Где-то посреди юга Франции / Mitan, Midi

      У каждого жителя Франции во дворе растёт оливковое дерево — самое распространенное дерево на юге страны. Но здесь, в Дроме, по обочинам дорог и на холмах также много кипарисов, сосен, елей, дубов, и каштанов.       Когда Бен оставил «Ауди» на обочине, этот пейзаж показался ему идеальным, и сейчас снова поражал.       Но надо идти по дороге. Нельзя срезать через поля теперь, когда собрался в соседнюю деревню, а не бежать от кого-то.       Дороги узкие, извилистые, с резкими поворотами, и, в основном, пустынные. Если проедет машина, можно не сразу заметить. Поэтому приходиться идти медленно.       Больше часа спустя он находит деревню, и поначалу кажется, что в ней нет ни одного продуктового магазина — только пару кафешек, церковь и отель.       Одиннадцатый час утра, уже вовсю припекает солнце, но на улице ни души. С окон на сушилках свисает белье, мимо прогуливаются несколько совершенно непугливых кошек и, если не считать ветерка, пения цикад и слабых звуков готовки из открытого окна, в деревне стоит полнейшая тишина.       Владельцы здешних домов либо вышли на пенсию, либо приезжают на лето.       Бен начал думать, что придется идти пешком в другую деревню, но тут раздается пронзительный звук старого металлического заслона, открывающего вход в самый маленький продуктовый магазин, который он когда-либо видел.       Красно-зеленая надпись «Гастроном. Продукты» еле заметна на деревянной табличке двери.       Там точно нет свежих овощей — но, может, выйдет раздобыть консервы и немного свежих яиц до следующего раза.       Когда Бен спрашивает темнокожую женщину средних лет, похоже, владелицу магазинчика, есть ли поблизости супермаркет побольше — маленький «Перекресток» или типа того, — она начинает хмуриться, видимо из-за такого прямолинейного упоминания конкурентов.       … хотя, он только что купил у нее консервы втридорого.       Бен говорит, что ищет свежие овощи, а у нее их нет.       — Каждое воскресенье около церкви открывается базар. Только там можно найти свежие овощи, — говорит она ему, не поднимая взгляда с кроссворда, и тихо добавляет: «Carrefour, c’est de la merde»*.       — Ладно, excellente journée à vous**, — отвечает Бен с вымученной улыбкой. И не дожидаясь ответа, поскольку продавщица явно не собирается этого делать, уходит с полным пакетом консервов.       Он уже думает уйти из деревни, но замечает у дома с корявой вывеской «Продаю» несколько выставленных на продажу велосипедов.       Бен звонит в дверь, слышит через открытое окно, что люди едят внутри, и когда ему не отвечают, то настойчиво нажимает на звонок еще несколько раз.       — Чё?! — рявкает мужчина по другую сторону двери. Та открывается, и Бен сует тощему деду в лицо стодолоровую банкноту, самую маленькую из оставшихся после того как отдал продавщице в магазине двадцатку:       — Держи. Забираю велик.       Мужчина в замешательстве хмурится, но берет деньги, вытягивая шею, чтобы посмотреть какой велосипед выберет Бен.       — Ни один из них не стоит и сотни, petit***. Это старье.       — Сдачу оставь себе, — отвечает Бен, взбираясь на один из великов, изо всех сил пытаясь с пакетом удержать равновесие.       Он выбрал самый большой. Но он все еще близко не его размера.       Но и так сойдет, им срочно нужно что-то для передвижения.       Когда Бен собирается попрощаться со стариком, изнутри доносится еще один мужской голос, от которого кровь застывает в жилах. Он замирает, когда слышит приближающиеся шаги, уставившись на мужчину широко раскрытыми глазами и не в силах пошевелиться.       Его охватывает волной облегчения, когда в дверном проеме за спиной пожилого мужчины появляется незнакомое лицо.       Незнакомое. Не лицо Анже.       Отчего-то у этого сорокалетнего мужика, наверное, сына старика, точно такой же голос как у Анже.       Мужчина осекается, уставившись на него. Бен понимает, что это потому что он сам пялится. Он неловко машет рукой и, наконец, уезжает.       Возвращаясь домой, он гораздо больше волнуется, чем когда уходил.       Он должен быть рассудительным и понимать — ничтожно мало шансов, что такие люди как Анже тусуются в деревнях. Им здесь нечего делать.       Действительно нечего.       Тем не менее он чувствует себя уязвимым, впервые с тех пор, как встретил Рей, ведь она перехватила все его внимание. Но страх снова вернулся, и кажется слишком знакомым.       Впервые с побега из Гренобля он вышел из дома.       Как бы странно ни звучало, но у него есть кое-кто поважнее, чем корсиканская мафия, о которой нужно беспокоиться.       Как минимум, для него.       Когда он заходит домой, в доме царит тишина, но это не удивительно. Бен прислоняет велосипед к стене рядом со стеклянными дверями и заходит внутрь, роняет сумку к ногам, шипит и морщится, потирая пульсирующее плечо.       Когда видит мягкие сидушки дивана на полу, то не придает этому значения. Будто это несущественно.       Его взгляд быстро пробегает по комнате: диван, пылесос, и это странная сцена с сидушками — дом маленький, и через несколько шагов он ближе к кухне, ближе к ней.       Рей сидит за кухонным столом, а это редкое зрелище. Он ожидал, что она будет на диване что-нибудь жевать.       Но она сидит за столом и ничего не жует.       Возможно, она ожидала, что Бен заговорит, как только войдет.       Рей не скрывает этого, но прежде чем он произносит хоть слово, взгляд падает на пистолет, спрятанный в диване в день приезда.       Сейчас он на столе, прямо перед ней.       Естественно, он замирает как вкопанный.       И ждет, затаив дыхание.       Рей молчит. Когда Бен, наконец, поднимает взгляд на ее лицо, видит, что и она смотрит на него, но не пытается драматизировать, просто тихо ждет.       Ее молчание означает, что она обдумала ситуацию, но так и не пришла к удовлетворительному выводу. И теперь изучает его лицо, чтобы увидеть, поможет ли в этом реакция Бена.       Только тогда он замечает какие у нее красные глаза, хотя сейчас ее лицо совершенно безэмоционально. Она не сгорбилась, просто откинулась на спинку стула.       Это не означает, что она спокойна или расслаблена.       Просто измотана.       Бен этого не ожидал. Даже на секунду не думал, что это может случиться.       Пистолет и Рей настолько несовместимы в его сознании, что их пребывание в одной комнате является доказательством разрыва между двумя параллельными вселенными.       Бен чувствует ее напряжение, пусть это почти незаметно. Может что-то на его лице говорит Рей о том, что он тоже пытается разобраться в ситуации. А может, это совсем не то, что хотела увидеть.       Он не смеет пошевелиться, не смеет заговорить.       Рей, вероятно, раздражена тем, что вынуждена заговорить первой, потому она прибегает к своему любимому языку: сарказму.       — Я нашла пистолет Луизы.       Бен не знает, кто такая, черт возьми, Луиза, и нет желания узнавать; все его внимание приковано к ее рукам, которые медленно сжимают пистолет, будто в попытке заставить обратить на него внимание.       Однако он уже и так все прекрасно видит.       Несмотря на то, что предохранитель поднят, Рей держит его так, что сразу становится не по себе. Ожидаемо, ей непривычно держать его в руках. Она нацеливает пистолет на себя, вертит в руках, переворачивая совершенно нелогичным образом. Это многое говорит о ее состоянии. Не то, чтобы держать в руках оружие.       — Осторожно, заряжен, — вот что Бен отвечает на это.       Давая понять, что на самом деле это не пистолет Луизы — кем бы та ни была.       Бен говорил твердо, но тихо. Как будто пистолет выстрелит при звуке его голоса.       Наконец, Рей сглатывает, поднимает опухший взгляд, и спрашивает:       — Откуда он взялся?       Просто пытаюсь с чего-то начать.       И ему нужно некоторое время, чтобы ответить на этот простой вопрос. Из Гренобля? Из России?       От мафии?       Бен боится, что с этого момента какой бы честный ответ ни дал, какой бы вопрос Рей ни задала, это не то, что ей захочется услышать.       Ничто из сказанного не улучшит ситуацию. Ответы только все усугубят.       Все будет звучать ужасно.       Он все еще стоит в нескольких метрах от нее, почти у холодильника.       — От… — он прочищает горло, — от моего босса.       Бен еле удерживается, чтобы не поморщиться.       Анже никогда не был для него никем другим. Ему больше нечего сказать, и нет лучшего способа передать это.       — Это не… мое, — добавляет он. — Он одолжил его мне.       Рей не реагирует от слова совсем, и он задается вопросом, слушает ли вообще. Она выглядит так, словно находится где-то в другом месте.       Но, видимо, Рей услышала его, так как через несколько мгновений спрашивает:       — Твоего босса?       И смотрит на пистолет, лежащий на коленях.       — Твой босс — начальник полиции?       Опять этот сарказм. Он не поведется на провокации. Очевидно, что никто из них пока не в настроении шутить по этому поводу.       — Нет.       Она издает слабое «оу».       — Он… — Бен сглатывает.       Рей не захочет слышать это, но говорить приходиться. Но ведь и Бен на самом деле толком не знает, кто такой Анже. Какое подходящее для этого слово. Так что, сбивчиво, бормочет:       — Он… владелец бара, в котором я работал.       И снова Рей никак не реагирует и не смотрит на него.       Никогда еще цикады не звучали так неуместно, как сейчас.       — Я работал у него барменом, — продолжает Бен.       До сих пор не сказал ничего, кроме правды.       — … барменом с пистолетом? — спрашивает она, и хотя вопрос вполне мог быть снова саркастичным, как ни странно, он так не звучит.       У него так сдавливает горло, что он не знает, как удается выдавить хоть слово.       — Нет. Я… мне его дали, чтобы… — Он делает паузу, хотя на самом деле не должен. — … защищаться, когда я доставлял всякие заказы в Марсель.       Она закрывает глаза и медленно трет их.       — Заказы?       — Да.       — Какие заказы?       — Я… я не знаю.       Она напрягается.       — Я, я имею в виду, что… — Бен пытается сглотнуть, но во рту пересохло: — Я не уверен. — Он снова подыскивает слова. — Думаю, мы доставляли оружие.       Ее брови взлетают вверх.       Еще оружие?       Он молчал о том, от чего бежал все время, и теперь, когда ситуация критическая, нужно найти правильные слова и быть кратким, нужно объяснить все без запинок — чтобы она поняла его мотивы. И в этот момент Бен понимает, что это невозможно. Даже если бы было, нужно, чтобы Рей поверила ему.       А он многое сделал, чтобы потерять ее доверие.       Независимо от того, как он расскажет историю, та прозвучит фальшиво даже в собственной голове и для собственных ушей.       Рей смотрит вникуда, подперев голову рукой. На самом деле не похоже, что она вообще заговорит. Он почти не улавливает двух слов, которые она произносит.       — … незаконные делишки.       В груди что-то сдавливает.       — Я не знал, во что ввязываюсь, — наконец выдыхает он. — Просто хотел работать в баре, обслуживать столики…       Даже самому слышно, как жалко это звучит, поэтому Бен закрывает рот.       — Как так вышло? — Она, наконец, смотрит на него. — Ты продавал оружие, сам того не желая? … Ты оступился?       Он стискивает челюсти.       — Я думал, что я… делаю кому-то одолжение.       — Продавая оружие?       — Когда поехал на машине в Марсель. С этого момента все пошло под откос.       Затем он тратит где-то пять долгих минут, пытаясь рассказать больше, сохранить контроль над разговором и представление о нем, иногда заикаясь — о том, что произошло, но выходит сбивчиво, торопливо, прерывисто, и в довершение всего, Рей почти не слушает.       Это, мягко говоря, выбивает из колеи. Ему кажется, что он тонет.       Но надо взять себя в руки и не дергать ее без повода из-за своей паранои.       — Я собирался сказать тебе, просто не сразу, — говорит наконец. — Сначала хотел убедиться, что все позади.       Она поджимает губы.       — Я пытаюсь оставить все позади, — сообщает ей на случай, если было непонятно. — У меня нет намерения когда-либо заниматься этим снова.       Она не выглядит успокоенной.       Бен только сейчас понимает, что продажа оружия, возможно, не основная для неё проблема.       И снова темп ее речи заставляет почувствовать, что она где-то витает.       — Ты знаешь… это не совсем твоя вина, ведь это я слишком боялась спросить…       Рей колеблется, прежде чем встать и положить пистолет на стол.       Но она не уходит. Просто стоит лицом к нему, опустив голову.       Не похоже, что она так уверена в том, что говорит.       — … но это была моя обязанность — спросить, или твоя обязанность — рассказать?       Несмотря на искренний тон, это, безусловно, риторический вопрос. Он молчит, пытаясь проглотить ком в горле.       — Я чувствую, что совсем тебя не знаю.       Ее голос звучит печально, но под ней скрывается и обида. Это становится очевидней, когда Рей снова начинает говорить:       — Почему ты вообще остался?       — Мне нравится находиться рядом с тобой.       — Правда?       Бен почти вздрагивает от ее недоверия, а она даже не пытается задеть его чувства. Она действительно сомневается в этом.       — Да.       Она снова поджимает губы.       — … разве ты не говорил, что тебе нужно спрятаться?       — Да, но…       — Разве ты не остался здесь, потому что тебе некуда идти?       — И что? Все изменилось!       Рей делает паузу, но ясно, что его слова мало что значат для нее.       — … это не только потому, что я позволила тебе?       — Сначала да, но я не планировал оставаться здесь неделями.       В какой-то момент он совершает ошибку, позволяя молчанию затянуться слишком надолго. Независимо от того, насколько катастрофичным будет разговор, Бен не ожидает услышать следующие слова. Рей говорит так тихо, что он надеется, что ему это снится.       — …может, на этот раз ты покинешь мой дом, когда я попрошу.       Его желудок сжимается.       Бен не очень хорошо с этим справляется.       — Ты сумасшедшая, если думаешь, что я уйду.       Его голос не дрожит и остается низким, что является подвигом, потому что горло невероятно сводит спазмом.       Негодование Рей на этот раз слишком очевидно:       — Все еще нужно прятаться от своих друзей?       Каким бы честным Бен ни был, сейчас его слова звучат как вранье.       Они на мгновение застревают в горле, прежде чем он успевает их произнести.        — …Ты мне нужна.       Награды за эти усилия не следует.       — Хорошо, — начинает Рей, но он едва слышит ее. У нее тихий голос. Похоже, она дрожит, но, возможно, это только кажется.       Похоже, Рей пытается снова не заплакать.       Может быть, это он дрожит.       И ее тихий голос — худший контраст из всех возможных с тем, насколько резки следующие слова:       — Не жди слов о том, что и ты мне нужен. Я едва тебя знаю. — Она не смотрит на него. — … и я в депрессии, цеплялась бы за кого угодно.       Бен делает медленные, тихие вдохи.       — … за любого первого встречного. — Он снова слышит ее дыхание.       Его даже не задевает то, что она говорит, он не верит ни единому слову. Но тот факт, что она захотела сказать это, само по себе причиняет боль.       — Это неправда, — удается сказать ему, осознавая, насколько неуверенно звучит.       Несмотря на опасения, что она будет настаивать на своем, чтобы причинить еще большую боль, Бен все равно дает понять, что не купился.       Она не настаивает.       Рей ничего не отвечает. На этот раз просто обходит его и выходит с кухни. Бен не двигается. Не уверен, должен ли он это делать, да и что вообще сможет.       Все в порядке. Все. В порядке.       Это не должно так закончиться. Она идет в свою комнату, как делала и раньше.       Он вздрагивает, когда слышит, как хлопает дверь.       Позже он лежит на диване с пылесосом у ног.       Теперь Бен почти ничего не видит. На дворе глубокая ночь, но сегодня нет ни звезд, ни луны. Это случается редко, но и здесь иногда бывает пасмурно.       Он приготовил ужин.       Пытался занять себя чем-нибудь. Трудная задача, когда все, чего хочет — это быть с Рей рядом и разговаривать.       Но она не хочет с ним разговаривать.       Когда наступает ночь, он надеется, что, как и в прошлый раз, она выйдет хмурая и сядет напротив него, чтобы поесть.       Убеждает себя, что Рей просто в сомнениях, ей больно, она придет в себя, поймет, простит, но она пропускает прием пищи, а ведь ничего не ела и в обед — и когда Бен подходит к двери сообщить, что ужин готов, она не открывает и ничего не говорит.       Бен даже не слышит, как она двигается внутри и как скрипит кровать.       Это действительно похоже на разговор с дверью.       И она не выходит.       Он тоже не ест.       Время тянется мучительно медленно. Весь день, весь вечер. Достаточно медленно, чтобы обдумать, пока все не перестает иметь смысл.       Он начинает задаваться вопросом, действительно ли ей просто больно.       А может она уже ненавидит его.       Если он просто незваный гость сейчас для нее, как был поначалу. Или лжец. Человек, который продавал оружие бандам в Марселе.       Неужели она действительно предпочитает не есть, чем быть рядом с ним? Увидеть его, поговорить?       Один, в тишине дома, он начинает задаваться вопросом, не испортил ли все безвозвратно.       Его кулаки сильно сжимаются, дыхание прерывается.       Ему нужно пережить это. Просто переждать и не обращай внимания на боль в груди. Это не будет продолжаться вечно, все в порядке.       В полночь он устает так, будто пробежал марафон, хотя весь день просто сидел.       Все еще ждет, как гребаный идиот, когда она выйдет.       В темноте ложится, несмотря на то, что не может сомкнуть глаз.       Надеясь, что Рей придет посреди ночи. Она делала так несколько раз.       Около двух ночи это происходит.       Бен задерживает дыхание в темноте, чтобы лучше слышать звук ее босых ног по кафелю.       Надеясь, что она пойдет на кухню, возьмет тарелку с собой, чтобы съесть в комнате. Ему нужен знак, что все не так уж плохо.       Рей в курсе, что он ей что-то приготовил. Или могла бы взять с собой немного хлеба.       Но она не делает этого. Идет в ванну.       Затем возвращается в спальню с пустым желудком.       Трудно убедить себя, что она хочет его видеть здесь, когда даже не может съесть то, что он для неё приготовил.       Бен вообще не спит до утра.       Во-первых, еще слишком рано, она никогда бы не встала в такую рань. Но потом становится уже не рано.       Она все еще в своей комнате.       Скоро одиннадцать. И Рей до сих пор не вышла.       Бен зовет ее через дверь — ни ответа, ни движений.       «Рей просто обижена, в сомнениях, придет в себя и поймет», — повторяет он про себя как мантру.       В его сознании происходит переворот, когда Рей не выходит и в полдень.       Теперь он действительно чувствует, что морит ее голодом.       Разве это хороший знак, когда кто-то предпочитает объявить голодовку, только бы не находиться рядом?       Бен не знает, чего ожидает, когда подходит к ее двери в десятый раз за двадцать четыре часа.       Но явно не внезапный, удушающий и болезненный жар внутри.       — Рей?       Он ждет, как помешанный. Другого результата, чем в предыдущие разы.       Внезапно это переполняет его. Горло снова сжимается, отчего становится трудно дышать — и еще труднее говорить.       — Я… приготовил омлет и…       На этом он обрывает фразу. Его слова встречены молчанием. Он смотрит вниз, наклонив голову, чтобы лучше слышать.       Горячая слеза скатывается с щеки.       Он, блядь, понятия не имеет, к чему клонит, когда начинает говорить.       То, как заканчивает, почти застает его врасплох. Слова грозят застрять в голове.       Но в конце концов он вытаскивает их всех, по одному за раз.       — … наряду с… другой едой. Это… все это в холодильнике.       Он пытается ясно обдумать то, что ей, возможно, нужно знать, прежде чем уйдет.       Сложно.       — Я… там велосипед, рядом со стеклянными дверями. Думаю, это твой размер. — Он прочищает горло.       Бен рассказывает ей, как добраться до следующей деревни, затем до той, в которую ездил.       Даже несмотря на то, что Рей, вероятно, не слушает.       Он знает, что говорит. Знает, что имеет в виду.       Однако в течение нескольких, очень долгих минут обнаруживает, что не может пошевелиться. Слезы продолжают тихо катиться по лицу. Бен не издает ни звука.       Ждет, когда Рей передумает.       В ответ ни слова.       Ни малейшего звука.       Его зрение снова затуманивается, даже если его голос, оказывается, не дрожит. Однако Бен говорит тихо, и сомнительно, что Рей его слышит, даже если ей не все равно.       — Мне жаль, что мы встретились так, как встретились.       Менее чем через пять минут он закрывает за собой входную дверь.       В любом случае, все казалось слишком идеальным, чтобы быть правдой.