Где-то посреди юга Франции / Mitan, Midi

      Мало кто поймет, насколько же чертовски трудно притворяться, что не знаешь язык, на котором говоришь с детства. Можно сказать, прикрытие на уровне ЦРУ.       Эмоционально это чрезвычайно тяжело и утомительно. Не ощутив на себе, такое невозможно понять.       Погружаясь в воспоминания, Бен не может поверить, что так долго мучил себя.       В тот день, ворвавшись в дом Рей, он понятия не имел, как пройдут его следующие две недели. И все же ни капли не колебался, принимая решение.       Бен сидел в темноте на диване; ноги и голова болели от слишком долгой ходьбы в костюме под солнцем, в бедре что-то пульсировало, рубашка промокла от пота, а тело ломило от усталости. Он пытался придумать хоть какой-нибудь план на ближайшие дни.       Что дальше? Бен силился вспомнить, сколько осталось денег на банковском счету, где живут друзья, и кто, возможно, мог бы потерпеть его некоторое время.       На рассвете, в то же самое утро, он разбил и выбросил свой телефон, но в любом случае вряд ли тут была сотовая связь. На следующий день он планировал дойти до города, где купил бы новый.       Даже несмотря на то, что его лишенный глюкозы мозг старался придумать хоть что-то, тело все больше и больше наливалось тяжестью, тянуло лечь на диван и наконец-то вздремнуть, голова медленно откинулась назад, глаза начали закатываться…       … и тут же широко распахнулись, когда он резко выпрямился.       Пение цикад наполнило дом. И исчезло, как только закрылась входная дверь.       В такие дома, как этот (где цивилизация находилась в нескольких часах ходьбы), владельцы приезжали летом обычно на два-три месяца, если приезжали вообще, здесь же… Машины не было, как не были открыты ставни… и… и…       В мозгу произошло короткое замыкание, и Бен замер, как только заметил ее.       Обычную девушку. Определенно молодую.       Считалось, что райончик Вье-Франс уже более двадцати лет должны были заселять одни древние старперы, а потому, естественно, он решил выбрать дом именно здесь. Но нашел в нем не сумасшедшую старую мадам. Нет, должно быть, ее внучку.       … putain de merde de sa race la pute de bordel de MERDE.*       От мысли, что придется встать и опять куда-то тащиться, тело взбунтовалось…       Опять?       Опять?!       По сути, он еще мог уйти. Встать, извиниться и свалить.       Вместо этого Бен не сдвинулся ни на дюйм и едва дышал, наблюдая, как девушка пробрела мимо него на кухню. Склонившись над раковиной, она напилась из-под крана.       И через минуту снова на него уставилась.       Бен пялился в ответ, во рту пересохло, и ему казалось, что она вот-вот закричит.       Но она не кричала.       И честно говоря, со своими выпученными глазами походила на наркоманку.       А может, таковой и была.       И будто бы в доказательство его правоты, эта весьма необычная особа заявила, что он находится у неё дома.       Бена так и подмывало спросить: Оу, правда? Я ошибся домом? О боже, как глупо с моей стороны. Надеюсь, я не сильно вас побеспокоил…       Но в итоге его внимание привлекло не это.       Девушка говорила по-английски. С сильным британским акцентом.       Оу.       Его несчастный атрофированный мозг с трудом пытался переварить этот факт. Но, когда она упомянула полицию, у Бена включился режим тревоги, что вернул способность говорить.       И гаркнул ей в ответ по-французски.       Ошалев оттого, насколько резко ему удалось сориентироваться, и несмотря на отвратительное самочувствие и полное психическое истощение, он быстро установил между ними преграду, хотя сил едва хватало мыслить здраво.       Если у него получится доказать, что неопасен, то эта девушка, возможно, позволит остаться на ночь, перекусить чем-нибудь, принять душ… А после он уйдет.       Не нужно объяснять, откуда он взялся, из-за чего оказался здесь, куда направляется… почему вообще выглядит так, как выглядит.       Наверно, это излишняя предосторожность, ибо очень сомнительно, что кто-нибудь придет к ней и станет задавать вопросы. Но если бы нашелся такой человек — чисто предположительно — и этот человек спросил: видела ли она мужчину ростом под сто девяносто, с вытянутым лицом, длинными темными волосами, в сером костюме и со спортивной сумкой — Бен предпочел бы не рассказывать о себе больше положенного.       Ситуация совсем неидеальна, но могло быть и хуже.       Да. Значит, прикинуться дураком и говорить по-французски — это правильный выбор во всех отношениях.       Бен не знал и знать не хотел, кто она, а ещё ему очень нравилось, что и она понятия не имела — кто он, и не пыталась узнать.       Но на всякий случай, если бы девушка решилась на глупость и сбежала, пока он спит, Бен снял колокольчики с сидящих на полках в гостиной уродливых кукол и привязал к ручкам дверей.       Закончилось все тем, что он не только по доброте душевной отмыл все вокруг, но еще и потому что Господи-и-и-и, ради всего святого, как он сразу не заметил насколько здесь грязно?       Бен начал прибираться и никак не мог остановиться, несмотря на то, что спать хотелось безумно — а это о чем-то да говорило.       Он уже жалел, что не может сказать ей, насколько она отвратительна.       Но затем она заснула на диване. А после ужина легла спать около восьми. Каким-то образом именно так он все и понял.       Эта чудная девушка вовсе не лентяйка.       Она буквально устала от жизни.       Бен закончил наводить порядок, принял столь желанный душ и заснул с мыслью, что уедет на следующий же день. Все будет так, словно они никогда не встречались.       Он говорил себе это в первую ночь… и во все последующие ночи тоже.       Довольно быстро Бен понял — чем меньше говорит, тем меньше рискует попасться.       Самым трудным оказалось удержаться от ругани на английском, поскольку по какой-то причине та выходила у него легче, чем на французском.       Он начинал говорить «блядь», обрывая себя на «бл-л-л» в последний момент, как обычно это делают родители с детьми, однако, Рей витала в облаках и ничего не замечала. Чаще всего все заканчивалось чем-то вроде «бл-л-л-putain»       Шли дни, и ему начали сниться кошмары, как по ошибке он говорит с Рей по-английски. Самым страшным оказался сон, в котором он спал и бубнил английские слова в тот же самый момент, когда она случайно проходила мимо него.       Для него это знак, что ситуация становилась столь же серьезной, сколь и чертовски нелепой.       Да, ему и правда стоило ей рассказать.       Ему нужно было решиться, и чем скорее, тем лучше. Верно?       Жизнь действительно стала бы намного проще.       Душевное спокойствие, которое он должен был бы получить от этой маленькой тайны, потребовало свою цену. Но иногда в этом была своя прелесть.       Когда Рей хотела сказать ему что-то по поводу еды, потому ли, что хотела съесть что-то другое или из-за желания напомнить о позволении питаться бесплатно, Бен по-идиотски кивал и отвечал: «Да, еда», словно дешевая версия современного Тарзана.       Это ее раздражало. Но он не мог винить Рей за это.       Но всякий раз, когда она что-то искала или спрашивала, Бену приходилось игнорировать ее, хотя он прекрасно знал ответ на любой вопрос.       Например, проклятый теннисный мяч, который она без конца швыряла в стену гостиной, почти всегда валялся за кухонным уголком. Однако Бен не мог показать ей или швырнуть мяч в нее в отместку за то, что она постоянно разбрасывала эту хрень.       Он не мог показать, потому что это было бы слишком подозрительно.       Существенное неудобство, чтобы жить с ним.       И это не самое худшее, с чем ему пришлось столкнуться через несколько дней.       После недели жизни в роли обычных соседей, Рей все разрушила.             И начала приставать. Жестко.       Поначалу все выглядело довольно невинно, но потом… то, что она ему говорила…       …Господи, блядь, Боже.       Бен старался сохранять невозмутимое выражение лица, будто не происходило ничего особенного.       Будь он дьяволом, то использовал бы это в качестве пыток.       Часто ему не удавалось сохранить непроницаемое выражение лица, вообще никак. Так что он просто поворачивался к Рей спиной или выходил из комнаты.       В один прекрасный день он чуть не спалился.       Стоял полдень. Бен подавал к пасте красный соус песто и едва успел остановить Рей, чтобы натереть немного Пармезана в тарелку, прежде чем она засунет в рот первую ложку.       Он стоял рядом и, подняв взгляд, увидел, что Рей смотрит на него, словно он спустился с небес — серьёзно и с удивительным благоговением…       Бен занял место напротив и вдруг почувствовал прилив нежности. Понял, что счастлив готовить для неё. И, вероятно, будет очень счастлив готовить для Рей каждый день; знать, что ей нравится; что она сыта, и что он стал тому причиной.       Он понятия не имел, с чего вдруг этому рад, но так было.       Это приносило гораздо больше удовлетворения, чем любая другая прошлая работа.       Это глупо, но он чувствовал внутри себя тепло, когда смотрел, как она ест приготовленную для нее еду. И Бен улыбался, накручивая спагетти на вилку. Рей же нарезала хлеб.       Бен как раз только запихнул в рот немного пасты, когда она небрежно заявила:       — Я бы все отдала, чтобы хорошенько тебе отсосать.       … чем почти убила его, когда он подавился едой.       Охуеть!       Бен стукнул кулаком по столу, заставляя себя резко вдохнуть, и как только удалось, увидел сквозь слезящиеся глаза пристальный взгляд — на него смотрела Рей.       Он пришел в себя, неопределенно махнув на свой рот, и выдал:       — … chaud, c'est super chaud.**       — Горячо?       Он удержался от кивка и просто повторил:       — …oui, c'est vraiment chaud, là.       Да.       Действительно горячо.       Никто не говорит о таком. Что с этой девушкой не так?!       Несколько раз Бен задумывался, не подозревала ли она чего-нибудь. Может, Рей что-то заподозрила и теперь пыталась заставить его отреагировать. Это было единственное логическое объяснение, которое он нашел.       «Пусть пытается», — твердо решил Бен.       Помогало мало, но несколько раз он находил небольшое утешение в том, чтобы пробормотать ей в ответ по-французски.       — … cherche-moi, tu vas finir par me trouver.***       — Tu m'as l'Air d'avoir besoin d'etre bousculée un bon coup.****       — Un de ces quatre je vais te donner le hoquet, tu vas pas comprendre ce qui t'arrive.*****       При этом он просто старательно избегал смотреть на нее, опуская взгляд на огурец, который резал, или на белье, которое складывал.       Рей одаривала его самой невинной улыбкой, явно довольная собой.       Она нихрена не понимала.       Но в конце концов самым трудным оказалось вовсе не это — ни агрессивный флирт Рей, ни его разочарование в невозможности выругаться так, как хотелось или сказать элементарные вещи.       Самой сложной частью созданного самому себе испытания оказались те моменты, когда Рей внезапно проваливалась в один из своих монологов о незначительности жизни.       Бен был не против послушать ее. Но необходимость вести себя так, будто он ничего не понимает, невозможность сказать, что все будет хорошо… вызывала буквально физическую боль. Это было невыносимо.       Иногда Бен видел, как печаль сводила Рей с ума, и тогда хотелось попросту обнять ее.       В такие моменты он бесил сам себя.       … Кто она для него? Никто.       В мире много грустных людей, и он не обязан убирать и готовить для них — даже для одного из.       Готовить для Рей было вполне логично: Бен жил в ее доме, ел ее еду, и самое меньшее, что мог сделать — готовить и убираться.       И, конечно же, он делал это не только ради того, чтобы услышать стон во время еды или увидеть, как Рей зарывалась лицом в чистую простыню, вдыхая запах стирального порошка.       Рей часто называла его мудаком. И никогда — идиотом.       Она не глядела свысока, не обращалась с ним, будто он ниже ее.       Она смотрела на него так, словно он ей необходим — и неважно, было то правдой или же нет.       Казалось, она благодарна ему — даже если это и не так.       И каждое утро Бен слышал, насколько торопливо она влетала в гостиную, и видел, как она расслаблялась, только увидев его.       Он наливал ей кофе.       — Спасибо.       Он застилал ей постель.       — Спасибо.       Он подавал ей тарелку.       — Спасибо.       Бен твердил себе, что из-за причины их встречи, из-за лжи, в которую он позволил поверить Рей, у него не будет иного выбора, кроме как однажды уйти.       И обещал себе, что просто останется еще на день.       Всего на один день.