Venom of Venus

      Они выходят из ванной полностью обнажённые, не утруждая себя условностями в одежде и полотенцах, Иван обнимает влажными ладонями его лицо, целуя напористо, отступает спиной в комнату, утягивая за собой Нико и не позволяя тому взять в свои руки даже толики инициативы. Ковач обхватывает его за пояс, пальцами сминая ягодицы, оставляя на светлой коже бледные пятна излишне сильных касаний, прижимается к нему всем телом, просовывая крепкую ногу между его бёдер, будто в танцевальном шаге, но даже это не отменяет того, что ведёт в их танго Ракитич. — Ты хочешь услышать сказку для лисят постарше? — Иво отстраняется, не выпуская его из рук, поглаживает ласково скулы большими пальцами и улыбается так лукаво, как только умеет, и Нико, плюнув на разговоры, вновь тянется к нему за поцелуем, притискивая к стене прямо у двери спальни. — Нико, Нико, терпение, — Иван понимает его без слов — нервное напряжение, адреналин охоты, изнурительное облегчение гонят Нико вперёд, к нему: ему жизненно необходимо почувствовать, что Иван всё ещё с ним, всё ещё его, что между ними ничего не изменилось.       Но Иван целует его куда откровеннее, совершенно не так, как привыкли они оба, доказывая, что эта тайна, которую они разделили между собой, стала куда больше, чем очередной, будто осознание того, на что способен Нико на самом деле, изменило что-то в самом Ракитич, ловко поменявшемся местами с забывшимся в поцелуе Коваче, прижимая к стене уже его. — Нет-нет, Нико, не сегодня, — Иван зарывается пальцами в спутанные влажные волосы на затылке, оттягивая, чтобы коснуться губами ярко выделяющегося под кожей кадыка, скользя языком дальше, вдоль линии напряжённых мышц, борясь с желанием наставить ярких пятен укусов острыми хищными клыками. — Тебе надо расслабиться… идём…       Ракитич ведёт его за руку в спальню, не оборачиваясь и не глядя на него, боясь, что малейший зрительный контакт между ними может лишить их остатков выдержки, и все его планы полетят к чёрту, а вместе с тем рухнет в пропасть и то хрупкое доверие, выстроенное ими поверх чужой смерти.       Нико опускается на постель сам, расставляя ноги, подпуская Ивана ближе, тянется к его рукам, лёгшим приятной тяжестью на плечи, подставляясь удобно под его горячие отрывистые поцелуи, застывающие в прохладном воздухе влагой на губах, кончике носа, щеках, веках. Ковач обхватывает ладонью его почти напряжённый член, проводит пальцами по чувствительным местам, изученным досконально, с восхищением ловя чужую яркую реакцию, прижимается горячим ртом к тугим соскам, чуть царапая зубами и тут же зализывая языком, втягивает, ласкает, как это нравится Ивану, задыхающемуся стонами между его ног. — Остановись, — приказные нотки в тоне Ракитича удивляют, но не больше, чем горячечное отчаянное желание подчиниться, скрутившее изнутри. Нико отстраняется, убирая ладонь с крепкого члена и чувствуя на коже судорожный выдох Ивана, невольно потянувшегося вслед за ласкающей рукой. — Ляг на кровать. Дальше, к изголовью.       Иван полурычит хрипло, по лисьи соблазнительно, а в чуть прищуренных в полумраке глазах слишком ярко сияют зелёные и серебряные искры. Он движется плавно, скользя по постели над ним, нависая на руках, склоняется низко, изгибаясь так развратно, будто не в футбол играет, а в борделе на жизнь зарабатывает. — Ты не можешь… использовать на мне свою магию… Иво, нет… — в поцелуй стонет Нико, сквозь приторно-сладкий дурман, расползающийся в голове от каждого прикосновения Ракитича к чувствительному обнажённому телу, с трудом улавливая последние остатки здравых мыслей, не затронутых чужим влиянием. — Могу, — Иван целует его страстно, распаляя сводящее с ума желание, цепляет острыми зубами губы, не давая забыть ни на секунду, с кем Нико делит постель и свою жизнь, кому так откровенно подставляется, кого обхватывает крепко своими ногами, бесстыдно вскидывая бёдра. — И буду.       Он быстро тянется ниже, прокусывая кожу в основании шеи, собирая горячие багряные капли на язык, подчиняя его своей воле окончательно. Ковач выгибается в спине, открываясь сильнее, запрокидывает голову, утопая в слишком мягких пуховых подушках, отдавая всего себя в руки довольно облизывающегося с плотоядной хитрой улыбкой Ивана. — Мой дорогой охотник.       Его голос двоится и дрожит низкими пронзительными субгармониками, завораживает, гипнотизирует, сосредотачивая все чувства и ощущения Нико на Иване — его словах, голосе, его чуть исказившимся острыми чертами лице, его сильном красивом теле. Ковач понимает прекрасно, что всё его очарование им, все восхищение, всё нечеловеческое едкое желание лишь результат магии Иво, но она не подчиняет его, наполняя, как пустой сосуд, тем, чего в нём никогда не было, она усиливает, подстёгивает, выпускает все желания и чувства на свободу. Нико чувствует себя наркоманом, вдохнувшим с чужой молочной кожи порошок белых сыпучих звёзд, он теряется между ощущениями, даримыми губами и руками Ивана, вылизывающего его торс шершавы горячим языком, пальцами крепко стискивающего его ягодицы, между будто не принадлежащими ему мыслями, с трудом формирующимися в голове. — Мой любимый убийца.       Ракитич хрипло урчит от удовольствия, упиваясь тихими томными стонами Нико, вцепившегося в его волосы и плечо, стискивающего его слишком крепко сильными бёдрами, прижимая к себе, требуя коснуться возбуждённого твёрдого члена, быстро лижет несколько раз сосок, оставляя влажные следы, выводит языком восьмёрки вокруг, а потом вдруг оттягивает губами, вбирает в рот, посасывая долго, пока Нико не начинает задыхаться, опуская бессильно руки и вцепляясь судорожно пальцами в простынь. — Мой… мой… никогда тебя не отпущу.       Иван скользит ниже, прослеживая ярко выделяющиеся под бледной кожей кривые линии судорожно напряжённых тренированных сильных мышц, повторяет рельеф крепкого пресса языком, тихо постанывая от удовольствия, эстетического в том числе — у него почти дыхание перехватывает от осознания, что это красивое идеальное тело в его руках полностью в его власти. Он накрывает горячим ртом его член, беря сразу глубоко, насаживаясь до основания и позволяя головке скользнуть в горло, двигает размеренно головой, давит языком на выступающие венки, выписывая фигуры. Нико стонет, подаваясь бёдрами вверх, но Ракитич удерживает его на месте руками, вбирает его член полностью ещё раз и отстраняется с пошлым влажным звуком, слизывая с губ тонкую ниточку слюны. — Перевернись.       Иван отодвигается, давая ему место, но Нико только смотрит заворожённо в яркие зелёные глаза с огромным дрожащим зрачком грязного серебра, не в силах отвести взгляд, теряясь в гулкой чёрной пустоте внутри, заполненной чужой дикой магией и едким страстным желанием, и Ракитичу приходится повторить свой приказ, вынуждая подчиниться. — Иванко, — Нико пытается что-то ему сказать, но мысли путаются в голове, не позволяя произнести хоть что-то внятное и членораздельное, оставляя ему только чувства и ощущения, избавляя от тяжёлых размышлений, гложущих воспоминаний и терзаний. Иван посмеивается ласково, ложится сверху приятной тёплой тяжестью, просовывая руку под его живот и обхватывая пальцами болезненно чувствительный влажный член, размазывая по стволу капли естественной смазки и свою слюну. — Тише, Ники, тише, просто расслабляйся, — Ракитич улыбается, ласково прихватывая острыми зубами загривок, чувствуя непередаваемую лёгкость в теле — он уже успел забыть это непередаваемо прекрасное ощущение единения, когда лисья магия связывает его с кем-то.       Иван оглаживает ладонями, следуя за чуткими пальцами губами, многочисленные шрамы от чужих когтей и зубов, звёздчатые следы коснувшихся тела пуль, которые Нико привык прятать от всего мира под форменными футболками и тёмными обтягивающими водолазками, прослеживает длинные витые узоры истории его жизни, собирая языком с кожи солоноватые капли пота.       Он потирается, не сдержавшись, членом о его ягодицы, желая уже закончить с затянувшейся сладкой прелюдией и войти в распалённое расслабленное тело, но не в силах оторваться от покрывания короткими жадными поцелуями красивой спины, оставляя под лопаткой рядом с кривым глубоким следом от острого когтя яркое пятно засоса и маленький укус, от которого Нико выгибается, вжимаясь задницей в его пах так крепко, что у Ивана перед глазами пляшут застилающие взгляд чёрные мушки. — Сейчас, сейчас, я только за смазкой, — Ракитич быстро тянется к прикроватной тумбе, дёргая ящик так сильно, что, кажется, ломая его к чертям, выискивает среди прочего хлама полупустой тюбик. — Хочу видеть твоё лицо… — Быстрее, — Нико переворачивается на спину, тут же обхватывая его пояс ногами и легко расслабляясь под настойчивыми движениями длинных ласкающих его изнутри пальцев. — Иво, быстрее. — Ещё немного, сейчас, — Иван не хочет причинять ему лишние неудобства, даже полностью отдавая себе отчёт, что сейчас все неприятные ощущения будут нивелированы его магией, позволяя Нико чувствовать только желание и наслаждение, но всё равно толкается в узкое кольцо мышц тремя пальцами ещё раз, проверяя, насколько он готов. — Ники, ещё немного, сейчас, мой хороший…       Ракитич накрывает его томно приоткрытые алые губы жадным глубоким поцелуем, входя в него одним резким слитным толчком и заглушая его откровенный низкий стон своим. Иван несколько раз жёстко толкается в него, прогибается в спине, пытаясь проникнуть ещё глубже, почувствовать больше, он рычит почти отчаянно, страстно, вбивается в него, вдавливая в постель, сгибая пополам, вгрызается в плечо зубами, а потом вдруг почти замирает, двигаясь размеренно, плавно.       Нико изгибается, вцепляясь пальцами в его спину, стискивает его ногами, стонет развратнее, чем Иван когда-либо слышал от него, подаётся вверх, встречая его движения и вторя им, раскрывается под ним, впуская глубже. Нико захлёбывается в удовольствии, в чужой магии, обнимающей его со всех сторон, перехватывающей у разума контроль над телом. Никаких сомнений. Никакой тяжести. Никакой ответственности. В его голове — чужие мысли. В его сердце — чужие не скрываемые чувства, резонирующие с его. — Ники, — Ракитич стонет, целуя его отрывисто, горячо, вылизывает откровенно его рот, беря неспешно, горячо. Он чуть сдвигается, подкручивая бёдрами, попадая по простате, и Ковач едва касается лопатками постели, выгибаясь дугой над ней, пытаясь добиться большего контакта с Иваном, пытаясь отдаться ему полностью, без остатка. — Ники, господи, Ники…       Иван проталкивает руку между их сплетённых тел, обхватывает пальцами член, проводя несколько раз по всей длине ствола в такт неторопливым размеренным движениям, вновь целует его страстно, откровенно, и чувствует, как Нико изливается ему в ладонь, прижимаясь задницей к его паху, позволяя войти глубже, стонет громко, отчаянно, откинувшись на постели с его именем, судорожно застывшим на губах.       Иван кончает спустя пару толчков внутрь него, накрыв его губы отчаянным горячим поцелуем, позволяя ему проникнуть в его разум в ответ, почувствовав всё безумное хитросплетённое нагромождение чувств, ощущений, мыслей в его голове и душе. Ракитич прижимает Нико к себе, покрывая бездумными короткими поцелуями всё, до чего может дотянуться, — Нико его, его, только его… — Только мой, Ники… мой охотник, моё чудовище, мой убийца, мой, мой… даже не вздумай от меня когда-нибудь уйти, Ники, — Иван накрывает его рот глубоким проникновенным поцелуем, давит языком, наслаждаясь своей властью, пока может, пока его магия ещё действует на Нико, пока он позволяет ему всё, пока не отстраняется, не то смущаясь, не то боясь, что привяжется слишком сильно, пока не думает о том, насколько неправильно быть вместе охотнику и нежити.       Ковач возвращает ему в поцелуе всю настойчивость и жадность, всю болезненную безнадёжную влюблённость, всё возвращает зеркально, возвращает сторицей, и Иван, скатываясь с него сбоку, тут же оплетая объятьями, прижимается всем телом, разрывая с сожалением магическую связь между ними. — Мой лисёнок… — шепчет Нико, и Иван знает точно, что ему не нужно никакой магии, чтобы привязать его к себе.