Всё, что ты знала, но не рассказала мне о пустоте поездов и вокзалов, о неизбежности боли и нежности, о невозможности встреч.
Юра чувствовал себя героем фильма во время нарезки кадров под слезливую музыку. Например, если режиссёр хотел показать всю глубину тоски персонажа, то запускал чередой короткие сцены: герой просыпался и уныло смотрел на пустую половину кровати, герой умывался и зависал у зеркала (зритель мог понять степень его депрессии по мешкам под глазами — гримёрам пятёрку за старания), герой брёл без разбора по серым улицам, герой напивался в баре и засыпал в метро по дороге домой, герой скучал на последнем ряду кинозала в полнейшем одиночестве… Музыка на фоне выжимала из зрителя эмоции или тихим хриплым голосом под гитару, или скорбной клавишной мелодией. Выходило проникновенно, а главное, не отнимало много экранного времени. У таких нарезок был только один минус: в реальности совсем не прокатывало. Во-первых, кровать у Юры была односпальной, у зеркала он долго не торчал, потому что всегда спал до последнего и опаздывал, мешков под глазами не имел (Яков Борисыч бы такого не допустил: здоровье Юры давно стало его персональной специализацией, а за годы совместной работы режим тренировок-сна-жизни был отшлифован до такой степени, что даже простужался Плисецкий строго по расписанию), погода в Москве стояла летняя и, как назло, замечательно солнечная, так что печально шататься под дождём не выходило, алкоголь Юра не употреблял, в метро ездил раз в год, по кинотеатрам не шлялся. Такой себе выходил видеоряд. Во-вторых, фоновой музыки не было, приходилось шерстить плейлист, но саундтреки к фильмам ложились на сердце слизкой плёнкой, приглаживая шероховатую эмоцию. Не канало. Классика тоже шла мимо, редкие вкрапления русского рэпа и американской попсы вызывали реакцию отторжения. Юра чувствовал всю ущербную скудность запасов своей музыки-не-для-тренировок и включал то мистическое, тёмное, шабашное, что показывал тогда Отабек в автобусе. Ко второй неделе в Москве, когда вся собственная музыка была заслушана до дыр, Юра выбрал опцию «Помощь друга», написав: «Скинь чё послушать». И Бека скинул. Так, на семнадцатом году жизни Юра узнал, что маховики времени определённо существуют, иначе как ещё такое объяснить? Ведь помимо участия в чемпионатах боевой магии и выделыванием всяких финтюлей на байке, герой Казахстана оказался страстно увлечён… диджейством. Фотки клубов в Инстаграме внезапно обрели смысл, и Юра принялся сыпать обвинениями из ряда: «И ты скрывал?!» Отабек спокойно парировал: «Ты не спрашивал», смотря во фронтальную камеру своего самсунга так, словно фотографировался на паспорт: ебало на ноль, не двигайтесь, замрите. Но Юре всё равно нравилось говорить с ним по видеосвязи, хотя и казалось порой, что картинка зависла. Ан нет, это Бек просто слушал внимательно и стойко, пока Юра размахивал перед камерой руками, матюгался, корчил рожи, куда-то шёл, что-то ел и всячески захламлял эфир. В общем, с музыкой вопрос решился на годы вперёд. Ремиксовые запасы Отабека оказались неиссякаемыми, и каждое утро Юра получал свою новую дозу из тщательно подобранного плейлиста. Так его одиночество обрело саундтрек. Хотя одиночеством это можно было назвать с натяжкой: как только кончился испытательный период домашнего ареста, к Юре приставили охранников. Он иногда замечал их поодаль, но, надо отдать парням должное, они умели быть ненавязчивыми. Но главным недостатком реальности всё равно было другое. В нарезках сцены длились несколько секунд, пробегали карусельными лошадками — и фильм продолжался. А жизнь приходилось жить. Долго, нудно, изо дня в день терпеть эту пустоту под рёбрами, потому что всё, что там было раньше, всковырнули, упаковали в коробку и подбросили Отабеку в чемодан. А он, ебанашка, не заметил и случайно увёз с собой в Алматы. Нет, конечно, страдающим мучеником Юру тоже назвать было нельзя, потому что, как водится, для самозабвенного надрачивания собственных загонов требовался избыток свободного времени. Им Юра не располагал лет с четырёх. Сутки вмещали всего двадцать четыре часа, треть этого времени уходила на сон (тут можно было схалтурить и порубиться с Бекой в Танки или ПУБГ, хотя этот додик предпочитал ЛОЛ и Доту, но что с такого взять), ещё треть уходила на тренировки (тут схалтурить не выходило), остаток разбрасывался по мелочам: на душ, на пожрать, на дорогу, на поскроллить ленту Инсты. Драгоценными крупицами чистого излишка Юра распоряжался бережно и скрупулёзно, как скряга-казначей дворцовым златом. Он всегда выделял время на готовку и ужин с дедушкой — это было единственной константой, всё другое — по случаю. Иногда приходилось идти на фотосессию или интервью, выполняя формальные обязанности публичной персоны, изредка удавалось состыковаться со сложным расписанием мамы, когда она прилетала в Москву. Порой получалось отдышаться. Сходить на набережную, опереться на парапет, покормить уток. Узнать от Беки, что от хлеба эти тупые создания дохнут. Купить перловку, сварить целую кастрюлю, притараблядить в парк, чувствуя себя последним дебилом Москвы. Залезть на лавочку с ногами и с упоением смотреть, как утки жрут кашу, транслируя эту увлекательную серию «В мире животных» в Алматы. Как ни странно, но чем бы Юра ни занимался, какой бы хуесранью ни страдал, Отабек всегда был рядом: диалоговым окном на экране зажатого в руке телефона, голосом в наушниках по пути домой, расплывчатыми пикселями видеосвязи, бесформенными мыслями во время тренировки, детальными воспоминаниями ночью в кровати, исковерканными образами во снах. Даже дедушка заметил появление незримого гостя в их доме и в шутку предложил Юре пригласить «своего друга из телефона» на ужин. А Юра что? Юра пригласил. Бека, конечно, приехать не мог: у него на носу был Турнир МБИ, так что он был занят тренировками и классификацией. Но Юра объявил себя гением робототехники и примотал планшет к голове старого плюшевого медведя, усадил сие чудо инженерной мысли третьим за стол. Так Отабек познакомился с дедой, которого почтительно называл Николаем Аркадьевичем. На вопросы отвечал чётко и коротко, и вообще, надо сказать, держался Бека как на собеседовании для приёма на работу в КГБ. Строго-формальная натянутость вдруг лопнула, когда дедушка позвал Беку на рыбалку («Мы с Юрочкой каждый год летаем на Байкал, у него, правда, получается не ахти…»), а тот неожиданно проявил интерес и рассказал про какого-то полуметрового окуня, которого поймал в детстве. Юра аж соком поперхнулся, а дед был так увлечён расспросами о казахских реках-озёрах, что даже по спине похлопать родного внука не удосужился. В общем, договорились на август, с надувной лодкой и палатками, но только, чур, без магии, а то «весь азарт теряется». Юра понятия не имел, о каком азарте шла речь касательно безмолвного просиживания жопы на берегу сраного озера, но на всякий случай набил рот котлетой, чтобы не сморозить какую ересь и не спугнуть удачу. Во дела, деду кто-то из его друзей понравился! Витька-то он костерил на чём свет стоит (впрочем, не без доли патриотической гордости за соотечественника), Гошу называл «трансвЭститом», а Милу записал в недостойные его Юрочки невесты. А Отабек, как сказал позже дедушка, был порядочным: «Я это сразу в людях вижу». Юра твёрдо решил этот образ не рушить: показал деду несколько записей его лучших боёв, а тему с байком, кожанкой и хеви-металом оставил за кадром. Далеко за кадром. Ну, как: вот кадр, вот пространство за ним, а вот сосна в Казахстане растёт, под ней и похороним. Фельцман на одобрение таким щедрым, как дедушка, не был, но передавал привет экрану Юриного телефона уже по привычке, спрашивал у Бека, как проходит подготовка к Турниру, и прощался за Юру, отбирая мобильный до конца тренировки. Иногда Яков Борисыч ворчал, мол, Алтын отвлекает Юру от магии, но Лилия Григорьевна настаивала, что их близкое общение чему-то там способствует и что-то там раскрывает — Юра не вслушивался, потому что как раз кидал Отабеку фотки Поти, спящего в самых неподходящих для этого местах квартиры: вот Потя дрыхнет на карнизе, вот виднеется пушистый хвост в недрах открытой стиралки… Юра вообще многое пропускал мимо ушей, переписываясь с Беком. Например, он терпеть не мог всю эту политическую шумиху, которая разрослась вокруг Второсортных. То они набирали популярность в даркнете, то пытали каких-то бендеров в Сирии, то разоблачали магические способности у диктаторов прошлого века… Известия о них заполонили всё новостное пространство, нельзя было и в Интернет зайти, чтобы не наткнуться на слова «Второсортные» или «антимагические террористы». Про них что-то бубнили дикторы в телевизоре, который фоном включал дедушка, и который Юра научился профессионально игнорировать. Даже Бека как-то раз упомянул про акции протеста в Казахстане, но Юра, покивав для вида, честно всё прослушал. Гораздо интереснее было слушать про скандалы-интриги-расследования в семье Алтынов, столь многочисленной, что Юра порывался нарисовать генеалогическое древо, чтобы не путаться. То Айнур увела мужика у Дамиры, то Карим купил уже пятую немецкую овчарку (семья начинала беспокоиться), то тётка Гульзара снова начала подворовывать дедов самогон… А недавно вот у сына Жамели прорезались первые способности к магии земли, плакали все Алматы. Здорово было и когда Бек рассказывал о боях, о соперниках, о всяком жесткаче, его лично не касающемся. Да и вообще, не было занятия лучше, чем зависнуть с ним в видеочате на час-другой, правда, такая роскошь выпадала им нечасто. Кроме связи онлайн, была между ними и другая, но такая же невидимая, такая же электрическая. Иногда Юра даже чувствовал её настырными покалываниями в среднем пальце, на которое нацепил ещё в аэропорту и больше не снимал кольцо. Вообще, это даже не кольцо было, а буква «О». Случайная. Недопонятая. В аэропорту прощаться было неловко. Оба понимали, что после долгих-долгих, сакральных, почти интимных объятий в номере Отабека, весь этот прилюдный официоз был лишним. Оба не хотели его лишаться, потому что дальше — целое лето друг без друга. А это было страшнее, чем могло показаться. Юра даже завидовал Казахстану, у которого, в отличие от него самого, будет Отабек. У всего Казахстана сразу. Юра даже немного ревновал, потому что знал: в Беку невозможно было не влюбиться. Вот он его всего неделю знал, а уже… Другом стал, в общем. — Ну… Эм. Короче, бля… — Юра качнулся с пятки на носок, в который раз вынул руки из карманов, чтобы снова запихнуть обратно. Нужные слова никак не подбирались, и до него начало доходить: не было их, правильных. Были только такие: междометные, вводные, нецензурные. Пустые. — Смотри, — перебил Отабек, и Юра с облегчением поднял на него взгляд. Хорошо, что Бек всегда знал, что делать. — Это тебе. — Камень? Юра склонился над раскрытой ладонью парня, с подозрением всматриваясь в кусок непонятной породы. Вроде камень камнем. Самый обычный, на дороге таких полно, куда ни плюнь. Ещё и мелкий… И нет, Юра не хотел себе булыжник, да Юра вообще камень не хотел, хотя ему очень приятно, и всё такое, но… — Это не просто камень, — сказал Отабек. И будь его голос чуть более игривым или загадочным сейчас, Юра бы решил, что он шутит. Но Бека был убийственно серьёзен. — А чё, волшебный? Его типа под подушку надо класть или, там, в дырку пизды пихать, чтобы отпрыск магом земли был? Отабек даже растерялся от такого: он явно не был сведущ в народной медицине… — Это я от Поповича знаю, — поспешно сообщил Юра. — Так чё за камень? — Серхио, — и, прежде чем Юра успел вспомнить их тупой разговор в первый день знакомства, Отабек добавил: — Шучу. Это с Великой Китайской стены. Юра вытаращился на него во все глазища. Сначала на Беку, потом на камень, потом снова на Беку. — Ты?! — Я. — Спиздил?! — Случайно. — Да как можно случайно убляднуть кусок общественного достояния? Бека! Проказник хуев! — Юра пихнул его под рёбра, весело смеясь, и уставился на камушек совершенно иным взглядом. — Я его за шиворотом уже в больнице обнаружил. Подумал, оставлю на память… И хоть при упоминании больницы спину Юры неприятно погладил холод, в голове всё же всколыхнулись другие образы: одна на двоих темнота, одно на двоих приключение. «На память» — тоже одну на двоих. Только им принадлежащую. — Охуюшечно, Бека! Юра улыбнулся и потянулся за неожиданно нужным и желанным камушком, но Отабек вдруг сомкнул пальцы в кулак, не отдавая. — Э, бля! — удивился Юра. Дразнить — это вообще не в духе Бека. Так выёбываться мог Никифоров, но не он. — Секунду. Отабек накрыл кулак другой ладонью, закрыл глаза, сосредотачиваясь, а когда явил миру камушек, то он уже и не камушком был вовсе, а буквой «Ю». — У-у-у! — протянул Юра красноречиво, тыча пальцем в изделие, изменённое практически с ювелирной искусностью. Откуда-то сзади его окликнул Яков Борисыч: пора было прощаться. — Погоди, а ты можешь заебенить в форме «О»? Бека кивнул, напряжённо водя пальцами над каменной буквой. На глазах она изламывалась, менялась, перестраивалась в ровный круг. Критически повертев его в руках и лёгкими движениями убрав лишние выступы и заусенцы, Отабек протянул получившийся ободок Юре. — «О» — это «охуюшечно»? — спросил он. Надо же, запомнил ведь и повторил. И даже рот после этого мылить не стал. — Или «огонь»? «О — это Отабек, ебанавтик». — Ага. Огонь. Юра повертел букву в руках. Не потерять бы… О. Точно. — Ну чё, кто самый модный пацан на районе? — он ухмыльнулся, довольно демонстрируя средний палец, на который надел каменное колечко. На лице Отабека мелькнуло что-то неясное, даже брови дёрнулись как-то по-особенному смущённо, но всё прошло за секунду, будто и не было. Он улыбнулся. — Ты. Юра уж было открыл рот, чтобы срифмовать по-детски глупо, но голос Фельцмана заглушил не только его тщетную попытку, но и все мысли в голове: — Плисецкий, у тебя совесть есть или ты её в багаж сдал?! Целый самолёт стоит ждёт, пока ты нюни поразвешиваешь! Встретились, тоже мне, два одиночества… — Да иду я, бля! Хрыч сварливый… Юра повернулся обратно к Отабеку, зыркнул из-под чёлки голодной шавкой. Как там?.. Перед смертью не надышишься, да? Вот и оставалось только жадно глотать воздух, пытаясь запомнить каждую деталь, каждый взгляд. А ещё хотелось обнять, но не наевшись не налижешься, а не наобнимавшись не наобнимаешься, да? Хотя нет, это не то, это как корабли, которые лавировали, лавировали, да нихуя, нихуя они не вылавировали, не получилось, не срослось у кораблей этих, у них, наверное, тоже отлёт, тьфу ты, отплыв через пару минут, и они бы хотели вылавировать, да не выходит, как ты ни смотри, как ты ни стискивай кулаки, как ни пытайся сделать шаг, нет, ноги приросли к земле, окостенели, снова Никифоров со своим блядским льдом, вот же хуй лопоухий, и как же теперь, как, если ни уйти, ни остаться, ни рыба ни мясо, ни богу свечка ни чёрту кочерга, и вообще, откуда столько слов, да все не те, неверные, ненужные, не… — Юр. Ага. Вот оно. То самое. В переписках такого не будет. — Иди, тебя зовут. Нехорошо ведь, что ждать приходится. Что ты там говорил, дядь Яш? Что совести нет? Так это ничего, у Отабека вот на двоих хватит, да ещё и про запас останется. — Тогда, типа… Покеда? — Юра опустил взгляд, прокручивая на пальце новое, непривычное пока кольцо. Подумалось ещё: они ведь столько времени потратили зря. Столько часов впустую валялись одни в номере, смотрели что-то, слушали, разговаривали, а ведь могли бы… Эх, если бы только Юра решился обнять его раньше! Если бы он узнал об этом волнующем жаре хотя бы несколько дней назад… Или, будь у них чуть больше времени сейчас, он бы его обнял. Забил бы на толпу вокруг, на кучку фанаток, с постерами и повизгиваниями провожающих кумира, пусть дальше фанфики свои пишут, маньячки... Но времени не было. Ни секунды лишней, чтобы доверчиво рухнуть в подставленные руки, прижаться, услышать в чужой груди отражение собственного безумия. Хотя будь у них эта секунда, даже две будь, даже три, пять, десять, этого всё равно было бы мало. Если там, в номере, стояли долго-долго, пока не стемнело, пока Фельцман не забил тревогу, и всё равно чувствовали: не-на-сыт-ность. Да уж. Так что и пробовать было нечего — только душу зря травить. — Да. До встречи. Юра торопливо кивнул и отвернулся, уходя, нет, позорно убегая и чувствуя спиной его взгляд. Не обернулся. Страшно было, что тогда и впрямь инфаркт в семнадцать, а ещё суеверное что-то взыграло, Орфей мифический вспомнился и прокралась в сердце нехорошая мысль: вдруг Бек ушёл уже и не смотрит вовсе ему вслед? Нет уж, лучше вовсе не знать. Уже позже, скучающе глядя на взлётную полосу, растворяющуюся вдали под крылом самолёта, Юра подумал: а если Отабек надеялся, что он оглянется? Стоял одиноко, гипнотизировал его спину, может, даже напоследок что-то показать хотел или крикнуть, только сигнала и ждал: оглянется или нет. А Юра не оглянулся.***
К концу первого месяца, когда тайком от Лилии Григорьевны разучиваемая двухминутная программа под бекин ремикс потихоньку начала обретать форму, расписание Турнира МБИ (два дня в Тель-Авиве, два дня в Никосии) было выучено наизусть, а Бека из-за адских тренировок объявлялся онлайн всё реже, Юра впервые обратился к фанатскому творчеству. Потому что… Ну да, Беки стало не хватать, а там он был, совсем не такой, как в жизни, но хоть какой-то. Там, в фанфиках, Отабека изображали непременно плохишом, и Юра фыркал смехом, когда натыкался на особо дерзкие фразы ненастоящего Бека, делал скрин и отправлял Беку оригинальному. Тот в отместку слал арты с жеманно-похотливым Юрой в бабских шмотках, и объявлялась ничья. Фанфиковый Отабек тоже гонял на байке (но в отличие от настоящего пренебрегал шлемом и превышал скорость), был отпетым хулиганом (в то время Бека из реального мира дрался только на магических аренах), пил, курил и тусил в клубах (Юра даже позавидовал такому количеству свободного времени). В фанфиках они с Отабеком неизменно влюблялись друг в друга и начинали встречаться, причём первый поцелуй неизменно переходил в первый секс, и тут Юра поспешно закрывал вкладку и с полминуты смотрел в потолок, пытаясь отойти от прочитанного. Сердце ухало в груди так, словно это он… Там… Действительно… Нет, это было полным бредом. Бека не был пидором. Юра не был пидором! Но всё же, если бы… Юра натягивал на лицо одеяло и хотел провалиться в матрас, стать с ним единым бесполым асексуальным телом, хотел ни о чём не думать и ничего не предполагать. Без всяких «если» жизнь была бы куда проще. Прямой, как рельсы. Натуральной, как «Фруктовый сад». Однако, если… Нет, нет, нет! Юра рычал в подушку, ворочался из стороны в сторону, никак не мог ни уснуть, ни проснуться. Даже проверил расписание: вроде ещё не время было болеть. Но каждый раз после запретного чтива, к которому тянуло неистово и грешно (ну, спасибо, Ева, вот надо было тебе рвать то ебланское яблоко!), ему казалось, что безупречную защиту его иммунитета пробил какой-то вирус. Процесс заражения, похоже, начался ещё в Китае и поразил сначала его сердце. Из очага возгорания инфекция быстро расползлась по всему телу, особо тяжко пострадал мозг. И теперь все мысли в нём варились какие-то бредовые, аномальные, всякие там «если» запущенной стадии и более тяжкая их форма — «когда». К симптоматике ещё можно было приписать явно нездоровые сны, за главные роли в которых Беку давно уже был положен звёздный гонорар (и даже статуэтка Pornhub Awards). И теперь вирус добрался до гормональной системы и половых органов… Говоря простым языком: у Юры вставал. На парня. Точнее, на порнографические истории с их совместным участием. И самое тупое во всём этом было то, что Юра уже привык всеми своими проблемами, будь то никак не дающаяся шаровая молния или прожжённые любимые джинсы, делиться с Отабеком. А этого он рассказать не мог. Ну никак не мог. Юра был уверен в нескольких вещах. Первое: во всём виноваты расшалившиеся гормоны. Второе: это пройдёт. Третье: если не пройдёт, то испортит им дружбу, а ему лично — жизнь. Юру успокаивало лишь то, что он не стал чувствовать себя кем-то другим. Нет, он всё ещё был собой, ничего не поменялось. Даже всякие осторожные, несмелые фантазии о Беке не казались чем-то грязным и извращённым, потому что… Ну, это ведь был Бека. Любые мысли о нём автоматически напитывались искристым светом и теплом, и если ненароком подумать о… О, скажем… Скажем, поцелуе. Никто ведь не узнает. А значит, никому от этого никакого вреда не будет. Это ведь просто мысль: нематериальная, бесформенная, нечёткая и расплывчатая (большее Юра позволить себе боялся). А то, что жар расплывался от солнечного-солнечного сплетения по всему телу; то, что от щёк полыхало, как от печки; то, что внизу живота сначала покалывало, потом ворочало, а потом тянуло горячо, почти болезненно… Это ничего. Беку об этом знать было необязательно. Так что Юра решил игнорировать проблему, до тех пор пока она сама не исчезнет. План был идеальным. Что могло пойти не так?..