Где-то посреди юга Франции / Mitan, Midi

      Рей буквально чувствует, как зарабатывает солнечный ожог на правой стороне лица.       Ветерок немного обдувает — достаточно, чтобы не чувствовать жжения и желания встать, но в этом нет ничего хорошего.       Рей не прочь обгореть, может хоть это поможет избавиться от вялости. Хотя, если честно, вероятнее всего, она просто перевернется на бок.       Пока она лежит, прижавшись щекой к траве, возникает ощущение, будто тело весит в десять раз больше реального веса, а голова тяжелее всего.       Вставай. Вставай. Вставай. Вставай.       Вставай?       Вставай. Вставай. Вставай. Вставай.       Ее легкие медленно наполняются воздухом, и Рей громко выдыхает весь сразу, не открывая глаз.       Вставай, глупый, ничтожный, никчемный кусок дерьма, ты отброс общества. ВСТАВАЙ. Вставай.       «Гораздо приятнее лежать снаружи, чем внутри», — приходит отстраненная мысль.       Раньше она думала, что цикады здесь слишком шумные, но теперь понимает, почему люди находят их успокаивающими.       По крайней мере, извлекла из этого хоть одно хорошее наблюдение.       Как долго здесь лежит? А черт его знает. Известно лишь то, что солнце сильно сдвинулось и уже давно вышло из тени липы.        Хорошо: сейчас. Точно встает.       «А зачем?» — спрашивает внутренний голос. — «Зачем вставать»?       Она усмехается.       А какой выбор? Лежать в траве, пока не умрет от обезвоживания?       …почему бы и нет? …почему бы и нет?       Сначала внутренний голос резкий, а потом тон становится спокойнее.       Это всегда заставляет ее по-настоящему задуматься над заданным вопросом. Вопрос, на который чертовски хорошо знает ответ.       …почему бы и нет? …почему бы и нет?       Ради чего бороться? Для чего вставать?       …сдавайся.       сдавайся.       сдавайся.       сдавайся.       сдавайся.       Рей медленно открывает глаза. После такого долгого пребывания под солнцем весь мир на несколько долгих секунд становится голубым.       …сдаться?       …вставай.       Она переворачивается на бок.       Затем снова фыркает.       Черт, перебор. Она заслуживает небольшого отдыха.       Она сворачивается в клубок и снова закрывает глаза.       Здорово. Молодец, ИДИОТКА.       «…отвали», — бормочет она, ни к кому не обращаясь.       Удается встать добрых полчаса спустя, голова раскалывается. О да, определенно сгорела.       И действительно, когда Рей заходит в ванную, то в неверии открывает рот.       Твою ж мать, все еще хуже, чем думала. И не только на одной стороне лица.       Кожа загорела на плечах, руках и ключицах — странное и редкое зрелище. В Лондоне не так уж много возможностей для загара.       Здесь она выходит каждый день, ну или почти каждый — под выходом подразумевается сон под солнцем, — и так продолжатся около двух месяцев.       Так что Рей действительно могла бы сойти за человека, который что-то делает со своей жизнью, если не жирные волосы и отсутствующее выражение лица. За того, кто наслаждается жизнью, а не пускает на самотек.       Круто.       Надо ли принять душ?       … ты принимала его на прошлой неделе, тупица, кем ты себя возомнила? Принцессой?       Она громко вздыхает и закрывает глаза.       Затем садится у раковины, чтобы посмотреть, сможет ли найти что-нибудь от пульсирующей боли в висках.       При выходе из ванной ее встречает тишина. Рей медленно осматривает гостиную.       У дивана валяются две тарелки, а рядом пустая банка из-под фасоли. По дороге на кухню на полу пара трусиков — не помнит, как они туда попали.       С того места, где стоит, можно разглядеть крошки вперемешку с чем-то похожим на соус, размазанный по кухонному столу, и брошенные пустые банки с тремя использованными ложками, которые там же и бросила.       Мухи кружатся над раковиной — всего несколько, удивительно, что не больше.       Вздох застревает в груди. Она снова зажмуривается и закрывает лицо руками на целую минуту. Не двигаясь, затаив дыхание — прежде чем с громким выдохом опустить руки по бокам.       Черт возьми.       Она берет две тарелки, которые оставила на полу у дивана. Всю дорогу до кухни твердит себе, что немедленно вымоет их.       Однако оказавшись у раковины, опускает их и ведет себя так, будто никогда в жизни их не видела, и уходит.       Нет, это не связано с ним.       Нет, когда раз за разом переступает порог кухни, это не напоминает ей о нем больше, чем любая другая комната в доме, и она едва ли может оставаться там дольше минуты.       Теперь Рей осознает, что отрицание и избегание никоим образом не помогают.       Прячет гейзерную кофеварку — первое, что делает после того как обнаруживает, что у нее нет сил просто выбросить ее.       И сразу же понимает, что и это не помогает.       В конце недели пройдет три месяца с тех пор, как Бен ушел, а Рей все еще думает о нем каждый день.       Он первое, о чем думает, когда просыпается, и последнее, когда засыпает. Он появляется в каждой мысли изо дня в день, а также во снах, поскольку Рей начала их запоминать, хотя те просты и однообразны. Возможно, Бен — единственная причина, по которой вообще их помнит.       Вскоре она понимает, что пришлось бы выбросить все в доме, чтобы проверить, может ли помочь ситуации избавление от вещей, которые ассоциируются с ним.       Пришлось бы выбросить сломанную дверь в ванную, плиту, всех кукол и их гребаные колокольчики, гель с арникой, душ, даже красную книгу, велосипед, диван…       Вместо этого она спит на диване — каждую ночь.       Рей убеждает себя, что просто возвращается к старым привычкам до встречи с Беном, поскольку тогда редко спала в спальне.       Опять же, отрицание ничем не помогает.       Рей чувствует его запах.       Вот почему снова начинает спать там — просто и ясно.       По сей день, спустя три месяца после его ухода, она вспоминает то утро, и горькие слезы мгновенно выступают на глазах. Те, что в первые дни были злыми слезами.       … почему она, черт возьми, должна убираться?       Это не ее обязанность, и если бы все было-по прежнему, кто знает, чем бы они занимались прямо сейчас?       Ели бы вместе. Возможно, она бы держала Бена за руку.       Кто бы ни держал его сейчас за руку, это могла быть Рей, если не ее глупое желание устроить эту разборку…       …разборку, которую не нужно было так резко устраивать.       Она чувствует, как у нее сжимается горло, а глаза снова наполняются слезами.       Она стискивает зубы, но не сопротивляется. Все закончится быстрее, если дать волю чувствам.       Теперь это нормальная часть ее повседневной жизни — плакать из-за того, что произошло в тот день. На самом деле она устала. Чувствует себя выжатой губкой. С этим нужно что-то делать. Но ей, блядь, все равно.       Ее разум продолжает прокручивать по кругу одни и те же мысли снова и снова до тошноты, зацикливаясь на том, что нельзя изменить, пока она, блядь, не клянется, что с нее хватит и теперь хочет немного отдохнуть, по-настоящему отдохнуть, ей нужен покой, ей нужен…       Она глубоко вдыхает и выдыхает.       «Где он сейчас? С кем он», — отстраненно думает Рей.       Не здесь, не с ней.       Ей придется, черт возьми, убираться. Пропылесосить, собрать чертов диван.       Прилагать усилия. У них было такое хрупкое равновесие, она полагалась исключительно на то, что нуждается в нем, а Бен заботился о ней — ни меньше, ни больше.       Все разлетелось вдребезги в считанные секунды при виде одного-единственного предмета.       Конечно, оружие для нее чуждо, и она изо всех сил пытается понять, как оно вообще может быть настоящим. Она думала, что такое бывает только в кино.       Когда в то утро ее взгляд впервые падает на него, она замирает и долго остается неподвижной, пытаясь осознать, что пистолет может существовать в ее же реальности.       Что еще важнее, он принадлежит Бену.       Они с пистолетом не сочетаются. Вообще.       Бен готовит, убирает, читает, моет ее, целует, укладывает спать — у него нет оружия. Он не стреляет из пистолетов.       Он не из тех, кто владеет оружием или хранит его. Смысла это не обретает, независимо от того, как долго Рей смотрит на него.       Затем она крепко зажмуривается.       Знает — когда откроет глаза, пистолет все еще будет там.       Она не может его не замечать, проигнорировать и положить обратно в диван. Уже слишком поздно — последствия неизбежны.       Вот так все и набирает обороты.       Она вспоминает каждый их момент, каждый разговор, все, что Бен сделал для нее. Рей больше не понимает, что об этом думать, почему он остался, когда с ней так трудно находится рядом, какие мотивы преследовал. За две минуты до этого могла поверить, что он здесь ради нее, и только ради нее.       Рей злится на себя. Ее ненависть к себе взлетает до небес, и она не в силах это остановить.       Вся вновь обретенная энергия исчезает в одно мгновение.       Позже, заперешись в спальне и лежа на кровати, слабый остаток самосознания позволяет понять — если не болезнь, возможно, реакция была бы другой.       Однако осознание этого не заставляет чувствовать себя иначе.       В этот момент она вообще не двигается, позволяя телу превратиться в камень.       Рей ждет возможности встретиться с Беном лицом к лицу, выслушать его. Но никакого прогресса не происходит, независимо от того, сколько часов она проводит в темноте и тишине.       Время от времени пытается понять, как надолго может задерживать дыхание. Особенно, когда он стучится в дверь.       Задержка дыхания еще иногда помогает сдерживать слезы.       Дело даже не в том, чтобы наказать его молчанием. Нет сил ни произнести ни слова, ни пошевелиться.       Бен настойчив.       Но она уверена, что в конце концов он сдастся.       И он сдается.       Она лежит на кровати, потому что не знает, сколько времени прошло после того, как услышала, что он ушел.       Рей совершенно опустошена. Ничего не чувствует.       Когда немного приходит в себя, мало-помалу реальность снова начинает возвращаться. Она нашла пистолет.       В результате Бен исчез.       Рей проводит целый день в спальне, боясь войти в гостиную, будто это место убийства.       Однако, когда все же входит, то, что там видит, намного хуже.       Рей вздрагивает, грудь слишком сжимается для вдоха при виде того, что Бен вернул все на свои места. Сиденья дивана и пылесос убраны. На кухонной стойке выстроились новые банки с едой, чтобы она могла сразу же их найти, а в холодильнике два наполненных едой контейнера.       Повсюду доказательства того, что он был здесь. Будто всего мгновение назад.       После этого ее взгляд падает на пистолет.       Он все еще лежит в центре стола, там, где его оставила.       Рей и тогда понятия не имела, почему он не взял его с собой, и три месяца спустя все еще не находит этому ответ.       Это для того, чтобы что-то доказать? Что он хороший человек, что больше не будет им пользоваться?       Может быть, он ему не нужен и Бен предпочел оставить его живущей одной девушке?       Эти рассуждения довольно быстро приводят к заблуждениям.       Может это значит, что он вернется?       В такие моменты ее сильно поражает, что она не знает, ни куда Бен пошел, ни его номера, ни полного имени. А все, что он знает о ней — только адрес.       Рей может просто остаться в этом доме навсегда в тщетной надежде, что он вернется.       Но проходят дни, недели, месяцы.       Но он не возвращается.       Пару раз ей снится, что он все же приходит.       Бен ходит около дома, снова и снова пытаясь найти способ проникнуть внутрь. Сначала стучит в окно спальни, но там решетка, так что не сможет войти, даже если окрыть. Входная дверь заперта, и Рей в панике обыскивает весь дом в поисках ключей, но тщетно.       Вскоре он появляется за стеклянными дверями. На ручке колокольчики, и это по какой-то причине мешает им обоим открыть двери.       Он смотрит на нее, стучит в стекло и что-то говорит, но она не слышит, хотя знает, что речь идет о ключе, который откроет входную дверь.       Рей запинаясь пытается объяснить, что не может найти ключи и что его не слышит, а он жестом просит успокоиться — дышать.       Она пытается.       Бен что-то снова и снова повторяет. Рей прищуривается, изо всех сил стараясь сосредоточиться и внимательно слушать.       Пока, наконец, не слышит это:       «…диван, Рей. Проверь диван».       Затем с колотящимся сердцем просыпается. На этом гребаном диване.       Первые дни она и близко не подходит к пистолету. Смотрит на него со всей ненавистью, на которую способна.       Пистолет все испортил.       Как осторожный зверек, она кружит вокруг него, но никогда не приближается, мысленно шипя на него, пока злость не становится все слабее и слабее с каждым днем, и все, что остается в груди — теплая, мягкая и медленно текущая энергия, из-за которой трудно ходить, просыпаться, думать и дышать.       Она привыкает к тому, что пистолет пылится на столе, и примерно через две недели начинает с ним общаться.       Дает ему имя.       «Отвали, Гэри».       «Пошел нахер, Гэри».       Это не заставляет чувствовать себя лучше.       Достаточно скоро, раньше, чем думала, берет его в руки.       Сидит за столом и смотрит на него. Не потребовалось много времени, чтобы ничего не почувствовать при его виде. Она рассматривает его вблизи, вертит в руках, ощущает вес.       Пытается угадать, где какая часть.       Каждый раз держит его чуть дольше, с большей уверенностью.       Обхатив рукоятку, Рей замечает, что большой палец ложится на небольшую часть, которая скользит вверх.       Она может только догадываться, что это предохранитель, так как ничего не происходит, кроме щелчка.       Рей даже не знает, поставила его или сняла.       Она с открытым ртом пялится на пистолет, медленно дыша, почти играет с ним.       Единственный способ проверить — нажать на курок.       Она этого не делает.       Однако после проведенных в одиночестве двух месяцев она все же приставляет дуло к сердцу.       Рей берет пистолет с собой. Сейчас около полудня, и она сидит под липой.       Солнце светит ярко. Все еще лето.       Так же, как представляла себе, каково это — упасть с крыши, сейчас представляет, как прозвучит выстрел из пистолета, как звук пронзит ее на несколько миллисекунд раньше, чем пуля.       Она спрашивает себя, будет ли больно — почувствует ли что-то перед смертью, останется ли у нее время понять, что умирает.       Ей не хочется убивать себя.       Просто ничего не чувствует, или так мало, что подносит пистолет к голове, чтобы ощутить дуло у виска.       Если бы она могла испытать и то, и другое, было бы любопытно узнать, как ощущаются выстрел в голову и выстрел в сердце, и чем они отличаются.       Она опускает предохранитель, слышит и чувствует, как тот щелкает.       Ее указательный палец находится далеко от спускового крючка.       Медленно, с трудом сглатывая, она снова приставляет пистолет к сердцу. Теперь оно бешено бьется.       Должно быть, она все-таки способна что-то чувствовать.       Если сейчас нажать на курок, будет что-то вроде русской рулетки. У нее останется пятидесятипроцентный шанс выжить.       При этой мысли у нее немеют ноги.       Она крепко зажмуривается.       Обнаружив, что рука дрожит, Рей поворачивает пистолет перед собой в сторону поля.       И нажимает на спусковой крючок.       Раздается громкий щелкающий звук, от которого по руке пробегает сильный ток.       Больше ничего не происходит.       Она выдыхает, моргает, грудь тяжело вздымается.       Значит, предохранитель снят… но пистолет все еще не выстрелил?       Она снова смотрит на него вблизи, хмурится, тяжело дышит.       Сбоку, пониже предохранителя, есть что-то вроде кнопки, и она нажимает на нее.       Часть пистолета выскальзывает прямо в руку.       Та часть, где должны быть пули.       Она уверена, что Бен сказал, что пистолет заряжен, в тот день, когда она взяла его в руки перед ним.       «Осторожно, он заряжен».       Но сейчас Рей смотрит на обойму.       А там пусто.       Она прислоняется спиной к дереву, резко выдыхает через нос и закрывает глаза.       Бен забрал пули с собой.       В тот день она впервые садится на велосипед.       И покидает дом — тоже первый раз с тех пор, как приехала сюда шесть месяцев назад.       Она старается внимательно следить за дорогой, хотя способность сосредоточиться оставляет желать лучшего, а способность позаботиться о себе, если заблудится, еще хуже.       Сельская местность прекрасна — почти достаточно красива, чтобы расплакаться, как эмоциональная дурочка. А ведь она такая и есть.       Солнце припекает плечи, ветер в волосах заставляют постоянно вдыхать воздух.       Это не похоже на облегчение, но близко к тому.       Рей находит деревню после того, как целый час крутит педали. И совсем не уверена, что это ближайшая деревня.       Все, что ее волнует — то, что это достаточно большая деревня, чтобы найти тут что-то вроде вроде круглосуточного магазина.       Находит, но тот настолько маленький, что похож на ларек.       Но главное, что Рей добывает здесь многое из того, что нужно.       Например, у нее заканчивается зубная паста и она ее покупает.       И пакетик чипсов.       И пакет мармеладных мишек.       И банку белого пива.       Теперь известно, куда поехать за едой и как сюда добраться.       Это только начало.