Ну, хоть жирок растрясём, — буркнул он. — Да нет у тебя жира, Юр. — Потому и нет, что туплю вечно и бегаю по хуиллиону раз. — Не говори ерунды, — мягко, но уверенно осадил его Отабек, и спорить как-то расхотелось. Они пошли вниз снова, а потом вернулись — на этот раз с пропуском-ключом, который Юра приложил к дверям «банки» и шагнул внутрь. Отабек остался на пороге, словно вампир, которого забыли пригласить внутрь. — Ну, я пойду тогда, — сказал он, замявшись лишь на секунду. Рожа кирпичом, руки по швам, но так расслабленно и естественно, что загляденье просто. — Ну иди, — с деланным безразличием откликнулся Юра, тут же пожалев об этом и разозлившись на самого себя: ну и хули строит-то? Поди не строитель. Отабек как-то скованно кивнул и развернулся. Секунда. Две. Шаг, шаг, шаг… И щель между дверьми становилась «банки» всё у́же, словно в вагоне метро, только никакая рука, никакая магия её сужение теперь не остановит, только слова, что упёрто застряли в горле, только робкая надежда, только вера в крошечный шанс, только… — Слышь, бля, а назад тоже вместе попиздуем, да? Замер, обернулся плавно так, словно и не чеканил шаги секунду назад, улыбнулся. — Конечно, Юр. Двери с лязгом закрылись. Ну и славно. Ну и хорошо. Юра тряхнул плечами, размял руки, потёр щёки, словно размазывая по ним неуместный бесящий румянец. И не румянец вовсе, а так, жар, потому что огонь внутри уже разгорался.***
«Банки» прозвали так за их специфическое внутреннее строение. Полная изоляция. Всестороннее покрытие, поглощающее тепло и заземляющее электричество. Ничего, что может воспламениться. Ничего, что может рухнуть или обжечь. Ощущения от нахождения там тоже были особенными: что-то среднее между заключением в тюремном карцере и погребением в саркофаге. Но это только поначалу, а потом привыкаешь, Юра по себе знал. Когда бываешь в «банке» чаще, чем дома, она даже родной становится, даже уютной. Этакий собственный бронетанк, в котором никто не тронет, никто не достанет, потому что побоятся сунуться. «Потесниться» — это явно не про «банки», в «банку» двух бендеров не запихаешь никак, это как гроб — слишком личное. «Потесниться» — это про бассейны, про залы, про тренировочные площадки. Туда Юра тоже собирался пойти, но позже, сначала надо было отработать все молнии и опасные элементы здесь, в одиночку. А в зале уже прогнать всю программу, соединяя магические элементы с хореографией, силу с грацией. Юра открыл встроенную дверь в небольшую раздевалку, сменил уличное на тренировочное, непрогораемое, убрал волосы в хвост, щедро пропитав огнестойкой мазью. По этому химическому запаху, въевшемуся за годы тренировок в кожу, можно было отличить фаерщиков среди других бендеров, как художников по стойкому аромату скипидара. Юра размял мышцы — от шеи к ступням, повертел всеми суставами, разогрелся, растянулся, встал в центр «банки», сделал вдох, потом выдох. Короткая медитация перед началом тренировки была обязательна, как считал Яков, и попросту привычна, как судил сам Юра. Помогала настроиться, да. Прочувствовать магию внутри себя. Улыбнуться струящемуся по жилам огню. Услышать, как потрескивает он в такт сердцу, как до краёв наполняет всё его существо. Вдохнуть. Раскрыть ладони, зажигая невинные пока огоньки на пересечениях линий: жизни, судьбы, ума, каких там ещё… Выдохнуть. Ощутить, как разрастается огонь в руках, как колышется вместе с дыханием. Вдохнуть. Отпустить его, отпустить пламя на волю, вознести столпом до потолка, чтобы искрами осыпалось на плечи, чтобы дождь из жара, чтобы через край… Выдохнуть. И начать.***
Через три изнурительных, плодотворных и возрождающих часа тренировка была закончена. Юра с остервенением смывал с волос химию, а с тела — усталость, пока в голове вертелась единственная мысль, которую за эти три часа, сто восемьдесят минут, десять тысяч восемьсот секунд выжечь из сознания не удалось. Даже раздражающая рожа Джей-Джея сгорела, как береста, и разлетелась пеплом по ветру. А это — нет. Это въелось глубже, чем казалось. Потому что Отабек назвал его «Юр» — не Юрой даже, не Юркой, не Юрцом, не Юрочкой каким-нибудь, нет. А вот так: по-домашнему, лениво, словно мурчаще. Юр. Словно «мы знаем друг друга уже достаточно хорошо, чтобы я мог забить на последнюю гласную твоего имени». Только вот нихуя они не знали друг друга. И тут это. Юр. Четыре раза. Так ведь даже не делает никто. Даже в фильмах герои не так часто обращаются друг к другу по именам — и то лишь для того, чтобы зрители их запомнили. Юра вот никого никогда не зовёт по имени. Никаких «пошёл ты нахуй, Вить». Никаких «Лилия, спасибо». Никаких «Как скажете, Яков». «Ебучий ты пидор, Гош». «Пиздючка ты бесячая, Мил». «Хуями подавись, Джей-Джей». Не-а. Не было такого. Ни разу. «Пойдём обратно вместе, Отабек?» Юра нахмурился: неправильно это как-то звучало. Неслаженно, натянуто, фальшиво. Не то что: «Конечно, Юр». Так, словно это мягкое, вибрирующее на конце «Юр» создано было для того, чтобы завершать реплики Отабека. «Интересно, а какое сокращение от его имени? — подумал Юра, одеваясь. — Надо спросить». Но из головы как-то вылетело, когда заметил его у крыльца. Стоял у стенки, засунув руки в карманы кожанки и отвернувшись с сосредоточенным лицом. На ногах полуботинки, чёрные джинсы стильно порваны на коленях. Только сигареты во рту не хватало для завершения образа «я у мамы бунтарь». Но Отабек наверняка не курил. А если бы курил, то Юра бы зажёг ему сигарету пальцем — его бесило, когда так делали, но Отабеку бы зажёг. А потом сказал бы: «Бросай курить. Даун, что ли?» — А можно еблище попроще? — вместо приветствия фыркнул Юра, сдувая чёлку с лица. — У тебя вид, будто ты сейчас камень родишь. — Не планировал, — ответил Отабек, разворачиваясь к нему. Стальное, блять, у человека терпение. Его вообще можно было вывести из себя? Юре вот интересно было, но проверять не хотелось. — А как бы назвал? — Серхио, — не раздумывая ответил парень. — А если девочка? — прищурился Юра. — Серхи…я? Молчание длилось не больше двух секунд, а потом они оба заржали, и Юра подумал мимолётом, что никто из его знакомых бы так не ответил. Не поддержал его откровенно тупую шутку, а закатил бы глаза, послал куда подальше, огрызнулся или снисходительно цокнул в ответ. — Что-то ты пиздецки бодрый, — заметил Юра, когда они направились к метро. На улице уже было темно, прохладно и не так многолюдно. Сам он чувствовал себя слишком выжатым даже для того, чтобы спину держать прямо. — Устроил себе разгрузочную тренировку после отборочных? Отабек уставился вперёд, чуть сдвинув брови. Молчал. Смутился, что ли?.. — Да я и не тренировался, Юр. — А ради каких хуёв припиздошился тогда? — спросил Плисецкий, непонимающе оглядываясь на комплекс, словно в наполовину погасших окнах здания крылся ответ. — Да так… Надо было, — туманно ответил Отабек, и Юра закатил глаза. Недоверие не то чтобы обидело, а просто встало между ними преградой. Спецназовским таким щитом, который парень выставил, мол, не твоё дело. «Отъебись, Юр». Хотя нет, Отабек ведь не ругается. Отабек вежливый. — Загадочный ты, конечно, до пизды, — хмыкнул Юра, стараясь не выдать досаду. Да вообще плевать. Он бы тоже никому ничего говорить не стал. Нахуй надо. Ага. Теперь молчание не разливалось приятной тишиной, а дребезжало напряжённой недосказанностью, и это чувствовалось. Вот как легко, оказывается, всё испоганить, подумалось Юре. Но не успел он заново разочароваться в людях, межличностном общении и бог знает в чём ещё, как Отабек вдруг всё исправил. Вот так просто. Одним коротким жестом, одной секундой, за которую его рука появилась из кармана и протянула Юре прозрачную упаковку с чем-то тряпичным и пятнистым. — Это что? — не понял тот. — Маска, — сказал Отабек. Юра подарок (подарок же, да?) брать не спешил, и казах явно чувствовал себя некомфортно, всё ещё держа вещь в вытянутой руке. — Для лица, — пояснил он, теряясь ещё сильнее. Запустил свободную руку в другой карман, извлекая оттуда такой же прямоугольник из ткани, только чёрный, и цепляя себе на лицо. — Воздух тут грязный, я себе купил, пока тебя ждал, и увидел эту, леопардовую. Подумал… — он вдруг заткнулся на секунду, изобразил мимикой что-то неясное и спросил: — Не нравится? Юра выхватил упаковку из его рук с таким яростным рвением, словно не принимал, а отбирал — не то своё, украденное, не то чужое и желанное. Вскрыл упаковку движением хищника, рвущего добычу на части, развернул. Надо было сразу брать, но нет же, затупил, как идиот, над этим «пока тебя ждал». Ждал, значит. Специально. — Заебатая! — расплылся он в улыбке. — Только это не леопард — у них пятна в форме колец. А здесь точки. Гепард, значит. Он тут же надел маску, зацепив за уши, глянул в экран телефона — не топорщатся ли по-уебански, — и развернулся к Отабеку. — Ну как? — Здорово. Тебе идёт. — Потому что рожи не видно? — подозрительно сощурившись, спросил Юра и тут же фыркнул со смехом: лицо у Отабека забавно вытянулось. — Потому что в твоём стиле, — ответил он, словно слегка обиженно. — А тебе откуда знать? Отабек промолчал. И в ответ на этот вопрос, и когда терпеливо ждал, пока Юра сделает селфи в обновке. И даже послушно сделал «грозный вид» для совместной фотки в масках. Юра натянул капюшон, щёлкнул и довольно заулыбался. Выложил в Инсту, поставив хэштег #ёбаныениндзя. — Тебя отметить? — спросил он. — Отметь, — пожал плечами Отабек. Юра протянул ему свой телефон, чтобы парень ввёл свой ник в поиске, а когда на экране высветилось: «Подписан на вас», удивлённо приоткрыл рот, но — хоть тут спасибо — додумался не комментировать. И вообще, может, он не заметил. «Потому что в твоём стиле». Теперь ясно, откуда у этих выводов ноги выросли. Подумалось, что сегодня вечером, когда он останется один на один с интернетом в отеле, тоже узнает, что в стиле Отабека. Они спустились в метро, а из головы всё не шли две вещи: то, что Отабек ждал его у крыльца, и то, что увидев пятнистый принт, подумал о Юре. Мысли эти хотелось рассмотреть тщательнее, пристально изучить, препарировать, как лягушек, и понять, блять, как они устроены, если их одновременно хочется выкинуть из головы прочь и повесить в воображаемую рамку на самом видном месте. Но они навязчиво маячили где-то совсем рядом, не даваясь в руки, и даже прибывший поезд не отвлёк от них. Только подумалось, что людей теперь куда меньше, можно стоять в метре друг от друга и не чувствовать тёплой ладони на лопатках. — Юр, а ты завтра пойдёшь вторую группу смотреть? — поинтересовался Отабек, выдёргивая того из раздумий. Фух. Вовремя. А то Юра уж было начал тонуть. — Ну ясен хуй, Виктор же выступает. Кивок. Молчание. Станция метро, проносящаяся мимо. Ну же… Ну же, спроси, ты же собирался. Да? — А ты один? «Ну, как сказать… — подумал Юра. — С Фельцманом, Поповичем и Бабичевой, вообще-то». — Ага. — Хочешь, вместе посмотрим? И Юра хотел.***
А день — бесконечный, выбивающийся из рутины, насыщенный и сумбурный — завершился странно, оставив после себя на душе какую-то воздушную лёгкость, чувство… вдохновения? Не уверенного, тяжёлого, как золотая медаль, восторга, а невесомого, как разгорающаяся искра, предвкушения. С таким чувством Юра выходил на стадион перед многотысячной толпой. Нет… не совсем. С таким чувством зарождалось и расцветало в ладонях синее пламя. И с таким чувством он лёг в накрахмаленную отельную постель, после того как узнал, что: 1. Номер Отабека расположен тремя этажами ниже. 2. Лифт ходит чудовищно быстро, когда вы ржёте в нём вдвоём, и ползёт искалеченной улиткой, когда остаёшься там один. 3. У Отабека в Инсте мало селфи, но много фотографий мотоциклов и клубов. 4. На Ютубе можно посмотреть, как Отабек выполняет трюки на мотокроссе, сам создавая себе трамплины магией земли. 5. Оказывается, дух может перехватывать не только от выступлений Никифорова. 6. Старые фильмы, снятые за тридцать лет до его, Юры, рождения, могут быть охренительными, а МакМёрфи — он ведь тоже псих, но по-своему, и вообще, не о психушке этот фильм, а о свободе и борьбе, «и нихуя ты рекламировать не умеешь». 7. Если верить лингвистическим форумам, то имя Отабека сокращается до мягкого, шелестящего Оташ, но этот вариант показался Юре слишком неловким, нежным и интимным, и он нашёл приятное ёмкое Бек. Бека. …И заснул с этим именем на губах.