Среди миров Я видел, как чья-то тень, Расправив плащ, Встала глухой стеной. Но ты со мной, И я не смею надеяться… Давай Войдём в закрытую дверь...
На завтрак Юра с Отабеком решили пойти тоже вместе. Хотя, по сути, никто ничего и не решал — само как-то вышло, когда Бек (и до чего же правильно это звучало в Юриных мыслях) ответил утром на все его ругательства по поводу душераздирающей концовки «Кукушки», одним-единственным: [Хаха, прости]. [Пиздец, я будто стекла три ведра схавал из-за МакМёрфи, а ты ржёшь…] — напечатал Юра, зажав зубами щётку. Сообщение парня застало его в ванной в одних трусах, с взлохмаченными после сна волосами и пеной от пасты вокруг губ, которые против воли растянулись в улыбке, напоминающей в таких обстоятельствах оскал. [Тогда с меня кофе?], — пришло следом, и Юра, натягивая попутно штаны и прыгая на одной ноге, в ответ настрочил: [Ебать ты щедрый. Завтрак в стоимость включён. И кофе тоже]. [В отеле невкусно]. Юра вскинул брови. Привереда, значит? Шведский стол на первом этаже, конечно, был не слишком разнообразным и изысканным: китайская кухня напополам со стандартными тостами, беконом, яичницей и омлетом на выбор, но искать что-то ещё Юре бы и в голову не пришло. Зачем, если можно просто спуститься вниз? Но Отабек обещал кофе, и… Да. Только в этом и было дело. [А где вкусно?] [Выходи]. [Куда?] Стук в дверь был ему ответом. — Да блять, я же не готов нихуя! — заорал Юра, ныряя в байку. Кинул взгляд в зеркало, поправил волосы и метнулся к двери, распахивая её с таким энтузиазмом, словно за ней его ждал финал Кубка. То же волнение, то же предвкушение. — Пиздец ты манья… А, это вы, — вовремя заткнулся Юра, тут же ссутуливаясь и хмурясь. — Ты ждал кого-то ещё? — поднял свои почти безволосые брови Фельцман. Нет, Юра любил тренера, правда любил. Может, он любил его даже чуть больше, чем следовало любить просто тренера, но Яков сопровождал его уже больше восьми лет, стоял за спиной каждой его победы, встречал спокойным и придающим сил взглядом каждое его поражение. Он был строг, но справедлив, он был тем самым плечом, о котором все говорят. Он видел Юру и в слезах, и в изнеможении, и в огне, и в том безумии, которое иногда накатывало на него, когда серебро, блять, когда в доли балла от золота, когда теперь всё, никакой жизни, только тренировки. И тогда Яков опускал тяжёлую руку ему на спину и говорил чётким стальным голосом: «Домой». Яков терпел все его заморочки во время пубертата — а это множество заморочек, целая тьма, и половина из них опаляющие, прожигающие и вспыхивающие. Да у него шрам был ожоговый, за который Юра никогда, никогда не перестанет чувствовать вину. Якова он видел в десять раз чаще дедушки и в сто раз чаще матери. Но… Да, сейчас Юра хотел видеть отнюдь не его. — Нет. Ну, то есть да. Типа того. А хули? — прищурился Юра. — Мне уже ждать никого нельзя? — Не щерься. Я не нападаю, — одёрнул его Яков и тут же перешёл к делу: — Вторая группа начинает в двенадцать, так что у нас три часа на тренировку и час на душ, обед и боевую готовность, — Фельцман стоял у порога, занимая собой почти весь дверной проём, но Юра всё равно умудрился заметить Отабека за его спиной: то, как он подошёл к Юриному номеру и вдруг сделал большие глаза, заметив Якова. Все эти идиоты из Интернета, сомневающиеся в подвижности мимики Отабека Алтына (а Юра всякого ночью начитался), просто никогда не видели его вживую. Потому что на экране он, может, и скала, а в коридоре отеля за спиной Фельцмана, выписывал бровями такое, что и Эмилия Кларк бы позавидовала. Юра не выдержал и прыснул. — Собирайся, завтракай и через сорок минут… Что смешного? — А? Нет, я так… Вспомнил кое-что, — выдавил Юра, стараясь не глядеть, как Бек ищет в коридоре, куда бы себя деть. Ну да, ну да, Фельцман умел производить впечатление Великого и Ужасного. Будь они в американской комедии, то по закону жанра Яков был бы строгим папашей, не пускающим его на вечеринку, а Отабек, видимо, хулиганом местного пошиба, который в следующей сцене непременно приставит стремянку к Юриному окну и… Что за глупости? «Надо рассказать Беку, — подумал Юра. — Наверное, тоже поржёт». — Через сорок минут выдвигаемся в центр. Как там вчера без меня? Небось, всю тренировку ерундой страдал. — Яков Борисович! — возмутился Юра. — Никогда я ничем не страдаю. Ну заебали, правда. — Не выражайся, — строго напомнил тренер. — Всё, собирайся. Через сорок минут внизу. — А мы на метро? — На каком метро, Юра? Я трансфер организовал. — А-а-а… — протянул он, без лишних церемоний и культурности выставляя из номера самого уважаемого магического тренера России, потому что Отабек успел куда-то слиться. «Зассал», — весело подумал Юра, подхватил рюкзак и пошёл искать Героя всея Казахстана.***
— Да не испугался я, Юр. Просто не хотел вам мешать, — оправдывался Отабек. — Ты бы видел своё ебло! — продолжал смеяться Юра. Хорошо, что Бек на подколки не обижался, даже улыбался вместе с ним — Юра видел. Маска закрывала половину лица, но глаза всё выдавали: чуть сощуренные, искрящиеся. Отабек уверенно шёл в сторону, о существовании которой Юра подозревал только в теории. Пекин был на редкость зелёным для каменных джунглей, и растения чем-то напоминали джунгли обычные, но только на первый взгляд. Присмотришься — и всё сходство исчезает. Ещё Пекин был высоким, таким высоким, что солнце не проглядывало через стены небоскрёбов, а маячило невыполненным обещанием где-то далеко. Рассеянные лучи с трудом пробивались через низкие облака, которые наверняка были смогом. Если бы Юру попросили описать Пекин в нескольких фразах, он бы сказал: вверху стекло, внизу — кутерьма из пластика, иероглифов, рыночного шмота, фонариков и красивых самобытных пагод, которых никто, кроме туристов, и не замечал. Отабек смотрел прямо, Юра глазел по сторонам, и они всё шли и шли: мимо магазинов с фруктами, киосков с едой, слишком острой даже на вид, банков с неизменными львами на входе… Вот львы, к слову, Юру интересовали в первую очередь. — Щёлкни типа он мне голову отгрызает, — попросил Юра, останавливаясь возле одной из каменных фигур возле здания, которое выглядело так, словно в России называлось бы обязательно аббревиатурой, а точнее, было официальным, строгим, колоннадным. — Это она, а не он, — сообщил Бек, доставая телефон. Юра, уже протиснув голову в пасть статуе, зацепился макушкой за зуб и болезненно шикнул. — Чё, бля? — Это львица. Видишь, у неё под лапой львёнок, а у второй статуи — мяч. С мячом лев. Со львёнком — львица, — объяснил Бек, и Юра вдруг подумал: а ведь он мог бы стать хорошим тренером — так терпеливо и спокойно всё объяснял. — Ебать ты восточновед, — хмыкнул Юра. — Фоткай давай. — Скажи: «Сыр». — Хуир. Отабек смешливо фыркнул, мол, ничего другого и не ожидал, и сделал несколько снимков, пообещав, что позже скинет Юре. — Идём, — добавил он. — Недолго осталось. — Когда ты уже успел тут пошароёбиться, что каждую ссаную канаву знаешь? — Не каждую, Юр. Я на неделю раньше приехал, хотел город посмотреть. Юра глянул на него, кусая губы. Город посмотреть… Он вот уже давно не воспринимал точки соревнований как города. Просто очередной аэропорт, очередной стадион — такой же, как все остальные, или амфитеатр, очередной построенный под копирку отель, очередной тренировочный комплекс… И так раз за разом, раз за разом. Приехать, выступить, улететь домой. Все города, все страны становятся лишь приевшимся до автоматизма маршрутом аэропорт-отель-стадион, отличаясь лишь какими-то мелочами, на которые и внимания уже не обращаешь. Вроде полмира объездил, а вроде и не бывал нигде. Юра, пожевав завязки, рассказал об этом Отабеку. Пнул с досадой камень носком кеда. Ругнулся про себя: «Хуйня какая-то. Ебал он в рот моё тупое нытьё. Сейчас спизданёт, типа, тебе семнадцать, успеешь ещё, хуё-моё…». Но Бек молчал — долго и задумчиво, и Юра уже решил, что он вовсе его не слушал, но парень вдруг остановился и сказал: — Так давай вместе посмотрим. Хотя бы Пекин и окрестности. Я тебе всё покажу, что успел посетить. Видимо, что-то не то было во взгляде Юры, что-то необычное или странное, потому что Отабек нахмурился и повернул голову. Руки в карманах, челюсти сжаты. «Не-не-не, нихуя так не пойдёт», — испугался Юра. Этот взгляд, устремлённый вдаль, он уже видел, и что-то подсказывало, что сейчас, если он так и будет молчать и тормозить, как с подарком, этот гений выдаст нечто вроде: «Но если не хочешь, Юр, то…». — Бля, Бек, вообще заебись идея! — тут же выпалил он. — Да? — Пизда, — ухмыльнулся Юра и стукнул его кулаком в плечо. — Но ты разве не съёбываешь в свою Казахстанию? Ты же своё отпиздячил. — Нет, конечно, — удивился он. — Я хочу весь этап посмотреть. Такое раз в десять лет бывает. Юра кивнул, соглашаясь. Он тоже так считал, хотя на всех группах сидеть и не планировал — времени много на это уходило, да и скучно было: никаких зрелищ от бендеров, чей уровень сильно отставал от его собственного, ждать не приходилось. Но теперь, если они будут сидеть на стадионе с Беком… Отбор вдруг не показался Юре такой уж нудной тратой времени, но куда больше, чем смотреть выступления, хотелось кататься по городу и осматривать достопримечательности. — А ты уже на Великой китайской стене был? — спросил он. — Был. — Харкал с неё? — Юр. — А я харкну, — решительно сообщил он, проходя в неприметную кафешку, дверь которой Бек для него придержал — джентльмен года. Внутри забегаловка оказалась ещё более невыразительной, чем снаружи — столовка какая-то. Несколько китайцев, оторвавшись от запихивания в рот тягучей лапши, удивлённо на них поглазели, кто-то даже успел сфоткать. — Да заебали зенки пялить, — сквозь стиснутые зубы процедил Юра, показывая им средний палец. — Ебаклаки. Отабеку, казалось, было плевать, кто и зачем на него пялится, он подошёл к прилавку уверенно и безразлично, взял в руки металлический поднос и стал складывать на него ингредиенты — сырые, на палочках. Юра с сомнением выглянул из-за его плеча. — А это точно вкусно? — Мне нравится, — ответил парень. — Выбирай, что приглянулось, и отдавай повару. Он всё прожарит во фритюре и завернёт в питу. Только сосиски эти не бери: они на вкус, как перчёная бумага. — О-о-о… — протянул Юра неясно и, взяв и себе поднос, стал кидать на него всё подряд: и нанизанную на деревяшку зелень, и грибы двух разных видов, и кусочки курицы, и что-то, напоминающее тофу. Кальмара, который выглядел слишком… кальмарно со всеми своими слизкими щупальцами, он брать не решился. Ну уж нет, подобные извращения пусть остаются Виктору. Всё это пузырилось в кипящем масле, пока повар смазывал булочку каким-то особым соусом, и пахло так аппетитно, что у Юры слюнки потекли. А то, что Отабек расплатился и за него тоже, он понял только на улице, уже за обе щеки уплетая свою китайскую недошаву. На его нечёткое из-за набитого рта: «Щ-ча всё верну!» Бек, прожевав, как хороший мальчик, заверил, что потом ещё сочтутся и вообще, он же обещал бесплатный кофе. За ним они зашли в Старбакс напротив. «Американо возьмёт. Или двойной эспрессо, — прикидывал Юра, всматриваясь в табло с меню. — Что-то такое мужицкое и брутальное, подходящее к мотоциклам и кожанкам». — Hot chocolate, please, — заказал Отабек, и Юра почувствовал, как бурлящей волной поднимается из груди смех, который он нелепо скрыл за постановочным кашлем. Горячий, сука, шоколад. Мачо, блять, ага. — With double sugar. — А жопа не слипнется? — всё же прыснул Юра, из всего меню остановившись на зелёном чае. — Грин ти, — с отчётливым русским акцентом бросил он кассирше и швырнул на прилавок горстку монет, которые… повисли в воздухе. Всего на секунду они застыли там, словно время остановилось, словно вот-вот на фоне начнёт играть «Sweet dreams», а потом так же неожиданно дёрнулись и, как послушные йо-йо на верёвочках, отправились к Беку в кулак. — Хуясе! — выдохнул Юра, обескураженно наблюдая за тем, как Отабек ссыпает монеты обратно ему в карман. — Я же сказал, что кофе с меня. Кассирша, звонко лязгнув челюстью, которую ненароком обронила, быстренько выбила им чек. — Бля, Бека, в тебе такой карманник загибается почём зря! — хихикнул Юра, позвякивая мелочью в кармане. — Сможешь стащить? — Когда не вижу, сложнее, — нахмурился тот. — Ну давай, попробуй, — подначивал Юра. — Ну Бека, тебе жалко, что ли? Давай… И грозный, непоколебимый, как скала, Отабек Алтын, сдался со смиренной улыбкой, поднял руку и медленно сжал в кулак подрагивающие пальцы, даже глаза прикрыв от усердия. Секунды две не происходило вообще ничего, а потом… — Ебать меня всему Китаю! — воскликнул Юра, ошеломлённо просовывая пальцы в дырки, которыми изрешетило его карман. Прям с подкладкой выдрало, ничего себе… Послышался звон упавших на плитку монет. — О Боже, Юр, прости… — Отабек, вмиг побледневший, смотрел на него так испуганно, словно случайно застрелил президента, не меньше. В карих глазах вместилось столько вины, что Юра на секунду подумал: бездонные они у него, что ли?.. — Да чё ты… — пробормотал он неловко, настолько не по себе стало от этого искреннего раскаяния. — Было бы по чём убиваться… Просто байка же. У меня таких хоть сракой ешь, на каждом сореве втюхивают, так что… И тут пришлось заткнуться. Потому что Отабек взял его ладонь, бесцеремонно вытащил из кармана и стал вертеть в своих тёплых сухих руках, разглядывая и так, и сяк. — Эй, ты что творишь?.. — вяло завозмущался Юра, даже не предпринимая попытки выдернуть руку. Хотя в любого другого бы за такое своеволие уже огнём захерачил — прямо в рожу. — Думал, задел, — неживым голосом проговорил Бек и только убедившись, что не оставил на Юриной ладони ни царапины, отпустил её. Юра, которому всегда было что сказать и обычно матом, теперь почему-то не мог подобрать слов. Вообще. Потому что Отабек, бесстрашный и безэмоциональный, помертвел за секунду от страха за… него? — Не. Норм, — буркнул Юра, отворачиваясь и прикусывая многострадальную завязку. Как нельзя кстати подоспели их напитки. Отабек, видимо, передумав фокусничать с монетами, собрал их, как простой смертный, присев на корточки, снова всучил Юре и заметно приуныл. — Я тебе новую куплю. Олимпийку. — Бля, Бек, мозги себе лучше новые купи, — фыркнул Юра, пиная дверь ногой. Ну а что? Руки-то заняты шоколадом и чаем. К слову об этом... — Ты же кофе хотел, вроде. — Я не пью кофе. — Хули предлагал тогда? — Тебя угостить хотел. «Ну не ебанашка ли? — подумал Юра со вздохом. — И хули с тобой таким делать? Ты же, бля, должен быть похуистичным мудаком, разве нет? А ты не похуистичный и не мудак. Только в заблуждение всех вводишь своим видом…» Снова шли в молчании. Отабек, видимо, упиваясь чувством вины за дырявый карман, Юра же — просто зелёным чаем. На пальцах по-прежнему чувствовались прикосновения: бережные, почти невесомые. А Юре всегда казалось, что магия земли грубая, а вот оно как… Вспомнилось, как ловко Бек управлялся с металлом на сцене и каких трудов ему это, похоже, стоило, раз так сложно рассчитать силу, чтобы собрать в кулак горсть монет. Годы тренировок. А на сцене так изящно, так просто. Но Юра по себе знал, чего стоит эта лёгкость, эта плавность движений, эта мнимая простота: пота, крови, слёз и прочих жидкостей, которых хватит на резервуар для мага воды. — Встретимся уже на стадионе? — спросил Отабек, и Юра, очнувшись от своих мыслей, неожиданно понял, что они уже успели вернуться к отелю. — А? Ну да, — рассеянно буркнул он, проверяя время на телефоне. Фух. Не опоздал. А то Яков же прибьёт… — Тогда вот, — протянул ему билет Бек. Точно. Иначе вместе-то никак не сесть. Юра кивнул и взял бумажную полоску, вздрогнув и выругавшись, когда сзади в ритме «"Спартак" — чемпион!» посигналила машина. — Да хули торопите, а? Сейчас иду, блять! — огрызнулся через плечо Юра, чувствуя, как зарделись уши, словно он был пятиклассником, застуканным за гаражами с чем-то нелегальным или неприличным. Отабек определённо не был ни тем, ни другим, а ещё… ушёл. Когда Юра обернулся, то застал только вид его спины, скрывающийся в дверях отеля. «Ну спасибо, Яков. Подождать нельзя было? Хоть бы нормально с человеком попрощался», — ворчливо бубнил себе под нос Юра, шагая к машине. — Что, Юрец, друга себе завёл? — насмешливо повернулась к нему с переднего сиденья Мила. — А если и завёл, то что?! Завидуй молча, карга старая, — ощерился Юра, упираясь ногами в спинку её кресла. И что она вообще к нему лезет, а? Лишь бы нос свой сунуть… «Ёбаные бабы», — обобщил Юра и затаил обиду на всю женскую часть человечества. — Познакомишь? — кокетливо похлопала ресницами Бабичева, и Юра почувствовал жизненно важную необходимость выжечь кому-то ебало. — Да нахуя ты ему сдалась? Беке такие не нравятся, — уверенно заявил Юра. Вот чего она пристала? В кои-то веки кто-то захотел общаться именно с ним, с Юрой, так нет же, надо всё испоганить! — Я тебя только с ожогами первой степени познакомлю, поняла?! — Ты не нападёшь на девушку, Плисецкий. — А ты не девушка — ты пизда, из которой песок уже сыпется, — буркнул он, пихая подголовник её кресла — растяжка позволяла, Лилия бы гордилась. — Твой новый друг так бы никогда не сказал. Я слышала, он порядочный, вежливый… — заворковала она — точно только для того, чтобы его побесить. Сто пудов. — Нихуя! Он грубый и дерзкий, усекла? — взвинченно заявил Юра и, насупившись, отвернулся к окну. Он вроде бы и почувствовал укол совести за то, что оклеветал Бека, но ведь это ради его блага! Он, как истинный друг, пытается отвадить от него всяких полоумных мегер. Любой бы на его месте так поступил. — А мне ведь нравятся плохие парни… — На Поповиче тогда висни, он хуже всех, — закатил глаза Юра и вставил в уши наушники: сил не было и дальше слушать весь этот бред. Бек только его друг. И пошли они все нахуй.***
Всю тренировку Юра провёл в раздражённом, каком-то подвешенном состоянии. Огонь не слушался, то и дело норовил выйти из-под его рассеянного контроля, вырваться изнутри не отлаженным стройным потоком, а всплеском, взрывом, чем-то опасным и неистовым. Яков тоже злился: в который раз задвинул речь о том, что вода сама по себе безвредна, что камень неподвижен, воздух спокоен, но не огонь. Огонь без чуткой власти разрушает всё на своём пути, огонь надо держать в узде, огонь… Огонь то, огонь сё. Юра слышал это уже сто раз, и сто раз огрызался и спорил. Для него огонь не был бешеным зверем, которого следовало заковать в цепи не давать спуску. Для него огонь был прекрасным и живым: временами послушным, согревающим и кротким, временами — дерзким, взволнованным и диким. Огонь был частью его самого. И если верить всем этим концепциям «сосудов и душ», то Юра знал: его душа была соткана из огня. Но сегодня он, видимо, был с ней не в ладах. Все движения, плавные, грациозные по задумке, сегодня получались резкими и нескладными, и Фельцман сетовал, мол, сказывается отсутствие надзора Лилии Григорьевны. Юра был уверен, что выполнит любое балетное па и без её замечаний — слишком хорошо Барановская его выдрессировала. Но Яков ни капли не смыслил в балете, а Лилия — в магии, и оба они совершенно ничего не знали о том, как могут бесить рыжие старухи-стервятницы, так и норовящие стырить первого и единственного друга. Но когда Юра вышел из центра, раздражение вдруг разом схлынуло. Он почувствовал себя умиротворённым, просветлённым и познавшим дзен, и дзен заключался в одном простом факте: Бабичева могла хоть три пуш-апа надеть, хоть фруктовый лёд перед Беком облизывать в компрометирующей позе, хоть ещё один ряд ресниц отрастить — похуй. Потому что у Юры в кармане был билет на соседнее место на большой высоте, прямо как в песне «Сплина», только лучше. И если бы тысячи фанаток Витька узнали, что Юра с удовольствием променял место рядом с их кумиром, то распяли бы его за богохульство, но на это тоже п-о-х-у-й, потому что Отабек наверняка бы снял его с этого креста своей супермагией металла: сжал бы кулак — и все гвозди повыскакивали бы, и даже не больно, и даже без шрамов. От вида довольного оскала Юры перекосило и Фельцмана, и Бабичеву, и Поповича, и ещё с полдюжины мимо проходящих китайцев, потому что зрелище и впрямь было жутковатым. Никто не понял, почему он так доволен после такой провальной тренировки, и Юре это было только на руку. Почему-то своё хорошее настроение и его причину хотелось хранить в секрете — чтобы не заметили и не отобрали, чтобы не лезли со своими «остроумными» подколами, чтобы не задавали вопросов, на которые ответов пока не имелось. [Я тебя жду у входа 4А], — написал ему Отабек пятью минутами позже, когда все соотечественники уже отстали от Юриного бодрого шага на добрые десятки метров, а до стадиона оставалась примерно одна песня, ну, максимум — две. Подумалось, что будь это не сообщение, а телефонный разговор, Бек бы обязательно добавил: «Юр». «Я тебя жду у входа 4А, Юр». А ещё подумалось, что для пары дней знакомства Юра знает о нём подозрительно много и беспардонно недостаточно. Хотелось спросить про мотоциклы, про Алматы, про музыку в плеере, про боевые турниры, про ту стрёмную историю с госпитализацией, о которой Юра успел прочитать между душем и дорогой в отель. И всё это ждало его у входа 4А, но сначала… — Я-сяду-с-Бекой-увидимся-потом-пока, — произнести скороговоркой, обернувшись через плечо, и в скором темпе ретироваться подальше от опешившей русской стаи. А ещё подумать запоздало, что со вчерашнего не видел Виктора. Ну ничего. С трибун ещё успеет насмотреться.