***
Рей проводит за столом все время, пока он заканчивает приготовление еды. Она хватает слегка поджаренный ломтик черного хлеба и рассеянно откусывает. Ее глаза расширяются. Он натер его чесноком и добавил несколько капель оливкового масла. И это чертовски вкусно. Прежде чем успевает сдержаться, Рей прожевывает и издает короткий тихий стон. Но каким бы быстрым и негромким тот ни был, француз все равно слышит и оборачивается. Он немедленно возвращается назад к кастрюле, но слишком поздно. Рей замечает играющую на его губах легкую ухмылку, прежде чем тот успевает ее скрыть. — Спокойствие, я просто голодна и съела бы все, что угодно, — уверяет она его. И надо бы добавить, что за последние два месяца она и правда ела все подряд. На это, конечно, ему будет нечего возразить. Он наполняет обе тарелки и снимает фартук прежде, чем сесть. Она же сразу меняет местами их блюда и налитые бокалы вина. Ей все равно, как нелепо она выглядит. Рей также не волнует ни снова появившаяся на его губах улыбка, ни тщетные попытки ее скрыть. Когда он садится, она поднимает на него глаза и осторожно берет ложку. — Ты останешься на ночь, а потом свалишь, — решает Рей. Он смотрит на нее в ответ, прожевывая и глотая пищу, и облизывает губы. А затем молча поднимает вверх большой палец.5. Посланный Богом
3 декабря 2019 г. в 16:19
Прошло уже сорок пять минут.
А француз все еще возится у Рей на кухне.
Она абсолютно спокойно наблюдает за ним, пока он что-то смахивает то влево-вправо, то вверх-вниз со стойки, дверц шкафов, скатерти; размеренными и четкими движениями намыливая, чистя, вытирая, вынимая банки, шейкеры и другую посуду в хаотичном порядке, чтобы переставить их или убрать — будто его сам Бог послал для этой работы.
Время от времени он убирает предплечьем пот с лица и часто моргает от усталости. Кухня маленькая, но он, кажется, каждые пять минут находит новое занятие, даже не закончив предыдущее.
В это время, с дивана в противоположном конце комнаты, Рей молча наблюдает из убежища прижатых к груди коленок. Она хмурится и пытается понять его.
Ей прекрасно видно: он в курсе, что за ним наблюдают.
Француз полностью сосредоточен на своих делах и долго не поднимает на неё взгляда, хотя явно чувствует немое требование Рей. Пока не открывает холодильник, замирая на несколько мгновений. И вот тогда он оборачивается.
— Что? — шипит Рей, а потом демонстративно стонет, как капризная девчонка-подросток.
Ну и что с того, что она оставила там тарелки? М? Ну, предположим, да, на еде начала расти плесень, подумаешь? Что с того? Это не его собачье дело. Если не нравится — может проваливать.
Но он, как Рей и предчувствовала, не бросает перчатки на пол и не сдается, как поступил бы нормальный человек.
Вместо этого он начинает по очереди доставать тарелки, слегка сморщив нос и поджав губы, упорно продолжая свою миссию по уборке всей кухни.
До Рей доходит смутное осознание, что логичным объяснением происходящего будет его, определенно, серьезное намерение пробыть здесь больше, чем пару часов. И, учитывая события последнего часа (с того момента, как обнаружила его на том же месте, где сидит сама) она уже совсем не уверена в желании побыстрее от него избавиться.
И да, и нет. Но она понятия не имеет, что с ним делать.
Он вдруг замирает, наткнувшись на мусорное ведро, и через пару мгновений снова оборачивается.
— Да! — выпаливает она ему в ответ. — И это тоже. Давно его не меняла. Развлекайся, поработай для меня, что бы тобой ни двигало.
И он делает это.
Он терпеливо вытаскивает пакет из мусорного ведра, связывает концы вместе, достает новый из-под раковины и меняет их.
За исключением этих двух моментов, он больше не возмущается и словно вообще ее не замечает.
Что будет после? Он все уберет, а потом?
Рей наблюдает за ним довольно долго, прежде чем ее внимание отвлекает стоящая справа от дивана черная спортивная сумка. Его спортивная сумка.
Сначала она хочет удостовериться не смотрит ли он, но потом думает — какая разница? Скоро станет ясно, насколько этот тип обидчив.
И скоро ей все становится ясно, потому что как только он слышит отчетливый звук расстегиваемой молнии, то поднимает голову от тарелок.
Рей замирает, но не отводит глаз, когда встречается с ним взглядом.
Обе ее руки погружены в сумку.
Он больше не двигается, просто смотрит с непроницаемым выражением лица.
Все ещё не отводя взгляда, Рей начинает ворошить в сумке руками, как можно более вызывающе раскидывая сложенную одежду и побуждая его возмутиться.
Руки натыкаются на тюбик зубной пасты, бритву, но она не уверена, так как не смотрит к чему прикасается. Ей определенно нужно что-то более провокационное, чем одежда и лосьон после бритья.
Он молча прищурился. И все еще не шевелился.
Вытащенная не глядя и вышвырнутая прочь футболка почти беззвучно падает на пол в паре метров поодаль, когда, растеряв остатки терпения, Рей продолжает смотреть ему в глаза.
Тип смотрит на нее, потом на футболку, потом снова на нее. Он вымученно делает глубокий вдох, а затем выдыхает. И снова возвращается к посуде.
Да кто такой этот мужик?
Ну, тогда она тщательнее пороется в его вещах, поскольку ему, видимо, плевать.
Две рубашки, черная и белая, две белые футболки, брюки, шорты, двое трусов-боксеров.
И пара черных кожаных перчаток.
На самом деле, это всего лишь перчатки, но мозг зацикливается только на этой новой информации. Для чего обычно врывающиеся в чужие дома люди носят с собой перчатки?
Однако она не успевает полностью переварить все возникшие из-за находки подозрения, которую рассматривает нахмурившись, так как позвоночник начинает покалывать от внезапного осознания — вода больше не течет.
Рей поднимает голову и, черт возьми, он совсем рядом, в паре шагов, и пристально на неё смотрит.
Как, вообще, настолько тяжелый парень вроде него может так бесшумно передвигаться по полу?
Он медленно сокращает расстояние между ними, и все еще сидящая на своем диванчике Рей вытягивает шею, уставившись на него широко распахнутыми глазами. «Он очень крупный мужчина», — напоминает ей голос. — «Я вижу», — мысленно выплевывает она в ответ.
Его внушительная фигура приближается, и Рей вжимается в диван, крепко стискивая на груди перчатки. Ритм сердца ускоряется.
— Что?.. — бормочет она, в горле пересыхает… и мигом приходит сожаление, что надо было валить из этого проклятого дома, пока оставалась еще возможность.
Однако все мысли испаряются, когда мимоходом он наклоняется и тянется к ее ногам…
…поднимая три брошенные на полу тарелки.
Рей растерянно моргает, пока он подхватывает одну за другой, прежде чем безмолвно вернуться на кухню и предоставить ей делать с перчатками все, что душе угодно.
Кто он такой? Зачем он делает все, что делает? Почему?!
Рей понимает, что вряд ли найдет ответы на его широкой спине, пока наблюдает, как аккуратно протертые ножи и вилки прячутся в положенный им третий по счету ящик.
Тем не менее, она продолжает пялиться.
Уже начинает смеркаться, когда открыв глаза Рей понимает, что в какой-то момент задремала. Неуклюже поворачиваясь, она со стоном приподнимается.
Конечно же, можно было бы поспать еще пару часов — последние два месяца явно доказали ее любовь ко сну — но что-то разбудило Рей.
Запах базилика. Лука, фасоли, кабачков, чеснока.
Она настороженно садится, пытаясь продрать глаза.
Перед плитой, спиной к ней стоит француз, помешивая содержимое кастрюли. На нем висевший ранее на стенном гвоздике фартук с узором в синий цветочек.
Она все еще спит, и собственный мозг ее наебывает? Или что?
Он, блядь, готовит себе еду. Гребаный наглец.
Все еще в тумане сна, с пересохшим языком, Рей нахмурившись топает на кухню, готовясь высказать парочку ласковых, несмотря на нулевые шансы быть понятой.
Однако приблизившись, она снова невольно поражается его размерам и на мгновение колеблется.
В конце концов, важно другое.
Вдруг ее взгляд улавливает содержимое стола: бутылка красного вина из погреба, порезанный и приготовленный, Бог пойми, как и с чем хлеб, немного салата в миске.
Что еще более важно, на столе две тарелки, два бокала и два комплекта вилок и ножей.
Это ни в коем случае не повод хвалить, но Рей теряет дар речи и замолкает, так и не успев произнести ни слова.
Его веки кажутся еще более отяжелевшими, чем до того, как она уснула.
Рей замечает еще одну чашку кофе у плиты. Кое-кто мертвецки хочет спать.
Боже, как хорошо пахнет. Едой, конечно же, а еще вся комната пропитана запахом чистоты. Охренеть.
Она забыла, каково это, отчего тут же появляется чувство эйфории.
Но затем приходит еще одно ощущение — она полная неудачница. И Рей это обижает.
— Я не собираюсь говорить тебе «спасибо» за уборку кухни, понял? — сообщает она, наконец-то взглянув на него.
Он смотрит на нее, прислонившись бедром к стойке.
Кажется, он обдумывает что-то, прежде чем заговорить. Или, может, думает стоит ли вообще отвечать.
Потом кивает и произносит:
— Нье бльегодарность.
И это, определенно, означает «не за что».
Потому что, естественно, кроме единственного «спасибо» он ни черта не понял.
— Нет, я… — она закатывает глаза. — Я сказала, что не собираюсь рассыпаться перед тобой в благодарностях за уборку.
Вместо ответа он продолжает смотреть на нее.
Рей добавляет уточнение:
— Это ты должен меня благодарить.
Она напрягается, пытаясь убедить себя добавить: «…за еду и кофе.»
Француз смотрит на нее еще несколько секунд, а потом неуверенно произносит:
— …Бльегодарность?
Тьфу!
— Забудь, — бормочет она.