Где-то посреди юга Франции / Mitan, Midi

      Комфортно. Рей чувствует себя комфортно рядом с Реном.       И тот момент, когда она понимает — ей хорошо с ним независимо от того, во что она одета или чем занимается… ошарашивает.       Ведь обычно она из тех людей, кто даже в самых обычных ситуациях и обстоятельствах чувствует себя неуютно. Поэтому, естественно, Рей поначалу не совсем понимает отчего же ощущает себя иначе с человеком, который несмотря на все проведенное с ним время до сих пор ей незнаком.       Затем до нее доходит невероятно простой и банально очевидный факт.       Рен уже видел самое худшее в ней. Рей не нужно притворяться, будто она лучше, чем он может подумать. Что это не она часами лежит на диване, дремлет между завтраком и обедом и не торчит безвылазно дома, несмотря на неприлично чудесную погоду и восхитительный пейзаж за окном.       Он увидел самое худшее в ней еще до их знакомства — просто войдя в дом. И промолчал.       Разумеется, он не смог бы что-нибудь сказать даже если очень хотел, однако, Рен не осуждает ее. Не смотрит прищурившись, как делали некоторые близкие ей люди в прошлом, и не раздражается, когда от раза к разу Рей доказывает насколько хреновая соседка.       Конечно, формально, он взломщик, но все же.       Она обнаружила его на своем диване две недели назад, и за это время он никак не выказал своей усталости от нее, несмотря на то, что по всем социальным стандартам поведение Рей действительно трудно стерпеть.       Вместо этого он по-своему демонстрирует их принятие друг друга.       Рен готовит завтрак, когда проснувшись однажды утром, Рей направляется к нему на кухню, но внезапно останавливается в гостиной. Странно, что с утра пораньше, толком не проснувшись, она все равно это замечает.       Рей подходит и встает напротив стеклянных дверей.       — О, так ты теперь мне доверяешь?       Рен оборачивается и озадаченно смотрит, пока его взгляд не падает на ее ладонь.       Рей постукивает по ручке. Ручке без колокольчиков.       Ему явно стыдно, когда он прикусывает внутреннюю сторону щеки, а затем молча отворачивается к плите.       На самом деле Рей не волнуют эти колокольчики — ей просто захотелось прокомментировать, что они исчезли. Вот и все.       — Какое знаменательное событие для нас, Рен, — продолжает она, волочась на кухню. — До тебя, наконец, дошло, что я не выхожу на улицу? Если так… ты чертовски наблюдательный.       Она прислоняется к стойке и бормочет, потирая лицо:       — Знаешь, я много лет думала, что хентай точно не моё, но шесть месяцев назад посмотрела одно видео, и мне прямо зашло. О-о-очень…       Рей ждет тишины, но вовсе не то, что следует в ответ:       — Хентай?..       Лицо Рей все еще скрыто ладонями, но она чувствует, как расширяются ее глаза.       Дерьмо.       Дерьмо, дерьмо, дерьмодерьмодерьмо…бля-я-я-дь.       Выпрямившись, она решается взглянуть на него. Рен смотрит на неё из-за плеча, прищурившись и нахмурившись.       Похоже, Рей теперь полностью владеет его вниманием.       Хентай. Она сказала Хентай. Один из самых распространенных тегов на всех крупных порносайтах. Просто долбаная идиотка. Совсем заигралась в свою чертову игру.       — Что? — пищит Рей. Ее голос слишком высок, чтобы не звучать подозрительно.       Она сглатывает, когда видит едва заметный намек на ухмылку. Его глаза еще больше сужаются.       — Hentai?. C'est ça que tu viens de dire?*       Придется прикинуться дурочкой. Это ее последняя надежда.       — Как? Что? — хрипит она, морщась, будто понятия не имеет, о чем Рен говорит.       Вау. Ей нужно играть в покер — она просто создана для этого.       Господи Боже, как сильно бьется сердце.       К счастью, он отворачивается, снова сосредотачиваясь на плите.       Рей тихо фыркает. Ей нужно время, чтобы отойти от такого откровенного контента.       Рен варит кофе и достает из холодильника пожаренные накануне блины.       Но Рей чует аромат еще чего-то. Сладкого.       Но ничего нет — ни торта, ни пирога, ни черта. Ни на стойке, ни на столе. Но пахнет будто бы горячим шоколадом.       Рей хмурится и принюхивается к запахам, даже не пытаясь в этот момент вести себя сдержанно или поизящней.       А Рен, тем временем, занят лишь кофе.       Она с подозрением на него смотрит.       — Рен, где торт?       — М-м-м? — он поворачивает к ней голову при звуке своего имени и поднимает брови.       — Торт где? — повторяет она во второй раз, оглядываясь. — Ты что-то приготовил, где оно?       Естественно, он не отвечает на вопрос. Но продолжает смотреть, силясь понять, что же она ищет.       Когда Рей открывает холодильник, он никак не реагирует. Она садится на корточки перед духовкой, открывает ее и вдыхает запах, чувствуя ладонью все еще теплую дверцу. Подняв взгляд, Рей ловит на его губах намек на понимающую улыбку.       Она, черт возьми, так и знала!       — Так, куда ты его запихал? — решительно спрашивает она.       Рен демонстративно ее игнорирует.       — Где он? — настаивает она, похлопывая его по плечу. — Где же? Где-где-где?! Где? Рен!       — Oui? **       — Где торт?       — De quoi? ***       — Где торт?!       — Tiens, tes crêps****, — говорит он, пихая ей под нос тарелку с парой блинов. И Рей полагает, он хочет ее запутать.       Она забирает их.       — Не меняй тему разговора.       — М-м-м?       Едва не топая ногой, Рей сжимает кулаки от острого разочарования. Она же не дура. Он чертовски хорошо понимает, о чем Рей просит.       — Где то-о-о-орт? — скулит она.       Дело не в том, что она не любит блины — особенно, приготовленные Реном — хоть они и сделаны без яиц.       Он приготовил их для нее всего три раза, и она пропала.       Рей выпрашивает у него блины так, чтобы он понял — подражая ему. Держит в руках воображаемую сковородку и делает вид, что подбрасывает на ней один из них.       Рен вздыхает и закатывает глаза, но оба раза такой цирк сработал.       Но на этот раз он, похоже, не собирается отступать.       Сидя за столом с кофе и блинчиками, он все же не сдерживается и делает смачный глоток. Этим он не оставляет другого выбора, кроме как присоединиться к нему, потому что теперь у нее слюнки текут.       Рей на время забывает о запахе.       Он снял колокольчики с дверной ручки, потому что уверен — она не пойдет рассказывать о нем полиции или, возможно, вообще никогда не выйдет из этого гребаного дома.       За последние десять дней Рей ни разу не выходила на улицу больше чем на пять минут. Но хотя ей очень нравится бездельничать вместе с ним, она никогда не идет следом, когда Рен все же иногда уходит в поле и ложится у подножия огромного дерева в сотне метров от дома.       Порой он просит ее пойти с ним — не очень настойчиво, но довольно очевидно. Стоя у стеклянных дверей, он кивает головой в сторону поля и спрашивает:       — Tu viens? Je vais sous le Tilleul. Ré?*****       Рей игнорирует его вопрос, о чем бы тот ни был, и рассеянно кивает в ответ:       — Понимаю, ты идешь на улицу. Проветрись.       Обычно она притворяется, что не понимает, чего он хочет.       Но на этот раз ей ничего не остается, кроме как пойти за ним.       Она просидела перед раковиной добрых пятнадцать минут, зациклившись на винном пятне, от которого никак не могла избавиться, сколько бы ни намыливала. А потом Рей слышит, как Рен проходит мимо стеклянных дверей.       Она не сразу поднимает голову, но, в конце концов, делает это и смотрит на него через открытое окно, все еще энергично натирая рубашку, пока он удаляется в сторону дерева.       Легкий ветерок слегка обдувает ее лицо и пение цикад наполняет дом — громкое и одновременно успокаивающее.       Погода становится теплее с каждым днем, а ведь еще даже не лето. В такую погоду Рей всегда носит одно из своих хлопковых платьев, а Рен шорты.       Как будто почувствовав на себе пристальный взгляд, он поворачивается, уже почти добравшись до дерева, и после секундного колебания поднимает руку над головой, чтобы помахать ей.       — Да, я слежу, милый, продолжай, — бездумно подтрунивает она и машет в ответ, не сводя с него глаз. — Давай, плыви до самого буйка, милый, я за тобой наблюдаю.       И на этом веселье заканчивается.       Как только Рей договаривает, он опускает руку, и что-то определенно не так с его верхней частью тела. Она переводит взгляд на колени Рена.       Он спотыкается. Один раз, второй. Ее руки все еще находятся под струей воды из крана, но глаза расширяются.       Ни с того, ни с сего его голова свешивается набок, как будто она слишком тяжелая для его шеи, и колени сдаются, наконец, подгибаясь.       …он падает на землю и замирает.       Кровь мгновенно стынет в жилах, и Рей задыхается.       — Рен? Рен?! — почти беззвучно бормочет она в пустоту, но ее голос эхом отдается в собственных ушах.       Она не чувствует ног, когда бежит от раковины к стеклянным дверям. Перед глазами все расплывается: мир вокруг, ощущение собственного тела, она здесь и не здесь одновременно. Рей прямо босиком мчится по полю и кричит:       — Рен!       Ужасная очевидность их положения обрушивается на нее со всей силой, шокируя до оцепенения.       — Рен!!!       У них нет телефона, нет машины, она не сможет дотащить его, а это значит — ей придется бежать в соседний дом, даже не зная в какой он стороне. Неизвестно, есть ли там кто-то, она не говорит по-французски, не представляет за сколько доедет скорая помощь, или как долго ей придется искать откуда позвонить…       Она все бежит к Рену, бежит-бежит-бежит, и падает на колени рядом с ним, как только оказывается рядом…       …его тело с криком дергается, пугая, и Рей отшатывается назад.       Он еще секунду лежит и смотрит на нее. А потом медленно садится.       Ее глаза невероятно широко распахиваются. Она изо всех сил старается спокойно осмыслить происходящее. Грудь сжимает так, что становится больно.       По крайней мере, Рен не улыбается. Похоже, он почувствовал, что не должен был так делать.       Рей не знает, что написано на ее лице, но готова поспорить — это не та реакция, на которую он рассчитывал. Она отталкивается рукой и встает на ноги, ошеломленная, сердце бешено колотится. Рен поднимается следом.       Конечно, это была шутка, и она знает об этом, видит, как ему неловко из-за произведенного эффекта. Но это не успокаивает. Она пытается сосредоточиться на дыхании, прогоняя воздух через легкие.       «Все в порядке. Ничего особенного, немного по-детски, но это пустяки. Он же не знал.»       «Ничего серьезного», — повторяет она снова про себя. — «Все в порядке».       Она закрывает глаза. И кровь вскипает.       Когда в поле зрения появляется что-то похожее на кусок шоколадного торта, который нерешительно протягивает ей Рен, наверняка предлагая взять, взгляд Рей ненадолго останавливается на контейнере в другой его ладони.       И прежде, чем приходит осознание, она выбивает тот из рук Рена.       Это жестоко.       Наверное, самое жестокое из того, что она может сделать. Перебор.       Ее дыхание внезапно становится прерывистым и обжигает горло. Руки дрожат.       И только тогда она поднимает голову. Совершенно неподвижный Рен следит за ее реакцией, не выдавая ничего из происходящего в его голове. Ее собственные эмоции, должно быть, ясно читаются на лице.       Рей едва может дышать, но слова срываются с губ, когда она подходит к нему очень близко, вздергивая подбородок, чтобы посмотреть прямо в глаза:       — Никогда больше так не делай, мать твою.       Голос хрипит, но Рей все равно добавляет, тыча ему в лицо:       — Это полный пиздец. Всё это пиздец. Наивысший. — горло сжимается еще сильнее.       Рен смотрит на нее и сглатывает. С абсолютно бесстрастным лицом он не двигается, позволяя ей выплеснуть гнев.       Затем Рен опускает взгляд на валяющийся в траве торт, медленно опускается рядом и начинает складывать остатки.       Стиснув кулаки и сжав челюсть, Рей стоит еще несколько секунд, не глядя на него. Ее по-прежнему колотит.       В конце концов, она уходит домой… оставляя его в одиночестве.