***
С тех пор, как умерла мать, прошло уже десять лет. Теперь Рей может думать о произошедшем без слез, без сведенного рыданием горла и без рваных всхлипов. Это часть ее жизни, это случилось, ничего нельзя изменить. И все же, несмотря на железобетонные аргументы, несмотря на прошедшие годы, она все еще не может избавиться от чувства вины. Из-за того, что ушла из дома в шестнадцать. Из-за того, каким оказался их последний разговор. Из-за того, что если бы навещала мать чаще, возможно, Юма смогла бы поменять свою жизнь. Брошенные люди не могут справиться с зависимостью сами. Рей знает это сейчас, и знала тогда. На самом деле, люди ничего не преодолеют в одиночку. Повернувшись к Рену спиной, она направляется обратно к дому, оставив его собирать брошенный на землю торт. Ее все еще бьет дрожь, но Рей чувствует, как быстро испаряется внезапно накатившая ярость. И когда она входит в дом, дыхание выравнивается, хотя в горле все ещё стоит комок. Рей судорожно сглатывает, внезапно болезненно осознавая свою реакцию. Она только что сделала это. Рен глупо пошутил, а она в ответ испортила плод его кропотливого труда, прежде чем зашипеть ему в лицо, словно безумная. Она сорвалась. Выбила из рук приготовленное исключительно для неё. А ведь Рен встал пораньше, чтобы испечь именно тот торт, который, по его мнению, мог бы ей понравиться. Он сделал это для нее, как, впрочем, делал каждый божий день. Конечно, случай с Юмой был той самой причиной слишком сильной реакции. Но только в этот момент Рей наконец-то осознает, что все это время отказывалась смотреть правде в глаза. Рен мог уйти в любой момент. Мог собрать свои вещи меньше, чем за пять минут и уйти — точно так же, как появился.10. Люди ничего не преодолеют в одиночку
17 января 2020 г. в 20:12
На восемнадцатилетие позвонила мать, но Рей не ответила.
Она пообещала себе, что наберет ей позже. Возможно, через несколько часов или на следующий день. Но, честно говоря, прекрасно знала, что в лучшем случае сделает это через три-четыре недели, если вообще вспомнит.
Видя на экране слово «мама», Рей невольно морщилась и раздраженно вздыхала. Она знала точно, что никогда не ответит на звонок матери, так как не было никаких гарантий, что Юма не в хлам, не под кайфом или и то, и другое.
Прошло уже два года после решения суда, как Рей жила отдельно и была материально независима. Поначалу она старалась видеться с матерью примерно раз в семь дней, точнее, пыталась. Но через пару недель сдалась.
К тому дню, когда она поджидала Юму, они не виделись уже пять месяцев. Написав смс и тем самым избежав телефонного разговора, Рей предложила встретиться.
Мать оставила голосовое сообщение — от перспективы увидеть дочь ее голос срывался от радости — в котором сказала, что скучает и не может дождаться встречи; что это отличная идея и она обязательно придет. Что любит ее.
Пока не наступил тот самый день, Рей много раз планировала отменить встречу — они договаривались съесть мороженое в торговом центре недалеко от старого района, где все еще жила Юма. Со своим парнем. Если только они не расстались с тех пор, как она видела мать в последний раз.
Рей так ничего и не отменила и в тот день пришла вовремя, сев за одним из маленьких круглых столиков в единственном кафе-мороженом торгового центра. Ровно в три часа дня.
Однако, мать конечно же опаздывала. Блядь, ну прямо неожиданность.
Прождав почти полчаса, Рей заказала себе мороженое с фисташками. Она съела его за четыре минуты и прождала еще минут пятнадцать, прежде чем увидела, как мать входит в дверь.
Юма еще даже не зашла в холл, а Рей уже знала, что та не совсем трезва. Это стало ясно по ее походке: прижатые к бокам руки, вытянутая шея, сгорбленные плечи. Она шла медленнее, чем обычно. Больше всего ее выдавало то, что даже с закрытым ртом челюсть все равно двигалась.
Рей сделала глубокий, тихий вдох, но он очень мало помог успокоиться. Ей уже хотелось уйти.
Кожа Юмы была светлее, чем у Рей, но волосы темнее. Она казалась молодой, но могла выглядеть лучше, кабы не многолетняя зависимость. На самом деле, мать и правда была молода. Рей появилась на свет всего лишь через месяц после семнадцатилетия Юмы.
А еще мать выдало приветствие — будто собственный голос оказался слишком громок для ее ушей.
— Солнышко, ох… Я, я… Я так рада тебя видеть, — пробормотала она запинаясь. Мать потянулась к ней, чтобы обнять, и напряжённая, словно натянутая струна, Рей даже не удосужилась встать, но сопротивляться не стала.
Юма опустилась на стул напротив.
— Ты… ты действительно выглядишь…
Последовала слишком долгая пауза. Рей равнодушно смотрела, как Юма не могла даже пару слов связать. Но, в конце концов, та все же закончила фразу:
— …собранной. Как будто знаешь, что делаешь.
Взгляд Юмы упал на стоящую на столе пустую чашечку из-под мороженого.
— А, ты… ты уже съела мороженое?
— Удивлена?
Рей могла злиться сколько угодно, но в итоге все равно вела себя абсолютно безразлично. Ее тон в присутствии матери всегда был ровным, а голос скучающим, не смотря на испытываемую боль.
— Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? — спросила она Юму, будто ей действительно интересно.
Мать нахмурилась, уголки ее рта опустились. Образ, который больше не трогал Рей.
— Мне нужно быть кое-где через десять минут, — сообщила она матери.
Это была ложь.
Лицо Юмы медленно мрачнело, будто сквозь него просачивалась боль, и она судорожно сглотнула.
— Я, эээ… Я закажу что-нибудь нам?
— Нет, спасибо, уже сыта. Но ты, пожалуй, закажи себе.
Юма собиралась встать, но остановилась и тихо спросила:
— С каким вкусом посоветуешь?
Вероятно, она пыталась выглядеть участливой. Наверное, хотела заказать с любимый вкус Рей, чтобы потом на половине десерта притвориться и предложить дочери остальное.
Но Рей была не в настроении.
— Видишь? — спросила она, тыча в висящий над прилавком за их головами список. — Там расписаны все вкусы.
Рей заметила, как Юма очень медленно моргнула, посмотрев на листок, ее губы все еще дрожали. Могла ли она вообще что-нибудь прочесть в таком состоянии?
— Я… быстро.
— Сомневаюсь.
Юма резко встала, вероятно, пытаясь поторопиться, но покачнулась и поэтому благоразумно медленно направилась в сторону стойки. Так осторожно и аккуратно, как только могла.
Рей пыталась смотреть куда угодно — на сидящую через два столика от нее парочку, на вытирающего пол служащего-блондина, на мужчину средних лет и его сына-подростка в другом конце холла — но только не на Юму. Она знала, что если увидит глупо топчущуюся перед прилавком мать, ее терпение лопнет.
Но грохот все равно заставил Рей посмотреть в ту сторону. И не только ее. Все повернули головы к прилавку.
Каким-то образом Юма уронила стул. Рей понятия не имела, как той удалось. Видимо, мать пыталась на него опереться, к тому же, если учесть, как та шаталась…
Щеки Рей запылали от стыда, когда она огляделась вокруг. Все внимание оказалось приковано к ее матери.
Она обернулась к Юме именно в тот момент, чтобы увидеть, как это произошло.
Медленно, очень медленно, мать опустилась на колени. Будто всерьез решила поползать посреди вестибюля, поискать упавшую мелочь или что-то подобное, да вот только голова ее откинулась назад.
— Мама?..
Юма по-прежнему стояла на коленях, не шевелясь уже несколько секунд. Рей выпрямилась.
— Мама?!
Она вскочила в то же мгновение, как увидела опустившиеся плечи Юмы, прежде чем позвоночник той сдался, и мать рухнула на пол.
В мгновение ока Рей оказалась рядом. Она перевернула мать на бок и начала похлопывать по щеке, вынуждая прийти в себя.
Глазные яблоки Юмы вращались под сжатыми веками: вверх-вниз-влево-вправо.
Она открывала и закрывала глаза, прежде чем распахнуть их окончательно. Зрачки расширились, взгляд расфокусировался.
В последний раз, когда это случилось, Рей было всего двенадцать, но в памяти все было точно вчера. В груди нарастала паника.
— Мама?.. Мама?
Она приподняла ее лицо за подбородок и дала пощечину, что, впрочем, никак не помогло.
— Может, позвонить в 999? — услышала Рей позади себя.
— Да, да, Господи, пожалуйста, сделайте это, — пробормотала она, понима насколько тревожно звучит голос. Юма закрыла глаза.
— Мама. Мама! Держи глаза открытыми. Мама. Открой глаза! — Юма вновь подняла веки, но зрачки продолжили вращаться по кругу. На руку Рей стекла слюна.
— Мама? Ты можешь поговорить со мной?
Юма захрипела.
— Вот, — сказал кто-то, протягивая телефон, и Рей отстраненно заметила, как все встали в попытке лучше рассмотреть происходящее. Некоторые проходящие мимо магазина люди остановились и тоже смотрели, как она поднесла телефон к уху.
Даже в этой безумной ситуации, объясняя случившееся, Рей старалась говорить тише, потому что прекрасно осознавала — люди вокруг с чрезмерным интересом прислушиваются к каждому ее слову.
Сколько лет твоей матери? Тридцать пять. Она в сознании? Да. Может ли она ответить на простой вопрос? Нет, но она реагирует.
Помощь уже в пути.
— И как долго? Как… — Рей запнулась. — Как скоро они будут здесь?
— Они приедут так быстро, как только смогут. Держи маму на боку, не давай ей спать, не вешай трубку, хорошо, милая? Ты отлично держишься.
Как только Рей услышала эти слова, по ее щекам покатились слезы.
Когда парамедики прибыли, Юма все еще могла открыть глаза. Рей позволила себе почувствовать каплю облегчения.
Она поспешила вместе с ними к машине скорой помощи, что направлялась в больницу Святого Иосифа. Однако они отказались взять ее с собой, несмотря на все попытки убедить их, что она дочь.
Рей оставалось только смотреть им вслед.
Юма не добралась до больницы.