Где-то посреди юга Франции / Mitan, Midi

      Рей открывает дверь спальни как можно медленнее, но та все равно скрипит. Гостиную освещает яркое солнце. Она прислушивается, но с этого места неслышно ровным счетом ничего.       Все еще в полусне Рей входит в комнату, аккуратно ступая босыми ногами по холодной плитке. Ее путь заканчивается у дивана.       Бен здесь. Все еще спит.       При виде него Рей тяжело вздыхает от разрывающих противоречивых чувств, однако, внутри словно развязывается тугой узел.       Она делает три осторожных шага вперед, наслаждаясь возможностью рассмотреть Бена, пока тот не видит.       Рей смотрит на вьющиеся у виска волосы; на огроменное, скрюченное на боку тело; на то, как поднимается и опускается мускулистая грудь в медленном ритме дыхания; и как босые ноги упираются в подлокотник дивана.       Взгляд возвращается к его лицу, где прослеживает изгиб шеи, выглянувшее из-под волос ухо, и то, как он слегка надувает губы.       Бен выглядит точно самый настоящий ангел. Вот мудак.       Она откашливается. И когда Бен не реагирует, с безмятежным, словно у младенца, лицом, Рей кашляет снова — уже громче.       Наклонившись к нему, она весьма заинтересованно наблюдает, как все еще с закрытыми глазами Бен стонет и потягивается, изгибаясь всем телом; его ноги упираются в край дивана, а потом он наконец щурится от заливающего гостиную слишком яркого солнечного света. Сонным взглядом он натыкается на ее лицо.       Рей видит, как мгновенно распахиваются его глаза, и в них появляется настороженность.       Разве не странно, что она стоит над Беном, пока тот спит?       Только если это ее хоть как-то заботит.       Она бормочет холодно, практически себе под нос:       — Ты так уверен, что я не попытаюсь ударить тебя чем-нибудь по голове, пока ты спишь?       Бен моргает, потом прищуривается от солнечного света и внимательно смотрит на нее.       —… или не пырну кухонным ножом? Ты меня плохо знаешь.       Кадык Бена дергается. Его голос звучит хриплым, когда он отвечает:       — Ты же помнишь, что теперь я тебя понимаю, да?       — Помню, — отвечает она хладнокровно.       На него это не производит впечатления.       — Хорошо.       Бен садится, а затем решительно сообщает ей:       — Я покажу тебе, как пользоваться гейзерной кофеваркой.       Глаза Рей распахиваются.       — Нет! — В ее голосе звучит гораздо больший ужас, чем хотелось бы.       — Да.       Бен встает на ноги и потирает лицо, то ли не замечая, то ли не обращая внимания, как задевают Рей его слова.       Она точно не знает, почему это предложение вызвало столько беспокойства, однако, не сомневается в своих ощущениях.       Бен направляется на кухню, все еще пытаясь проснуться окончательно, и Рей идёт за ним, возмущенно вздернув подбородок.       — Я не хочу знать, как ею пользоваться.       Он достает кофеварку и, как ни в чем ни бывало, начинает ее разбирать, по-прежнему игнорируя происходящее, хотя то явно этого заслуживает. Не отвлекаясь от своего занятия, Бен спрашивает с неподдельным любопытством:       — А что, если я перестану варить тебе кофе всякий раз, когда ты меня об этом просишь?       — Тогда я перестану его пить, — резко отвечает Рей, будто факт этого хоть что-то значит для Бена. Так нечестно! У нее нет козырей в этом споре.       Если он не захочет варить ей кофе, она не будет учиться его готовить.       — Хорошие новости для твоего сердца, — отвечает Бен ровно, слегка отодвигая Рей в сторону, чтобы добраться до холодильника.       Нет. Они так не договаривались. Их сделка заключается в том, что он заботится о… хозяйстве, а она позволяет ему остаться.       Все полетело в трубу с тех пор, как Бен заговорил по-английски.       Им следовало пребывать в блаженном неведении о постыдных травмах обоих — по крайней мере, Бену о Рей — и просто молча понять нужды друг друга — как минимум Бену касаемо Рей. До тех пор, пока один из них не решил бы выучить язык другого. В общем, жить именно в таком блаженном неведении, в каком они находились с самого первого дня.       Рей непроизвольно вздрагивает при воспоминании о вчерашнем ужине. Знай она, то никогда не спросила бы про дверь.       Поскольку Бен говорит по-английски, им придется общаться, но это не делает ситуацию проще — наоборот, обременяет их без того хрупкий быт словами и выводит из равновесия.       Лично у нее больше нет оправданий замалчивать вопросы, на которые она отчаянно не хочет знать ответы.       А теперь ей еще и кофе придется варить самой? Это гребаный беспредел!       — Это то же самое платье, что и вчера?       Рей резко вскидывает голову. Он смотрит на упомянутое платье поверх дверцы холодильника. Она сужает глаза, позволяя раздражению из-за кофе перетечь уже в более адекватную причину подобной реакции:       — И?!       Бен пожимает плечами, затем снова заглядывает в холодильник, чтобы достать оттуда банку с кофе.       Рей прекрасно понимает, что вопрос не про ношеное два дня подряд платье. Речь о душе, который она не приняла после того, как Бен заставил вспотеть, а потом еще и кончил на нее. Ибо отныне, похоже, Рей придется постоянно считаться с тем, что он думает о ее гигиене. И плевать, насколько сильно это каждый раз задевает.       Нахуй его.       Рей понимает, как похожа на избалованного ребенка, но ничего не может с собой поделать, когда демонстративно плюхается на стул и скрещивает на груди руки в попытке как можно доходчивей показать, что и близко не подойдет к кухонной столешнице. Ну и желая добить, Бен бросает на нее взгляд, а затем говорит тоном заколебавшейся няни:       — Перестань дуться.       Рей молчит, пока он развинчивает кофеварку, а затем в поисках ложки открывает ящик, и на мгновение возникает желание, чтобы Бен ее уронил.       Но нет.       — Иди сюда, я покажу тебе, сколько нужно налить воды. Там есть линия…       — Почему тебя так волнует, что ты варишь мне кофе?!       Рей сознает, насколько нелепо звучит вопрос, однако, он искренний, а грусть, какой бы смехотворной та ни была, реальна как никогда.       Должен же быть способ переубедить его.       — А почему ты так не хочешь делать его сама? — спрашивает он в ответ.       — Это к делу не относится!       Его брови взлетают вверх, и если секунду назад Бен выглядел равнодушным, то теперь она видит, как его это забавляет.       — Ты и так делаешь по дому все, — замечает Рей. — Что изменит еще одна маленькая обязанность?       Это самый хилый из возможных аргументов, понимает она. Хотя Рей просто озвучила свои мысли.       — Это действительно небольшая и легкая обязанность. Вот почему я подумал, что ты захочешь знать, как это делается.       Загнанная в угол, Рей пытается придумать что-то еще, но объяснить самой себе отчего она так переживает, похоже, становится все труднее.       — Так ты сможешь варить себе кофе, когда захочешь, — объясняет Бен, пытаясь быть помягче, стоит ей опустить голову, а затем добавляет веселым тоном: — … разве ты не хочешь быть независимой женщиной?       Но, кажется, Рей застает его врасплох, когда подпрыгивает на стуле, вместо того чтобы отшутиться.       — Нет, не хочу! — кричит она, совершенно не успевая скрыть, насколько расстроена: слова вылетают прежде, чем она успевает подумать. Ее руки сминают на коленях платье. — Я была независимой женщиной с пяти лет, ясно? Эта херотень переоценена, мне нужен отдых!       Бен замирает как вкопанный, а ее горло стягивает спазмом.       Последовавшая тишина не позволяет Рей вынести его пристальный взгляд. Она больше не сердится — скорее, уже смущена собственной выходкой. Рей смотрит на свои руки, которые продолжают теребить подол платья, и ждет, что Бен скажет хоть что-то. Но он молчит.       Что же, похоже все-таки сдался.       Рей понятия не имеет, считает ли он ее сумасшедшей, и не хочет даже узнавать.       Потому что какого-то рожна ей вдруг стало важно мнение Бена о ней?       Не говоря ни слова, он поворачивается к стойке, берет нижнюю часть кофеварки и направляется к раковине, чтобы наполнить водой. А после нарезает хлеб ломтиками, поджаривает его и накрывает на стол: ставит перед Рей масло, джем из инжира и тарелку. И все так же — тихо, размеренно, без единого слова — он позволяет шуму кипящей в кофеварке воды заполнить комнату, пока чувство стыда становится в Рей все сильнее.       Она сглатывает, когда Бен осторожно ставит перед ней дюралекский* стакан с кофе, и не смеет поднять взгляд, боясь того, что может увидеть в его глазах или недовольно поджатых губах.       Рей не шевелится и молча смотрит, как он кладет ей сахар, пока гадает, сможет ли вообще выпить этот гребаный кофе.       Но стоило только подумать об этом, как она замечает оставленную Беном в ее стакане ложку, а следом эта же самая рука убирает с ее лица прядь волос, одновременно с тихим шепотом мягко скользнув по скуле костяшками пальцев:       — … твой кофе, chaton.       Прикосновение, слова, жест, какими короткими и незначительными бы те ни были, в мгновение ока преображают абсолютно все.       Ей даже кажется, что она чувствует рухнувший камень с души.       Она все еще не знает, что означает «шатон», но решает — теперь это ее любимое слово.       — Спасибо, — выдыхает она.       — Je t'en prie.**       Когда Бен садится, Рей, наконец, осмеливается взглянуть на него, и вопреки ее опасениям, Бен не выглядит взбешенным. Равно как радостным или тоскливым, что в обоих случаях могло бы ее обидеть. Он выглядит виноватым.       Но даже она понимает, что на этот раз ему не о чем сожалеть.       Рей робко тянется за кусочком тоста и спрашивает, надеясь показать, что не сердится на него:       — Неужели все французы умеют готовить?       Бен поднимает бровь, намазывая хлеб маслом.       — Хм… нет, — признается он. Затем, прежде чем откусывает, добавляет: — Неужели у всех британцев дерьмовые вкусовые привычки?       Рей пожимает плечами.       — В основном.       И поскольку Бен, похоже, ничего не понимает из ее ответа, она снова задает вопрос, помешивая сахар на дне стакана:       — Как ты научился готовить?       Вряд ли Рей могла подумать, что для разговора за завтраком это станет слишком щекотливой темой, но замечает, как его плечи слегка напрягаются — с другой стороны, Бен пытается уйти от ответа, просто колеблется. Это выглядит так, будто он в самом деле не знает, что сказать.       — Эуу…       «Простейший вопрос», — думает она.       — Твой отец научил тебя? Мама?       — Э, нет. Моей матери не было… рядом.       Ох. Рей должна была предвидеть такую вероятность. Но учитывая, как часто она забывает о самом очевидном — быть может, и нет.       — Она американка, — продолжает Бен, видимо, в качестве объяснения.       Это ее удивляет.       — Серьезно?       — Да.       — Ей здесь нравится?       И снова нерешительность.       — Э-э… не… сильно. — Пауза. — Вроде как.       Вероятно, осознав, насколько уклончиво звучат его ответы, Бен немедленно исправляет, говоря все более твердым тоном:       — Сейчас она живет в Штатах… вроде как, — вновь добавляет он уже тише и поднимает на нее взгляд: — Она приезжала раз в год, на несколько недель, когда я был ребенком  — погостить у нас с отцом. Отвечая на твой вопрос: думаю, я научился готовить именно в те годы. Мой отец… не прилагал особых усилий, чтобы как-то встретить ее, и я думал… если дома будет прибрано к приезду, и что-то приготовлено, пока она здесь… то это сделает ее жизнь здесь приятнее.       Рей чувствует, куда клонит Бен, прежде чем он подтверждает это сам:       — Мне казалось, что тогда она, быть может, не будет считать свои визиты настолько вынужденными обязательствами. — Он откашливается, отчего его дискомфорт становится более очевидным, но в его голосе нет горечи. Только смирение. — Я научился готовить несколько блюд, когда был ещё совсем ребенком именно по этой причине.       Глупо с ее стороны задавать подобный вопрос — ответ на который просто написан на его лице — но Рей все равно очень тихо спрашивает, в глупой надежде, что может ошибаться.       — Так… и?       — Что «и»? — мягко передразнивает он, опустив глаза на тост, на который намазывает джем.       — Она оценила твои кулинарные способности?..       Безо всякой драматической паузы Бен просто констатирует факты:       — Когда мне исполнилось четырнадцать, она перестала приезжать. С тех пор я ее больше не видел.       Рей смотрит, как он откусывает кусочек. И ей определенно стоило бы сделать то же самое, но она не двигается.       Бен говорит с набитым ртом, еле заметно пожимая плечами.       — … кто знает. Может, пересолил.       Вероятно, Бен осознаёт, когда поднимает на Рей взгляд, насколько серьезной может показаться эта история для стороннего человека, и что его попытка говорить беспечно провалилась. Поэтому он решает пошутить.       — Думаю, именно тогда я сам стал независимой женщиной.       … и меняет тему.       — Знаешь… Нам… — он тяжело сглатывает, похоже, переживая из-за разговора о матери гораздо больше, чем следовало бы. — Нам нужно сходить и выяснить, есть ли где-нибудь поблизости супермаркет.       Рей замирает. Бен долго молчит, но потом договаривает:       — … в морозилке еще полно еды, но, в конце концов, она закончится.       Намек достаточно тонок, а Рей, хоть и проснулась, но все же слишком рассеяна, чтобы его подметить. Но все же она замечает.       Купить продукты в супермаркете. Это значит, Бен останется здесь не только до тех пор, пока не закончится еда, но и после. Останется, если она позволит ему.       Ее ответ неуверенный и робкий, но все же это ответ. Она кивает.