День перевели на час — и будильник сдох, И шарик замер голубой, И у меня нет времени сделать вдох, Зато есть время побыть с тобой.
Уговаривать Фельцмана пришлось долго и скрупулёзно. Действовать тут надо было даже не хирургически — ещё точнее. Юра чувствовал себя взломщиком — искусным и искушённым, шаг за шагом приближающимся к вскрытию величайшего сейфа современности. Но вместо золотых слитков и бриллиантов за толстыми стенками его ждало кое-что в разы более ценное и недоступное: четыре дня с Отабеком. Когда пальцы нервно нащупали тумблер, а диск стетоскопа опустился на металлическую грудную клетку сейфа (сердцебиение и дыхание отсутствуют, доктор), осталось только вращать замок, вслушиваясь: щёлкнет или нет? Вот так, потихоньку… — Яков Борисыч, а вы знали, что у Беки на турнире будет Сара Криспино?.. — как бы невзначай, между прочим. И всё же грубоватая работа: палевно. — Её типа Саламандрой зовут — невъебенно понтово звучит! Огненная Воительница, Королева Пламени… — Это сейчас она Саламандра, — перебила Лилия Григорьевна с нотками претенциозного ханжества, и Юра понял: не того бендера он выбрал, не того… — А когда в эротических шоу выступала, была Принцессой Жарой. Отвратительная пошлость. Но пластика у неё почти балетная. Почти. Потенциал был, она могла многого добиться… — Да она и добилась! — возмутился Юра. — Она пять раз выходила в финал МТБМ и дважды выигрывала Турнир МБИ, а это вам не хуй соси, это… — Юрий Плисецкий!.. — Лилия аж взвизгнула от возмущения. — Да чё я? Из песни слов не выкинешь, знаете ли. — Тогда не пой, — посоветовал Яков Борисович, обрубая конфликт на корню. — Что это ты Криспино заинтересовался? Кумир из неё так себе: две судимости и те скандальные фотографии с братом… — Ага, мне Бека рассказывал! Охуеть не встать! — отозвался Юра даже чересчур воодушевлённо: рожа аж отсвечивала восторгом, хоть прожектором подрабатывай. — Ну, я не про инцест — фу, — я про судимости… — Одна из них за пьяное домогательство… — А вторая за избиение, — весело и задорно поддержал Юра. Сара Криспино уже полторы недели как была ему знакома и заслужила уважение и даже маленькую, крохотную такую долю восхищения. Она представлялась своим фанатам своеобразной версией Лары Крофт — опасной и сексуальной, но Юре она нравилась по совершенно иным причинам: из вредности. Дело было в том, что Бека на дух не переносил испанскую диву боевой магии, при её упоминании мрачнел на глазах и делал лицо не то что кирпичом — асфальтоукладчиком. «Нет, Юр, она меня не раздражает, просто я не разделяю всеобщего помешательства», — спокойно отвечал он, что в переводе с отабековского означало нечто непечатное. Поначалу Юра пытался докопаться до причин этой иррациональной антипатии, но потом попросту подсел, как на героин, на всполохи огня во взгляде Отабека, которые отблескивали при каждом упоминании Юрой Сары Криспино. И чем больше Плисецкий интересовался ею, тем громче скрипел зубами Бек и тем старательнее пытался перевести тему. Не то чтобы Юре нравилось выводить Отабека из себя (разве что са-а-амую малость), скорее, его тело слишком быстро развило смертельную зависимость от этих всполохов жидкого жара, стекающего по позвоночнику от мысли: «Отабек что, ревнует?..» Фельцман скептически фыркнул: — Увлёкся боевой магией? — Ну-у-у… У них многие элементы по-новому интерпретируются, это может быть весьма полезно и вдохновляюще. Брови Барановской подпрыгнули вверх, совершив что-то вроде гранд жете, а тренер поперхнулся утренним кофе и скосил на Юру крайне подозрительный взгляд. — Долго репетировал? Юра обиженно нахохлился: не так уж и долго. Всего раз пятнадцать в голове прокрутил, а потом ещё три, чтобы потренироваться и закрепить результат. И да, внутренний голос произносил это куда более естественно, чем вышло в итоге. — Да бля, вот чё вы дизморалите?.. — пробурчал Юра, но не отчаялся. Мотивацию, которая плескалась у него внутри, так просто было не вычерпать. Желание сорваться из Москвы в Тель-Авив к Беке было океаном, а скептические комментарии Фельцмана — дырявой ложкой. И Юра вот сидел на берегу, строил парусник. — Сами посмотрите, вот видео. А теперь представьте эту огненную стену в моей программе сразу после выхода из «шторма», а эти молнии… Вы вообще видели эти молнии? Техника — опиздошиться, да? Во, глядите… Яков смотрел долго, и скепсис на его лице сменялся задумчивостью, задумчивость — заинтересованностью, а заинтересованность вылилась в протяжное «Хм-м-м», подарившее Юре надежду. Щёлк — и первая цифра кода была подобрана.***
Иногда уговоры напоминали партию в теннис или игру в покер. — Яков Борисыч, меня Москва заебала, вот честно. Мне нужен этот, как его, прилив вдохновения и свежие впечатления, — осторожная ставка. — Что, на жопе ровно не сидится? — Да я её, жопу, уже отсидел, бля! Она уже вся затекла, ну правда. Размять бы… И не в парке Горького, ага. — Тебя в Сокольники сводить? — Яков Борисыч, лето на дворе ведь, а мне положен заслуженный отпуск! — повышение без позиции. — Отпрашиваешься в Питер к матери? — К Беке на МБИ, — ва-банк. — Плисецкий, мы уже это… — Четыре дня всего! Я туда и обратно! Одна нога тут, другая там! — Учитывая антимагические теракты так и будет: одна тут, другая там, а мозги по стенке. — А Лилия Григорьевна считает, что мне полезно переключиться и повидать друга, — туз в рукаве. — Прям так и считает? — Единственного друга, между прочим, общаться с которым так сложно из-за постоянных тренировок… — блеф. — …и которому наверняка тоже важна твоя безопасность, если он хороший друг. — Яков Борисыч, да какая опасность с Бекой? Он лучший боевой маг в мире! — Спорное утверждение. — Да нихуяшеньки. Титул Героя Казахстана всяким выпиздням-задохликам не дадут, знаете ли. Он меня сразу в аэропорту встретит, а на турнире будет куча охранников. Весь город обезопасят по высшему разряду, они там хоть и евреи, а на безопасность жмотиться не будут, сами понимаете… Да и, — вскрытие карт, — дедушка уже согласился. Он мне доверяет и считает меня самостоятельным. — А я знаю, что это не так. Вот если вы поссоритесь с Алтыном, куда ты пойдёшь? Что будешь делать? — Да вы вообще видели Беку? Как с ним поссориться можно? Он же, ну… Бека. Ему даже если в ебальник прописать, он вторую щёку подставит, извинится и чаем угостит. Фельцман покачал головой, но уже иначе, не твёрдо, а устало, будто принимая возможность поражения. И Юра воспрянул духом. — Пустите, а?.. Всего четыре дня, а я вам… Я вам Кубок Гармонии выиграю. Тренер спрятал смешок в массивный кулак и, хмуря для маскировки брови, скомандовал дуть в «банку» и тренировать молнию. А Юра так и слышал второй щелчок кодового замка.***
Третий щелчок случился как-то сам: неожиданно и гулко. Болезненно ёкнул в сердце и коснулся холодом живота. Их было столько же, сколько лет прошло с «Магической поправки» — законодательного утверждения статуса магии. Сто один. Сто один бендер из разных стран. Сто одна уродливая кровавая казнь. Ему было двадцать. Тому бендеру из Казахстана. Бека сказал, что не знал его лично: парень был далёк от мира профессиональных боевых магов, он просто вёл свой канал на Ютубе: показывал забавные фокусы с горными породами и глиной. Иронично, но видео с его жестоким линчеванием набрало больше просмотров, чем его обычный контент, хоть и было заблокировано почти сразу. Юра видел лишь отрывки из новостей, но и их хватило, чтобы весь день шататься по тренировочному центру немым призраком и оживать лишь для того, чтобы проверить телефон. Журналисты сделали из трагедии сенсацию, диванные борцы за справедливость уже подписывали какие-то идиотские петиции, а всё магическое сообщество… молчало. Будто все маги мира единодушно, не сговариваясь, приняли траур. Впервые действия Второсортных будто коснулись всех и каждого — ржавым гвоздём по рёбрам, ногтями по стеклу. От контраста улыбающегося в объектив парнишки, задорно рассказывающего о минералах и различиях их свойств при трансформации, с тем жутким его двойником, снятым на хреновую телефонную камеру, с завязанными глазами и выбитыми зубами, накатывал ужас от собственного бессилия. Это уже случилось. С ним, молодым, весёлым, до ужаса похожим на Отабека разрезом глаз. Случилось — и никто ему не помог. И никакая магия его не спасла. Юра узнал о случившемся не из выпуска «Вестей» и не из статьи в Интернете. Просто рано утром, едва-едва разомкнув глаза, он по привычке полез первым делом проверять сообщения от Беки и наткнулся на загадочное: «Не пугайся, это не я». Что — не я? Кто — не я? Юра подумал, что если вместо Беки сообщение напечатал кто-то другой, то подобная формулировка всё только запутывает. «Ты там что, бухал без меня и белочку словил?» — написал в ответ Юра, даже немного задетый этим фактом, ведь они собирались сегодня напиться вместе по FaceTime в честь Всемирного дня магии. Вообще, ни Юра, ни Бека распитием не баловались, и идея была откровенно паршивой, потому что первому не было восемнадцати, а второму через неделю предстояло участие в важном турнире, и похмелье с обезвоживанием могло здорово сбить режим тренировок. Но Юра как-то проболтался, что ни разу не напивался (да времени просто не было, вот правда), и что хочет сделать это до совершеннолетия, потому что после — смертельная скука. Бека попросил его не делать глупостей, а если делать, то только с ним вместе, так что они и назначали дату с каким-никаким поводом. А юбилей «Магической поправки» — лучший повод, о котором два профессиональных бендера вообще могут мечтать. Но праздника в этом году не вышло. Бека ничего не ответил, а Юра всё узнал сам — нечаянно натыкаясь в ленте на траурные посты и по кусочку складывая информацию воедино: случилось что-то плохое. На полноценную статью о случившемся он кликнул посреди лестничного прохода да так и встал. Замер изваянием. Распластался выжженной тенью на стене, будто после сброса «Малыша» на Хиросиму. «Всемирный день магии обернулся днём траура — серия кровавых казней потрясла мир». «Второсортные жестоко убили сто одного бендера в качестве расплаты за каждый год унижения перед магической элитой». «Антимагические террористы требуют запрета магии». «Ужасающее послание Второсортных». Юра вцепился в перила так сильно, что ещё немного — и свело бы судорогой мышцы. Глаза неверяще бежали по строчкам, а в голове — пусто-пусто. Вакуум. Ледяной вакуум космоса, в котором без скафандра за пару секунд превратишься в хрупкую ледышку. Одно неловкое движение и — хрусть — кости треснут, как обледенелая ветошь. Текст статьи, по которому видно: он писался дрожащими пальцами. Эмоции репортёра, кричащие между строк. Список погибших, свидетельствующий: это война. И имя. Его имя в этом списке. Адамс Райан, Агуэда Марция, Алтын Отабек, Вишневский Марек, Йенсен Хильде… Это точно его имя? Алтын Отабек. Отабек Алтын. Да, да, Юра знал наверняка, Юра чувствовал это имя на своих губах, Юра примерял эту фамилию на себя… «Не пугайся, — вспомнил Юра. — Это не я». Не он, не он, не он. Это не он. Повтори сотню раз. Повтори, пока это не потеряет смысл. Не он, не он, неон, неон, неоновые, неоновые буквы, неоновая надпись: «Это Не Он». Это не он, очнись. Дыши, Юра, дыши. Это не он. Юра открыл сообщения, перечитал десяток раз — и это его спасло. «Не пугайся». Отабек написал ему: «Не пугайся», и эти слова показались Юре ничтожной мелочью по сравнению с той чёрной дырой, которая раскрылась в его груди в тот момент, когда он на секунду поверил. Не пугаться — это когда шампанское после победы открывают и предупреждают: «Сейчас хлопнет». Не пугаться — это когда у тебя на плече паук, и лучше не поворачиваться, пока его не стряхнут. А когда имя в списке, как на надгробной плите… Когда эта надгробная плита — холодный мрамор, пять сотен килограммов — обрушивается сверху, вдавливает в землю, дробит рёбра… Это ничего общего не имеет с глупым и детским «Не пугайся». Как только Юра заново научился дышать, он позвонил ему по международному тарифу, потому что ждать было невозможно, потому что нужно было услышать голос, чтобы убедиться. Отабек спросил: «Юр?», и он понял, что любит его. Сказал: — Пиздец. Бека подумал, что он про случившееся, а Юра не дал повод считать иначе. Они тихо, вполголоса, вполфразы обсудили произошедшее, помолчали в трубку перед отключением, дыша тяжело, словно после бега. А потом Бек отключился, оставляя Юру наедине с осознанием и эгоистичным страхом потерять его. Позже, в тренировочном центре Яков, который читал и новости, и Юру, хлопнул его по плечу, неловко погладил по голове и вздохнул, тщательно пожевав перед этим слова: — Езжай к своему Алтыну. Щёлк.***
Через неделю Юра сидел в самолёте, слушал вполуха наставления стюардессы и рассматривал дурацкую брошюрку. Инструкция по выживанию, версия «Boeing 737». Юра бы дополнил красочные иллюстрации более жизненными примерами. Например, кислородная маска выпадает не только при аварии, но и когда дыхание спирает от осознания, что всего четыре часа десять минут — и Тель-Авив встретит его жарой и чувством близости. Две тысячи шестьсот пятьдесят три километра — сущий пустяк по сравнению с километрами их переписки. Внизу, под картинками с маской (надеть сначала на себя, потом на ребёнка) женщина в спасательном жилете спрыгнула на надувную горку. Её самолёт сел на воду, и Юра подумал: вот лошпедка. Она никуда не долетит. А вот если бы его, Юрин, самолёт вместо посадочной полосы Израиля плюхнулся бы в океан, он бы ему все крылья пообломал, серьёзно. Ибо нехуй так людей подводить. Да и вообще, Юра так ждал этого полёта, что даже при условии полной разгерметизации, отлетевшего движка, отсутствия хвоста, носа и двух пилотов, не стал бы покидать горящий самолёт. Упёрся бы, вцепился в кресло и сказал: «Мне похуй, летим до Тель-Авива». И самолёт бы, сука, полетел. Кроме встречи с Бекой не волновало вообще ничего. Ни Фельцман со своими нудными наставлениями и неуклюже-трогательными прощаниями, ни пирожки в рюкзаке, которые дедушка просил передать Отабеку, ни строгие напоминания Лилии не забивать на растяжку, ни теракты, ни сам Турнир МБИ, ни первое в жизни самостоятельное путешествие вне чемпионатов, ни новые впечатления о Тель-Авиве и Никосии. Всё на свете было побоку Юре Плисецкому. И лишь сердце грыз маленький червячок: «Ты ведь не предупредил его. Сюрприз решил сделать, умник. Но что, если… Что, если он не ждёт тебя? Каково будет увидеть его неловко отведённый в сторону взгляд? Каково будет услышать: «Ох, ты приехал…» с фальшивой радостью в голосе? Каково будет обнять его, замершего в твоих руках, не обнимающего тебя в ответ?» Юра слушал этого мерзкого подстрекателя всё то время, пока самолёт набирал высоту, пока облака расстилались холмистой долиной от горизонта до горизонта, пока солнце слепило глаза, а крылья самолёта чуть вздрагивали от встречных порывов. Но когда самолёт пошёл на посадку, и в окнах иллюминаторов появился Город-В-Котором-Был-Отабек, Юра неосознанно прижал руку к ускорившемуся сердцу, прикусил губу, чтобы рожа не треснула, и понял, что никогда, никогда не узнает, каково это: быть тем, кого Бека не ждёт.